помолвке,  согласно  которой  Василий
Петровский должен был жениться на Александре Русиновой.
   Василий скомкал письмо и швырнул его  через  всю  комнату.  По  пути  оно
сшибло вазу с цветами  и  скатилось  на  пол.  Едва  удержавшись,  чтобы  не
втоптать его в ковер, Василий схватил недопитую бутылку и поднес ее к губам,
плюнув  на  то,  что  мать  сочтет  подобное  поведение  верхом  грубости  и
невоспитанности. Она осуждающе кашлянула,  но  Василий,  как  ни  в  чем  не
бывало, сделал несколько внушительных глотков и, обернувшись, ответил на  ее
неодобрительный взгляд насмешливым  поклоном,  а  потом,  напустив  на  себя
равнодушный вид, хотя внутри у него все кипело, сказал:
   - Ну что ж, придется ответить на это письмо, мама.  Ты  можешь  написать,
что я уже женат. Или что я умер. Мне все равно, что ты  там  придумаешь,  но
барон должен понять, что я не могу жениться на его дочери.
   Графиня выпрямилась и, поджав губы, приготовилась к бою.
   - Конечно, ты можешь.
   - Могу, но не сделаю. - Он снова поднес бутылку к губам.
   - Сделаешь!
   - Нет!
   Василий закричал так громко, что оба удивились. Ни разу в жизни сын,  как
бы ни был раздражен, не повышал голоса на  мать.  Но  сейчас  в  нем  кипела
ярость, вполне понятная для человека, который угодил в ловушку.
   Тоном ниже, но не менее выразительно молодой человек добавил:
   - Когда я буду готов к браку, я женюсь, но это будет мое  решение  и  мой
выбор.
   Решив поставить на этом точку, Василий уже направился к выходу, не  забыв
прихватить и бутылку водки, но ушел недалеко: слова  матери  впились  ему  в
спину тысячью острых осколков:
   - Даже такой отпетый негодяй, как ты, не опозорит имя своего отца.

Глава 4

   Таня слегка  приподняла  вуаль,  ровно  настолько,  чтобы,  поддразнивая,
провести язычком по  обнаженной  груди  Штефана,  по  его  едва  выступающим
соскам. Он застонал  и  потянулся  к  ней,  но  она  издала  предупреждающее
восклицание, и его руки снова легли на спинку шезлонга  и  вцепились  в  нее
мертвой хваткой.
   Штефан был уже на грани безумия, ибо не имел права  даже  дотронуться  до
своей жены, сидящей у него на коленях, особенно, если  учесть,  что  на  нее
такое ограничение не распространялось. Но они заключили сделку. Таня обещала
станцевать сегодня для него при условии, что он будет держать  свои  чувства
под контролем. Штефан дал  слово,  и  Таня  уже  начала  свой  танец,  а  он
испытывал дьявольские  муки,  стараясь  сдержать  клятву,  а  эта  маленькая
ведьмочка решила вдобавок еще и подразнить  его,  раз  уж  ей  выпала  такая
удача.
   В ту ночь, когда они впервые встретились в  таверне  в  штате  Миссисипи,
Таня отплясывала зажигательный танец, танец одалиски - во всяком случае, как
она его понимала, - а на нее глазела  ватага  алчных  речных  крыс-шкиперов.
Штефан решил купить ее за пару монет и попытался это сделать.
   Правда, тогда он не знал, как не знала этого и Таня, что она  как  раз  и
есть та самая исчезнувшая принцесса, на поиски которой  он  был  послан,  та
самая нареченная невеста, с которой он был обручен со дня рождения.
   Однажды вскоре после свадьбы он попросил ее еще раз исполнить этот танец.
Ее соблазнительный, хотя и довольно скромный костюмчик остался в Америке,  и
она решила использовать одно из своих шелковых неглиже.
   Штефан среагировал на танец весьма неожиданно: он так воспламенился,  что
их объятия, и без того неимоверно сладостные, с его стороны были в тот  раз,
пожалуй, чересчур бурными и грубыми.
