авила:
   - Но только если ты будешь держать руки на привязи.
   Итак, никакого одобрения с ее стороны. Потом она снова повернулась на
бок и слегка подвинулась назад, к стенке, Василий придвинулся  ближе,  и
теперь ее спина касалась его груди, но он желал, чтобы их тела  касались
друг друга везде, и придвинулся  еще  ближе.  Александра  выразила  свой
протест, попытавшись отодвинуться, но Василий последовал за ней, и,  так
как дальше отодвигаться было некуда, она сдалась. И снова вздохнула.
   Это был весьма хитрый способ  совращения.  Василий  как  бы  случайно
касался ее тела в одном месте, потирал в другом, ворочался, вытягивался,
щекотал теплым дыханием ее шейку - ничего открыто угрожающего, и, тем не
менее, весьма действенно. Он чувствовал, как тело Александры,  окутанное
его обволакивающим теплом, постепенно расслабляется, но тут та часть его
тела, что жила по собственным законам, прижалась вплотную к ее ягодицам.
   Девушка вся напряглась:
   - Мне кажется. Петровский, ты уже согрелся. Пожалуй,  это  было  даже
преуменьшением, но он взял себя в руки и прошептал ей на ухо:
   - Так почему же я все еще дрожу?
   - Я не понимаю. Василий тут же перебил ее:
   - Конечно, ты не понимаешь, ведь ты завернута в одеяло, а надо просто
укрыться им сверху и чтобы я лежал рядом.
   - Петровский... Он снова перебил ее:
   - Подвинься поближе, и ты убедишься.
   - Нет, я верю тебе на слово.
   - Вот и я тоже поверил тебе на слово, а ты не  хочешь  поделиться  со
мной своим теплом, - укоризненно заметил он. - Или под одеялом  на  тебе
совсем ничего нет?
   - Есть, но...
   - Тогда какая  разница,  если  ты  его  сбросишь?  Мне  кажется,  что
поделиться означает...
   Не  снимая  верхних  одеял,  Александра  сдвинула   то,   в   которое
завернулась, вниз, к бедрам,  и  дважды  обернув  им  поясницу,  как  бы
создала таким образом нечто вроде щита между  собой  и  той  частью  его
тела, которую чувствовала.
   Василий чуть не рассмеялся вслух. Она знала, что он желает ее, но  не
стала говорить об этом. Он прекрасно был знаком с подобной игрой. Вместо
того чтобы изобразить негодование, вскочить с постели, показать, что она
обижена  и  возмущена,  Александра  была  склонна  играть  в  эту  игру,
изображая притворный протест. Значит, Василий должен  предпринимать  все
новые и  новые  шаги,  а  она  будет  продолжать  притворяться,  что  не
понимает, к чему идет дело. Это будет великолепно разыгранная партия,  а
результат удовлетворит обоих.
   И хотя внутренний голос твердил ему, что Александра слишком  пряма  и
бесхитростна для таких игр, Василий предпочел не слушать его.
   Вместо этого он решил пойти по проторенной дорожке, хотя, как опытный
соблазнитель, и понимал, что с этой, ни на  кого  не  похожей  женщиной,
требуется честность и только честностью можно выиграть эту игру.
   Но пока еще рано - предостерегал его внутренний голос. С  Александрой
необходимо терпение, и он должен его проявить  даже,  если  бы  оно  его
убило, а Василий чувствовал, что так вполне может случиться.
   По-прежнему  не  касаясь  ее,  Василий  постарался  лечь  так,  чтобы
окружать девушку со всех сторон своим телом. Он не видел ее  одежды,  но
почувствовал, что это какая-то безрукавка из толстой и грубой ткани, без
всяких оборок или фестонов. Василий представил Александру  облаченной  в
шелка и кружева и с трудом удержался от стона.
   Через минуту он прижался к ней лицом и нежно потерся о ее затылок. По
Александре пробежала ответная дрожь, и Василий не упустил этого.
   - Если тебе холодно, - хрипло сказал он, - мои руки к твоим услугам.
   - Нет! Мне не холодно! -  заверила  она.  -  Собственно  говоря,  мне
становится слишком жар...
   - Не могу выразить, как это меня воодушевляет, Алин, - ответил он.
   Она снова вздохнула, на этот раз с оттенком  досады.  Василий  хотел,
чтобы ее тело снова расслабилось, но Александра не  поддавалась  на  его
уловки.
   - Ты боишься меня?
   - Конечно, нет.
