го
оружия - оружия, которого она не ждет. Он улыбнулся. - Иди и пришли ее сюда.
***

   Когда Мохиам ввели в главный зал Убежища, стража барона оставила ее  одну
и покинула помещение. Замки на дверях щелкнули.  Немедленно  насторожившись,
Мохиам поняла, что  барон  тщательно  обдумал  каждую  мелочь  их  нынешнего
свидания.
   Кажется, они с бароном одни в этом длинном  зале,  аскетически  пустом  и
холодном, омытом беспощадным светом ярких ламп. Все Убежище  своими  прямыми
углами символизировало жестокость и грубость Дома Харконненов,  которой  они
так щеголяли. Это помещение больше подходило для  совещаний  промышленников,
чем для роли зала королевского дворца.
   - Еще раз приветствую вас, барон Харконнен, -  произнесла  Мохиам,  пряча
под вежливой улыбкой свою озабоченность. - Я вижу, что вы  предвкушали  нашу
встречу. Возможно, вы даже ее очень хотите? - Она отвела взгляд  в  сторону,
посмотрела на кончики  своих  пальцев.  -  Возможно,  в  этот  раз  я  сумею
доставить вам большее удовольствие.
   - Может быть, и так, - приветливо отозвался барон. Ей очень не понравился
ответ. В чем заключается его игра ? Мохиам оглянулась, ощутив токи  воздуха,
вглядываясь в тени, прислушиваясь, не бьется ли  где-нибудь  в  углу  сердце
притаившегося здесь человека. Здесь кто-то есть... Но где?  Не  задумали  ли
они убить ее? Осмелятся ли они это сделать? Она проверила пульс и  заставила
его биться ровно и спокойно.
   У барона на уме нечто иное, чем простое сотрудничество. Она и не ожидала,
что сможет одержать над ним легкую победу,  особенно  в  этот,  второй  раз.
Манипулировать и сокрушать можно только  глав  Малых  Домов  -  Сестры  Бене
Гессерит хорошо знали, как это делается, но не таков удел Дома Харконненов.
   Она посмотрела в адски мрачные глаза барона,  напрягла  свои  способности
Вещающей Истину, но не смогла понять, что у него на уме, о  чем  он  думает.
Планы Харконнена остались для нее за семью печатями.  Мохиам  почувствовала,
что в глубине ее души шевельнулся страх, едва различимый, но все  же  страх.
На что отважится Харконнен? Барон  не  сможет  отказать  требованиям  Общины
Сестер, зная, какой информацией против него обладает Бене Гессерит.  Или  он
рискнет навлечь на свою голову санкции императора?
   Или, что не менее важно, не рискнет ли он навлечь на себя наказание  Бене
Гессерит? Это тоже отнюдь не мелочь.
   В другое время она с удовольствием  поиграла  бы  с  ним  в  любую  игру,
провела бы ментальный и физический спарринг с этим сильным  противником.  Он
был ловок и увертлив, и  скорее  согнется,  чтобы  снова  распрямиться,  чем
сломается. Однако барон  был  вне  пределов  ее  искушения,  он  был  просто
жеребцом, гены которого зачем-то понадобились на Валлахе IX. Она  не  знала,
какая польза будет от дочери барона, но понимала, что если явится домой,  не
достигнув желаемого результата, то ее ждет большое недовольство  руководства
Общины.
   Она решила не тратить больше времени даром. Призвав на помощь  весь  свой
талант использования Голоса, которому ее научили  в  школах  Бене  Гессерит,
Голоса, которому не может противостоять ни один нетренированный человек.
   - Сотрудничай со мной, - коротко произнесла она. Это был  приказ,  и  она
ждала, что барон подчинится.
   Барон не двинулся с места. Он сидел и усмехался. Вот он  скосил  глаза  в
угол. Мохиам была так ошеломлена неэффективностью Голоса, что слишком поздно
поняла, что барон приготовил ей еще одну ловушку.
   Ментат Питер де Фриз уже выскочил из потайного алькова.  Она  обернулась,
готовая драться, но ментат двигался  так  же  сноровисто  и  быстро,  как  и
Преподобная Мать.
   Барон сидел в кресле и наслаждался зрелищем.
   В руках у де Фриза был старинный, грубый нервный парализатор. Этот прибор
должен был  сыграть  роль  современного  шокера.  Приспособление  громыхнуло
разрядом прежде, чем Мохиам успела двинуться с места.  Потрескивающие  волны
электричества  вломились  в  нее,  коротким  замыканием  отключив   контроль
произвольной мускулатуры.
