и собираться черные грозовые тучи.
   - Нам лучше спрятаться, пока не  разразился  ураган.  -  Лето  побежал  к
орнитоптеру, захлопнул люк и вернулся в палатку как раз в тот момент,  когда
с неба хлынул сильнейший дождь. Еще немного, и герцог промок бы до нитки.
   Они разделили ужин, а потом, когда Лето, все еще горюя, улегся на широкий
спальный мешок, Джессика прижалась к нему и  стала  нежно  целовать  в  шею.
Снаружи бушевала гроза, капризно требуя внимания. Стенки палатки хлопали  на
ветру, но Джессике было тепло и уютно.
   Когда спустилась ночь и  в  палатку  пришла  любовь,  Лето  схватился  за
Джессику, как хватается за протянутый шест тонущий человек, надеющийся найти
островок безопасности в бушующем беспощадном море. Джессика ответила на  его
отчаяние, бросив ему спасительный круг, а в ответ он вылил  на  нее  столько
любви, что она едва справилась с таким напором. Лето  сам  был  как  ураган,
превратившись в дикую, необузданную стихию.
   В Общине Сестер Джессику не учили такой любви.
   Переполненная  эмоциями,  но  не  утратив  способности  думать,  Джессика
наконец решилась предложить Лето тот дар, который был нужен ему больше всего
на свете. Управляя биохимией своего организма, она  заставила  слиться  свою
яйцеклетку с его сперматозоидом, и зачатие произошло. Оказывается,  Джессика
не забыла уроки Бене Гессерит.
   Несмотря на то  что  ей  были  даны  в  Общине  ясные  и  недвусмысленные
инструкции родить от Лето только дочь,  Джессика  месяц  за  месяцем  тянула
время и размышляла перед тем, как принять это самое  важное  в  своей  жизни
решение. В конце концов она поняла, что не может больше равнодушно  смотреть
на мучения Лето. Она должна сделать для него одну вещь.
   У герцога Лето Атрейдеса будет другой сын.

***

   Каким будут помнить меня мои дети? Вот истинное мерило человека.
   Абульурд Харконнен

