счленили его кольца, оторвали их друг от друга.
   Когда пыль и песок осели, Кинес увидел извивающееся, умирающее  чудовище,
лежавшее в глубокой воронке. Червь сейчас был похож на выброшенного на берег
мехового кита.
   - Эта тварь не меньше  двухсот  метров  в  длину,  -  кричал  Раббан,  до
которого только теперь дошел масштаб того, что произошло, и кого им  удалось
убить.
   Солдаты развеселились. Раббан обернулся и  похлопал  Кинеса  по  плечу  с
такой силой, что чуть не вывихнул ему руку.
   - Вот это трофей, планетолог. Я отвезу это на Гьеди Первую.
   Почти  не  замеченный,  на  скале  появился  запыхавшийся,   дрожащий   и
подгоняющий себя криками Текар, который наконец-то добрался  до  безопасного
места. Со смешанным чувством он оглядел распростертое на песке тело мертвого
чудовища.
   Раббан подождал, когда в нутре червя взорвется последний  заряд  и  когда
прекратятся судороги. Охваченные восторгом солдаты наперегонки  бросились  к
трупу невиданного зверя. Кинес, которому не терпелось увидеть  представителя
нового для него биологического вида, бросился  за  солдатами,  спотыкаясь  о
кучи песка, которые оставили за собой охотники.
   Почти час спустя, охваченный благоговением Кинес  стоял  на  коленях  под
высившейся на много метров вверх массой мертвого древнего  червя.  Кожа  его
была, словно чешуей, покрыта жесткими грубыми выростами, шершавыми на ощупь.
Но между  сегментами,  которые  были  разорваны  взрывом,  виднелась  нежная
розовая кожа. Разинутая пасть зверя напоминала вход в шахту,  края  которого
были усеяны кристаллическими зубами-кинжалами.
   - Это самый страшный зверь на этой никудышной планете, - ликовал  Раббан.
- И я убил его!
   Солдаты с любопытством пялились на червя, но никто не рискнул  подойти  к
нему ближе нескольких метров. Кинес не мог понять, каким  образом  племянник
барона собирается везти свой охотничий трофей.
   Планетолог обернулся и увидел, что к ним незаметно подошел выбившийся  из
сил Текар. Глаза его светились каким-то  новым,  серебристым  светом.  Может
быть, близость смерти и Шаи-Хулуда за какие-то считанные минуты  перевернули
его мировоззрение? Может быть, он  стал  другим  человеком,  видя,  как  его
божество было разнесено на куски взрывчаткой племянника барона Харконнена?
   - Шаи-Хулуд,  -  прошептал  проводник.  Он  обернулся  к  Кинесу,  словно
почувствовав в нем родственную душу. - Это  очень  древний  червь.  Один  из
самых древних.
   Кинес выступил вперед, рассматривая покрытую твердыми  наростами  кожу  и
раздумывая, каким образом лучше приступить к препарированию трупа. Не станет
же Раббан возражать против научного исследования?  Если  понадобится,  Кинес
сошлется  на  задание  императора,  чтобы  заставить  Раббана  с  пониманием
отнестись к делу Кинеса.
   Но когда Пардот приблизился к туше, то  вдруг  заметил,  что  кожа  червя
начала  светиться,  колебаться  и  перемещаться.  Червь  был,  вне   всякого
сомнения, мертв - нервы его погибли, он перестал даже дергаться, но наружные
слои кожи дрожали, и было такое впечатление, что они плавятся.
   Пока  Кинес,  полный  непередаваемого   удивления,   разглядывал   червя,
последний стал распадаться на миллионы  прозрачных  телец,  которые,  словно
чешуйки, опадали с червя на песок и стремительно исчезали в его глубине.
   - Что происходит? - закричал Раббан; лицо его побагровело  от  гнева.  На
его глазах червь неотвратимо испарялся. Кожа отшелушивалась, превращалась  в
прозрачные сверкающие капли, похожие на амеб, и  они  погружались  в  песок,
словно капельки расплавленного олова. Древнее чудовище  погружалось  в  свою
родную пустыню.
   В конце концов от  огромного  животного  на  поверхности  земли  остались
только скелет, хрящевые ребра и мелочно-белые зубы. Но даже и  это  медленно
погружалось в желатиновую массу, пропитавшую песок на многометровую глубину.
   Воинство Харконнена отступило на безопасное расстояние.
