рикрыта подолом платья.
   - Вы не слышали тона сэра Уоррика, когда он вручал  ее  мне,  -  произнес
Ричард в свое оправдание.
   - Нет, но я здесь  с  достаточным  количеством  людей,  чтобы  обеспечить
охрану пленницы ночью так же хорошо, как и днем.  Лорд  Фулкхест  ничего  не
говорил о том, что надо не давать ей спать.
   Сэр Роберт обошел костер, приблизился и развязал ей руки,  пока  говорил.
Он завязал их опять, но уже спереди. Ровена поблагодарила его, но он  сделал
вид, что не слышит, и старательно отвел взгляд. Потом она  была  забыта  ими
всеми, потому что они сели есть то, что у них припасено в  дорогу,  а  затем
стали устраиваться на ночь.
   Один из молодых принес ей кусок хлеба с небольшим ломтиком сыра  и  флягу
воды. Она не хотела есть, ей даже было  трудно  жевать,  но  очень  хотелось
пить. Однако на этот раз Ровена и  не  пыталась  благодарить.  Если  они  не
должны с ней говорить, то почему она должна говорить с ними?
   Приезд сэра Роберта внес ясность и в ее  туманные  предположения.  Теперь
она знала его имя, имя человека, который послал ее в  темницу.  Она  слышала
это имя и раньше, но не знала, что речь идет о лорде Фулкхесте. Его темница.
Боже упаси, темница! Это уже не носило отпечаток нереальности,  который  она
ощущала в последнее время.  Темница.  И  она  будет  там  завтра,  если  они
поскачут и дальше с той же скоростью.
   Он, должно быть,  знает  ее  и  то,  что  она  является  владелицей  трех
захваченных им недавно областей. Но  как  он  мог  узнать?  Она  никогда  не
встречала его, никогда не видела его. Но он  мог  легко  услышать,  что  она
выходит замуж за Годвина Лионса, и Ровена сказала ему  свое  новое  имя.  Да
почему бы иначе он стал посылать ее в темницу? Люди в  темницах  умирают  от
истощения, от дурной пищи и от тысячи других  причин.  Если  она  умрет,  то
больше не сможет претендовать на свои владения, и Гилберт - тоже.
   О, Господи, тогда ее заключение будет недолго. Фулкхест жаждет ее смерти,
но просто не хочет, чтобы это было сделано его собственными руками.  Она  не
видит здесь особой разницы, но он, возможно, видит.
   Она не хотела быть больше наследницей, она хотела  быть  самым  последним
вилланом. Турес, и все, что за этим  последовало,  не  принесло  ей  ничего,
кроме горя, с тех пор, как д'Эмбрей убил ее отца,  так  что  теперь  ей  все
равно.
   Она едва ли спала. На следующий день ее все время не  оставляла  тревога.
День промелькнул очень быстро, как и дорога.
   Они прибыли в Фулкхест, когда солнце только что зашло.  Красные  отблески
на стенах замка опять напомнили  картину,  которая  представилась  ей  перед
въездом в Киркбург, что довело ее почти до дрожи. Всего  только  четыре  дня
назад она подумала, что вступает в ад. Здесь, она знала, может быть еще хуже
- это дом огнедышащего дракона с севера.
   Фулкхест - неприступная крепость, похожая на замок Турес. Но  если  Турес
весь устремлен вверх, с его бастионами высотой в пять  этажей,  то  Фулкхест
вытянут в ширину, распластавшись по  земле.  Внешний  двор  здесь  пристроен
только десять лет  назад,  потому  что  внутренний  двор  замка  значительно
обширнее обычного. Стены обоих дворов были массивными и толстыми и  окружены
глубоким рвом.
   Широко раскинувшийся  внешний  двор  -  почти  как  город  со  множеством
строений.
   Каменная башня, в которую они вошли, около четырех  этажей  в  высоту,  и
более широкая, чем обычно. Но Ровена вскоре обнаружила, что в ней есть и еще
один  подземный  этаж.   Темница,   находившаяся   там,   была   еще   одной
дополнительной постройкой, которую добавил лорд Уоррик к своему замку.
   Ступени вели вниз, в маленькую сторожевую комнату с каменными  стенами  и
деревянным полом. Единственная дверь была железная, с зарешеченным  окошком.
Она вела в коридор не более шести футов, в него выходили две двери по  бокам
и одна в конце.
   Камера в конце коридора - самая большая, о чем Ровена, конечно, не  могла
догадаться, так как камера эта была размером всего восемь на  восемь  футов.