   В затянутое дымным  маревом  небо,  оставив  под  собой  Убежище  барона,
поднялся тяжелый дирижабль.
   В большом грузовом  отсеке  дирижабля  над  открытой  пастью  люка  висел
распятый Глоссу Раббан, прикованный цепями к стене. Замки  цепей  охватывали
его запястья и лодыжки. Ничто больше  не  препятствовало  падению  Глоссу  в
зиявшую внизу зловонную язву Харко-Сити. Синяя форма Раббана была изорвана в
клочья,  лицо  покрыто  синяками  и  ссадинами  -  последствиями  схватки  с
солдатами  капитана  Криуби,  которому  барон  отдал  приказ  взять   Зверя.
Понадобились усилия шести или семи сильных парней, чтобы скрутить Раббана, и
они, встретив ожесточенное сопротивление,  не  стали  церемониться.  Раббан,
скованный цепями, метался, как приколотая к листу бумаги  бабочка,  скрежеща
зубами, готовый кусаться и плеваться от бессильной злобы.  Барон,  ежась  от
пронизывающего ветра, дувшего в распахнутый люк, крепко держался за перила и
бесстрастно смотрел на племянника. На  оплывшем  лице  Владимира  Харконнена
черные, как у ворона, глаза были похожи на две глубокие впадины.
   - Я дал тебе разрешение убивать моего брата, Раббан?
   - Он был лишь сводным братом, дядя. Он был полный глупец!  Я  думал,  что
будет лучше...
   - Никогда не пытайся думать. У тебя это плохо получается. Ответь лучше на
мой вопрос. Я давал тебе разрешение убивать члена семьи Харконненов?
   Ответ последовал  с  опозданием,  и  барон  повернул  рычажок  на  панели
управления. Цепь, пристегнутая к левой ноге Раббана, разомкнулась,  и  нога,
свободно болтаясь, повисла над бездной. Раббан начал извиваться  и  кричать,
не в силах  что-либо  предпринять.  Барон  знал,  что  это  примитивный,  но
эффективный способ устрашения.
   - Нет, дядя! Ты не давал мне такого разрешения!
   - Нет - кто?
   - Нет, дядя.., то есть, я хотел сказать, милорд! Рослый  сильный  мужчина
скорчил болезненную гримасу, подыскивая нужные слова и стараясь понять, чего
хочет от него дядя.
   Барон повернулся к микрофону селекторной связи с пилотом.
   - Лети к Убежищу и зависни в пятидесяти метрах над террасой.  Думаю,  что
моему кактусовому саду нужны удобрения. Раббан  был  жалок.  Съежившись,  он
выпалил:
   - Я убил своего отца, потому что он был слабаком. Вся его жизнь, все  его
поступки позорили Дом Харконненов.
   - Ты хочешь сказать, что Абульурд не был сильным человеком в  отличие  от
тебя и меня?
   - Да, милорд барон. Он не соответствовал нашим стандартам.
   - Значит, ты решил назваться Зверем. Это правда?
   - Да, дя.., то есть милорд, да, это правда. Через открытый люк барон ясно
видел шипы, окружавшие Убежище. Непосредственно  под  дирижаблем  находилась
терраса, где Владимир  Харконнен  любил  иногда  вкусно,  изысканно  поесть,
наслаждаясь тишиной и одиночеством, окруженный колючими растениями пустыни.
   - Если ты посмотришь вниз, Раббан - да, мне  кажется,  что  отсюда  очень
хороший обзор, - то увидишь  небольшие  изменения,  которые  я  распорядился
сделать сегодня утром в саду.
   Пока барон произносил эти слова, из земли,  между  колючими  кактусами  и
чокотильями, поднялись клинки армейских палашей.
   - Видишь, что я насадил здесь специально для тебя?  Извернувшись,  Раббан
взглянул вниз. Лицо его помертвело от ужаса.
   - Обрати внимание, как расположены  острия,  -  продолжал  барон.  -  Они
образуют мишень. Если сбросить тебя на нее сейчас, то  мы  попадем  прямо  в
яблочко. Но даже  если  ты  отклонишься  в  сторону,  мы  все  равно  сможем
посчитать очки, потому что на каждом палаше написаны баллы.
   Барон почесал верхнюю губу.
   - Пожалуй, нам стоит ввести новую забаву: сбрасывать рабов  с  дирижаблей
на острия. На точность попадания. Это было бы весьма возбуждающим  зрелищем,