   - Прекрасно, потому что мы будет мерзнуть до Тех пор, пока ты...
   Василий не закончил фразы, ожидая, что девушка  проявит  любопытство.
Такого рода тактика редко подводила его, не подвела и теперь, но  прошло
секунд десять, прежде чем она откликнулась.
   - Что?
   - До тех пор, пока ты не ляжешь на меня сверху.
   Ее напряжение стало почти  ощутимым,  пока,  наконец,  не  взорвалось
восклицанием:
   - Ну это уж чересчур!
   Отчаяние  заставило  Василия  действовать  стремительно:   его   рука
обвилась вокруг ее талии и потянула назад в постель, его грудь прижалась
к ее груди, а  губы  -  к  губам,  чтобы  заглушить  протест  девушки  и
заставить замолчать хотя бы  на  минуту.  У  него  оставались  считанные
секунды, чтобы одержать победу, и Василий знал это  -  он  почувствовал,
как она толкает его в плечо. Если он упустит время...
   Александра проиграла. Она боролась с собой с  того  момента,  как  он
снял рубашку и перед ней предстало его золотистое тело - гладкая кожа  и
мужественная фигура, куда более мужественная, чем она могла  вообразить.
Александра  зажмурилась,  чтобы   отогнать   это   видение,   испуганная
ощущениями, вызванными в ней видом его обнаженной груди. И она уже  была
готова сказать, чтобы Василий лег спать на полу.
   Но Александра этого не сказала. Должна была, но не сказала. И,  когда
его тело обвилось вокруг нее, в девушке вспыхнуло желание,  чуть  ли  не
вдвое более сильное, чем прежде, и она уже не могла ему противостоять. И
граф не давал ей опомниться. Знал ли Василий, что она  чувствовала?  Что
он заставил ее почувствовать?
   Василий взял ее лицо обеими руками и  поцеловал.  Он  был  нежен.  Не
спешил. Он был настойчив, как никогда,  и  столь  же  убедителен.  И  он
сводил ее с ума...
   - Твое тело сводит меня с ума, любовь  моя.  Прости,  но  я  не  могу
лежать рядом с тобой и не ласкать, не любить тебя.
   Неужели это она сказала? Нет, это сказал он. И на сей  раз  обращение
"любовь моя" не прозвучало насмешливо: нет, оно прозвучало нежно, как  и
следовало. Но Василий не дал ей ответить. Он снова поцеловал ее, на этот
раз крепче и глубже, и она потонула в своих ощущениях, в этом пламени, в
этом кипении - в нем. Александра тонула в нем и вместе с ним.
   - Да, - задыхаясь, прошептала она, когда обрела голос.
   - Что?
   - Да, сейчас!
   - О  Боже,  благодарю  тебя,  -  прошептал  граф,  покрывая  ее  лицо
поцелуями, и Александра улыбнулась, не вполне уверенная, что Бог имеет к
этому какое-то  отношение.  Но  Василий  ничего  не  заметил,  продолжая
целовать ее шею, плечи, оставляя влажные и горячие  следы  на  коже,  ее
тело вздрагивало, а он продолжал покрывать  поцелуями  ее  руки,  спину,
ноги.
   Одеяла полетели на пол. Теперь он был ей вместо одеяла, и  Александра
совсем не ощущала холода. Напротив, ей было  слишком  жарко,  настолько,
что впору было погасить этот жар, окунувшись в снег. Но  желаннее  снега
был Василий. Его тело надвигалось на нее, и вот уже его талия  оказалась
у нее между ног, потом он  спустился  ниже  и  целовал  ее  тело  сквозь
глубокий вырез камзола, потом потянул шнуровку, и тело ее  обнажилось  -
вершок за вершком сгорающей от страсти плоти.
   Теперь уже и ее руки  не  лежали  праздно:  они  изучали,  ощупывали,
пробовали его кожу, касались широких  плеч,  обнимали  за  шею,  ерошили
волосы, пропуская их сквозь пальцы и ощущая их шелковистость.
   - О Иисусе, благодарю тебя. Они  еще  совершеннее,  чем  я  думал,  -
прошептал Василий благоговейно, обнажив ее груди полностью  и  глядя  на
них как на икону. Александра всегда стеснялась своих  грудей.  Они  были
слишком пышными и часто приходилось бинтовать их, когда она работала или
объезжала лошадей - в общем, от них было куда больше  беспокойства,  чем
радости.