Полом служила  утрамбованная  земля,  стены  сложены  из  крепко  пригнанных
камней.
   Потолок закрывала железная решетка, сквозь которую виден  деревянный  пол
первого этажа.
   Камера оказалась абсолютно пустой, не было даже какой-нибудь  ветоши  или
тряпки, на которые можно лечь. Ровена оглядела эту  маленькую  сырую  камеру
при свете факела и едва сдержала себя, чтобы не заплакать.
   Сэр Роберт самолично привел ее  сюда.  Он  не  сказал  ни  слова,  снимая
веревки с ее рук, но выглядел нахмуренным.  Когда  он  закончил  развязывать
веревки, его взгляд остановился на ней, и ей казалось, что он  хочет  что-то
сказать. Но приказ лорда сдерживал его,  поскольку  он  привык  повиноваться
приказам.
   Однако когда он повернулся уходить, он проворчал слуге, державшему факел:
   - Оставь это здесь и прикажи тюремщику, чтобы он принес ей тюфяк  и  все,
что необходимо.
   Она не задумывалась до того, как дверь за ними закрылась, что может  быть
оставлена здесь в темноте. Ровена прислушивалась  к  звуку  уходящих  шагов,
пока они не замерли вдали. Она осталась в полной тишине. Теперь леди  Ровена
могла слышать только шуршание мышей, бегающих по полу.

Глава 14

   Когда появился тюремщик с двумя тонкими одеялами, которые должны заменить
ей постель,  Ровена  поняла,  что  ей  придется  туго.  Тюремщик  был  грубо
сколоченным мужиком, с нечесаными волосами и свиными  водянистыми  глазками.
Он распространял вокруг себя такую вонь, что ей захотелось зажать нос.
   В первый момент, увидев ее, он явно был удивлен, если не потрясен, но это
длилось лишь мгновение, после  чего  тюремщик  и  не  пытался  скрыть  своей
радости по поводу ее появления здесь. Он выглядел очень довольным и чуть  ли
не улыбался, рассказывая о тюремных правилах, которым она должна следовать.
   Он будет кормить ее только раз в день, и сегодня она уже пропустила время
еды, так что ей придется подождать до следующей кормежки. И если  она  хочет
чего-нибудь, кроме хлеба и воды, то должна обдумать, как сможет заплатить за
это. Ее красивый корсет может быть принят в  качестве  уплаты  за  некоторое
количество масла и сыра в течение недели, но после этого...
   Она имеет  право  использовать  угол  камеры,  как  туалет,  а  он  может
прислать, а может и не прислать одного  из  конюших  убрать  это  в  течение
недели. Здесь не будет никакой воды для умывания.
   Она не должна причинять ему никаких осложнений, или он забудет  покормить
ее. Если она захочет каких-либо удобств,  включая  и  светильник,  то  нужно
заплатить за них.
   Ровена старалась на протяжении этой  речи  не  показать,  какой  ужас  ее
охватил. Она понимала, от какой платы он бы не отказался. Это читалось в его
взгляде, который постоянно скользил по ее груди и бедрам. Сейчас  она  точно
могла сказать, что никогда в жизни не даст дотронуться до себя такому скоту,
но что она будет чувствовать здесь через месяц? Или даже через  неделю?  Она
не ела с позавчерашнего дня. Уже сейчас чувствовалась слабость  в  ногах.  А
светильник? Сможет ли она обойтись без него в кромешной тьме, ожидая каждого
прихода этого глупца только потому, что он держит в руке светильник?
   Она ничего не отвечала ему, но тюремщик  как  будто  не  был  огорчен  ее
молчанием. Наконец он ушел. Как только дверь закрываясь за ним, Ровена  села
на одеяло и заплакала. Ее факел оставлен ей, но это еще на несколько  часов,
а потом. Правда, она  никогда  не  боялась  темноты,  но  ей  никогда  и  не
приходилось оказываться в полной темноте, и она  не  знала,  как  сможет  ее
переносить, да еще в подобном месте.
   Она так расстроилась, что не сразу услышала шум, доносившийся из  комнаты
сторожа. Это был громкий спор, но  очень  короткий,  закончившийся  выкриком
"Вон!", который она услышала очень отчетливо.
   Через  несколько  мгновений  дверь  ее  камеры   опять   открылась.   Она
непроизвольно вздрогнула. Но вошел другой человек с большим  подсвечником  в
руках и установил его в центре  камеры.  Этот  человек  был  немного  старше
первого, и его удивление длилось гораздо дольше. Но затем он оглядел  камеру
и то, что ей принесено, и коротко выругался.