   Кинесу казалось, что он видит,  как  распад  живой  материи,  который  по
законам биологии должен  продолжаться  несколько  тысячелетий,  произошел  в
течение нескольких секунд. Ускоренная энтропия. Голодная пустыня,  казалось,
желала поглотить свидетельство гибели червя до последнего кусочка, для  того
чтобы скрыть тот факт, что человеку  удалось  нанести  поражение  пустынному
чудовищу.
   Кинес наблюдал за исчезновением червя в  изумлении  и  растерянности,  не
испытывая  ни  малейшего  недовольства  тем,  что  ему  не  удастся  сегодня
анатомировать образчик величественного животного,  жизненный  цикл  которого
был настоящей загадкой.
   Надо так много узнать об этом загадочном Арракисе...
   Раббан кипел от ярости, которую даже не пытался  скрыть.  Мышцы  его  шеи
вздулись, словно стальные тросы.
   - Мой трофей!
   Он повернулся, сжал кулаки и ударил Текара в лицо, опрокинув проводника в
песок. Был момент, когда Кинесу показалось, что Раббан действительно  сейчас
убьет несчастного сына пустыни, но  племянник  барона  Харконнена  предпочел
теперь обратить свой гнев на остатки червя, которые продолжали  растворяться
в песке.
   Глядя на останки Шаи-Хулуда,  Раббан  принялся  выкрикивать  проклятия  и
гнусные ругательства. Потом  Кинес  заметил,  что  в  холодных,  исполненных
угрозы глазах Раббана появилось осмысленное выражение.
   Загорелое лицо покрылось румянцем.
   - Когда я вернусь на Гьеди  Первую,  то  поохочусь  на  что-нибудь  более
подходящее.
   Потом, словно забыв о черве, Раббан отвернулся от скелета владыки пустыни
и зашагал прочь.

***

   Наблюдай за выжившими и учись у них.
   Учение Бене Гессерит

   Говорят, что Империя состоит из миллиона разнообразных миров. Это миллион
планет. Трудно вообразить себе такое множество.  Но  из  всего  этого  сонма
миров Дункан Айдахо за свои восемь лет успел побывать только на одной  -  на
Гьеди Первой. Это был пропитанный нефтью мир; планета, застроенная заводами,
оплетенная  трубопроводами,  закованная  в  металлоконструкции  и  пропахшая
дымом. Харконнены считали, что именно таким должно быть их родовое гнездо. В
таком мире рос Дункан Айдахо все восемь лет своей пока еще короткой жизни.
   Но сегодня даже покрытые копотью деревья аллей квартала,  где  родился  и
вырос Айдахо, показались бы  мальчику  спасительной  гаванью.  После  многих
месяцев, проведенных в заточении вместе с остатками семьи,  ребенок  уже  не
надеялся когда-либо вырваться из  этого  города  всеобщего  порабощения,  из
Баронии. Но если это удастся, то не исключено, что ему удастся  и  встретить
свое девятилетие, ждать которого осталось уже не долго. Он провел  рукой  по
мокрым от пота густым черным курчавым волосам.
   Айдахо отер пот, не переставая бежать. Охотники настигали его.
   Дункан уже вырвался за пределы  города-тюрьмы,  но  и  преследователи  не
отставали. Он нырнул в тесный туннель, чувствуя себя таким  же  беспомощным,
как тот маленький колючий зверек, которого мать разрешила ему завести, когда
Дункану исполнилось пять лет. Спустившись вниз,  он  продолжал  бежать  мимо
тесных помещений, смрадных отдушин вентиляционных  шахт  и  горячих  силовых
трубопроводов. Ни один взрослый, а тем более солдат в полном вооружении,  не
смог бы протиснуться  сюда.  Отталкиваясь  локтями  от  металлических  стен,
Дункан полз по лабиринту, не известному ни одной живой душе.
   Мальчик дал себе клятву, что Харконнены никогда не поймают его, во всяком
случае, не сегодня. Он ненавидел их бесчеловечные игры и навсегда  отказался
быть чьей-то рабочей скотиной или жертвой.  Айдахо  прокладывал  себе  путь,
повинуясь запахам и своему инстинкту. В нос ударила струя спертого  воздуха,
отметив направление циркуляции воздуха в вентиляционных шахтах.
   До ушей Дункана доносился шум, топот  ног  и  шорох:  это  бежали  другие
заключенные дети, бежали столь же  отчаянно.  Наверно,  это  даже  были  его
товарищи по рабочей команде. Но  Айдахо  бежал  один.  По  опыту  предыдущих
неудач он знал, что нельзя связываться с людьми,  чей  первобытный  инстинкт
хуже, чем его собственный.