   Мохиам, извиваясь и корчась от болезненных  спазмов,  рухнула  на  спину.
Каждый квадратный сантиметр ее кожи, казалось, ожил. Было такое чувство, что
ее кусают одновременно миллионы муравьев.
   Какой восхитительный эффект,  подумал  барон,  глядя  на  разыгрывающийся
перед его глазами спектакль.
   Мохиам рухнула на выложенный каменными плитками пол, раскинув  в  стороны
руки и ноги. Она лежала, словно ее расплющила гигантская нога.  При  падении
Сестра ударилась затылком о пол, и теперь от удара звенело в ушах. Не мигая,
она смотрела в потолок. Даже умение пользоваться  нервно-мышечным  контролем
прана-бинду не помогало. Мышцы отказались ей повиноваться.
   Наконец в ее ограниченном поле зрения появилось улыбающееся лицо  барона.
Руки и ноги Мохиам  временами  подергивались  от  разрядов,  пробегавших  по
нервам. Она почувствовала внизу влагу и поняла, что произошло непроизвольное
опорожнение мочевого пузыря. Из угла рта к уху потекла тонкая струйка слюны.
   - Слушай, ведьма, - заговорил барон. - Этот электрошок не  причинит  тебе
постоянного вреда. В самом деле, ты снова начнешь распоряжаться своим  телом
минут  через  двадцать.  Этого  времени  как  раз  хватит  для  того,  чтобы
познакомиться поближе.
   Он, улыбаясь, обошел вокруг  нее,  то  входя  в  поле  зрения,  то  снова
пропадая.
   Повысив голос, чтобы каждое его слово было слышно невидимым наблюдателям,
барон  продолжал:  .  -  Мне  известно,  какие  компрометирующие,   насквозь
фальшивые материалы вы подготовили против Дома Харконненов, и  мои  адвокаты
готовы  оспорить  ваши  обвинения  в  любом  суде   Империи.   Вы   угрожали
использовать против меня эти обвинения, если я  откажусь  подарить  вам  еще
одного ребенка, но это беззубая угроза беззубых ведьм.
   Он помолчал, потом улыбнулся, словно идея только что пришла ему в голову.
   - Тем не менее я не возражаю дать вам еще  одного  ребенка,  которого  вы
столь сильно жаждете. Я действительно не против это сделать. Но  знай  сама,
ведьма, и передай это своим  Сестрам:  нельзя  в  своих  целях  безнаказанно
помыкать бароном Владимиром Харконненом.
   Используя всю свою тренированность в овладении нервно-мышечным контролем,
Мохиам смогла  скосить  глаза  и  теперь  могла  хотя  бы  видеть  барона  и
осматриваться. Нервный  парализатор  оказался  необычайно  эффективным,  все
остальное тело отказывалось повиноваться и оставалось недвижимым.
   Борясь с  подступившим  отвращением,  барон  наклонился  над  поверженной
Мохиам и разорвал на ней юбку. Какие отвратительные формы, нет  даже  намека
на мускулатуру, которая была столь желанна  и  притягательна  для  Владимира
Харконнена.
   - Боже, похоже, с нами случилось маленькое  несчастье,  -  издевательским
тоном произнес барон, намекая на промоченную ткань трусиков.
   Питер  де   Фриз   стоял   рядом,   внимательно   разглядывая   безвольно
расплывшееся, широкое  лицо  женщины.  Где-то  внизу  барон  занялся  своими
широкими штанами.
   Она не видела, что он делает, и не хотела видеть.
   Воодушевленный успехом  своего  плана,  барон  на  этот  раз  не  испытал
затруднений с эрекцией. Подогретый бренди, он во все глаза уставился на  эту
непривлекательную женщину, вообразил, что она и есть та самая старая  карга,
которую он только вчера приговорил к наказанию в  самой  страшной  каторжной
тюрьме Баронии. Эта баба, которая мнила себя великой и могущественной.., вот
она, лежит, совершенно беспомощная, у его ног.
   Барон получил превеликое удовольствие от изнасилования - впервые, сколько
он себя помнил, Владимир Харконнен получил  удовольствие  от  женщины,  хотя
сейчас под ним лежал просто безвольный кусок мяса.
