адеялась услышать, но, тем не менее,  еще
не самое худшее. Скрестив руки на груди, девушка спокойно возразила:
   - Нет, вы этого не  сделаете.  И  пока  принадлежите  мне,  вам  придется
хранить верность. Не понимаю, зачем вы вынуждаете меня повторять это снова и
снова. Что же  касается  постели,  то  это  произойдет  не  раньше,  чем  мы
обвенчаемся. Если же вы хотите заполучить своих женщин, вы знаете условия.
   - И вы думаете, я буду вам подчиняться? Василий  уже  кричал  и  довольно
громко. Александра понимала, что ее спокойствие оскорбляет его  еще  больше,
но тем не менее решила вести себя именно так.
   - Никто не заставляет вас подчиняться, граф. Просто  вы  должны  отдавать
себе отчет, каковы будут последствия вашего отказа. Но вы вполне свободны  в
своем выборе.
   Ее слова вызвали у Василия новый приступ  ярости,  и  он  опять  принялся
расхаживать взад и вперед. В таком состоянии он просто зачаровывал  -  такой
живой, такой непредсказуемый.  Александра  должна  была  бы  испугаться,  но
страха она не чувствовала - легкое волнение, и не больше.  Так  продолжалось
до тех пор, пока она вдруг не осознала: весь этот сыр-бор из-за того, что он
отправился к той женщине! А ведь граф пошел  туда  с  определенной  целью  -
развлечься в постели, и так оно  бы  и  случилось,  если  бы  Александру  не
предупредили и  она,  в  свою  очередь,  не  отправила  его  даме  крохотную
записочку. Он был виновен, виновен в грязных намерениях! И то,  что  девушка
при этом почувствовала, невозможно описать словами. Внезапно граф спросил:
   - А как вы, черт бы вас побрал, узнали об этом? О...
   - О Клавдии? - подсказала она имя.
   - Да, о Клавдии - или как ее там! То обстоятельство, что Василий даже  не
помнил имени женщины, должно было бы умиротворить Александру,  но  на  самом
деле только еще больше разозлило  ее.  По-видимому,  у  этого  негодяя  было
столько баб, что он не мог их всех упомнить. Эта мысль уже  приходила  ей  в
голову, но Александре было отвратительно видеть  прямые  доказательства  его
распущенности.
   Однако Василию не следовало знать, насколько она задета, поэтому  девушка
лишь равнодушно пожала плечами:
   - Вы  бы  удивились,  узнав,  сколько  информации  можно  получить,  если
опустить нужное количество монет в нужные карманы.
   - Так вы были у нее? Когда? Вы же не покидали гостиницы!  -  По-видимому,
прошлой ночью его шпионы плохо спали.
   - Мне нет нужды заниматься этим  самой,  -  нарочито  безразличным  тоном
ответила Александра. - Я отправила ей записку, и, должно быть, она попала по
назначению.
   - О, в этом-то я не сомневаюсь, - ответил он насмешливо. -  Ваши  люди  -
дотошный народ.
   - На моем языке это называется преданностью.
   - Вы намекаете на то, что я ею не обладаю? Она натянуто улыбнулась:
   - Это вы сами сказали, я не говорила ничего подобного.
   Граф весь ощетинился и негодующе заявил:
   - Да будет вам известно, что моя преданность безгранична, но я  дарую  ее
лишь немногим избранным.
   Александра знала ответ заранее, но хотела услышать подтверждение:
   - А я не принадлежу к числу этих немногих избранных?
   - Вы сами это сказали, не я, - ответил Василий ее словами, и  улыбка  его
стала отвратительной.
   Не в силах дальше сдерживаться, Александра повысила голос:
   - Даже если я стану вашей женой?
   - Лучше возьмитесь за ум до того, как вы ею станете, - пролаял он.
   - Лучше бы это сделать вам, Петровский!
   И снова они очутились лицом к лицу: она смотрела на него с яростью, он на
нее - мрачно.
   Василий заметил, как вздымается ее грудь, и на сей раз его  не  раздражал
неприятный запах.
   Страсть - чувство капризное и легко переключается с предмета на  предмет.
Внезапно Василий почувствовал, что умрет, если не поцелует ее. И  Александра
вдруг поймала себя на том, что не может отвести  глаз  от  его  чувственного
рта.
