овеще-острый кинжал.
   Энтони, разумеется,  немедленно  поднял  брови,  на  что  Джейми  тут  же
ответил, пожав плечами:
   - Привычка - вторая натура.
   - Совершенно верно, недаром ты в своей  бурной  юности  посещал  портовые
заведения самой дурной репутации и дрался с  каждым,  кто  на  тебя  не  так
посмотрит. Ах, сколько виски выпито, сколько крови пролито...
   - Итак, мы стираем грязное белье  на  людях,  выносим  сор  из  избы  или
пытаемся открыть эту чертову штуку? - взорвался Джейми.
   - Конечно, старина, конечно, - хмыкнул Энтони. - Берись за оружие.
   Кожа оказалась куда  жестче,  чем  они  думали.  Лезвие  никак  не  могло
проникнуть под клапан. Наконец она подалась скорее  благодаря  силе  Джейми,
чем остроте лезвия, и замок слетел с  петель.  Джейми  вручил  сверток  Эми,
предоставляя ей честь первой взглянуть на то, что было внутри. Та, не  тратя
ни минуты, откинула клапаны  и  вынула..,  книгу.  Да-да,  настоящую  книгу,
переплетенную в сафьян и без заглавия. Оттуда выпал  сложенный  пергамент  и
спланировал на пол. Он, как и страницы книги, пожелтел от времени.
   Сразу с полдюжины  нетерпеливых  рук  протянулись  за  ним.  Дерек  успел
первым, подхватил листок и, наспех просмотрев, объявил:
   - Господи Боже, Эми, ты уж точно знаешь, как разорить  мужчину!  Надеюсь,
Джереми, ты не поставил слишком много?! Иначе ты пропал! Она права. С начала
и до конца. Кайтесь, маловеры!
   Джереми весело отмахнулся:
   - Деньги ей ни к чему, она и так богата! Для Эми главное - заключить пари
и выиграть, остальное не важно. Да кто согласится поставить больше чем  пару
фунтов? Все равно Эми еще ни разу не  осталась  в  проигрыше.  Чертовски  ей
везет, не находишь? Неплохо бы, пожалуй, свозить ее  как-нибудь  на  скачки.
Готов поклясться, она оставит старину Перси далеко за  бортом  и  утрет  ему
нос, а уж игрока удачливее во всем Лондоне не сыскать.
   Перси был старым приятелем семьи, по крайней мере молодого поколения.  Он
дружил с Николасом, Дереком да и Джереми, когда Дерек взял вновь обретенного
кузена под свое крылышко.
   - Дерек Мэлори, если сию же минуту не  скажешь,  что  в  этом  письме,  -
пригрозила Реджи, - я тебя лягну, да так, что неделю ходить не сможешь!
   Она и Дерек  были  не  столько  кузенами,  сколько  настоящими  братом  и
сестрой. После смерти матери Реджи они воспитывались вместе, и он  настолько
привык к пинкам, толчкам и щипкам, что тут же  ответил,  боясь  немедленного
возмездия за медлительность:
   - Это дневник, который они писали вдвоем. Собственную историю. Как мило с
их стороны, если учесть, что в  живых  не  осталось  никого,  кто  знал  их.
По-настоящему знал. Жаль, что дневник не попал нам на глаза раньше.  Где  же
он все время хранился?
   Он торжественно вручил пергамент Реджи, которая и принялась читать вслух:

   "Нашим детям и детям их детей.
   Этот дневник может явиться  для  вас  сюрпризом,  а  может,  вы  даже  не
обратите на него внимания. Обо всем,  что  здесь  содержится,  мы  предпочли
умолчать, и даже наш сын не посвящен в тайну. Кроме того, мы не уверены, что
у нас будут другие дети и что мы должны быть с ними до конца откровенными.
   Поверьте, уговорить моего мужа доверить свои мысли бумаге  было  нелегкой
задачей, потому что он считает, что не может выразить полностью свои чувства
в дневнике и что посторонним ни к чему знать о том, что творится у  него  на
сердце. В конце концов мне пришлось пообещать, что я  не  стану  читать  его
часть рукописи, дабы он мог свободно излагать свои соображения  и  владеющие
им ощущения. Супруг  мой  не  желает,  чтобы  я  как-то  комментировала  его
заметки, соглашалась или не соглашалась или, не  дай  Бог,  подшучивала  над
ними. Он дал мне такую же клятву,  а  когда  наш  труд  будет  закончен,  мы
надежно запрем его под замок, а ключ выбросим.
