!
     Хрустальный  звук  голоса  Монео   прозвенел   в   памятях   Лито   с
непередаваемым словами выражением: Монео страшится  мироздания,  без  Бога
Императора, он предпочел бы скорее умереть, чем увидеть такое мироздание.
     - Что сегодня произойдет? - спросил Монео.
     Вопрос этот адресован не Богу Императору, а пророку.
     - Семя, несомое ветром, способно завтра стать нивой, - сказал Лито.
     - Ты знаешь наше будущее! Почему Ты им не поделишься? - Монео  близок
к истерии... отвергая  все,  выходящее  за  пределы  его  непосредственных
восприятий.
     Лито бросил на мажордома сумрачный взгляд,  настолько  полный  твердо
обузданных чувств, что Монео отпрянул.
     - Прими бремя собственного существования, Монео!
     Монео сделал глубокий дрожащий вдох.
     - Владыка, я не хотел Тебя оскорбить. Я искал только...
     - Посмотри вверх, Монео!
     Монео непроизвольно повиновался, поглядел  в  безоблачное  небо,  где
разгорался утренний свет.
     - Смотрю. И что, Владыка?
     - Над тобой нет успокаивающего потолка, Монео. Только открытое  небо,
полное перемен.  Встреть  его  с  радостью.  Каждое  чувство,  которым  ты
обладаешь - это инструмент для приспособления к переменам. Разве это  тебе
ни о чем не говорит?
     - Владыка, я подошел только,  чтобы  осведомиться,  когда  Ты  будешь
готов продолжить путь.
     - Монео, умоляю тебя быть правдивым со мной.
     - Я правдив, Владыка!
     - Но если жить в недоверии, ложь станет для тебя правдой. -  Владыка,
если я лгу... значит, лгу, сам того не ведая.
     - Вот это уже похоже на правду. Но я знаю, чего ты боишься, о чем  не
договариваешь.
     Монео  затрепетал.  Бог  Император  был  в  самом  жутком  из   своих
настроений, глубокая угроза звучала в каждом его слове.
     - Ты страшишься диктата самосознания, - сказал Лито, - и  ты  прав  в
этом своем страхе. Немедленно пришли сюда Хви!
     Монео повернулся всем телом и кинулся к гостевому дому.  Вид  у  него
был такой, словно он растревожил  пчелиный  рой.  Через  несколько  секунд
появились Рыбословши и построились вокруг королевской тележки.  Придворные
стали  выглядывать  из  окон   гостевого   дома   или   спускаться   вниз,
останавливаясь под выступающими  карнизами,  боясь  приблизиться  к  Лито.
Вскоре появилась из широкого центрального входа  Хви,  выступила  из  тени
медленно приближаясь к Лито, вздернув подбородок, взглядом ища лицо  Лито.
Весь ее вид - полная противоположность возбужденной сумятице прочих.
     Лито почувствовал, как отходит душой от одного взгляда на Хви. На ней
было золотое одеяние, которого он прежде не  видел,  горловина  и  манжеты
длинных рукавов  расшиты  серебром  и  жадеитом,  а  подол  платья,  почти
волочащийся по земле, обшит тяжелой зеленой тесьмой, подчеркивающей  зубцы
темно-красной ткани.
     Хви улыбнулась, остановясь перед ним.
     - Доброе утро, любимый, - тихо проговорила она.  -  Чем  это  Ты  так
расстроил бедного Монео?
     Умиротворенный ее видом и голосом, Лито улыбнулся.
     - Я сделал то, на что всегда надеюсь - произвел эффект.
     - Да, несомненно, произвел. Он сказал Рыбословшам, что Ты в гневе и в
ужасном настроении. Ты ужасен, любовь моя?
     - Только с теми, кто  отказывается  жить,  полагаясь  на  собственные
силы.
     - А, понятно, - она сделала перед ним пируэт, демонстрируя свое новое
одеяние. - Тебе оно  нравится?  Подарок  Твоих  Рыбословш.  Они  сами  его
отделали, чтобы меня принарядить.
     - Любовь моя, - в его голосе  прозвучала  предостерегающая  нотка,  -
принаряженность! Вот как ты готовишь себя к пожертвованию!
     Тогда она подошла к краю тележки и наклонилась, ее лицо прямо под его
лицом, на губах насмешливо торжественное выражение.
     - Значит, они принесут меня в жертву?
     - Некоторым из них этого хотелось бы.
     - Но Ты этого не допустишь.
     - Наши судьбы соединены, - сказал он.