   Он поклялся, что на этот раз  уйдет  от  преследователей,  но  внутренний
голос подсказывал, что он никогда не освободится от них навсегда.  Поисковые
команды рыщут  по  всей  планете,  и  они  наверняка  снова  поймают  его  и
подвергнут наказанию. Они сами называют это "тренировкой". Айдахо  не  знал,
для чего предназначена такая "тренировка".
   Правый бок  все  еще  противно  ныл  после  последней  тренировки.  Когда
мучители изловили его в тот раз, то бросили его,  раненного,  в  машину  для
плетения кожи, а потом подержали в ванне для  восстановления  аккумуляторных
ячеек. Ребра после этого все еще болели, правда, в последнее  время  мальчик
чувствовал себя намного лучше.
   В  мягкие  ткани  правого  плеча  был  имплантирован-радиомаяк,   поэтому
окончательно скрыться от поисковых команд было даже теоретически невозможно.
Да и вообще бежать из Баронии, этой метрополии Харконненов, было  немыслимо.
Метрополия представляла собой мегалитический монолит высотой  900  этажей  и
длиной 45 километров. Из подвалов и подземных коммуникаций не  было  выходов
за пределы города. В Баронии можно найти массу  потайных  мест,  но  обрести
настоящую свободу невозможно.
   У Харконненов было множество заключенных и множество садистских  способов
заставить их играть  в  свои  игры.  Если  Дункан  на  этот  раз  сможет  на
достаточно долгий срок спрятаться от своих преследователей и они  не  смогут
его найти сами, то Дункану и  его  семье  будет  позволено  вернуться  к  их
прежней жизни. Такое обещание было  дано  всем  детям,  за  которыми  сейчас
охотились. Жертвам нужно было дать цель,  приз,  ради  которого  можно  было
сражаться.
   Дункан бежал, следуя своему инстинкту,  по  потайным  проходам,  стараясь
приглушить звук шагов. За спиной, совсем недалеко, Айдахо услышал  хлопок  и
шипение - это охотники стреляли по детям из парализующего  ружья.  Вслед  за
выстрелом раздался грохот падающего тела и крик боли.
   Если охотники  настигают  жертву,  то  они  начинают  ее  мучить,  иногда
причиняя серьезные травмы, а иногда дело обстояло и еще хуже - все  зависело
от экипировки охотников в каждом конкретном случае. Речь шла не  об  обычной
детской игре в прятки. Во всяком случае, не для жертв.
   Как ни мал был Дункан, он уже знал, что жизнь и смерть имеют  свою  цену.
Харконненов нисколько не интересовало, сколько малышей пострадает  во  время
их тренировок.  Так  они,  Харконнены,  играли.  Дункан  понимал  суть  этих
жестоких увеселений. Он и раньше видел, как это делается. Сколько раз  дети,
его сотоварищи по заключению, отрывали крылья насекомым или бросали в  огонь
маленьких голых еще крысят. Харконнены и их солдаты были  взрослыми  детьми,
просто они обладали большими ресурсами, большим  воображением  и  отличались
большим злодейством.
   Не производя ни малейшего шума, он на ощупь отыскал узкую ржавую лестницу
и начал карабкаться  вверх,  в  темноту,  стараясь  не  тратить  времени  на
ненужные  размышления.  Дункану  надо  было  сделать   что-то   неожиданное,
спрятаться там, где  его  не  смогут  поймать,  куда  преследователи  смогут
проникнуть  лишь  с  превеликим  трудом  или  вовсе  будут  не  в  состоянии
добраться. Перекладины железной лестницы, изъеденные многолетней  ржавчиной,
больно царапали детские ладони.
   Эта часть древней Баронии все еще функционировала:  силовые  трубопроводы
шли в разных направлениях: прямо, под прихотливо изогнутыми углами, вверх  и
вниз.  Это  место  представляло   собой   идеальную   тренировочную   полосу
препятствий, и солдаты  могли  целиться  и  стрелять,  не  рискуя  повредить
какие-то важные конструкции.
   Дункан услышал, как по железному полу верхнего главного коридора, прямо у
него над головой, загрохотали солдатские  сапоги.  Послышались  приглушенные
шлемами  голоса,  потом  раздался  повелительный  голос.  Все  остановились.