ты не находишь?
   - Милорд, прошу вас, не делайте этого. Я же вам нужен! Барон посмотрел на
племянника без всякого выражения.
   - Зачем? У меня есть теперь твой маленький брат Фейд-Раута. Может быть, я
объявлю его моим наследником. Думаю, что он не повторит твоих ошибок,  когда
вырастет.
   - Дядя, прошу вас!
   - Ты обязан внимательно слушать все, что я тебе говорю. Всегда, Зверь.  Я
никогда и ничего не говорю просто так.
   Раббан начал отчаянно извиваться, и цепи глухо звякнули. Холодный  дымный
воздух пронизывал до костей, но Глоссу,  мучительно  стараясь  найти  нужные
слова, не чувствовал холода.
   - Вы хотите знать мое мнение о такой забаве, милорд? На мой  взгляд,  это
просто гениально.
   - Значит, я умно придумал? Выходит, я умный человек? Намного умнее  тебя,
правда?
   - Бесконечно умнее!
   - Следовательно, никогда не пытайся  становиться  мне  поперек  дороги  и
перечить моей воле. Ты понял меня? Я всегда опережу тебя на десять  шагов  и
всегда  сумею  поразить   тебя   каким-нибудь   приятным   сюрпризом   вроде
сегодняшнего.
   - Я все понял, милорд.
   Вволю насладившись животным страхом Раббана, барон сказал:
   - Ладно, на этот раз я освобожу тебя.
   - Подождите, дядя!
   Владимир Харконнен коснулся кнопки на  панели,  и  разомкнулись  цепи  на
запястьях Глоссу. Раббан повис над люком на одной цепи, прикованной к правой
лодыжке.
   - Что это? - в притворном отчаянии воскликнул барон. - Я, кажется,  нажал
не на ту кнопку. В ответ раздался дикий вопль:
   - Нет, ты преподал мне урок!
   - Ты хорошо усвоил этот урок?
   - Да, дядя, позволь мне вернуться. Я всегда буду делать только то, что ты
скажешь!
   Барон повернулся к микрофону селектора.
   - Летим к моему личному озеру.
   Дирижабль скользнул в небе над поместьем и повис над серо-стальной  водой
рукотворного озера. Повинуясь заранее отданному  приказу,  пилот  завис  над
озером на высоте десять метров.
   Увидев, что  за  сюрприз  приготовил  ему  дядя,  племянник  инстинктивно
попытался залезть в дирижабль по цепи, на которой висел.
   - Не надо, дядя, я все понял...
   Последние слова Раббана потонули в лязге замка последней  цепи.  Огромный
человек полетел вниз, дико крича и извиваясь всем телом.
   - Мне кажется, что раньше я тебя об этом не спрашивал,  -  крикнул  барон
вслед Раббану. - Ты умеешь плавать?
   На  берегу  озера  были   расставлены   люди   Криуби   со   спасательным
оборудованием, готовые вытащить  из  воды  незадачливого  Раббана.  В  конце
концов, не мог  же  барон  всерьез  рисковать  жизнью  своего  единственного
подготовленного  наследника.  Владимир  никогда  не  признался  бы  в   этом
племяннику, но в душе  был  очень  рад,  что  избавился  от  этой  постоянно
кровоточащей  язвы  -  Абульурда.  Надо  обладать   смелостью,   чтобы   так
расправиться с родным отцом.  Смелостью  и  беспощадностью.  А  это  хорошие
харконненовские черты.
   Но я еще более беспощаден, думал  барон,  пока  дирижабль  приближался  к
посадочной площадке. Я показал ему это, чтобы он не  попытался  убить  меня.
Зверь Раббан должен охотиться только  на  слабую  дичь  и  только  по  моему
приказу.
   Однако у  барона  Харконнена  были  и  иные,  более  серьезные  проблемы.
Телесное здоровье его продолжало  неуклонно  ухудшаться.  Недавно  он  сумел
достать импортные лекарства, которые помогали сохранять  энергию  и  снимали
отек и вздутие, но с каждым днем требовались все  большие  и  большие  дозы,
чтобы поддерживать форму, и это при том, что никто не знал,  какие  побочные
эффекты присущи лекарству.
   Барон вздохнул. Как тяжело заниматься самолечением, если  вокруг  нет  ни
одного настоящего врача. Владимир Харконнен уже потерял счет врачам,  убитым
за некомпетентность.