   Но, похоже, Василий считал иначе, и Александра с изумлением смотрела,
как он зарылся в них лицом и медленно поворачивает голову из  стороны  в
сторону, целуя то одну, то другую. Лишь теперь она осознала  его  слова.
Он не считал ее груди необычными, наоборот, находил их прекрасными и  не
уставал показывать  свое  восхищение  снова  и  снова.  Приподнимал  их,
ласкал, целовал и никак не мог оторваться. И эта атака вместе с тяжестью
его мускулистого живота на ее бедрах привели Александру на край  бездны,
казалось, стоит только подтолкнуть ее, и  она  рухнет  в  эту  пропасть.
Василий это чувствовал. Он знал женское тело столь же хорошо, как и свое
собственное,  знал,  как  усилить  наслаждение  женщины,  и  знал,   что
Александра уже перешла черту - об этом говорили ее прерывистое  дыхание,
пальцы, вцепившиеся ему в волосы, и то, что ее тело изгибалось  дутой  и
подавалось вперед, и то, с какой  силой  ее  ноги  обвились  вокруг  его
талии. Василий с  восторгом  исследовал  ее  тело,  но  еще  больше  ему
хотелось ощутить пик ее наслаждения, почувствовать его своей  плотью.  И
он понял, что если сейчас же не войдет в нее, она испытает  эту  вершину
наслаждения без него. Найдя  ее  губы  своими  губами.  Василий  легкими
покусываниями  попытался  умерить  ее  страсть,  а  сам   тем   временем
лихорадочно стаскивал с девушки оставшееся белье, но она уже перешагнула
предел и оказалась такой же требовательной и страстной в любви, как и во
всем остальном: как только Александра осталась  совсем  обнаженной,  она
обхватила его и с силой прижала к себе.
   Василию повезло: он завял правильное и точное положение -  Александра
не могла больше ждать, ее бедра метнулись вперед, и его плоть скользнула
в ее тело,  в  это  влажное  тепло,  в  это  невероятно  тугое  и  узкое
пространство, и, миновав неожиданную преграду, Василий не сразу  осознал
ее значение.
   Александра едва уловимо напряглась и издала судорожный вздох, который
тотчас же подавила.
   Василий склонился над ней, изумленный, но тут же забыл, что собирался
сказать, увидев на ее лице выражение безумного восторга  и  почувствовав
биение ее влажной плоти, вовлекавшей  его  все  глубже  и  глубже,  и  в
следующее мгновение он воспарил на  волне  такого  полного  наслаждения,
какого никогда еще не испытывал в своей жизни.

Глава 22

   Когда их тела слегка поостыли, они снова почувствовали холод. Василий
опомнился первым и потянулся за одеялами, отброшенными раньше  в  порыве
страсти. Когда он укрыл ее, Александра не сказала ни слова. Она  была  в
шоке от случившегося, а при мысли о том, что за весь вечер  ни  разу  не
вспомнила о Кристофере, ей стало еще хуже. Александре ни разу не  пришло
в голову,  что  она  ему  изменяет.  Эти  проклятые  ощущения  настолько
захватили ее, что все на свете потеряло смысл и значение по сравнению  с
потребностью удовлетворить свои желания.
   Александра и не подозревала, что страсть может быть такой  сильной  и
всепоглощающей, а теперь желала бы  никогда  и  не  знать  об  этом.  Ей
хотелось бы иметь основания обвинить во всем Василия, но их не было.
   Обольщать  женщин  было  его  призванием  и,  насколько  она   знала,
единственным занятием в жизни. А то, что он родился неотразимым, так это
дар Божий, а не его собственная заслуга.
   Во всем виновата  только  она  одна.  Она  прекрасно  сознавала,  что
делает, и сопротивлялась, сколько могла, но потом сдалась и получила  от
этого наслаждение. И это наслаждение... Александра  не  решалась  больше
думать о нем. Рядом с  нынешним  отвращением  к  себе  подобные  чувства
просто неуместны. Но, о Боже, это было приятно, даже более чем  приятно,
это было просто замечательно!
   Для первого раза Александра испытала самые  лучшие  ощущения.  Но  ей
хотелось бы, чтобы все было иначе. По крайней мере, она  чувствовала  бы
себя гораздо лучше, если бы все не было так чертовски восхитительно.
