о понятия о поединке на
кнутах, и тут он явно уступал Павлу. Дернул же его черт согласиться.
   В идеале Павла нужно было бы убить потому,  что  тот,  в  отличие  от
Лятцко, не имел ни малейшего понятия о чести, и нельзя было доверять его
слову, если б он проиграл. Но у Василия не было желания убивать его даже
обычным Оружием. Этот разбойник был несчастным озлобленным человеком,  и
таким его сделала женщина. В этом отношении граф даже сочувствовал ему.
   Альтернативой убийства было просто сбить его с ног и лишить сознания,
потому что проиграй Павел аристократу в третий раз, он бы  мог  вскипеть
до такой степени, что в отместку приказал бы поубивать их всех.
   Кое-кто, может,  и  не  послушался  бы,  но  остальные  вполне  могли
подчиниться приказу, а рисковать не следовало. Но так как у  Василия  Не
было никакого опыта в обращении с кнутом, то оставалось единственное, на
что он был в  настоящем  случае  способен:  проиграть  Павлу,  дать  ему
возможность  насладиться  минутой  славы,  поставить  на  этом  точку  и
убраться отсюда подобру-поздорову. И он уже обещал Лазарю, что  сдастся,
если окажется, что победить не удается... Но такой вариант  противоречил
его натуре...
   - Наконец-то, - сказал Павел.
   Василий обернулся и увидел входящего  в  дверь  человека,  который  в
каждой руке нес по свернутому кольцом кнуту.
   Они казались почти одинаковыми, но  только  на  первый  взгляд.  Граф
видел кнут  своей  нареченной  лишь  мельком,  да  и  не  стремился  его
рассматривать, но все-таки каким-то чудесным образом понял, что один  из
них принадлежит ей. Быстрый  взгляд,  брошенный  на  Александру,  сказал
Василию, что и она без труда его узнала.
   Не пытаясь понять,  почему  он  предпочитает  именно  ее  кнут,  граф
выступил вперед и сказал:
   - Думаю, что выбор оружия все еще за мной. Я возьму кнут моей бабы?
   - Какой бабы? - спросил Павел, и недоуменно взглянул на Александру.
   - Разве ты не говорил, что  прошлой  ночью  отобрал  у  нее  кнут?  -
возразил Василий.
   Павел нахмурился и подозрительно посмотрел на него:
   - Это ты научил ее орудовать кнутом, дружок?
   Василий недолго колебался: солгать ли ему  ради  собственной  выгоды,
или в поддержку своей войны против Александры?
   - Тебе повезло, - ответил он. - Я не настолько давно знаю эту девицу,
чтобы успеть научить ее чему-нибудь важному.
   На Александру граф даже не взглянул, и хорошо сделал,  потому  что  в
противном случае он понял бы, что  свалял  дурака,  и  ему  пришлось  бы
извиняться.  Делать  вид,  что  сегодняшняя  ночь  была  чем-то   весьма
незначительным, позволяла себе и Александра, но слышать такие слова было
для девушки просто мучительно, и выражение ее лица  выдало  на  короткое
мгновение  чувства  прежде,  чем  она  сумела  скрыть  их   под   маской
равнодушия.
   К счастью, никто, кроме нее, не понял тайного смысла этого замечания,
и, когда граф добавил:
   "Так покончим с этим". - Павел охотно согласился.
   Развернув кнуты, волочившиеся по щербатому неровному полу, противники
начали описывать замысловатые круги: Василий в  надежде  уяснить  основы
этого боевого искусства, а Павел, стараясь углядеть возможность  нанести
первый удар таким образом, чтобы он оказался и последним.
   Но пока что никому не удавалось добиться своей цели.
   Когда,  наконец,  Павел  сделал  первый  выпад,  Василий  едва  успел
увернуться и  потому  не  заметил,  как  это  делается:  щелканье  кнута
наводило ужас даже когда он всего лишь рассекал воздух. А первая попытка
Василия нанести удар была просто смехотворной: жало его кнута  упало  на
пол еще до того, как коснулось Павла.
   Непривычный к  этому  виду  оружия,  граф  держал  кнут,  как  меч  и
размахивал им, как мечом или саблей, и его удары, возможно, достигли  бы
цели, если бы цель  оставалась  неподвижной.  Но  дело  обстояло  иначе.
Необходимо было  нанести  удар,  одновременно  стараясь  избежать  удара
противника, и пока что Василию удавалось добиться только второго.