   Но Таня не сетовала и даже смеялась потом, восхищенная  тем,  что  смогла
добиться от мужа полного самозабвения. Любовницы Штефана  имели  обыкновение
жаловаться, что его ласки оставляют на их теле синяки и царапины, но страсть
королевы всегда была равна по силе его собственной.  Ей  нравилось  дразнить
мужа и доводить до безумия, и Таня даже смастерила новый костюм,  специально
для этой цели.
   Однако на сей раз  данное  им  обещание  не  имело  ничего  общего  с  ее
собственными наклонностями, зато было непосредственно  связано  с  ее  новым
состоянием, не так давно  окончательно  подтвердившимся.  К  восторгу  своих
подданных, королева Кардинии носила под сердцем  царственного  наследника  и
неукоснительно соблюдала все советы  придворных  врачей,  а  значит,  Штефан
больше не имел права терять над собой контроль,  вместо  того  чтобы  давать
обещания, которые был не в силах выполнить.
   - Ничего ничего, я тебе еще отомщу, - произнес он, изо всех сил стараясь,
чтобы его голос звучал буднично, но чувства его  при  этом  были  далеко  не
будничными.
   Таня  подняла  голову,  и  за   прозрачной   тканью,   почти   такой   же
бледно-зеленой, как ее глаза, Штефан разглядел улыбку.
   - Интересно, как?
   - Я знаю купца, который торгует тонкими шелковыми шнурками, - ответил он.
   - Ты привяжешь меня шнурком и будешь заниматься со мной любовью? -  В  ее
голосе послышалось любопытство, свидетельствующее о том, что в глубине  души
она ему поверила.
   - Я еще подумаю. - Теперь голос Штефана звучал как рычание, смешанное  со
стоном. Ее улыбка стала шаловливой:
   - Когда надумаешь, скажешь!
   Отклонившись  назад,  Таня  сделала  легкое  движение  головой,  ее  язык
прошелся по его груди вниз, к пупку. Штефан судорожно втянул воздух,  и  его
бедра сами собой резко поднялись так, что он едва не сбросил ее с колен.
   - Таня, я не-могу-этого-больше-выносить, - задыхаясь, пробормотал он.
   Она тотчас сжалилась над ним.
   - Ну и не выноси, - сказала она нежно и  села,  чтобы  отбросить  двойное
покрывало, закрывавшее нижнюю часть лица и длинные черные волосы. Ее  костюм
состоял из двух частей, и верхняя часть была  настолько  прозрачна,  что  не
хватало слов. Штефан был готов сорвать с нее  все,  был  готов  целовать  ее
прямо сквозь покрывало. Но данное слово  не  позволяло  ему  этого.  Он  был
целиком во власти своей королевы и зависел от ее милости. К счастью, это его
ничуть не тревожило.
   С улыбкой, обещавшей скорое наслаждение,  Таня  потянула  за  шнурки  его
домашних шаровар, но тут же замерла, услышав за дверью  подозрительный  шум:
сначала возбужденные голоса, потом звуки потасовки  и,  наконец,  явственный
глухой удар.
   - Что зз... - начал было Штефан, но на его невысказанный  вопрос  тут  же
последовал немедленный ответ - дверь с грохотом распахнулась,  и  в  комнату
пулей влетел его кузен.
   С приглушенным криком  Таня  скатилась  с  колен  Штефана  и  уселась  на
корточках на полу, чтобы скрыться из вида,  пока  доставала  свое  платье  с
шезлонга, куда бросила  его  перед  тем,  как  начать  танец.  Следя  поверх
королевского живота за нарушителем спокойствия, она  стремительно  набросила
на себя одежду.
   Василий ничего не заметил, ибо королевская спальня была так  велика,  что
он, находясь всего лишь на полпути, произнес еще не видя Штефана:
   - Приношу свои извинения, что нарушил твой покой, но у меня  затруднения,
и я в ярости. Боюсь, я убью кого-нибудь, если не найду решение.