   Василий тоже не мог перестать об этом думать, и  неудивительно:  ведь
никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Конечно, если бы он не
поспешил на первой стадии их близости, то уж вторая ни с чем не могла бы
сравниться,  но  и  без  того  то,  что  он  испытал   при   первом   же
соприкосновении с ее лоном, было незабываемо.  Никогда  в  жизни  он  не
испытывал пик наслаждения с такой силой!
   Но этим дело не ограничивалось. Он еще лежал на ней, стараясь  прийти
в себя, как вдруг это  повторилось  вновь,  без  всякого  усилия  с  его
стороны и только потому, что его плоть  все  еще  находилась  внутри  ее
тугого и горячего лона. Нет, не только поэтому. Само по  себе  это  было
слишком обыденно, чтобы вызвать такую реакцию, но ее девственность,  как
оказалось, настолько возбудила его, что  он  сам  удивился  собственному
телу  -  весь  богатый  любовный  опыт  научил  Василия   отрицать   это
достоинство.
   И  как  же  он  не  догадался  сразу!  Ведь  девственницу  так  легко
распознать. В девственницах есть что-то особое, присущее только  им.  Но
Александра  была  слишком   отважной,   слишком   откровенной,   слишком
страстной, а в ее  манере  целоваться  не  было  ничего  даже  отдаленно
напоминающего поведение девственницы. Василий чувствовал себя обманутым,
одураченным и легковерным, как шестнадцатилетний мальчишка.
   И вместе с тем он испытывал некую радость, слишком примитивную, чтобы
анализировать, и, конечно, не имевшую никакого  смысла.  Как  будто  для
него имеет значение, принадлежала она кому-нибудь  до  него  или  нет  -
Василию  всегда  было  плевать  на  это,  для  него  было  важно  только
наслаждение.
   Пленники молча лежали, думая каждый о своем, и  в  комнате  ощущалось
быстро нараставшее напряжение. Василий испытывал потребность объясниться
и пожаловаться на дар, так  неожиданно  предложенный  ему,  на  дар,  от
которого он отказался бы, если бы  знал  о  нем  заранее,  -  во  всяком
случае, ему хотелось думать именно так.
   Александра же не могла уснуть до тех пор, пока не убедит Василия, что
происшедшее между ними ничего не изменило, по крайней мере  ей  хотелось
думать именно так.
   Когда общее напряжение достигло предела, Александра вымолвила:
   - Помнишь, я однажды сказала, что на твоей судьбе поставлена  печать?
Теперь это не имеет значения, забудь.
   Василий мгновенно поднялся, опираясь на локоть, - похоже,  он  и  сам
собирался  сказать  нечто  столь   же   провокационное,   и   Александра
почувствовала облегчение от того, что опередила его.
   - Может, мне следует забыть и то, что ты оказалась девственницей? - в
крайнем недоумении спросил он. - Почему, черт возьми, Алин,  ты  мне  не
сказала? Что бы ты обо мне ни думала, но у меня нет  привычки  совращать
девственниц. Собственно говоря, я никогда этого  не  делал,  и  не  могу
приветствовать, что именно ты оказалась первой.
   Граф говорил таким негодующим тоном, что Алин чуть не  расхохоталась.
Она считала, что способностью искупать грехи  он  обладает  в  ничтожной
степени, но ей чертовски хотелось, чтобы Василий был  лишен  ее  совсем.
Черт возьми, ему-то чего беспокоиться?
   - Почему я тебе не  сказала?  А  почему  я  должна  была  сказать?  -
возразила она. - Я еще не была замужем.
   - Ты русская, - не задумываясь  сказал  он  и  тут  же  осознал  свою
ошибку. "Пожалуй, этого достаточно, чтобы застрелиться", - подумал он  и
тут же поспешил исправиться:
   - Я хочу сказать, что побывал при вашем русском дворе и не понаслышке
знаю, насколько распущенны тамошние дамы, в том числе и незамужние. Если
там и есть девственницы, то, вероятно, только младенцы.
   - И то их следовало бы прятать от тебя подальше, да? - съязвила она.
   Александре хотелось чувствовать себя более оскорбленной, чем на самом
деле, но  она  и  сама  знала,  насколько  распущенными  были  некоторые
аристократки. Но ведь он должен был чувствовать себя среди них как  рыба
в воде?
   - И, конечно, - продолжала она сухим тоном, - я так  похожа  на  этих
придворных дам, что ты и не мог вообразить ничего другого. Верно?
   Даже в темноте было видно, как кровь бросилась ему в  лицо  -  только
теперь Василий по-настоящему осмыслил свою ошибку, настолько  очевидную,
что даже идиот мог бы это понять. Конечно, Александра носила  титул,  но
разве когда-нибудь она вела себя как дама-аристократка?