   Итак, мы оставляем вам  дневник,  чтобы  вы  прочли  его  не  торопясь  и
спокойно, а ваше воображение довершит остальное. Скорее  всего  нас  к  тому
времени уже не будет на этом свете, и мы не сумеем  объяснить  мотивы  наших
поступков и не вполне честное поведение по отношению к людям, которые  могли
причинить нам зло.  И  предупреждаю:  если  вы  считаете  нас  кем-то  вроде
ангелов, неспособных на дурное деяние, дальше читать не стоит. Мы всего лишь
люди, простые смертные, со всеми недостатками и  страстями,  присущими  роду
людскому. Не судите нас. Просто по возможности учитесь на наших ошибках.
   Анастасия Мэлори".

   Эми, просияв от восторга, прижала дневник к груди. Она,  как  всегда,  на
высоте! Пусть только скажут,  что  она  сходит  с  ума  или  полна  дурацких
предрассудков! Теперь Уоррен прикусит язычок!
   Глаза ее блестели, щеки пылали. Ей хотелось немедленно начать чтение,  но
остальные по-прежнему обсуждали письмо.
   - Анастасия? - недоуменно повторил Энтони. - В  жизни  не  слышал,  чтобы
бабку так называли. Тут что-то не так.
   - Ошибаешься. Анастасия - имя не английское в отличие от Анны, -  заметил
Джейми. - Явная попытка скрыть правду, если хочешь знать.
   - Но какую правду? - вмешался Дерек. - Анастасия,  вполне  вероятно,  имя
испанское.
   - Или нет, - вставил Тревис. Конец спорам положил рассудительный Маршалл.
   - Не пойму, о чем тут размышлять, - удивился он, -  когда  мы  все  можем
прочесть. Итак, кто первый?
   - Эми, разумеется, - великодушно предложил Дерек.  -  Она  заслужила  это
право своей проницательностью и даром предвидения, но  я  все  же  хотел  бы
докопаться, кто именно  оставил  дневник  на  столе  да  еще  и  позаботился
завернуть его в бумагу, вместо того чтобы просто отдать отцу.
   - Возможно, он все эти годы пролежал где-то на чердаке и никто об этом не
знал, - задумчиво протянула Реджи.
   - Скорее всего, - согласился Дерек. - Черт, этот дом такой огромный,  что
даже я не знаю всех укромных местечек, хотя и вырос здесь.  Помнишь,  Реджи,
как мы с тобой носились по всем закоулкам?
   - Почти все  мы  родились  и  воспитывались  здесь,  дорогой  мальчик,  -
справедливо заметил Энтони. - Но ты  прав,  здесь  есть  где  спрятать  хоть
целого слона. А когда  ты  молод,  в  тебе  кипят  порывы  первооткрывателя.
Правда, все зависит от того, что ты считаешь интересным. Вряд  ли  мальчишка
остановит взгляд на какой-то старой книге.
   Эми, не в силах больше вынести неизвестности и  справедливо  считая,  что
вот-вот лопнет от любопытства, жалобно попросила:
   - Я согласна читать его вслух, если не  хотите  спать.  Кто  останется  и
послушает?
   - С удовольствием. Глава-другая на ночь не помешает, - вызвался Маршалл и
поспешил найти кресло поудобнее.
   - Дневник такой толстый, что мы до самого Рождества не успеем узнать, что
в нем, - пожаловался Уоррен, усаживаясь на диван и притягивая к себе Эми.
   - Как удачно, что времени у нас хватит, - ухмыльнулся Джереми.
   - Да после такого вступления никакой сон не возьмет, - проворчал  Джейми.
- "Не судите нас. Просто по возможности учитесь на наших ошибках". Чертовски
интригующее начало.
   - А не лучше ли нам разбудить старших? - предложил Энтони.
   - И то верно, - кивнул Джейми. - Иди наверх,  а  я  тем  временем  разыщу
бутылочку бренди. Предчувствую, что ночь окажется чертовски долгой.

Глава 10

   Табор был невелик - всего четыре большие кибитки. Три из них представляли
собой настоящие домики на колесах, сделанные из дерева,  с  чуть  изогнутыми
крышами и снабженные дверями  и  окошками,  прикрытыми  яркими  занавесками.
Очевидно, какой-то умелец сколотил их много лет  назад  и  они  до  сих  пор
радовали глаз искусной работой. Даже четвертая кибитка,  хоть  и  казавшаяся
обыкновенным фургоном, в котором обычно доставляют товары, была сколочена на
совесть.