***

   Некоторые утверждают, что предвкушение гораздо лучше  обладания.  На  мой
взгляд,  это  полнейший  вздор.  Каждый  глупец  может  вообразить  желаемую
награду, я же предпочитаю нечто осязаемое.
   Хазимир Фенринг. "Письма с Арракиса"

   В Резиденцию императорского представителя на  Арракисе  пришло  секретное
донесение. Оно проделало долгий путь, прежде чем попасть  в  руки  адресата.
Многочисленные курьеры, пересаживаясь с одного лайнера на другой, передавали
его  друг  другу,  как  эстафетную  палочку.  Было  такое  впечатление,  что
мастер-исследователь Хайдар Фен Аджидика изо  всех  сил  стремился  оттянуть
момент, когда его послание попадет в руки Хазимира Фенринга.
   Это было очень странно;  тлейлаксы  и  так  тянули  время  на  протяжении
двадцати лет.
   Фенринг,  сгорая  от  любопытства,  унес  цилиндр  с  письмом   в   башню
Резиденции, в свой личный кабинет, представляя себе те  страшные  наказания,
которые он обрушит на голову мастера-исследователя,  если  он  снова  начнет
придумывать оправдания своего ничегонеделания.
   Интересно, о чем плачется гном на этот раз?
   Усевшись у окна, прикрытого  защитным  полем,  приглушавшим  ослепительно
яркий свет солнца, Фенринг, мурлыча себе под нос какой-то мотив, приступил к
трудному  процессу  расшифровки  послания.  Цилиндр  открывался  только   от
прикосновения ладони Хазимира.  Это  было  настолько  сложно,  что  казалось
просто никому не  нужной  демонстрацией  способностей  творить  чудеса.  Эти
карлики не были невеждами, нет, но они раздражали. Фенринг был уверен, что в
письме  содержатся  требования  новых  реактивов  и  расходных   материалов,
подлежащих оплате из императорской казны, и  продолжения  набивших  оскомину
обещаний.
   Хазимир расшифровал текст  и  с  изумлением  уставился  на  бессмысленную
тираду, получившуюся в результате декодирования. Фенринг  понял,  что  текст
зашифрован дважды, и снова принялся за работу. Расшифровка заняла еще добрых
десять минут.
   Когда наконец появился первоначальный текст, у Фенринга расширились и без
того огромные глаза. Он зажмурился и еще раз перечитал письмо Аджидики.  Это
было поразительно.
   Начальник охраны Уиллоубрук встал у двери, проявляя излишнее  любопытство
к полученной депеше. Он знал о бесчисленных заговорах и интригах  императора
Шаддама Четвертого, душой которых  был  Хазимир,  но,  дорожа  головой,  как
правило, не задавал лишних вопросов.
   - Вы не желаете перекусить, мастер Фенринг?
   - Пошел вон, - не отрываясь от письма, произнес Хазимир,  -  а  не  то  я
отошлю тебя в Карфаг, в штаб-квартиру Харконненов.
   Уиллоубрук мгновенно исчез в коридоре, прикрыв за собой дверь.
   Фенринг,  запомнив  содержание  письма,  откинулся  на  спинку  стула   и
уничтожил лист плотной бумаги. Будет  очень  приятно  передать  такую  весть
императору. Наконец-то! Тонкие губы Фенринга сложились в улыбку.
   Они с Шаддамом запустили в действие  этот  план  еще  до  смерти  старого
императора. Теперь, спустя два десятилетия,  этот  труд  начинает  приносить
свои плоды.
   "Граф Фенринг, мы рады  доложить,  что  последние  опыты  оправдали  наши
ожидания. Мы уверены,  что  проект  "Амаль"  увенчался  успехом,  что  мы  и
собираемся  доказать  последними  проверочными  тестами.  Мы  надеемся,  что
промышленное  производство  можно  будет  наладить   в   течение   ближайших
нескольких месяцев.
   Скоро император получит в свое  распоряжение  недорогой  и  неисчерпаемый
источник  меланжи,  а  такая  монополия  заставит  пасть  к  ногам   Шаддама
Четвертого все Великие Дома. Операции по добыче пряности на Арракисе  станут
ненужными".
   Стараясь  подавить  самодовольную  ухмылку,  Фенринг  подошел  к  окну  и
посмотрел на пыльные, опаленные нестерпимым жаром улицы и дома  Арракина.  В
толпе  людей  он  различал  синюю  форму  солдат  Харконненов,  ярко  одетых
торговцев  водой  и  мрачных  рабочих  из   команд,   добывающих   пряность,
высокомерных  священников  и  оборванных  попрошаек.  Все   это   сообщество
существует благодаря только одному товару. Пряности.
   Но скоро все это не будет стоить и ломаного гроша. Арракис и естественная
меланжа   станут   историческими   курьезами,   интересными    только    для
профессиональных историков.  Никто  не  станет  больше  интересоваться  этой
пустынной планетой, а он сам сможет уехать и заняться более важными делами.
   Фенринг перевел дух. Хорошо бы поскорее убраться с  этого  куска  горячей
скалы.