Пискнул какой-то зуммер,  и  Дункан  сообразил,  что  солдаты  запеленговали
сигнал имплантированного в его плечо радиомаяка.
   Ослепительно белый луч лазерного ружья ударил в потолок над его головой и
прожег отверстие. Края его мгновенно сплавились. Дункан отпустил перекладины
лестницы и начал падать в никуда,  в  темную  бездну.  Один  из  вооруженных
гвардейцев отодвинул в сторону плиту пола и ударил из ружья  по  кронштейнам
лестницы, расплавив и их. Лестница полетела в них вслед за Дунканом.
   Дункан упал у следующего шахтного  ствола,  сверху  его  накрыла  тяжелая
лестница. Но мальчик сдержал крик боли. Это только ускорит развязку..,  хотя
они все равно настигнут его, ведь  этот  проклятый  маячок,  не  переставая,
посылает сигналы  из  его  правого  плеча.  Кто,  кроме  Харконненов,  может
выиграть эту игру?
   Он рывком вскочил на ноги и бросился вперед, ничего  так  не  желая,  как
сохранить свободу. К его  разочарованию,  впереди  показался  более  широкий
проход. Широкий - это плохо, по нему может пробежать и взрослый человек.
   Позади раздались  возгласы,  топот,  ружейная  пальба,  потом  булькающий
вскрик. Вообще преследователи должны были пользоваться парализующими пулями,
но время было уже позднее, почти все жертвы были уже пойманы и ставки в игре
росли, подзадоривая охотников и заставляя идти их  ва-банк,  нарушая  все  и
всяческие правила.
   Дункан должен выжить, во что бы то ни стало. Надо сделать все, что в  его
силах. Если он умрет, то никогда больше не увидит мать. Но если он выживет и
утрет нос этим ублюдкам, то, может  быть,  его  семья  получит  свободу  или
столько свободы,  сколько  могут  иметь  во  владениях  Харконненов  рабочие
общественных служб. На Гьеди Первой были свои понятия о свободе.
   Дункан прежде видел, как некоторые дети ухитрялись побеждать в этой гонке
за жизнь. Они потом исчезали из тюрьмы вместе  со  своими  семьями,  покидая
преисподнюю Баронии. У Дункана  не  было  никаких  доказательств,  что  дела
обстояли именно так, но было множество оснований сомневаться  в  искренности
приспешников Харконнена. Но он хотел верить, ведь надежда умирает последней.
   Он не понимал, за что бросили сюда его родителей.  Чем  могли  прогневить
могущественных баронов мелкие служащие,  чтобы  удостоиться  столь  сурового
наказания? Дункан помнил только, что до  поры  до  времени  жизнь  их  текла
нормально и даже почти счастливо - и вдруг  все  изменилось.  Они  оказались
здесь, и ему, маленькому мальчику, пришлось почти ежедневно бегать  по  этим
коридорам,  спасаясь  от  преследователей,  чтобы  завоевать  свободу  своим
родителям. С каждым разом это получалось у него все лучше и лучше.
   Он хорошо помнил тот последний день нормальной жизни. Стоял погожий день.
Семья собралась на ухоженной лужайке, расположенной  на  одной  из  немногих
террас, где Харконнены позволяли  некоторым  из  своих  подданных  разводить
сады. Тщательно ухоженные, удобренные и аккуратно подстриженные  растения  и
живые изгороди  росли  в  отравленной  промышленными  отходами  атмосфере  и
загаженной теми же отходами почве. Естественно,  эти  растения  нуждались  в
очень тщательном уходе.
   Родители Дункана и другие взрослые члены семьи  развлекались  немудреными
играми на свежем воздухе. Они бросали в цель шары, которые во  время  полета
могли совершенно  неожиданно  изменять  направление  движения  и  неожиданно
рикошетировать от препятствий. Мальчик еще тогда начал замечать, как  мирные
развлечения родителей отличаются от порожденных необузданной  фантазией  игр
детей.
   Рядом с ним стояла, наблюдая за игрой, молодая женщина. У нее были волосы
шоколадного цвета, смуглая кожа  и  высокие  скулы.  Скованность  и  тяжелый
взгляд скрадывали ее замечательную красоту. Дункан не имел  представления  о
том, кто эта женщина. Знал он лишь, что ее зовут Джейнис Майлем  и  что  она
работает где-то вместе с его родителями.
   Дункан, глядя на игру взрослых, слушая их смех, улыбнулся и  обратился  к
женщине:
   - Они учатся быть стариками.