     - Тогда я не буду бояться, - она протянула руку и коснулась одной  из
его покрытых серебряной кожей ручонок, но отдернула руку прочь, когда  его
пальцы затрепетали.
     - Прости меня, любимый. Я забыла, что  мы  соединены  душами,  но  не
телами, - сказала она.
     Кожа песчаной форели все еще содрогалась от прикосновения Хви.
     - Влага в воздухе делает меня чрезвычайно  чувствительным,  -  сказал
он.
     Дрожь медленно улеглось.
     - Я не буду сожалеть о том, чего не может быть, - прошептала она.
     - Будь сильной, Хви, потому что твоя душа - моя.
     Она повернулась на звук, донесшийся из гостевого дома.
     - Монео возвращается,  -  сказала  она.  -  Пожалуйста,  любимый,  не
запугивай его.
     - Монео тоже твой друг?
     - Мы друзья по желудку. Нам обоим нравится йогурт.
     Лито все еще хихикал, когда Монео  остановился  рядом  с  Хви.  Монео
осмелился изобразить улыбку, метнув  озадаченный  взгляд  на  Хви.  В  его
манерах проступала благодарность. Его предупредительность, столь привычная
при общении с Лито, теперь частично распространилась и на Хви.
     - У вас все в порядке, леди Хви?
     - Все в порядке.
     Лито сказал:
     -  Во  времена  желудков  дружба  по  желудку  должна  поощряться   и
развиваться. Что ж, двинемся в наш путь, Монео. Туоно ждет.
     Монео отвернулся и проорал распоряжения Рыбословшам и придворным.
     Лито улыбнулся Хви.
     - Разве я не славно справляюсь с ролью нетерпеливого жениха?
     Она легко вспрыгнула на тележку,  подобрав  рукой  подол  юбки.  Лито
раскрыл ее сиденье. Только усевшись глаза  вровень  с  глазами  Лито,  она
ответила, понизив голос так, чтобы было слышно ему одному:
     - Любовь души моей, я раскусила еще один Твой секрет.
     - И какое ядрышко у раскушенного орешка? -  шутливо  откликнулся  он,
поддерживая этот новый вид близости, возникшей между ними.
     - Тебе редко нужны слова, -  сказала  она.  -  Ты  своей  собственной
жизнью обращаешься прямо к чувствам.
     По всей длине его тела пробежал трепет.
     Прошло какое-то мгновение, прежде чем он смог заговорить, -  и  голос
его был так тих, что Хви пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его через
шум сопровождающих.
     - Между сверхчеловеческим и внутричеловеческим, - сказал он, - у меня
есть маленькое местечко, где я могу быть просто  человеком.  Я  благодарен
тебе, милая и ласковая Хви, за это.



                                    51

                   Во всем  моем  мироздании  я  не  встречал  ни  единого
              неизменного и непоколебимого ЗАКОНА ПРИРОДЫ. Это  мироздание
              предлагает лишь изменяющиеся  взаимосвязи,  которые,  порой,
              сознанию короткой жизни видятся законами.  Телесная  система
              восприятия, называемая нами "Я" - это эфемерность, увядающая
              под  жаром  вечности,   мимолетно   осознающая   сиюминутные
              условия, определяющие нашу деятельность, и меняющаяся, как и
              наша  деятельность.  Если  вы  хотите  хоть  что-то  назвать
              АБСОЛЮТНЫМ,  то  используйте  подходящее  для  этого  слово:
              ПРЕХОДЯЩЕЕ.

                                                       Украденные дневники

     Найла  первой  заметила  приближающийся  кортеж.  Обливаясь  потом  в
полуденной жаре, она стояла возле одного из каменных  столбов,  отмечавших
края Королевской Дороги. Внезапная вспышка дальнего отсвета  привлекла  ее
внимание. Она пригляделась в том  направлении,  прищурилась,  ее  охватило
возбуждение, когда она поняла, что это был  блик  солнца,  вспыхнувший  на
колпаке тележки Бога Императора.
     - Идут! - воскликнула она.
     Затем    она    почувствовала    голод.    Возбужденные     замкнутой
целеустремленностью, они не захватили еды. Одни Свободные  взяли  с  собой
воду, да и то лишь потому, что "Свободные всегда берут с собой воду, когда
выходят из сьетча". Они просто соблюдали ритуал, не думая о нем.
     Найла коснулась пальцем кнопки лазерного пистолета,  пристегнутого  у
бедра. Мост был не более, чем в двадцати метрах впереди нее, его воздушная
конструкция изгибалась над ущельем, как чужеродная фантазия, соединяя  две
беспредельности бесплодных земель.