   - Этот развратник, я так понимаю, даже не принес  вам  поесть?  -  Ровена
только кивнула. - Да, все, как я думал, а он плел, что рвется работать.  Как
же, рвется! Он ненавидит работу, как только может, но теперь я вижу,  почему
он изменил свое мнение. Такая крошка,  и  такая  симпатичная.  Лорд  Уоррик,
наверное, подозревает вас в каком-то  страшном  преступлении,  раз  приказал
поместить сюда, но, я уверен, все выяснится, когда он приедет.
   Ровена молча слушала. Она не знала, что и думать по поводу этого человека
и его тирады. Он явно ошибался в чем-то, но она не знала - в чем.
   Он  совсем  не  был  страшным,  как  тот,   другой.   Напротив,   в   его
светло-голубых  глазах  лучилась  такая  доброта,  что  она  опять  чуть  не
расплакалась.
   Он, должно быть, заметил это, потому что добродушно сказал:
   - Все, больше не надо. Вам здесь не будет так уж плохо.
   Пребывание в темнице неприятно для леди,  но  я  постараюсь  сделать  его
более веселым для вас.
   Веселье в темнице? Она не смогла сдержать улыбки при мысли об этом.
   - Кто вы? - спросила она.
   - Меня зовут Джон Гиффорд.
   - Вы тоже тюремщик?
   - Лишь когда необходимо, а это бывает не часто. Меня  сейчас  вызвали  из
дома, чтобы сказать, что только я должен  опекать  вас.  Он  поздно  пришел,
приказ, но лучше поздно, чем никогда. Этот развратник, он не обидел вас?
   Какой развратник? - почти спросила она и только потом  поняла,  что  речь
шла о другом тюремщике.
   - Нет, он не тронул меня. Но ведь был приказ вашего лорда, чтобы никто не
касался меня, не общался со мной. Вам не сказали, что вы не должны  со  мной
разговаривать?
   - Нет, никто не говорил мне этого, да я бы не обратил внимания, если бы и
сказали. Я поступаю, как считаю нужным, и всегда буду так поступать, хотя  и
имею отметины на своей спине, которые хотели бы убедить меня в обратном...
   В этом признании Ровена ясно различила гнев.
   - Кто избил вас?
   - Нет. - Он покачал головой. - Это не то, что вы думаете. Давний  случай,
и я сам тому причиной. А теперь давайте-ка посмотрим, что я  смогу  для  вас
найти в такой поздний час. Кухня уже закрыта на замок, но, сдается мне, есть
какие-то фрукты наверху.
   Он принес ей четыре сочных свежих яблока, которые быстро  утолили  голод.
Но это было еще не  все.  Он  притащил  деревянную  раму  и  мягкий  матрас,
приволок  старый,  протертый  коврик,  который  закрыл  почти  весь  пол.  В
следующий заход он принес ящик свечей, чтобы  у  нее  был  запас  на  всякий
случай. Появились также  ночной  горшок,  кувшин  с  водой  для  умывания  и
холодная свежая вода для питья.
   Джон Гиффорд стал для нее лучом света в царстве  тьмы.  Он  превратил  ее
тюремную камеру в комнатку, которая, хотя и не была красивой, но по  крайней
мере достаточно удобной.
   Он приносил ей два  раза  в  день  обильную  еду  из  тех  блюд,  которые
подавались к столу лорда. Он заботился о том, чтобы  у  нее  всегда  имелась
свежая вода для питья и вода для умывания.
   Он принес ей иголку с ниткой, чтобы ей было чем занять свои  руки.  И  он
приходил сам, чтобы занять ее мысли. Он каждый день проводил с  ней  большую
часть времени, сплетничая о том и о сем, а в основном ни о  чем.  Он  просто
любил поболтать, а ей нравилось слушать его.
   Она чувствовала, что за присутствие здесь Джона  Гиффорда  ей  надо  быть
благодарной сэру Роберту. Он, должно быть, знал, что  представляет  из  себя
другой тюремщик, и знал также, что Джон -  человек  с  мягким  и  отзывчивым
сердцем. Роберт, очевидно, проникся жалостью к ней, хотя, конечно, Уоррик де
Чевил не поблагодарит его за это. Однако она обязательно выскажет  ему  свою
благодарность, если представится возможность.