   Александра с отвращением наблюдала за их схваткой.  Павел  и  сам  не
слишком много знал  об  этом  искусстве,  но,  конечно,  гораздо  больше
Василия, и только благодаря везению и быстрой реакции графу до  сих  пор
удавалось избегать ударов.
   А потом удар все-таки был нанесен. Он не был  особенно  мощным.  Кнут
обвился вокруг спины Василия, хлестнул  его  по  бокам  и  груди.  Самый
тяжкий урон причинял конец кнута, оставляя на  золотистой  коже  красные
диагональные отметины. Граф всего лишь вздрогнул, а вот у Александры вид
вспухающих багровых рубцов вызвал совершенно Неожиданную реакцию.
   Она вдруг ощутила жгучее желание вырвать кнут из неумелых рук Василия
и превратить бандита в отбивную котлету. Это заняло бы не  более  минуты
или двух. Александра знала каждое уязвимое место на теле, и рука ее была
безжалостна и безошибочна. Через несколько секунд Павел уже корчился  бы
на полу...
   Она буквально заставила себя сунуть руки в карманы и собрала всю силу
воли, чтобы удержать их там. Кроме того, значительная часть  ее  волевых
усилий ушла на то, чтобы остаться на месте. Но Александра  была  слишком
разгневана, чтобы стоять спокойно.
   - Вся сила  удара  в  твоем  запястье!  -  крикнула  она  Василию.  -
Используй ее!
   Граф ее услышал - не мог не услышать. И был крайне раздражен,  поняв,
что если бы она  приняла  участие  в  этом  поединке  вместо  него,  то,
по-видимому, схватка уже закончилась бы. Ну  почему  из  всех  возможных
видов оружия Павел предпочел то, которым она владела в совершенстве?
   Но Василий понятия не имел, о чем она говорила.
   Второй удар раскаленной змеей обвился вокруг  его  бедер,  обжег  низ
живота, и у Василия возникло ощущение, что кнут рассек его живот  и  все
внутренности вот-вот вывалятся наружу. Но,  посмотрев  вниз,  он  увидел
только красный выпуклый рубец, пересекавший кожу. Однако  и  этого  было
достаточно и даже слишком, чтобы поставить точку.
   Он уже открыл рот, чтобы сказать  об  этом  Павлу,  когда  Александра
снова крикнула, обращаясь к нему:
   - Черт возьми, это же не меч! Не  держи  его  так!  Скрипнув  зубами,
Василий сделал  новую  попытку.  Но  в  результате  кнут  лишь  дразняще
соприкоснулся с телом атамана, скорее, как надоедливый комар, а  не  как
жалящая пчела. Конечно, у Павла такой проблемы не было, и он  нанес  еще
два молниеносных обжигающих удара, и на тыльной стороне графского  плеча
выступила кровь. И тут Александра закричала:
   - Сдавайся, Петровский! Ты не сможешь выиграть!
   Но Василий решил доказать ее не правоту. Конечно,  не  кнутом.  Глупо
было надеяться, что он сумеет пользоваться этой штуковиной,  не  получив
хотя  бы  парочки  уроков,  а  учиться  этому  посреди  поединка  как-то
несвоевременно. Поэтому он опустил свой  кнут,  и,  когда  кнут  атамана
засвистел в воздухе, не сделал попытки увернуться. Вместо этого  Василий
поймал его и, резко дернув, уронил свой кнут на пол и нанес  Павлу  удар
кулаком в лицо.
   Ноги бандита подкосились, и он рухнул на пол. Вне  всякого  сомнения,
граф сломал ему нос, но  в  эту  минуту  атаман  не  чувствовал  тяжести
увечья. Он был без сознания,  и  Василий  казался  себе  героем,  уложив
противника одним ударом - по крайней мере пока не напомнили о  себе  его
собственные пульсирующие острой болью рубцы.
   - Если ты с самого начала собирался  это  сделать,  то  почему,  черт
возьми, так медлил?
   Александра подошла к нему сзади, и голос ее был  язвительным,  как  и
следовало  ожидать.  Василий  не  обернулся,  собираясь   полностью   ее
игнорировать, но, когда она подошла с левой стороны, у него  само  собой
вырвалось:
   - Заткнись, Алин!
   С другого бока подошел Лазарь:
   - Рана неглубокая, но надо ее промыть и  перевязать  прежде,  чем  мы
уедем.
   Александра подошла к тому месту, где Василий уронил кнут.  .,  -  Вот
это удар кнутом, - объяснила она и продемонстрировала его.