     "Это сумасшествие", - подумала она.
     Но Бог Император твердо подтвердил свой приказ. Он потребовал,  чтобы
Найла повиновалась Сионе абсолютно во всем.
     Приказы Сионы - недвусмысленны, не оставляют места для сомнений. И  у
Найлы не было способа обратиться с  вопросом  к  своему  Богу  Императору.
Сиона сказала:
     - Когда его тележка будет на середине моста - вот тогда!
     - Но почему?
     Они стояли далеко в стороне от остальных, в зябкой заре над  вершиной
Барьерной Стены, у Найлы было ненадежное чувство уязвимости. и не закроешь
глаза на мрачное выражение лица Сионы, тихую напряженность ее голоса.
     - По-твоему, ты можешь повредить Богу?
     - Я... - Найла могла только пожать плечами.
     - Ты ДОЛЖНА мне повиноваться!
     - Должна, - согласилась Найла.
     Найла внимательно наблюдала  за  приближающимся  кортежем,  различала
цветные   наряды   придворных,   плотные   массы   голубого   -   это   ее
сестры-Рыбословши... сияющую поверхность тележки своего Владыки.
     "Еще одно испытание", - решила она. - "Бог Император знает. Он  знает
преданность  Найлы.  Это  испытание.  Приказания  Бога  Императора  должны
выполняться  абсолютно  точно.  Это  -  наипервейший  урок,  преподаваемый
Рыбословшам с самого детства.  Бог  Император  сказал,  что  Найла  должна
повиноваться Сионе. Это испытание, чем же еще это может быть?"
     Она поглядела на четырех Свободных. Данкан  расположил  их  прямо  на
дороге, перекрыв ими ближний конец моста.  Они  сидели  спинами  к  ней  и
глядели на мост - четыре холмика в коричневых  накидках.  Найла  услышала,
как слова Айдахо обращается к ним:
     - Не покидайте этого места.  Вы  должны  приветствовать  его  отсюда.
Встаньте, когда он приблизится и низко кланяйтесь.
     ПРИВЕТСТВОВАТЬ, ДА.
     Найла сама себе кивнула.
     Три других Рыбословши, вскарабкавшиеся на Барьерную  Стену  вместе  с
ней, были отосланы на середину моста. Они знали только то, что сказала  им
Сиона в присутствии Найлы, - надо ждать там, пока королевская  тележка  не
будет в нескольких шагах, затем повернуться  и,  пританцовывая,  следовать
впереди процессии...
     "Если я перережу мост лазерным  пистолетом,  эти  трое  погибнут",  -
подумала Найла. - "И все остальные, кто пойдет с нашим Владыкой."
     Найла изо всех сил вытянула и изогнула шею, чтобы заглянуть в ущелье.
Река не была видна, но слышался отдаленный рокот перекатываемых камней.
     Они все там погибнут!
     "Если только он не явит нам Чуда".
     Так и должно быть. Сиона подготовила сцену для Святого Чуда. Какие же
еще могут быть намерения Сионы, раз она прошла испытание  и  носит  мундир
офицерши Рыбословш? Сиона дала клятву Богу Императору. Она испытана Богом,
побывав наедине с ним в Сарьере с глаза на глаз.
     Найла, не поворачиваясь, посмотрела вправо: Сиона и Айдахо стояли  на
дороге плечом к плечу, приблизительно в двадцати метрах от Найлы. Они были
погружены в разговор, время  от  времени  посматривали  друг  на  друга  и
кивали.
     Вскоре Айдахо коснулся руки Сионы - странно хозяйским жестом.  Кивнув
еще раз, он зашагал к мосту и остановился  у  углового  быка  прямо  перед
Найлой. Он поглядел вниз, потом перешел на ее сторону к  другому  угловому
быку. Снова поглядел вниз - и простоял там  несколько  минут,  прежде  чем
вернуться к Сионе.
     "Какое же странное создание этот гхола", - подумала Найла.
     После его феноменального восхождения она перестала относиться к нему,
как к простому смертному. Он был чем-то иным, демиургом, стоявшим рядом  с
Богом. Но он способен к спариванию.
     Внимание Найлы привлек отдаленный крик. Она  обернулась  и  поглядела
через  мост.  Кортеж,  приблизившись  к  мосту,  сменил  привычную  трусцу
Королевского Шествия, на  более  спокойную  и  размеренную  ходьбу.  Найла
узнала идущего в первых рядах Монео, по белому  мундиру,  ровному  шагу  и
взгляду,  устремленному  прямо  вперед.  Императорская  тележка  ехала  на
колесах  позади  Монео,  непроницаемый  для   взгляда   колпак   зеркально
отсвечивал.