   Во время этого надругательства Мохиам лежала спиной на холодном  каменном
полу,  задыхаясь  от  ярости  и  бессилия.  Она  все   чувствовала,   каждое
прикосновение, каждое болезненное движение барона, но не могла пошевелить ни
единым мускулом. Глаза оставались открытыми, хотя ей казалось,  что  немного
усилий, и она сможет моргнуть.
   Вместо того чтобы зря растрачивать энергию,  Преподобная  Мать  внутренне
сосредоточилась, чувствуя биохимию своего организма, изменяя  ее  по  своему
усмотрению. Электрошок ментата не закончил задуманного. Она парализована, но
этот паралич касается только произвольной мускулатуры,  но  он  не  затронул
внутренней фабрики организма. Мышцы - это одно, но  химия  организма  -  это
нечто  совершенно  другое.  Барон  Владимир  Харконнен  горько  пожалеет   о
содеянном.
   Прежде чем прийти сюда, Мохиам вызвала овуляцию именно на этот  час,  так
что у нее не будет проблем зачать новую дочь от спермы барона, а  это  самое
главное.
   Собственно говоря,  ей  больше  ничего  и  не  надо  от  этого  порочного
человека. Но Преподобная Мать Гайус  Элен  Мохиам  должна  дать  ему  что-то
взамен, медленно действующую месть, о которой он не забудет до  конца  своих
дней.
   Никому не позволено забывать наказания Бене Гессерит.
   Хотя и парализованная, Мохиам осталась полноценной Преподобной Матерью. В
ее  теле  содержалось  необычное   оружие,   оружие,   которым   она   могла
воспользоваться, несмотря на свою кажущуюся беспомощность.
   Пользуясь  необычайной  чувствительностью  и  замечательной  способностью
влиять на функции своего организма. Сестры  Бене  Гессерит  умели  создавать
противоядия от любых ядов, которые  вводили  в  их  организм.  Они  обладали
способностью нейтрализовать самые опасные штаммы болезнетворных бактерий,  с
которыми  им  случалось  соприкоснуться,  и  они   могли   либо   уничтожить
вирулентные патогены, либо законсервировать их в дремлющем состоянии в своем
организме и при  случае  использовать  эти  микроорганизмы.  В  теле  Мохиам
таилось несколько болезней, и сейчас она могла по  своему  желанию,  изменив
биохимию своего организма, пробудить любую из них.
   Сейчас барон лежал на ней и  рычал,  как  дикий  зверь,  стиснув  зубы  и
скривив от напряжения губы. Лицо его было покрыто каплями вонючего пота. Она
подняла взор, и их  глаза  встретились.  Барон,  ухмыляясь,  задвигался  еще
активнее.
   Именно в этот момент Мохиам решила, какой именно  болезнью  она  наградит
барона. Это будет славная месть, он заболеет неврологическим  расстройством,
которое разрушит его великолепное тело. Физический облик барона, несомненно,
доставляет ему большое наслаждение, это источник его великой  гордости.  Она
могла бы заразить его любыми,  самыми  отвратительными,  самыми  гноеродными
микробами, какие только существуют на  свете,  но  ее  болезнь  поразит  его
постепенно, исподволь. Барон сам будет наблюдать за своим упадком, с  каждым
днем становясь все более толстым и жирным.  Он  станет  слабеть,  мышцы  его
станут дряблыми  и  слабыми,  он  ожиреет  и  не  сможет  передвигаться  без
посторонней помощи. Вставая, он будет кричать от боли.
   Это так просто сделать, а эффект будет продолжаться годы и годы. В  конце
концов,  Мохиам  могла  это  провидеть,  ожиревший  барон  не  сможет   даже
самостоятельно вставать, крича от нестерпимых мучений.
   Окончив свое дело и самодовольно полагая, что смог показать  ведьме,  кто
является победителем, барон встал, сморщившись от отвращения.
   - Питер, подай мне полотенце, я хочу стереть с себя слизь этой потаскухи.
   Ментат, гнусно ухмыляясь, выскочил из зала. Двери  помещения  снова  были
открыты. Одетые в форму стражники вошли и принялись  наблюдать,  как  Мохиам
мало-помалу обретает способность двигаться самостоятельно.
   Барон Харконнен напутствовал Преподобную Мать жестокой усмешкой.
   - Передай  Бене  Гессерит,  чтобы  они  больше  не  докучали  мне  своими
генетическими экспериментами.
   Она приподнялась на локтях, потом встала, почти  восстановив  координацию
движений. Мохиам гордо вскинула  подбородок,  но  не  смогла  скрыть  своего
унижения, так же как, впрочем, и барон не смог скрыть своего злорадства.