   Кольцо метнулось через комнату, кончик  кнута  обвился  вокруг  ножки
стула и, скользнув по полу, ударился о колени Василия.
   Мрачность графа уже достигла предела, но Алин ничего не замечала.
   - Сядь и пусть твой друг поухаживает за тобой, - сказала она, вернее,
приказала - таким жестким и повелительным был ее тон.
   - Заткнись, Алин!
   Она снова обращалась с ним как с ребенком, да еще при  всех,  и  свои
дурацкие советы во время поединка давала только потому, что считала  его
совершенно неспособным сражаться, он это понял. Конечно,  может,  она  и
беспокоилась, хотя вероятность этого была невелика, но при мысли об этом
Василий впал в панику и совершенно потерял контроль  над  собой.  Прояви
сейчас Александра хоть тень благодарности, он, наверное, убил бы ее.
   Алин, в свою очередь, тоже была в смятенных чувствах,  на  две  трети
состоящих их чистой паники, но у нее это  началось  еще  прошлой  ночью,
когда она услышала, что они приближаются к Кардинии. Во  время  поединка
Александра боялась за Василия,  и  сейчас  это  приводило  ее  в  бурную
ярость. Положение ухудшалось еще и тем, что теперь она чувствовала  себя
обязанной этому  человеку.  Чувство  благодарности  к  графу  как-то  не
вязалось с ее отношением к нему.  А  то,  что  она  все-таки  собиралась
высказать свою благодарность, разъярило Александру еще больше.  Но  хуже
всего было то, что  она  чувствовала  его  боль  и  испытывала  какую-то
нелепую потребность облегчить его страдания, но не знала как и  даже  не
осмеливалась попытаться это сделать.
   Все эти противоположные Эмоции сводили  ее  с  ума,  и  девушка  была
абсолютно не в силах справиться с ними.
   Конечно, в другой ситуации она заметила бы, что и он не в себе и  что
вовсе не боль вызывает его раздражение, а сама Александра. Ей и в  самом
деле надо было последовать его совету и  замолчать.  Воистину  упрямство
иногда чревато ошибками.
   - Я должна поблагодарить...
   Помимо убийства, Василий знал еще  один  верный  способ  избежать  ее
непрошеной благодарности, и не замедлил им воспользоваться.
   - Прежде чем ты пожалеешь о своих словах, Алин, тебе следует  узнать,
что я не верну тебе лошадей. Если  произойдет  худшее  и  дело  кончится
нашей свадьбой, я собираюсь не упустить своей выгоды и продам их.
   Реакция не обманула его ожиданий.  С  минуту  Василий  опасался,  что
Александра обрушит на него удар своего кнута, и с таким  мастерством,  с
которым он не хотел познакомиться.
   Граф никогда не видел ее в такой ярости. Но, взяв себя в  руки,  Алин
ответила с ужасающим спокойствием,  хотя  каждое  слово  давалось  ей  с
трудом и она говорила сквозь зубы:
   - Ты не продашь моих лошадей.
   - Вряд ли у тебя будет возможность поспорить на эту тему, -  возразил
граф.
   Плотина сдержанности прорвалась, и голос ее поднялся  до  крика  так,
что содрогнулись стропила:
   - Сначала я увижу тебя в аду! Он проревел в ответ:
   - Ты увидишь меня там, если не покончишь с этой проклятой помолвкой!
   - Я уже говорила тебе, что не могу. Я дала обещание!
   -  Господи!  Женщины  каждый  день  нарушают  обещания.  Чем  же  так
отличаешься от них ты?
   - Честью, - уксусным тоном ответила она, - но  я  не  удивлюсь,  если
окажется, что ты не имеешь о ней ни малейшего представления.
   С этими словами  Александра  вышла  из  комнаты,  и  Лазарю  пришлось
оттащить Василия от двери, когда тот бросился за ней.
   - Ради Бога, оставь ее, пока она не исполосовала тебя еще хуже.
   Василий обернулся к нему:
   - Ты слышал, что она сказала?
   - Да, и ты сам на это напросился, -  решительно  возразил  Лазарь.  -
Какой черт дернул тебя сказать, что ты продашь ее лошадей?
   - Это было необходимо. Или ты не понял? Она собиралась излить на меня
потоки своей благодарности.
   - Боже милостивый! Ну и что?