   И потом она почувствовала его вкус, пламенный и дикий.  На  сей  раз  это
было еще лучше, чем сохранилось в ее памяти. Василий стиснул Александру так,
что чуть не раздавил, и это объятие тоже было лучше, чем ей запомнилось.
   Пальцы девушки вцепились ему в руки, давили их и царапали, но  не  затем,
чтобы оттолкнуть. Василий приподнял ее и прижал к себе, к  своему  телу,  от
которого исходил жар, и Александра почувствовала, что тает, расплавляется  и
все ее существо бездумно тянется к чему-то недосягаемому и непонятному.
   Ее тело изогнулось дугой  так,  что  казалось,  что  переломится  хребет:
Василий заставил ее откинуться назад, словно хотел повалить на землю, и  все
это сделали только его губы, его поцелуи, он так страстно  желал  ее  любви,
что забыл о золотом правиле обольщения, которому всегда следовал в прошлом.
   Да это и не было похоже на обольщение, ведь тогда все  его  чувства  были
под  контролем,  он  владел  каждым  движением,  каждым  нюансом  до  самого
желанного завершения. Но теперь Василий не мог контролировать ничего, он был
весь захвачен чистыми эмоциями, вкус ее губ, запах  ее  тела  наполнили  его
чувства, ощущение близости было опьяняющим, и такое состояние вряд ли  можно
было назвать разумным.
   Сами не замечая  того,  они  оказались  на  земле.  Василий  стремился  к
единственной цели; Александра была вся во власти неизведанных доселе чувств,
она испытывала ничем не замутненное наслаждение  от  его  прикосновений,  от
веса его тела, от того, что его рука скользила вверх по ее ноге до тех  пор,
пока...
   Ее стон был не слышен, потому что Василий заглушил его поцелуем, и теперь
его рука, как чашей, прикрывала то место ее тела, из которого  исходил  жар,
приближавший Александру к краю бездны, и  он  знал  это  и  никогда  еще  не
чувствовал такого острого удовлетворения от ответной реакции женщины, от  ее
готовности отдаться ему...
   Василий мог овладеть ею тут же на земле, и Александра  позволила  бы  ему
это. И когда Гордость Султана ткнулся в  них  мордой  несколькими  безумными
мгновениями позже, это чудовищное открытие обожгло их, и они оба вскочили на
ноги.
   Теперь Александра чувствовала себя униженной тем, что  граф  заставил  ее
испытать, и она закатила ему звонкую пощечину. Однако ей следовало бы прежде
подумать, потому что тут же последовал ответ - Василий ударил  ее  несильно,
но достаточно ощутимо, чтобы привести в состояние шока.
   - Ну что же, - заметила она сухо, - конечно, вы не достигли никакой цели.
   Василий не мог унять дрожь и желал только  одного  -  снова  сжать  ее  в
объятиях. Как она смеет стоять  тут  с  таким  видом,  будто  ее  ничуть  не
затронуло то, что  минуту  назад  произошло  между  ними?  Что  же  касается
пощечины, она зря выбрала момент, когда он вне себя.
   - Кричи на  меня,  сколько  душе  угодно,  дорогая,  но  только  когда  в
следующий раз тебе захочется  меня  ударить,  помни,  что  я  дам  сдачи,  -
пообещал он.
   - Сдачи?
   Граф медленно покачал головой:
   - Нет, пожалуй, вместо этого я затащу тебя в  кусты  и  займусь  с  тобой
любовью.
   Она, должно быть, сошла с ума, раз не попыталась сменить тему:
   - Почему же ты сейчас этого не сделал?
   - Я честно предупредил тебя, чтобы выслушать твое мнение и узнать,  каков
твой выбор.
   - И ты сделал бы это, даже если бы я сопротивлялась?
   От его улыбки повеяло холодом:
   - Безусловно.
   - И тебе известно, как это называется, верно? - подчеркнуто  презрительно
спросила она.
   - Когда тебя честно предупредили? Я бы назвал это приглашением.
   Александра не сомневалась, что на такую серьезную угрозу Василий  решился
только потому, что его поползновение не увенчалось  успехом,  и  эта  угроза
превзошла все ее ожидания. Ее не беспокоило, что  придется  снова  дать  ему
пощечину, Александра дала себе слово, что любой ценой удержится от этого. Но
нельзя было позволять ему поцеловать себя - она должна была  избежать  этого
поцелуя, вызванного всего лишь досадой на то,  что  его  лишили  возможности
развлечься с женщиной, - и  ни  в  коем  случае  не  допускать  впредь  этих
поцелуев, приводивших ее в состояние безоговорочного подчинения.