   Когда табор останавливался  на  ночь,  из  четвертой  кибитки  появлялись
шатры, большие котлы и чайники вместе  с  железными  треножниками,  а  также
съестные припасы, и уже через час  в  лагере  воцарялась  веселая  атмосфера
маленькой  дружной  деревушки.  В  воздухе  плыли  соблазнительные  ароматы,
слышались звуки  музыки  и  веселый  смех.  Цыгане  праздновали  наступление
сумерек, забывая про беды, невзгоды и ненависть окружающих.
   Самая роскошная кибитка принадлежала баро, вожаку табора, Ивану  Лаутару.
В ней он кочевал вместе с женой, ее сестрами, тещей и незамужними  дочерьми.
Почти  у  каждой  был  свой  шатер.  Вторая   по   величине   кибитка   была
собственностью Николая, сына Ивана: предполагалось,  что  он  приведет  туда
молодую жену. Но прошло шесть лет, а семьи у Николая  так  и  не  появилось.
Трудно парню оставаться холостым, но что поделаешь,  если  Мария  Стефанова,
старуха, жившая в третьей кибитке, утверждала, что по всем приметам  еще  не
время и предзнаменования не сулят молодым счастья!
   Сначала  она  заявила,  что  брачный   обряд   необходимо   совершить   в
определенный день, иначе не видать Ивану внуков, а уж  потом  каждый  раз  в
этот самый день, к  величайшей  ярости  Николая,  неизменно  объявляла,  что
звезды сулят недоброе. Тот злился, сжимал кулаки, но был принужден терпеть.
   Табор был небольшим: всего шесть семей, сорок шесть душ,  включая  детей.
Они зачастую женились и выходили замуж между собой, но  иногда  женихов  или
невест попросту не хватало, и в таких случаях приходилось  дожидаться,  пока
не встретится  другой  табор,  в  котором  могли  найтись  юноши  и  девушки
подходящего  возраста.  В  своих  скитаниях  цыгане  ежедневно  встречались,
заключали сделки, ссорились и мирились со множеством людей, но все это  были
гаджо, чужаки, и чистокровные ромале никогда бы  не  снизошли  до  браков  с
ними.
   Иван тоже начинал терять терпение. Сыну  давно  пора  иметь  наследников,
ведь после смерти отца вожаком табора станет Николай! К  тому  же  выкуп  за
невесту уже заплачен! Его слово было законом,  люди  как  огня  боялись  его
гнева, и все же он не мог ни умаслить, ни приказать Марии. Она их  талисман,
залог удачи, и не обращать  внимания  на  ее  предсказания,  отмахнуться  от
старухи означало верную смерть. Все  цыгане  твердо  в  это  верили.  Однако
положение было безвыходное, поскольку Иван просто не мог выбрать сыну другую
невесту. Только внучка Марии, ее единственная  оставшаяся  в  живых  кровная
родственница, достойна сына вожака, только она по-прежнему  будет  приносить
счастье табору, когда бабка отойдет.
   Сегодня, как обычно,  они  раскинули  лагерь  в  окрестностях  небольшого
городка, который миновали днем. Они никогда не старались поселиться  слишком
близко от населенных мест, достаточно было и того, что здешние жители  могли
без особого труда до них добраться. Утром женщины  отправятся  в  городок  и
станут стучаться в каждую дверь, предлагая на  продажу  дешевые  безделушки,
украшения и искусно сплетенные корзинки, гадать на картах или  по  руке.  Их
табор славился прекрасными гадалками, способными точно предсказать  будущее.
Кроме того,  женщинам  приказано  всячески  прославлять  мастерство  мужчин,
слывших лучшими каретниками и тележниками во  всем  мире.  Все  заработанное
делилось поровну,  чувство  собственности  было  им  чуждо.  Именно  поэтому
женщины не гнушались принести домой краденую курицу.
   Если  им  заказывали  фургон  или  телегу,  табор  мог   задержаться   на
неделю-другую, если же нет -  через  два-три  дня  только  черные  круги  от
костров указывали на то,  что  здесь  кто-то  останавливался.  Иногда,  если
заказов было слишком много, тележники оставались в городе и,  лишь  закончив
работу, догоняли табор, для чего по всей дороге оставлялись  знаки,  вехи  и
зарубки на деревьях.