***

   Жизнь - славная вещь, хотя и заканчивается смертью.
   Герцог Пауль Атрейдес

   Человек  не  должен  переживать  своих  детей  и  присутствовать  на   их
похоронах.
   Выпрямившись, герцог Лето стоял на носу ритуальной ладьи, одетый в  белую
форму со всеми знаками траура по случаю смерти  своего  единственного  сына.
Рядом с Лето стояла Джессика, одетая в черную накидку Ордена Бене  Гессерит,
которая, впрочем, не могла скрыть ее красоту.
   За ладьей следовала флотилия  кораблей,  украшенных  цветами  и  пестрыми
лентами, символизировавшими трагически короткую жизнь ребенка. На  кораблях,
выстроившись в шеренги, стояли солдаты с церемониальными щитами,  в  которых
отражались лучи солнца, светившего с подернутого прозрачными облаками неба.
   Лето печально смотрел поверх золоченого носа ладьи, выполненной  в  форме
ястребиного клюва, заслоняя ладонью глаза от  бликов,  игравших  на  морской
глади. Виктор любил океан. Вдали, там, где синева моря сливалась с  неровной
линией синего неба, Лето видел тучи и сполохи молний. Может быть, там сейчас
бушуют элекраны, готовясь встретить душу мальчика в подводном царстве...
   В течение многих поколений Атрейдесы благословляли  жизнь  как  бесценный
дар, они преклонялись перед ее чудом. В счет  шло  только  то,  что  человек
делал, пока был жив, - то,  что  приносило  радость  бытия,  то,  что  могло
радовать вполне земные чувства. Деяния человека  на  земле  значили  гораздо
больше, чем  мифическая  жизнь  после  смерти.  Осязаемое  Атрейдесы  всегда
ставили выше призрачного.
   О, как мне не хватает тебя, сынок.
   За те немногие годы, что Лето прожил бок  о  бок  с  сыном,  он  старался
воспитать в мальчике силу, так же как в свое время делал это его собственный
отец - старый герцог Пауль. Каждый человек должен уметь постоять за  себя  и
помочь товарищам, не слишком сильно надеясь на их помощь.
   Сегодня мне потребуется вся моя сила.
   Человек  не  должен  переживать  своих  детей  и  присутствовать  на   их
похоронах. Сегодня нарушился естественный ход вещей. Хотя Кайлея и  не  была
его женой, а Виктор так и не  стал  официальным  наследником,  Лето  не  мог
представить себе более страшной  потери.  Почему  выжил  он  сам,  для  чего
остался - только для того, чтобы  всю  жизнь  носить  в  душе  рану  горя  и
невосполнимой потери?
   Флотилия судов, вытянувшись в линию,  достигла  шельфа  коралловых  гемм,
того места, где они с Ромбуром ныряли за огненными  кораллами  и  куда  Лето
должен был потом приплыть вместе с Виктором. Но Виктору  было  отпущено  так
мало времени; Лето никогда не сможет выполнить свои  обещания,  данные  сыну
словесно и в душе...
   Ритуальная ладья Атрейдесов была многопалубным судном, настоящим плавучим
монументом. На верхней палубе был подготовлен погребальный костер - цистерны
с китовым жиром высотой пятнадцать  метров  каждая.  На  самом  верху  стоял
золотой гроб Виктора, окруженный его любимыми вещами  -  игрушечным  чучелом
салусанского быка, мечом  с  резиновым  наконечником,  фильмами,  игрушками,
играми, морскими раковинами, которые он с таким удовольствием собирал, гуляя
по  берегу  моря.  Представители  многих  Великих  Домов  присылали  ребенку
подарки, и они - яркие безделушки и медальончики - тоже были сложены у  тела
трагически погибшего мальчика.
   Палубы ладьи были украшены черно-зелеными полотнищами и длинными лентами,
свешивавшимися с позолоченных перил. Там же были собраны картины, на которых
были столь дорогие сердцу герцога образы: вот гордый отец  держит  на  руках
своего новорожденного сына, вот он учит его бою быков, вот ловит с ним рыбу,
защищает от нападения элекрана.  Вот  еще  одна  картина:  Виктор  сидит  на
коленях у Кайлеи и делает уроки. Вот он бежит по полю, держа нить воздушного
змея. Были несколько пустых холстов, на которых должно было быть запечатлено
то, чему не суждено было случиться.
   Когда  ладья  дошла  до  рифов,  команда  поставила  ее  на  якорь.  Суда
сопровождения встали вокруг нее; Дункан Айдахо на маленьком катере подошел к
носу ладьи и пришвартовался к ней.
   Солдаты начали ритмично ударять мечами по щитам. Гул, нарастая  крещендо,
разнесся над волнами. Лето и Джессика склонили  головы.  Сильный  ветер  жег
глаза Лето и развевал накидку Джессики.
   Простояв некоторое время  неподвижно,  герцог  поднял  голову  и  глубоко
вдохнул соленый морской  воздух,  чтобы  остановить  слезы,  подступившие  к
глазам. Потом он посмотрел вверх, туда, где стоял позолоченный гроб с  телом
его сына.
   Медленно и торжественно герцог поднял руки к небу.
   Солдаты прекратили свои удары. Гул стих. Стал слышен шелест волн  и  стон
кружившей в синем небе чайки. Тихо рокотал двигатель катера Дункана Айдахо.
   Лето нажал кнопку передатчика, который он сжимал  в  ладони.  Из  носиков
цистерн на гроб пролилось горючее  масло.  Через  мгновение  верхняя  палуба
деревянной погребальной ладьи была охвачена пламенем.
   Дункан помог Джессике сойти в катер, потом на его  палубу  вступил  Лето.
Катер отчалил от пылающей ладьи, которую начал пожирать  ревущий  ненасытный
огонь.
   - Кончено, - сказал Лето, не отрывая глаз от ладьи. Дункан вывел катер  к
остальным судам процессии.
   Погребальный  костер  превратился  в  гигантский  факел  желто-оранжевого
пламени, охватившего ладью сверху донизу. Герцог тихо сказал Джессике:
   - Я никогда больше не смогу хорошо вспоминать Кайлею. Только ты одна дала
мне силы пережить все это.
   Лето уже послал письмо с извинениями  и  сожалениями  эрцгерцогу  Арманду
Эказскому, в котором отклонил предложение брачного союза. Во всяком  случае,
в настоящее время. Эрцгерцог, не затаив обиды, спокойно отозвал предложение.
   Глубоко  тронутая  его  словами,  Джессика  пообещала  себе  никогда   не
принуждать герцога к решениям, которые он не  желает  принимать.  Достаточно
того, что человек, которого она любит, безгранично ей  доверяет.  Ты  -  мой
единственный мужчина, сказала она себе.