   Ты думаешь, что победил, подумала Мохиам. Ну что ж, это мы еще посмотрим.
   Удовлетворенная  тем,  что  сделала,  и  неотвратимостью   своей   мести,
Преподобная Мать покинула Убежище  Харконненов.  Бурсег  проводил  ее  часть
пути, а потом предоставил ей возможность  самой  дойти  до  челнока,  словно
побитой собаке. Стражники продолжали стоять по стойке  "смирно"  у  подножия
трапа.
   Мохиам успокоилась, дойдя до корабля, и даже смогла улыбнуться. Не важно,
что произошло, но теперь в ее лоне есть еще одна дочь Харконнена,  а  это  -
единственное, что нужно Бене Гессерит в конце-то концов...

***

   Как все было просто, пока наш  Мессия  был  лишь  мечтой.  Стилгар,  наиб
Сиетч-Табра

   Пардот Кинес понял, что его прежней жизни настал конец, когда его приняли
в Сиетч.
   Приближался день его свадьбы с Фриетх, и он проводил многие часы,  вникая
в приготовления и ритуалы, медитировал, изучал  свадебные  обычаи  фрименов,
особенно ахал - церемонию выбора невестой жениха, а Фриетх определенно  была
инициатором их отношений. Множество других диковин отвлекало  его  внимание,
но он знал, что в таком деликатном деле нельзя ошибаться, и позабыл на время
обо всем на свете.
   Что касается вождей Сиетча, то для них  предстоящее  бракосочетание  было
грандиозным событием, которое обещало быть более запоминающимся и зрелищным,
чем обычная церемония такого рода.  Никогда  раньше  ни  один  чужеземец  не
женился на фрименской женщине, хотя наиб Хейнар слышал, что в других Сиетчах
такое временами случалось.
   После того как несостоявшийся убийца  Улиет  принес  себя  в  жертву,  по
Сиетчу (да и, наверное,  по  другим  потаенным  местам  обитания  фрименских
общин) пошла гулять легенда о том, что Улиету явилось видение Бога и что это
именно он  направлял  его  руку.  Старый  одноглазый  Хейнар,  да  и  другие
старейшины Сиетча Джерат, Алиид и Гарнах, испытывали страшную  досаду  из-за
того,  что  осмелились  подвергать  сомнению  пламенные  слова   неутомимого
планетолога.
   Хотя наиб Хейнар всерьез предлагал отречься  от  своего  поста  в  пользу
пророка, посланного  им  звездами,  Кинес  отказался,  он  не  испытывал  ни
малейшего интереса к тому, чтобы стать вождем. Впереди  было  слишком  много
работы. На карту было поставлено  нечто  большее,  чем  мелкие  политические
амбиции в масштабе Сиетча. Пардот был воистину  счастлив,  что  его  наконец
оставили в покое и он может  сосредоточиться  на  преобразовании  планеты  и
изучать данные приборов, разбросанных по всей пустыне. Надо было понять, как
произошла столь широкая экспансия песков, тонкости  этого  процесса,  прежде
чем точно решить, как изменить дела к лучшему.
   Фримены работали изо всех сил, выполняя все распоряжения  Кинеса,  какими
бы абсурдными они ни казались на первый взгляд. Теперь они верили всему, что
он говорил. Сам же Кинес был настолько поглощен величием своей  задачи,  что
едва ли замечал такую преданность. Если, к примеру, планетолог говорил,  что
ему надо произвести  такие-то  и  такие-то  измерения,  то  партии  фрименов
отправлялись в  самые  отдаленные  уголки  пустыни  и  снимали  показания  с
приборов  ботанических  станций,  давно  заброшенных  империей.   Некоторые,
наиболее  преданные  люди  отправлялись  даже  в  запретные  южные   районы,
используя транспорт, о котором не рассказывали ничего Кинесу.
   В течение этих первых лихорадочных недель сбора данных в пустыне  пропали
два фримена, но Кинес так и не  узнал  об  этом.  Он  буквально  расцвел  от
замечательных данных, которые стекались к нему, грозя утопить его с головой.
О таком повороте событий он не смел и мечтать за все годы  своего  нелегкого
труда на ниве имперской планетологии. Он находился в научном раю.