   Постоянное передвижение, кочевая жизнь были привычными и необходимыми для
людей, ставших в общественном мнении козлами отпущения,  повинными  в  любом
преступлении, совершенном ими или кем-то  другим.  Что  бы  ни  случилось  в
округе, где было замечено появление цыган, власти сразу  хватали  за  частую
невинных людей, поэтому торчать слишком долго на  одном  месте  попросту  не
имело смысла. И без того из памяти цыган еще не стерлись костры  инквизиции,
на которых горели их несчастные собратья. Поэтому они могли раскинуть  шатры
за несколько минут, а сложить вещи и исчезнуть еще  быстрее.  Из  долгого  и
печального опыта общения с  сильными  мира  сего  да  и  простолюдинами  они
вынесли лишь одно: в случае чего нужно  молниеносно  подниматься  и  уносить
ноги, пока не поздно. Пока не грянула гроза.
   Цыгане были бродягами и путешественниками, страсть к неизведанным  землям
кипела у них в крови, стремление увидеть, что там, за  горизонтом,  на  краю
земли, тянуло и не давало покоя. Самые старые побывали в России и в соседних
с ней странах. И вообще они старались  провести  в  новой  земле  как  можно
больше времени, пока язык здешних обитателей не  становился  им  понятен,  и
вскоре  уже  довольно  сносно   разговаривали   на   нем,   если,   конечно,
обстоятельства не вынуждали их спешно покинуть внезапно  ставшую  враждебной
местность. Знание языков было предметом их гордости: недаром Иван  хвалился,
что понимает и объясняется на шестнадцати наречиях.
   Это был не первый их приезд в Англию и, вероятно, не последний,  особенно
потому, что теперь англичане обращались с ними далеко не  так  бесчеловечно,
как в прошлом. Они считали англичан весьма странными  созданиями,  поскольку
многие молодые люди хорошего происхождения и воспитания были  так  очарованы
их верованиями и свободолюбием, что мечтали убежать  с  табором,  одеваться,
как цыгане, и во всем им подражать.
   Иван, конечно, мог терпеть одного-двух гаджо  неделю-другую,  и  то  лишь
потому, что их  присутствие  несколько  успокаивало  недоверие  и  неприязнь
английских фермеров, рассуждавших, что если их собственные  господа  находят
возможным доверять цыганам, значит, они не такие уж воры и  разбойники,  как
это принято считать.
   Такой вот гаджо кочевал с ними и сейчас. Звали его  сэр  Уильям  Томпсон.
Правда, от всех остальных отпрысков английской аристократии, водивших дружбу
с отщепенцами, он отличался тем, что был стар, старше Марии, а уж древнее ее
никого в таборе не было. Она даже снизошла до разговоров с ним,  не  потому,
что захотела предсказать судьбу, нет, она давно  уже  не  делала  этого  для
гаджо, просто увидела в его глазах боль и попыталась ее исцелить.
   И это ей удалось. Она избавила сэра Уильяма от сознания вины и  угрызений
совести, терзавших несчастного свыше сорока лет, так что  теперь  он  мог  с
миром  отойти  к  Создателю,  успокоившись  и  очистив   душу.   Исполненный
глубочайшей благодарности, Уильям поклялся посвятить  последние  годы  жизни
Марии. Говоря по правде, он давно понял,  что  женщина  умирает,  и  захотел
сделать  ее  оставшиеся  дни  как  можно  более  приятными  и  радостными  в
благодарность за то, что она сделала для него. Кроме него,  никто  не  знал,
что дни Марии сочтены. Ни один человек.  Ни  члены  табора,  ни  собственная
внучка. Однако Уильям верно предположил, что кончина старухи ни для кого  не
явится сюрпризом.
   Правда, сначала Иван бурно протестовал против пребывания в таборе чужака,
утверждая, что старость Уильяма является помехой в их путешествиях и к  тому
же в таком возрасте он просто не способен вносить свою долю в  общий  котел.
Но тут вожак ошибся. Уильям потребовал дать ему возможность показать себя  и
всегда возвращался в табор с набитыми  серебром  карманами.  Правда,  он  не
потрудился пояснить,  что  деньги  были  его  собственными.  Уильям  обладал
немалым состоянием и  попросту  платил  за  привилегию  оставаться  рядом  с
Марией. Кроме того, он оказал сотаборникам немалую услугу, помогая выучиться
английскому, а это уже было неплохо, поскольку цыгане собирались остаться  в
стране еще на год. Поэтому к нему  постепенно  привыкли  и  приняли  в  свой
табор.
   Анастасия Стефанова  сидела  на  ступеньках  кибитки,  которую  делила  с
Марией. Рядом устроилась бабка. Женщины молча наблюдали, как затихает табор.