   - Но, надеюсь, ты еще не убил моего стража? - холодно спросил  Штефан,  и
Василий повернулся на звук его голоса.
   - Что? Нет, конечно, нет. Я только сбил его с  ног.  Проклятый  дурак  не
давал мне войти.
   - Возможно, потому, что я приказал, чтобы мне не мешали, и у меня были  к
тому основания.
   Штефан уселся на шезлонге, и к нему присоединилась Таня.  Обняв  жену  за
талию, Штефан притянул ее к себе. По их виду любой  бы  догадался,  что  это
были за основания.
   Но, осознав увиденное, Василий лишь снова извинился:
   - Прошу прощения, но мое дело не терпит отлагательств, Штефан.  Это  хуже
всякого кошмара, такое безумие, что ты и не поверишь. Мне самому до сих  пор
не верится.
   - Как ты думаешь, он пьян? - шепнула Таня на ухо Штефану.
   - Шш, - ответил он и повернулся к Василию. - Я полагаю, ты только что  от
матери?
   - О, да! Она вне себя от радости, но если бы мне только намекнули, в  чем
тут дело, я бы давно уже был на полпути к границе и  сделал  бы  все,  чтобы
меня никогда никто больше не нашел. Разве она тебе не говорила? Черт возьми,
Штефан, если ты знал и ничего мне не сказал...
   - Успокойся же, кузен...
   Василий взял себя в руки и сказал в третий раз:
   - Прошу меня простить. У меня голова идет кругом,  а  скоро,  глядишь,  и
жизнь пойдет ко всем чертям, если мы не придумаем что-нибудь радикальное...
   - Было бы неплохо, если бы ты сначала рассказал мне, в чем дело.  Василий
оторопел:
   - А разве я не говорил? - И не успел Штефан ответить, пояснил:
   - Я только что узнал, что пятнадцать лет назад мой отец подписал бумагу о
моей помолвке. На ней стоит мое имя. Это документ! Моя мать об этом даже  не
подозревала, и все эти годы о существовании его знали только  девушка  и  ее
отец и только теперь, когда она, по-видимому, рвется  замуж,  побеспокоились
сообщить и нам.
   - А кто она?
   - И это все, что ты можешь сказать? - Василий уже почти кричал:
   - Да какое, черт возьми, дело, кто она,  если  я  не  имею  ни  малейшего
желания на ней жениться.
   - Но ты же знал, что когда-нибудь тебе так или иначе придется жениться, -
рассудительно заметил Штефан.
   - Но уж по крайней мере не в ближайшие десять лет!  Впрочем,  дело  не  в
этом. Теперь вдруг оказывается, что я обручен с девицей, которую и  в  глаза
не видел, и не говори мне, что в свое время ты оказался в таких  же  ужасных
обстоятельствах, потому что ты с детства знал о своей помолвке, а  я  рос  в
уверенности, что право решать принадлежит мне.
   - Видя замечательный результат моей помолвки, ты  вряд  ли  дождешься  от
меня сочувствия, кузен.
   - Черта с два, не дождусь! - огрызнулся Василий. - Будь любезен, вспомни,
что ты чувствовал до того, как встретил свою распрекрасную супругу.
   Крепко сжав в объятиях вышеупомянутую жену в знак  того,  что  "тогда"  и
"теперь" - вещи разные, Штефан заметил:
   - Твоя точка зрения принята.
   - Наследники  короны  вообще  редко  имеют  выбор  в  вопросах  брака,  -
продолжал Василий горячо. - Но я-то всего лишь твой кузен,  и  никто,  кроме
меня самого, не может указывать мне, на ком жениться, а я  чертовски  хорошо
знаю, что никогда бы не взял в жены русскую.
   - Так она русская? - удивленно воскликнул Штефан.
   - И к тому же баронесса, а ты прекрасно знаешь, какие нравы у этих дам. У
нее, вероятно, перебывала уже дюжина любовников, и я нисколько не  удивлюсь,
если такая поспешность вызвана исключительно тем, что бедняжка ждет ребенка!