   Отныне придется быть снисходительнее, иначе  она  рискует  усугубить  его
ощущение поражения, и тогда граф снова вспомнит о своих правах и может  даже
попытаться соблазнить ее, если довести его до отчаяния, а  она  до  сих  пор
помнит эту его особую улыбочку, когда он шептался  с  бабенкой  в  трактире.
Александре вовсе не хотелось бы, чтобы граф обратил свои чары на нее. И  как
ни была ей ненавистна мысль об отступлении, она сделала над собой  усилие  и
бросила:
   - Ну и ступай. Катись обратно в этот городишко и найди  себе  там  шлюху.
Проведи с ней хоть весь день, а мы подождем тебя в следующем городке!
   Но Василий отчего-то  не  слишком  обрадовался,  получив  это  милостивое
разрешение на вольную жизнь.
   - Нет, я так не думаю, - протянул он задумчиво, и взгляд его скользнул по
ее груди, - лучше я дождусь, пока ты снова ударишь меня.
   Александра скрипнула зубами, чувствуя,  что  краснеет.  Больше  всего  ей
хотелось снова ударить его - и никто на свете не  заслуживал  этого  больше,
чем Василий.
   Отбросив предосторожность, она поддразнила его:
   - Мудрое решение, Петровский, мудрое. Проку от  него  тебе,  конечно,  не
будет, но тем не менее оно верное - потому что, возможно, я и передумала бы,
как только ты ушел. И как  бы  ты  выглядел  со  своей  шлюхой,  если  бы  я
нагрянула в самый решительный момент?
   - Кто-нибудь уже говорил тебе, моя радость, какой сукой ты можешь быть? -
спросил Василий обманчиво вялым и ленивым тоном, и в  глазах  снова  зажегся
этот опасный блеск.
   С такой же фальшивой сладостью Александра ответила:
   - Стараюсь, милый. - И резко отвернулась от него к своему коню.
   Граф протянул руку, чтобы удержать ее, но Александра этого не заметила, и
неизвестно что бы могло случиться в следующую минуту, но  тут  их  уединение
было нарушено.
   Во-первых, Александра увидела, почему  Гордость  Султана  так  настойчиво
тыкался в нее мордой - он хотел обратить на себя внимание:  жеребец  Василия
подобрался к  нему  слишком  близко  и  начал  покусывать  за  задние  ноги.
Во-вторых, ее внимание привлекло нечто еще худшее,  однако  в  глубине  души
Александра этого ожидала.
   Братья Разины все-таки отправились  вдогонку,  и,  по-видимому,  спутники
Василия последовали за ними, чтобы предотвратить стычку; всадники  оказались
как раз между дорогой и деревом и,  столкнувшись,  буквально  покатились  по
земле.
   Василий выругался сквозь зубы и бросил на Александру мрачный взгляд.
   - Погляди, что произошло по твоей милости, - обвиняющим  тоном  проворчал
он.
   - По моей? Неужели ты думаешь, что мои казаки стали бы сидеть сложа руки,
увидев, что ты меня ударил?
   - Я тебя не ударил.
   - А как это называется? - спросила она, усаживаясь в седле.
   - Да я просто похлопал тебя по щеке,  чтобы  привлечь  твое  внимание.  -
Василий вскочил на своего жеребца. - Если  бы  я  тебя  ударил,  ты  бы  уже
валялась на земле, и, кстати, это недурная идея.
   Это была последняя капля.
   - Тебе повезло, что Терзая не было со мной, иначе твоим людям пришлось бы
провести остаток утра на твоих похоронах,  вместо  того  чтобы  лечить  свои
синяки. И, черт возьми, следи за своей проклятой лошадью!
   Александра кричала во все  горло,  потому  что  они  оба  мчались,  чтобы
положить конец потасовке, и ей удалось обогнать его.
   - Если твоя кляча будет кусаться, я напущу на  него  Гордость  Султана  и
надеюсь, что в эту минуту ты будешь в седле!
   - Алин!
   - Что?
   - Любую агрессию с твоей стороны, так же как и вызванную по твоему знаку,
я буду считать равноценной пощечине.
   Она замолчала.