   Дни бежали, и прошла неделя, потом вторая, потом третья.  В  тот  момент,
когда  Ровена  осознала,  что  пришли  уже  дни  ее  месячных  и  ничего  не
происходит, она села и  истерически  захохотала.  План  Гилберта  удался  на
славу. Семя этого проклятого грубияна прижилось. Но  Киркбурга  уже  нет.  С
дороги,  когда  они  останавливались,  были  видны  черные  клубы  дыма  над
крепостью и охваченные пламенем деревянные здания. Там не  осталось  ничего,
что стоило бы обеспечивать за собой с помощью ребенка, который  появится  на
свет через восемь месяцев.
   Потом ее безумный смех сменился слезами и чувством жалости  к  себе.  Что
она сделала такого, чем заслужила такую судьбу? Что будет, когда  Уоррик  де
Чевил вернется в Фулкхест?
   Джон Гиффорд, без сомнения, будет у нее отнят, и, следовательно, исчезнет
и весь комфорт, которым он здесь ее окружил. Вернется  другой  тюремщик  или
какой-либо похожий на него. И примет ли де Чевил во внимание тот  факт,  что
она ждет ребенка? Нет, - он ведь хочет, чтобы  она  умерла.  Ей  нет  смысла
обращаться к нему с просьбами по поводу ребенка. Ему не нужен  Киркбург.  Он
разрушил его, следовательно, ему будет все равно, даже если она скажет,  что
ребенок является наследником Лионса. Но ребенок так же и ее, а ему  вряд  ли
понравится, если она оставит наследника.
   Она может не беспокоиться о том, тяжело ли рожать в тюрьме. Ей все  равно
не дадут прожить так долго, тем более когда  Фулкхест  вернется.  Интересно,
долго ли его не будет, не с Гилбертом ли он воюет, ведь у Гилберта  осталось
в распоряжении войско Лионса? Если бы она смогла родить ребенка прежде,  чем
вернется Фулкхест, то уговорила бы Джона Шиффорда найти дом для малыша.
   Ровена не помнила, с какого момента мысли о ребенке стали занимать ее все
больше. Даже если он был зачат с дурной целью, сейчас это не имело значения.
   Ее малыш. И не важно, что его отец ненавидел ее. Его отец...
   Она слишком  много  думает  обо  всем  в  темнице,  и  слишком  часто  ее
воспоминания  возвращаются  к  тому  человеку.  Ей  не  нравилось  это,   но
происходило помимо ее воли. Достаточно было  просто  закрыть  глаза,  и  она
сразу могла представить себе его, лежащего перед пей.
   Она не обманывала  его,  когда  сказала,  что  счастлива  с  ним.  Ей  не
доставило удовольствия само действие, но, когда первая боль  прошла,  ей  не
стало неприятно трогать его, гладить его. Он совсем не был отталкивающим  на
вид, за исключением серебристых глаз, которые ее ненавидели. Но до того, как
она с ним в первый раз заговорила, эти глаза казались любящими и делали  его
очень красивым.
   Она не услышала  приближающихся  шагов  Джона,  пока  дверь  с  привычным
скрежетом не отворилась. Он не  был  улыбающимся,  как  обычно,  и  выглядел
чем-то расстроенным. И затем...
   - Вы беременны, леди Ровена?
   Она взглянула на  него,  потрясенная.  Ровена  не  была  бледной,  ее  не
тошнило, как некоторых женщин, у нее ни намека на живот.
   - Как вы догадались?
   - Так это правда?
   - Ну да, но как...
   - Я не думал об этом, но мой лорд спросил, было ли у вас уже  время,  ну,
женское время - и я сообразил, что вы не  просили  меня  принести..,  э-э..,
дополнительные вещи. Почему же вы мне не сказали?
   - Я только что поняла это сама. Но почему ваш лорд спрашивал вас? Когда?
   - Только что. Ровена побледнела.
   - Он вернулся?
   - Да, я должен провести вас к нему.

Глава 15

   Что она помнит про Фулкхеста? Высокого роста, жесткие складки у рта и лед
в голосе, когда он приказал отвезти ее в темницу.
   Ровена едва обращала внимание на что-либо, пока они шли  через  помещение
главной  усадьбы.  Было  около  двенадцати  часов  дня  и  народу  навстречу
попадалось немного, в основном слуги, спешащие  по  делам,  немного  солдат,
несколько рыцарей.
   Ее отвели в покои лорда - большую комнату за главным залом.