   Однако граф не извинился: Алин бы весьма удивилась, если  бы  он  это
сделал.
   - Но я припоминаю, - осторожно сказал Василий,  -  что  у  тебя  была
возможность исправить это впечатление.
   Александра тоже  вспомнила  этот  случай,  когда  он  спросил,  какое
значение для  нее  имеет  лишний  любовник,  если  их  и  так  уже  было
предостаточно. Она вспомнила и то, что не  поправила  его.  Ох,  уж  эти
впечатления! Ей хотелось создать о себе  самое  худшее  мнение,  и  этот
случай был одним из многих, ведущих к поставленной цели. Но чтобы ее еще
и бранили за это? Кроме того, он мог решить, что если у  него  сложилось
ошибочное мнение о ней в одном случае, то и все остальные ее  недостатки
- сплошное притворство. Поэтому Александра сказала равнодушно:
   - С какой стати мне заботиться о твоем ошибочном впечатлении? Мне все
равно, что ты обо мне думаешь?
   И, почувствовав, что она уже на  верном  пути,  Алин  решила  подлить
масла в огонь:
   - Кроме того, я думаю, ты все равно бы не поверил мне.
   Это было равноценно тому, чтобы назвать его глупцом. А он таким  себя
и чувствовал. Он заклеймил ее  прежде,  чем  узнал,  а  узнав,  даже  не
подумал изменить свое мнение.
   Конечно, теперь этот ярлык к ней подошел бы.  Верно?  Благодаря  ему.
Черт возьми, как это неприятно!
   Но Александра не дала ему возможности высказать недовольство и  снова
ринулась в атаку:
   - Кстати, давно хотела спросить, Петровский. Чем ты еще  занимаешься,
кроме того, что совращаешь женщин?
   Такое невыгодное мнение о  себе  должно  было  бы  привести  графа  в
восторг, почему же у него возникло чувство, будто он оправдывался? Он не
должен был этого делать. Ему следовало бы усвоить ее логику  и  мысленно
убедить себя, что он равнодушен к ее мнению,  но  вместо  этого  Василий
возразил:
   - - Ты предложила разделить постель, и я имел в виду именно  это.  Но
объяснишь ли ты, какие у тебя были мотивы?
   - Не те, что ты думаешь, самовлюбленный хлыщ, - ответила Алин, и  то,
что она вернулась к своей манере пользоваться  оскорбительными  словами,
Василий счел добрым знаком, хотя слово "хлыщ" резануло его слух,  как  и
прозвище "павлин", которым обыкновенно награждала его Таня. Но  если  ей
нечего было ответить или она не хотела признаваться, то  у  него  имелся
своей ответ, и граф не собирался предоставить ей возможность  уклониться
от объяснения.
   - - Ну? - настаивал он.
   - - Ты прекрасно знаешь почему. И перестань искать в  моих  поступках
скрытые мотивы, потому что их просто не было.
   - Не было?
   Александра яростно сверкнула глазами, но тотчас же пожала  плечами  и
вздохнула:
   - Я не хотела обижать, но раз уж ты настаиваешь на правдивом  ответе,
изволь,  ты  его  получишь.  Непривычному  человеку  нелегко  переносить
подобный холод. При такой  температуре  и  умереть  недолго,  а  как  ни
печально об  этом  говорить,  ты  не  производишь  впечатления  крепкого
малого. Твое тело кажется достаточно сильным, но вы, придворные  щеголи,
слишком привыкли к услугам своих рабов, вы  слишком  изнежены  и  любите
роскошь. А смерть - это не тот способ, с помощью которого я хотела бы от
тебя избавиться.
   Василий рассчитывал услышать совсем другое, и его рассердило,  что  у
нее нашлось вполне правдивое объяснение. Это он-то изнеженный придворный
щеголь? Но Александра повторяла это слишком часто.
   - Надо было бросить тебя, и все  дела,  -  проворчал  он,  вставая  и
подходя к печке, где сохла его одежда. - Не понимаю, почему я  этого  не
сделал.
   Александра села на постели и смотрела,  как  он  одевается.  Вид  его
длинных ног и крепких ягодиц вызвал у нее приступ  удушья.  Неужели  она
снова готова попасться на ту же удочку после всего, что  случилось?  Это
уже переходило все границы, и с неподдельным отвращением в ее голос