Глава 17

   - Черт бы побрал это все, - говорил Василий Лазарю, когда, отделавшись от
спутников, они выехали вперед,  -  я  хотел  доказать  самому  себе  и  этой
маленькой дикарке, что я могу это сделать.
   Лазарь, ничуть не удивленный, кивнул: знавший все слабости и заскоки, все
недостатки и достоинства графа, он понимал его лучше, чем кто бы то ни было.
   Василий встретил Клавдию Шевченко вскоре после того, как  они  перевалили
через Карпаты, когда в нем еще не остыло негодование  из-за  того,  что  его
вынудили предпринять это дурацкое путешествие. И он провел  целую  неделю  с
этой дамой не потому, что не мог противостоять ее  очарованию,  а  лишь  для
того, чтобы доказать - ив первую очередь, самому себе, - что помолвка  никак
не повлияет на его эгоистический образ жизни.
   Как и большинство мужчин, Василий пользовался услугами женщин двух типов:
тех, кто по-настоящему привлекал его, и тех, кто был доступен. Что  касалось
второй категории, то по причине своей удивительной красоты граф не испытывал
недостатка в дамах подобного  сорта.  В  основном  это  были  женщины,  сами
предлагавшие себя без всяких попыток с его стороны завладеть их вниманием. И
Василий в большинстве случаев шел им навстречу, потому  что,  прежде  всего,
привык потакать всем своим капризам, даже мимолетным.
   Графиня Шевченко как раз принадлежала к  этому  второму  типу.  Она  была
довольно хорошенькой, но уж слишком худощава, а Василий предпочитал женщин с
более пышными и сладострастными формами - таких, как Александра.
   Лазарь кашлянул:
   - Ну, из всей этой чепухи, по крайней мере, ясно одно: ты  убедился,  что
баронесса знает, как обращаться с кнутом.
   В награду за это напоминание Лазарь получил свирепый взгляд,  но  был  бы
разочарован, окажись реакция Василия иной. Со времени  последнего  инцидента
прошло пять Дней, но Лазарь, похоже, не собирался  забывать  его  никогда  и
напоминал о нем по меньшей мере раз в день, просто чтобы подразнить Василия.
   Во время потасовки один из казаков Александры сломал себе палец на  руке,
и теперь братья именовали эту стычку не иначе как битвой. Господи, ну что за
нелепость - не сломанный палец, конечно, а сама  потасовка,  которой  Лазарь
всласть налюбовался со стороны. А когда Александра  выяснила,  что  один  из
казаков получил увечье, стало еще забавнее.
   Она погналась за человеком Василия с хлыстом, и оказалось, что один  лишь
граф проявил достаточную решимость или достаточную злость, чтобы  вырвать  у
нее из рук это опасное оружие, и с тех пор  она  не  переставала  награждать
Василия и его стражей смертоносными взглядами.
   После этого случая каждому стало ясно, что Александра любит Разиных,  как
собственную семью. Она обращалась с ними, как с братьями, защищала  их,  как
братьев и оскорбляла, как братьев.
   Как могло прийти Василию в голову, что они - ее любовники, Лазарь до  сих
пор не понимал, но заметил, что его друг слегка не в себе, с  той  поры  как
встретил свою "маленькую дикарку".
   Лазарь  размышлял  о  том,  сознает  ли  Василий,  что   сам   становится
неуправляемым, когда речь заходит об Александре, и отдает ли  себе  отчет  в
том, сколько раз на дню оглядывается назад, чтобы взглянуть на нее.
   Он даже сократил свои одинокие верховые прогулки, а когда  они  добрались
до гор, отказался от них совсем. В те времена Карпатские горы были  известны
как  весьма  негостеприимное  место  -  это  касалось  и  погоды,  и   всего
остального, -  особенно  же  для  тех  путников,  у  которых  были  с  собой
какие-нибудь ценности.  Один  раз  им  удалось  перевалить  через  эти  горы
благополучно, но миновать их во второй раз без потерь было почти  немыслимо,
особенно учитывая две тяжело груженные повозки и табун чистокровных скаковых
лошадей.