   За день до свадьбы он написал первый, тщательно отредактированный отчет о
сделанном в Сиетче,  венчавший  первые  недели  работы.  Фрименский  вестник
доставил  сообщение  в  Арракин,  откуда  послание  должны   были   передать
императору.  Работа  Кинеса  с  фрименами  могла  привести  к  конфликту   с
интересами имперского планетолога, но Кинес сумел соблюсти все формальности.
Он ни словом не обмолвился о своем пребывании в Сиетче. В Кайтэйне не должны
знать, что он "стал туземцем".
   В сознании Пардота  Арракис  давно  перестал  существовать.  Эта  планета
называется и во веки веков будет называться Дюной; прожив несколько  месяцев
в Сиетче, он не мог думать о ней иначе, как называя  ее  древним  фрименским
именем. Чем больше он открывал, тем больше начинал понимать, что эта планета
хранит намного больше тайн, чем мог себе представить даже император Эльруд.
   Дюна была сокровищницей, которую только предстояло открыть.
   Дерзкий  юный  Стилгар  тем  временем  совершенно   оправился   от   ран,
причиненных харконненовским  мечом,  и  вызвался  помогать  Кинесу  в  самых
тяжелых и утомительных трудах. Амбициозный фрименский юноша  утверждал,  что
на его клане тяжкий груз воды, которую он должен  планетологу,  и  его  надо
искупать. Кинес не думал, что ему так много должны, но уступил давлению; так
ива склоняется под ветром. Фримен не должен упускать из виду такие одолжения
или забывать о них.
   Пардоту предложили в жены незамужнюю сестру Стилгара  Фриетх.  Планетолог
едва ли замечал многие вещи; например, Фриетх стирала его вещи, готовила ему
еду и подавала ее прежде, чем он успевал понять, что голоден. Руки  ее  были
проворны, в синих глазах светился природный ум, и это  именно  она  уберегла
его от многих неверных шагов еще до того, как он успевал  среагировать.  Сам
Кинес думал, что это просто проявление благодарности за  спасение  брата,  и
принимал ухаживания девушки без особых размышлений.
   Кинес никогда не думал о женитьбе, он привык к уединенной жизни и к  тому
же был всегда погружен в свою работу. Однако после того, как племя милостиво
приняло  его  в  общину,  он  понял,  насколько  чувствительны   фримены   к
оскорблениям, и не посмел отказаться. Он понял также, что,  учитывая  многие
запреты Харконненов, касающиеся жизни на планете, его женитьба на фрименской
женщине сможет расчистить дорогу другим исследователям.
   Итак, когда взошли обе полные луны, Пардот Кинес присоединился  к  другим
фрименам, исполняющим свадебный церемониал. Он станет  мужем  до  того,  как
взойдет солнце. Для такого случая он отпустил первую в своей жизни,  правда,
довольно редкую, бородку, хотя и не знал, насколько это понравится  невесте.
Фриетх, которая  вообще  редко  высказывала  вслух  свое  мнение,  предпочла
промолчать и на этот раз, но скорее всего борода пришлась ей по вкусу.
   Ведомые похожим на  пирата  одноглазым  наибом  Хейнаром  и  сайадиной  -
женщиной,   религиозной   предводительницей   Сиетча,   очень   напоминающей
Преподобную  Мать,  -  участники  свадебного  кортежа  после  долгого   пути
спустились с гор и вышли на открытое место  в  пустыне,  в  открытые  пески,
покрытые волнистыми дюнами. Луны висели над пейзажем, освещая его  жемчужным
сияющим светом.
   Глядя на извилистые дюны, Кинес впервые подумал, что  своими  очертаниями
они очень похожи на чувственные изгибы женской  плоти.  Наверно,  мне  давно
пора было подумать о женитьбе, подумалось ему.
   Гуськом они прошли по плотной подветренной стороне  дюны  и,  поднявшись,
рассыпались по мягкому гребню.  Господствующие  высоты  заняли  наблюдатели,
смотревшие, не видно ли  признаков  приближающегося  червя  и  не  летит  ли
разведывательный орнитоптер Харконненов.  Кинес  чувствовал  себя  в  полной
безопасности под такой опекой своих новых соплеменников. Теперь он  один  из
них, и фримены готовы отдать за него жизнь.
   Он посмотрел на милую юную Фриетх, стоявшую рядом с ним в лунном свете. У
нее были длинные-длинные волосы, а огромные, синие на синем, глаза  смотрели
на него оценивающим, а может быть, даже влюбленным взглядом. На девушке было
надето черное платье, наряд помолвленной женщины.
   Несколько часов