   - Благодарность и ненависть не могут идти  рядом,  -  сказал  граф  и
тяжело вздохнул. Почувствовав внезапное  изнеможение,  он  опустился  на
стул, принесенный Александрой. - Знаешь, Лазарь, у меня  такое  чувство,
черт бы его побрал, что я угодил в ловушку, из которой мне не выбраться.
   Перемена темы и  внезапная  усталость  Василия  настроили  Лазаря  на
мирный лад:
   - Возможно, это оттого, что ты теперь целиком зависишь от матери и не
уверен в том, что она примет Александру так, как ты надеялся.
   - Нет, она будет в ужасе от Алин, я ничуть не сомневаюсь, но дело  не
в этом. Мое чутье говорит мне,  что  я  никогда  не  избавлюсь  от  этой
девицы.

Глава 24

   В  окутанной  туманом  долине  столица  королевства  казалась   яркой
жемчужиной в  тусклой  оправе.  Александра  увидела  город  издалека,  и
мрачная погода прекрасно подходила  к  ее  настроению.  Даже  когда  они
достигли первых вымощенных булыжником улиц и туман рассеялся и выглянуло
солнце, настроение не улучшилось.
   Это был большой город, давно вышедший за пределы своих первоначальных
границ, - крепостных стен,  которые  теперь  крошились  от  старости  и,
скорее, наводили на  мысль  о  запустении,  чем  об  обновлении.  "Прочь
старое, да здравствует новое! Но неудачная  помолвка  не  входит  в  эту
последнюю категорию", - размышляла девушка.
   Перед тем как покинуть предгорья Карпат, путешественники провели ночь
в личном охотничьем домике короля Штефана.  Слово  "личный"  как  нельзя
лучше отвечало назначению этого жилища, ибо так уж повелось, что  король
посещал  его  в  тех  случаях,  когда  хотел  побыть  в  одиночестве,  и
единственная спальня в домике ясно говорила о том, что обычно Штефан  не
приглашал с собою друзей или семью. Конечно, у короля имелись  и  другие
охотничьи домики, куда просторнее, но этот был ближе всего  к  горам.  В
конюшне не хватило места для всех лошадей, но снег еще  не  Добрался  до
подножий холмов, и погода здесь была не намного хуже той, к которой  они
привыкли на русских равнинах. Зато домик оказался достаточно  просторен,
чтобы разместить всех людей.
   Александра все еще кипела от злости, вспоминая угрозу Василия продать
ее лошадей, и даже не стала спрашивать  разрешения  занять  единственную
спальню, а поставила графа перед фактом.
   Тот и сам был не  в  лучшем  расположении  духа  и,  казалось,  хотел
возмутиться:
   - Ах, так?
   - Пора привыкать к неудобствам, - заявила Александра. - Скоро у  тебя
будет жена.
   - И тогда мы будем делить...
   - И не надейся! - Она захлопнула дверь прямо у него перед носом.
   С тех пор невеста с ним не разговаривала. Но  ее  гнев  продлился  не
очень долго, и скоро его сменило уныние. Последние несколько  дней  были
мрачными и пасмурными, путешественники  брели  в  тумане,  и  настроение
Александры было самым скверным с того момента, как она начала свой  путь
в Кардинию.
   Ни Даша, ни ее братья не могли развеселить  Алин,  хотя  даже  Федька
считал, что Василий не собирался выполнять свою угрозу насчет лошадей. "
- Он слишком богат, чтобы так мелочиться! Зачем ему их продавать?
   - Чтобы поквитаться со Мной за то, что я  не  спасла  его  от  участи
худшей, чем смерть, - объяснила Алин.
   С присущей ему простотой Федька заметил:
   - Если он хочет спастись, пусть сам этим занимается.
   - Ты думаешь, я ему не говорила? Накануне Даша попыталась развеселить
ее, сообщив, что "Лазарь спрашивал, почему Алин не хочет выходить  замуж
за Василия".
   - Но ты же ему не сказала или все-таки не удержалась?
   С самым невинным видом Даша спросила:
   - А что, разве это секрет?
   - Просто это не его собачье дело. Даша фыркнула:
   - Конечно, но это, безусловно,  дело  Василия,  и  вам  следовало  бы
сказать хотя бы ему.
   - Он никогда меня не спрашивал... Ты  не  сказала  Лазарю  всего  или
все-таки проболталась?
   - Вы имеете в виду эти пропащие годы? - уточнила Даша и, увидев,  как
порозовело лицо Александры, солгала:
   - Конечно, нет. Я сказала, спросите у нее самой.