   Наши путники, конечно, принимали меры предосторожности, выставляя на ночь
дополнительные посты, а  так  как  Василий  категорически  отказался  нанять
дополнительных стражей в одной из горных деревушек, опасаясь, что  те  будут
наполовину состоять из  таких  же  воров  и  разбойников,  ничего  иного  не
оставалось. Но даже возросшая опасность во  время  перехода  через  горы  не
могла отвлечь Василия от его личной военной кампании. Казалось, он стремился
использовать  любую  возможность,  оскорбить  или  высмеять  Александру,   и
буквально лез из кожи, чтобы вывести ее из себя и вызвать вспышку  ярости  с
ее стороны. Возможно, причина  заключалась  в  том,  что  при  благоприятной
погоде они могли добраться до Кардинии в  течение  недели.  Но  кто  бы  мог
предположить, что это затянется так надолго?
   Лазарь находил ситуацию весьма забавной, хотя похоже было, что только  он
один так и считал. Раньше, когда Василий и Александра пытались избегать друг
друга, ему приходилось скучать. Теперь же хоть  раз  в  день  у  них  бывали
стычки. И все же ни тот, ни другой не произносили  волшебных  слов,  которые
дали бы им возможность  покончить  с  помолвкой.  Вместо  этого  они  упорно
пытались вложить новый смысл в слово "упрямство".
   Несмотря на то, что время от  времени  выглядывало  солнце,  погода  была
холодной, но до сих пор они еще не попадали в буран, а Василий надеялся, что
снежная буря заставит Александру повернуть назад, к дому. Впрочем, Василий и
сам был близок к отчаянию, хотя в Кардинии, как и во всякой  другой  стране,
бывают суровые зимы, Василию редко случалось удаляться в это время  года  от
приветливого и теплого очага. Так что если кому и было суждено  страдать  во
время снежной бури, то, конечно, скорее ему, а не Александре.
   Разумеется, следует  отдать  Василию  должное,  -  и  он  сам,  и  Лазарь
полагали,  что  невеста  Василия  -  нормальная  изнеженная  дама.  Им  было
невдомек, что Александра - дитя природы и лучше чувствует себя вне дома, чем
под крышей, и, по-видимому, в любое время года снежный  ураган  причинял  ей
неудобств не более, чем минувшие три с половиной недели в седле.
   Было еще светло, когда путники наконец добрались  до  перевала  и  начали
спуск. Почти все  утро  ярко  светило  солнце,  и,  преодолев  уже  половину
опасного пути, они начали понемногу успокаиваться, несмотря  на  то,  что  в
небе потихоньку стали собираться мрачные черные тучи, угрожающе нависая  над
западным склоном горы. Не прошло и часа, как везение кончилось. Снег повалил
такой густой, что в двух шагах было не  видно  дороги,  и  пришлось  разбить
лагерь.  Пока  ставили  шатры,  Александра  принимала  активное  участие   в
поспешном сооружении укрытия для лошадей. Для этого она использовала и  сами
повозки, и все их содержимое, и  по  крайней  мере  половину  лишних  одеял,
которые захватила с собой как раз на такой крайний случай. Она носилась туда
и сюда, и сквозь зубы проклинала, не  переставая,  Василия  за  то,  что  он
потратил целую неделю на свою чертову  графиню,  в  результате  чего  они  и
торчат теперь на вершине горы вдали от какого-либо приличного укрытия.
   Вдруг Александра остановилась, решив сначала,  что  ей  мерещится,  когда
увидела, что граф помогает ей строить укрытие для лошадей вместо того, чтобы
позаботиться о собственном шатре и комфорте. Она вяло  выругалась  еще  пару
раз, но уже без прежнего удовольствия, а потом и вовсе перестала  браниться,
в глубине души ощущая нечто подозрительно похожее на чувство вины.
   Итак,  он  все-таки  мог  совершить  что-то  направленное  не  только  на
собственную пользу или удовольствие. Правда, это было не Бог весть что и  не
вносило кардинальных изменений в ее представление о графе  как  о  человеке,
полном пороков, и все же он старался помочь укрыть от бури  ее  лошадок,  ее
"детей". По крайней  мере  надо  будет  поблагодарить  его,  когда  выдастся
свободная минута.
   Весь день буря свирепствовала с безудержной силой и яростью, и Александра
продолжала беспокоиться за своих лошадей. Они, как и хозяйка,  часто  бывали
на холоде, но все-таки привыкли потом возвращаться в теплую конюшню.
   Теперь же все было иначе, и постоянная необходимость успокаивать их, как,
впрочем, и себя, не позволяла Александре оставаться в тепле больше часа, она
то и дело бегала проверить, каково приходится ее питомцам.
   Она уже побывала в загон