   Однако сразу стало  ясно,  что  Джейнис  не  собирается  выслушивать  его
детские  реплики.  Молодая  женщина  шикнула  на  мальчика  и  продолжала  с
преувеличенным вниманием следить за игрой.
   Дункан тоже следил  за  игрой,  но  его  все  больше  и  больше  удивляло
поведение этой странной женщины. Она выглядела слишком напряженной  и  то  и
дело оглядывалась через плечо, словно чего-то ждала. Через  несколько  минут
явился патруль и арестовал родителей Дункана, его самого и даже дядю и  двух
двоюродных братьев. Интуитивно Дункан понимал, что по каким бы  то  ни  было
причинам Джейнис имеет непосредственное отношение к этому аресту. Он никогда
больше не видел ее с тех пор, как он и его семья оказались в  заключении,  а
прошло уже полгода...
   Позади него со свистом раскрылись створки люка, и из  него  выпрыгнули  в
коридор  две  одетые  в  синюю  форму  фигуры.  Солдаты  увидели  Дункана  и
торжествующе захохотали. Раскачиваясь из стороны в сторону, Дункан  бросился
вперед. Луч лазерного  ружья,  оставляя  вокруг  себя  резкий  запах  озона,
полоснул по плитам потолка, оплавляя металл. Если кусок раскаленного металла
упадет на его голову, подумал Дункан, то ему  не  избежать  смерти.  Как  он
ненавидел хохочущих  солдат;  для  них  это  была  веселая  забава  с  живой
игрушкой.
   В боковой проход, буквально в метре впереди от Дункана  вдруг  вывалились
еще две фигуры, но  Дункан  бежал  слишком  быстро;  солдаты  не  сразу  его
заметили и не успели среагировать. Он проскочил между  ними,  успев  ударить
одного из них - толстого и  на  вид  весьма  неуклюжего  -  по  колену.  Тот
отпрыгнул в сторону, и Дункан пролетел мимо них со всей возможной быстротой.
   Толстяк споткнулся и заорал, когда луч лазера оплавил его амуницию:
   - Перестань стрелять, идиот! Ты же своих побьешь!
   Дункан не бегал так никогда за всю свою короткую жизнь. Он  понимал,  что
его  детские  ноги  не  смогут  долго  выдержать  соревнование  с   мощными,
тренированными для битв солдатами. Но он не желал сдаваться. Сдаваться  было
не в его характере.
   Впереди, там, где был виден вход в коридор, сверкнул свет. Там было  ярко
освещенное пересечение ходов. Добежав до этого места, Дункан остановился  и,
присмотревшись, увидел, что поперечная труба - вовсе не туннель, а труба, по
которой  в  поле  Хольцмана  носились  из  одного  конца  Баронии  в  другой
контейнеры на воздушной подушке, похожие скорее  на  средневековые  ядра.  В
центре по длине цилиндра помещалось поле  Хольцмана.  Парящие  в  этом  поле
контейнеры выстреливались в трубы  без  всякого  сопротивления,  на  энергии
одиночного импульса ядра достигали противоположного конца города-тюрьмы.
   Кроме трубы, здесь не было ни дверей, ни входов в другие коридоры. Дальше
бежать некуда. Выставив вперед ружья, солдаты подступили к,  нему  вплотную.
Интересно, не  застрелят  ли  они  его,  если  он  сдастся?  Может  быть,  и
застрелят, подумал Дункан, у них в крови сейчас слишком много адреналина  по
моей милости.
   Подвешенное  по  длине  оси  горизонтальной   трубы   поле   сверкало   и
переливалось перед его глазами. Дункан смутно представлял себе,  что  делать
дальше. Впрочем, иного выхода не оставалось. Он не представлял, что его ждет
в транспортной трубе, но точно знал, что его накажут или просто убьют,  если
он сейчас попадет в руки солдат.
   Они подступили к нему еще ближе, и тогда Дункан повернулся и  заглянул  в
трубу, присмотревшись к мерцающему поддерживающему  полю.  Набрав  в  легкие
побольше воздуха, словно это могло придать ему мужества, мальчик завел  руки
за спину и бросился в трубу головой вперед.
   Поток воздуха разлохматил его курчавые волосы, когда  он  влетел  в  поле
трубы. Дункан закричал,  и  неизвестно,  чего  в  этом  крике  было  больше:
отчаяния или чувства полного освобождения. Если он и умрет здесь,  то  умрет
свободным человеком!