   - Будем надеяться, что так оно и есть, а ты не торопись жениться, пока не
привезешь ее сюда, - предложил Штефан. - К тому времени ты все  выяснишь,  а
если  окажется,  что  она  беременна,  у  тебя  будет   законное   основание
расторгнуть помолвку.
   Улыбка на губах Василия,  возникшая  при  этих  словах,  увяла  столь  же
стремительно, как и распустилась.
   - А если эта надежда не оправдается и я окажусь связанным? Я предпочел бы
вообще не ехать в Россию, поэтому-то я к тебе и пришел. Ты уже сталкивался с
такими затруднениями, Штефан. Какие варианты приходили тебе в голову,  когда
ты хотел отделаться от помолвки.
   - И ты рассчитываешь, что я тебе отвечу? Впервые за весь разговор Василий
бросил взгляд на Таню.
   - Для тебя это важно? Ты возражаешь?
   - Да ради Бога!
   Поймав его кислый взгляд, она притворилась,  будто  ничего  не  заметила.
"Интересно, - подумала Таня, - что он предпримет, если я вдруг рассмеюсь?" И
ей  захотелось  провести  небольшой  эксперимент:  затруднения  Василия   не
вызывали у нее  ни  малейшего  сочувствия.  Но  Штефан  не  позволил  бы  ей
потешаться над кузеном, и поэтому  Таня  всего  лишь  слушала,  как  мужчины
обсуждают различные  возможности,  и  убедилась,  что  в  конце  концов  они
приходят к мысли, что выбора нет. Василий все больше и больше грустнел.
   Таня считала, что ее муж исключительно красив, но совсем  иной  красотой,
чем  Василий.  В  смысле  привлекательности  Василию  не  было  равных:  его
внешность  гипнотизировала.  Но  Таня  никогда  еще  не  видела  его   таким
опустошенным и разгневанным, и никогда еще глаза его не  сверкали  так,  как
сейчас.
   Василий мерил комнату шагами, а точнее, метался по ней,  как  разъяренный
золотистый лев, пойманный в ловушку.
   Это было завораживающее зрелище - три аршина  мужественной  грации  вдруг
обнаружили свою изменчивую и почти дикую природу. Из всех  четверых  Василий
больше других был наделен способностью  без  промаха  разить  словом,  а  не
действовать грубой силой. Но, похоже, и он так же склонен к насилию,  как  и
его друзья.
   Однажды Тане рассказали, что  она  должна  была  выйти  замуж  именно  за
Василия, потому что Штефан хотел без лишней суеты увезти ее  в  Кардинию,  а
там уж Таня, как и любая другая женщина, конечно же, предпочла бы Василия.
   Но тогда она презирала Василия, потому что, встретив Таню в  таверне,  он
оскорбил  ее,  приняв  за  обычную  шлюху,  и  отнесся  к   ней   с   полным
пренебрежением. Кроме того, несмотря на его шрамы и "дьявольские"  глаза,  с
самого начала Таню привлек Штефан, с самой первой ночи очаровал именно он, а
не этот прекрасный золотистый Адонис.
   - Что же ты собираешься делать? - спросил наконец Штефан.
   - Не знаю.
   - Нет, знаешь, - спокойно отозвался Штефан.
   - Да, знаю, - вздохнул Василий. - Но если это только  будет  зависеть  от
меня, свадьба не состоится. Кто-то из них - девушка или ее отец - пойдет  на
попятный и откажется от этой нелепой и смехотворной помолвки, даже если  мне
придется показать им, какой я на самом деле.
   - А какой ты на самом деле? - подала голос Таня,  содрогнувшись  от  этих
слов. - Лучше скажи, что покажешь им, каким ты можешь быть,  когда  захочешь
не понравиться?
   Она говорила, опираясь на собственный опыт, и ему пришлось согласиться.