   И Александра решила, что раз он не подходит к ней с  таким  вопросом,
то, должно быть, потерял к этому интерес.
   Она надеялась, что Лазарь ничего не скажет Василию, но не  смогла  бы
объяснить, почему не хочет, чтобы он знал.
   Разве  что-нибудь  изменилось  бы,  узнай  Василий  о   существовании
Кристофера? Даже если бы  он  решил  проявить  благородство  и  уступить
дорогу другому мужчине, то сделал бы это только ради себя. И потому Алин
не беспокоилась о том, что его может смутить этот вопрос. Ясно было, что
не может, просто ей не хотелось, чтобы Василий  знал,  что  его  невеста
семь лет дожидалась мужчины и все еще продолжала ждать.
   Проезжая по улицам города, которого Александра надеялась  не  увидеть
никогда, девушка чувствовала себя еще более подавленной. Она сделала все
возможное,  все,  что  сумела   придумать,   чтобы   заставить   Василия
расторгнуть помолвку, и все безрезультатно,  а  времени  оставалось  так
мало. Они ехали к его матери.  Кто-то  упомянул  об  этом,  но  Алин  не
помнила, кто именно... Она  лишь  знала,  что  ей  предстоит  встреча  с
графиней Петровской, и страшилась этой встречи, потому  что  именно  она
должна была все решить.
   А между тем Алин еще колебалась, продолжать ли ей  использовать  свои
простодушные деревенские хитрости в присутствии графини  или  прекратить
их. Для Василия ее поведение не имело особого значения, так будет ли это
важно для графини? Если да, то достаточно ли у  нее  власти  над  сыном,
чтобы заставить его изменить свои планы? Вероятно,  нет,  но  Александра
считала, что пока есть хоть  маленькая  надежда  на  успех,  она  должна
использовать  каждый  шанс.  Однако,  нелегко  будет  строить  из   себя
неотесанную  деревенщину  в  присутствии  другой   женщины   дворянского
происхождения - гораздо труднее, чем в обществе Василия и его  людей.  К
тому же эта благородная дама была вдовой лучшего друга  ее  отца.  Кроме
того, какой-то слабый,  но  зловредный  голосок,  вторгавшийся  в  мысли
девушки  с  тех  самых  пор,  как  они  покинули  разбойничью   деревню,
нашептывал ей, что следует прекратить борьбу  и  выйти  замуж  за  графа
Петровского. Конечно, Алин  старалась  его  заглушить.  Существовала  по
меньшей мере сотня причин, по которым она не хотела выходить за него или
по которым ей не  следовало  этого  делать,  и  лишь  одна,  позволяющая
все-таки допустить мысль о браке, но как раз она-то  и  должна  была  бы
остаться неизвестной, по крайней мере до свадьбы.
   Алин бранила себя за то, что  слишком  часто  думала  о  графе,  даже
тогда, когда Василия не было поблизости. Но, когда он оказывался  рядом,
или просто смотрел на Александру, девушка так живо вспоминала его ласки,
что у нее захватывало дух. И ночью, когда уже ничто не отвлекало  ее  от
этих мыслей, девушка не могла им противостоять - и воспоминания осаждали
ее. Уныние и страх усугублялись предчувствием,  что,  если  она  все  же
будет вынуждена выйти за него, ей придется забыть о  его  многочисленных
недостатках, и компенсировать свои несчастья наслаждением.
   Она могла сколько угодно твердить себе, что этого не случится,  но  в
глубине души сама не верила, что не поддастся искушению,  ибо  один  раз
это уже случилось. Итак, это было  вполне  возможно,  а  ее  собственное
нежелание  в  последнее  время  перестало  служить  для  Алин  серьезным
утешением.
   Ведь она и в Кардинию не хотела ехать, а вот оказалась здесь и  скоро
должна выйти замуж. Когда произойдет это событие  -  ее  свадьба?  Через
несколько дней?  Через  неделю?  Неважно.  Какую  бы  отговорку  она  ни
придумала - все равно, отсрочка продлится недолго.
   Впрочем, одна из этих отговорок прямо напрашивалась, потому что  Алин
так волновалась, что ее  начало  слегка  подташнивать.  Или  это  просто
излишняя нервозность перед встречей С матерью  Василия?  Если  эта  дама
кинется к ней с распростертыми объятиями,  ее  может  вырвать  прямо  на
графиню.
   Александра содрогнулась, представив это  Зрелище,  и  решила,  что  с
помощью небольшого трюка Их встречу можно хоть чуть-чуть отсрочит