     Тайна всего этого заполнила Найлу.
     Вот-вот произойдет Чудо!
     Найла поглядела направо, на Сиону. Сиона глянула в ответ и  один  раз
кивнула. Найла вытащила из кобуры лазерный пистолет и, прицеливаясь, стала
пристраивать его на камне. Сперва трос слева,  затем  трос  справа,  потом
пластальную ажурную решетку слева. Лазерный пистолет  казался  руке  Найлы
холодным и чуждым. Она сделала дрожащий вдох, чтобы вернуть спокойствие.
     "Я должна повиноваться. Это испытание."
     Она увидела, как Монео поднял взгляд от  дороги  и,  не  меняя  шага,
обернулся, чтобы крикнуть что-то - то ли тем, кто в тележке,  то  ли  тем,
кто позади нее. Найла не могла разобрать. Затем  опять  повернулся,  глядя
вперед. Найла заставила себя  успокоиться.  Слилась  с  каменным  столбом,
почти скрывавшим ее тело.
     ИСПЫТАНИЕ
     Монео увидел людей на мосту и за ним. Он узнал  мундиры  Рыбословш  и
удивился сначала, по чьему приказу находятся здесь эти приветствующие.  Он
повернулся и прокричал вопрос Лито, но тележка Бога Императора  оставалась
непроницаемой, Лито и Хви скрыты внутри.
     Только когда Монео оказался  на  мосту,  а  тележка,  поскрипывая  по
нанесенному ветром песку, поехала за ним, он узнал Сиону и Айдахо, стоящих
в отдалении на  другой  стороне.  Он  узнал  четырех  Музейных  Свободных,
сидящих на дороге. Его начали грызть сомнения, но он не мог  понять  смысл
всего происходящего. Он рискнул бросить взгляд на реку -  платиновый  мир,
освещенный полуденным солнцем. Позади него  громко  поскрипывала  тележка.
Текучесть всего - реки,  шествия,  его  собственная  роль  в  этих  полных
потрясающего смысла событиях - вызвали у него головокружительное  ощущение
какой-то близкой неизбежности.
     "Мы - не люди,  проходящие  этим  путем",  -  подумал  он.  -  "Мы  -
первооснова, соединяющая один кусочек Времени с другим. А когда мы  минуем
- все позади нас рухнет во вне - выпадает  из  времени  и  пространства  и
никогда грядущее не будет таким же, как до нашего прихода."
     В памяти Монео всплыл отрывок одной из песен  лютнистки,  взгляд  его
стал рассеянным при этом воспоминании. Он понимал, что эта песня  полнится
желанием, чтобы все миновало, оказалось в  прошлом,  развеялись  сомнения,
вернулось спокойствие. Заунывная песня поплыла через его сознание  подобно
дымку, закручиваясь и властно привлекая:

     Кричит насекомое в жаркой траве, -
     Монео замурлыкал про себя песенку:
     Кричит, о конце говоря.
     И цвета последних листьев,
     Таящихся в жаркой траве,
     Эти осень и песня моя.

     Монео закивал в такт, перейдя к припеву:

     День закончился,
     Гости ушли.
     День закончился
     В нашем сьетче,
     День закончился,
     Буря ревет,
     День закончился,
     Гости ушли.

     Монео подумал, что эта песня и  вправду  неподдельно  стара  -  песня
старых Свободных, никакого сомнения. И она напоминает ему кое-что  о  себе
самом. Он тоже хотел, чтобы посетители в самом деле поскорее  ушли,  чтобы
вся суматоха кончилась и опять наступил мир. Мир так близко...
     И все же он не может бросить  своих  обязанностей.  Монео  подумал  о
грудах снаряжения, расположенного в дюнах, но не видимого из Туоно. Вскоре
они все это увидят  -  шатры,  еду,  столы,  золотые  тарелки,  украшенные
драгоценностями ножи, глоуглобы в виде старинных ламп причудливой формы...
все богатое убранство,  на  которое  такие  разные  жизни  возлагали  свои
ожидания.
     "Обитатели Туоно никогда не станут теми же самыми".
     Во время одной из инспекционных поездок  Монео  провел  в  Туоно  две
ночи. Он припомнил запах костров, на которых готовилась пища, растопку  из
веток ароматических кустов, полыхающую во  тьме.  Туонцы  не  пользовались
солнечными печами, потому что те для них "недостаточно древние".