   Там было светло, солнечный поток лился через два окна. Широкая кровать на
четырех ножках украшена красивым  пологом.  Она  стояла  вплотную  к  стене,
которая отделяла покои от зала.
   Там можно было много еще чего рассматривать, но взгляд Ровены остановился
посреди кровати на чем-то, что выглядело, как сложенные горкой цепи, поэтому
она не обратила  внимания  на  человека,  который  стоял  с  другой  стороны
кровати, пока он не подошел к ней.
   Он действительно  был  огромного  роста,  в  черной  красивой  тунике.  В
следующий момент она обратила  внимание  на  темно-русые,  почти  каштановые
волосы, если  бы  не  их  золотистый  отлив,  и  затем  взглянула  в  глаза,
серебристые и очень напряженные.
   И ее глаза широко распахнулись, слово "нет" так и не сорвалось с ее  губ,
и она провалилась в милосердное, утешающее небытие.
   Джон подхватил ее, когда она падала на пол.
   Уоррик бросился вперед, почти что вырвав ее из рук Гиффорда. Он поднес ее
к кровати и положил там. Одна из ее маленьких рук  дотрагивалась  до  цепей,
лежащих рядом с  ней.  Она  должна  почувствовать  это,  когда  очнется.  Он
улыбнулся.
   - Я не могу представить, что случилось, мой лорд, -  тревожно  проговорил
Джон за его спиной. - Мы кормили ее хорошо.
   Уоррик не отрывал глаз от русоволосой девушки.
   - Значит, вы баловали ее? И ни один мышиный укус не  попортил  ее  нежной
кожи?
   Джон в ответ громко фыркнул. Уоррик знал его.  Джон  всем  известен,  как
добрейшее и мягкосердечнейшее создание.
   Уоррик был сердит сам на себя, когда отослал этот  приказ,  чтобы  только
Джон Гиффорд имел доступ к ней. Но он не послал потом другого приказа. Он не
хотел, чтобы она страдала, пока не вернется и сам не заставит ее страдать. И
он не хотел, чтобы ее миниатюрное, изящное тело пострадало от плохого ухода,
нет, это не то, что он для нее замыслил. Но самым важным было, чтобы  ее  не
тронул кто-нибудь из мужчин, по крайней мере до тех пор, пока он не выяснит,
удалось ли ей ее воровство. Если верить Джону, то удалось.
   - Она такая милая, мягкая леди, мой лорд. За что она заслужила темницу?
   - Ее преступление было направлено лично против меня, и так велико, что  я
не желаю говорить об этом.
   - Не может быть!
   - Ты обманываешься, глядя на  ото  миленькое  личико,  Джон.  Она  просто
жадная девка, способная  почти  на  все,  добивающаяся  своих  целей  любыми
средствами. Она... - Уоррик остановился, сообразив, что уже  сказал  больше,
чем надо. Он вовсе не обязан объяснять мотивы своих действий. - Я  лишил  ее
титула, который она получила, выйдя замуж за  Годвина  Лионса,  так  что  не
называй ее больше леди. И ты можешь не волноваться за  ее  будущее.  Она  не
вернется в темницу - пока.
   Уоррик понимал, что Джон хочет что-то сказать, но не  повернулся  к  нему
больше. Его люди должны знать границы, которые им не следует переступать,  и
Джон, очевидно, почувствовал это, потому что бесшумно удалился  из  комнаты,
не сказав более ни слова.
   Уоррик продолжал смотреть на пленницу, отнюдь не волнуясь, что ее обморок
как-то откладывает его месть. Он мог быть спокоен теперь, когда она у него в
руках,  потому  что  до  сих  пор  не  мог  успокоиться.  Он  специально  не
возвращался сюда, зная, что если вернется, то не сможет отложить свою месть.
Только одного ему не хватало. Ему надо было убедиться, что  девица  добилась
своего.
   Теперь он знал, и это удваивало ее преступление. Если он и думал  сделать
ей какие-либо поблажки, то теперь - нет, то, что она беременна,  бесило  его
страшно. Она носит его ребенка. У нее нет на это права!
   Он заметил момент, когда она его узнала, видел, что  она  испугалась  его
буквально до потери сознания. Его радовал этот  страх.  Он  не  был  уверен,
узнала ли она его в Киркбурге. Сейчас он  понял,  что  нет.  Но  теперь  она
узнала. И, возможно, она слышала, что у него репутация человека,  идущего  в
своей мести до конца, и что никто не решается перебегать ему дорогу. Правда,
Уоррику никогда не приходилось мстить женщинам. Ему надо было решить, какого