Огни были потушены, и лишь несколько человек еще сидели вокруг  кострища,  о
чем-то тихо переговариваясь.
   Дети, завернутые в одеяла, уже мирно дремали. Сэр  Уильям  громко  храпел
под кибиткой: он привык укладываться чуть не с курами.
   Анастасия очень полюбила добродушного англичанина и за то короткое время,
что узнала его, стала считать едва ли не родственником. Правда, она находила
его придворные манеры довольно дурацкими, а надменное высокомерие было таким
типичным для английского аристократа,  что  даже  Мария  частенько  над  ним
посмеивалась. Но в его преданности бабке не было ничего глупого,  а  в  том,
что он безгранично ей предан, не оставалось ни малейшего сомнения.
   Девушка часто подшучивала над Марией, твердя, будто очень жалеет, что они
оба слишком стары для романтической любви  под  звездами.  Но  старуха  лишь
весело подмигивала и, хмыкнув, объявляла:
   - Любить никогда не поздно, девочка. Вот кувыркаться с мужчиной на травке
- дело другое. Древние кости становятся слишком хрупкими  для  столь  резвых
забав.
   Любовь, страсть, постельные игры - все эти темы были не  из  тех,  о  чем
цыгане говорят шепотом Соплеменники Анастасии не отличались  стыдливостью  и
обсуждали подобные предметы открыто, громко, при всех, ничуть не стесняясь и
не смущаясь. Ведь они дети природы, а  что  может  быть  естественнее  таких
вещей?
   И сейчас Анастасии недвусмысленно напомнили о том, чем  могут  заниматься
мужчина с женщиной, оставшись наедине: ее будущий муж, жених, который не мог
дождаться свадьбы, грубо толкал  к  своей  кибитке  очередную  и  далеко  не
последнюю любовницу. О нет, он и не  подозревал,  что  на  свете  существуют
нежность и доброта. От бесцеремонного удара в спину бедняжка  пошатнулась  и
едва не упала, но Николай успел заграбастать прядь ее волос,  рывком  поднял
женщину на ноги и поволок за собой. Девушка вздрогнула. Николай был  грубым,
злобным животным. Она не раз  испытала  силу  его  пощечин,  когда,  по  его
мнению, недостаточно почтительно отвечала жениху. Господи, и с ним  придется
прожить жизнь! Да он просто прикончит ее в один прекрасный день!  Как  могла
бабушка обещать ее этому чудовищу!
   Мария заметила, куда смотрит сжавшаяся от омерзения девушка.
   - Тебе не нравится, что он спит с другими? Ревнуешь?
   - Хотела бы, чтобы это было так, бабушка,  тогда  я  не  с  таким  ужасом
смотрела бы в будущее. По мне, пусть развлекается с любой, на кого  кинется,
хотя понять не могу, как они выносят эту подлую тварь.
   - Для них большая честь стать избранницами  единственного  сына  баро,  -
пожала плечами Мария. Но внучка громко фыркнула:
   - Не вижу никакой радости в этом, кроме боли и унижения. Я слышала, что и
любовник он препаскудный. Только берет и ничего не  дает  взамен.  Заботится
лишь о собственном удовольствии.
   - Среди мужчин немало ему подобных. Его отец был точно таким. Пакостники!
   - Ты узнала это по собственному  опыту,  бабушка?  -  лукаво  усмехнулась
Анастасия.
   - Тьфу на тебя! Тут Ивану не повезло! Близок локоть, да  не  укусишь!  Не
дождался он, чтобы я... Нет, мы с баро прекрасно поняли друг друга. Он  унял
свою ненасытную похоть и пальцем меня не тронул, а я за это  не  наслала  на
него порчу, не сглазила и не наложила проклятие на весь род его.
   Анастасия заливисто рассмеялась:
   - Пожалуй, этим можно отпугнуть любого бабника!
   Мария  улыбнулась,  но,  тут  же  став   серьезной,   сжала   шишковатыми
искривленными  пальцами  ладошку  внучки.  Девушка  вновь  ощутила   смутную
тревогу. Мария брала ее за руку,  только  если  собиралась  сообщить  дурные
вести. Как Анастасия ни старалась, все-таки не смогла даже вообразить, о чем
пойдет речь, но заранее затаила дыхание, борясь с подступавшей тоской, ибо в
таких случаях ждать ничего хорошего не  приходилось,  и  девушка  трепетала,
боясь услышать то, что сразит ее наповал. Неужели бабка не пощадит ее?!