     НЕДОСТАТОЧНО ДРЕВНИЕ
     В Туоно почти не пахло меланжем. Слащавая едкость и  мускусные  масла
кустарников оазиса - вот,  преобладающие  запахи  в  деревеньке.  Да...  и
выгребные  ямы,  и  вонь  гниющего  мусора.  Он  припомнил  реплику   Бога
Императора по завершении своего доклада о результатах поездки.
     "Эти СВОБОДНЫЕ не знают, что потеряно в их  жизнях.  Они  воображают,
будто сохраняют самую суть прежних  обычаев.  В  этом  беда  всех  музеев.
Что-то тускнеет, усыхает в экспонатах - и исчезает.  Смотрители  музеев  и
посетители, глазеющие на экспонаты, склонившись  над  витринами,  -  очень
немногие из них ощущают это недостающее. Это то,  что  в  прежние  времена
приводило в движение все жизни. Когда жизнь ушла - ушло и оно."
     Взгляд Монео сосредоточился на трех  Рыбословшах,  стоящих  на  мосту
прямо перед ним. Они пустились в пляс, вскинув руки, крутясь и подскакивая
в нескольких шагах от него, и двинулись прочь.
     "Как странно", - подумал он. - "Я видел людей, танцующих на  открытом
месте, но никогда -  Рыбословш.  Они  танцуют  только  в  уединении  своих
покоев, в своем собственном тесном кругу."
     Он не успел еще додумать эту  мысль,  когда  услышал  первое  грозное
жужжание лазерного пистолета и почувствовал, как мост накренился под ним.
     "Это происходит не на самом деле" - вскричал его разум.
     Он услышал, как королевская тележка со скрежетом съехала вбок к  краю
моста, с щелчком резко открылся  колпак  тележки.  Позади  него  раздались
испуганные крики и вопли, но он не  мог  обернуться.  Настил  моста  резко
накренился вправо, и он, рухнув навзничь, заскользил к бездне. Он уцепился
за обрезанный край троса, чтобы остановиться. Трос поехал  вместе  с  ним.
Все вокруг сползало, скрипя о развеянный  по  мосту  тонким  слоем  песок.
Монео цеплялся за трос обеими руками, крутясь  на  нем.  Потом  он  увидел
королевскую тележку - она накренилась над краем моста, колпак был  открыт.
Хви стояла, одной рукой хватаясь за свое откидное сиденье,  глядя  куда-то
мимо Монео.
     Воздух  наполнился  кошмарным  скрежетом  металла.  Мост  еще   круче
накренился. Монео увидел, как покатились придворные, с  раскрытыми  ртами,
хватаясь руками за воздух. Трос Монео  за  что-то  зацепился.  Руки  Монео
задрались над головой,  все  его  тело  вращалось  и  перекручивалось.  Он
почувствовал, как его руки, мокрые от страха, скользят по тросу.
     И опять промелькнула перед ним королевская  тележка.  Перекореженная,
она застряла, упершись на переломанную ограду моста. В последний миг Монео
увидел крохотные ручонки Бога Императора, тщетно попытавшиеся удержать Хви
Нори, хватаясь за нее. Хви безмолвно выпала с открытого края  тележки,  ее
золотое платье со  свистом  задралось,  обнажая  ее  тело,  вытянутое  как
стрела.
     Глубокий, рокочущий стон вырвался у Бога Императора.
     "Почему  он  не  включает  суспензоры?"  -  промелькнуло   у   Монео.
"Суспензоры его поддержат."
     Но лазерный пистолет продолжал жужжать и, пока руки Монео скользили к
перерезанному концу троса, он успел увидеть, как  копье  пламени  пронзило
насквозь суспензоры тележки, один за другим,  с  взрывами  золотого  дыма.
Сорвавшись и падая, Монео взметнул руки над головой.
     "Дым! Золотой дым!"
     Тело  его  перевернулось,  влекомое   задравшимся   балахоном.   Лицо
оказалось обращенным вниз, в бездну. В мальстреме кипящих  бешеных  струй,
далеко внизу он будто посмотрел в зеркало своей жизни - обрывистые  потоки
и перекаты, множество действий и событий, объединенные единой целью. Слова
Лито промелькнули в его уме нитью  золотого  дымка:  "Осторожность  -  это
тропа к посредственности. Быстротечная, бесчувственная посредственность  -
вот все, что большинству людей кажется возможным достичь".
     И дальше Монео падал свободно в экст