   - Как скажете. Ваше Величество. Теперь наступила очередь Тани бросить  на
него кислый взгляд. Подавив смешок, Штефан сказал:
   - Отправляйся домой, Василий. Утро вечера мудренее. В конце концов,  даже
если тебе и придется жениться, ты не должен...
   - Как бы не так, не должен, - негодующе вмешалась Таня.
   -  Я  же  говорил,  что  она  возвела   супружескую   верность   в   ранг
верноподданнической обязанности, -  проворчал  Василий  и,  стуча  сапогами,
вышел из комнаты.
   Едва за ним закрылась дверь, Таня гневно выпалила:
   - Черт возьми, мне это нравится! Наконец-то с этого павлина полетят пух и
перья!
   - Я думал, ты простила его за то, что он так себя вел на пути в Кардинию.
   - Простила, - заверила она мужа. - Я знаю,  что  он  всего  лишь  пытался
помешать мне влюбиться в него. Но ему следовало бы сразу понять,  что  этого
не случится, а не строить из  себя  осла  в  течение  всего  путешествия;  И
все-таки он остался таким  же  павлином,  каким  был,  и  слава  Богу,  если
найдется женщина, которая заставит его на пару ступенек спуститься со своего
насеста. Надеюсь, эта русская покажет ему, где раки зимуют. Его несчастье  в
том, что женщины никогда не говорят ему "нет". Они не тра-, тяг время на то,
чтобы узнать его получше, а просто моментально влюбляются,  взглянув  ему  в
лицо, и воображают, что и с ним происходит то же самое.  Неудивительно,  что
он неизлечимо высокомерен. Он и дня не  может  прожить,  чтобы  какая-нибудь
девчонка не пыталась его соблазнить.
   Заметив гримаску отвращения на его лице, Штефан рассмеялся:
   - Ты бы удивилась, моя Таня, узнав, насколько это раздражает его  самого.
Она фыркнула:
   - О, конечно, так же, как меня - беременность!
   Все знали, что Таня в восторге от своей  беременности,  и  Штефан  только
покачал головой.
   - Но это правда, - настаивал  он,  и  его  золотистые  глаза  заискрились
смехом. - В конце концов, за один день мужчина может совершить  только  один
подвиг - соблазнить женщину.
   Теперь она и не пыталась сдерживать сарказм:
   -   Ну,   тогда   понятно.   Несчастье   в   том,   что   он   не   может
облагодетельствовать сразу всех страждущих. Не могу  тебе  выразить,  как  я
опечалена. Вероятно, я единственная, кто по-настоящему  серьезно  невзлюбила
его, но это не считается,  потому  что  он  сам  стремился  вызвать  во  мне
неприязнь. И все же я искренне считаю,  что  ему  нужно  встретить  женщину,
которая останется к нему  равнодушной.  К  сожалению,  сомневаюсь,  что  нам
доведется это увидеть.
   - А еще говоришь, что простила его! Таня вздохнула:
   - Извини, Штефан. Боюсь, мне еще трудно отделить того Василия, которого я
узнала, от того, каким он стал теперь. Безусловно, он очарователен, а иногда
бывает очень милым. И, конечно, я знаю, как отчаянно Василий тебе предан,  и
люблю его за это.  Но  его  надменность  и  обидная  снисходительность,  его
насмешки и презрение - это ведь тоже он. Они присущи ему  с  рождения,  хотя
согласна, и в меньшей степени, чем я думала вначале.
   - Я знаю, что он высокомерен, - откликнулся Штефан  и  добавил,  проявляя
лояльность к кузену:
   - Но не более того.
   Таня уже была готова возразить, но осеклась, увидев,  как  Штефан  поднял
бровь. В конце концов Василий был не только единственным  кузеном  ее  мужа,
они были близки, как братья.
   - Ну хорошо, - согласилась она.  -  Но  сейчас  он  озабочен  тем,  чтобы
расторгнуть помолвку, а ведь эта русская влюбится в него вне зависимости  от
его поведения, ты же знаешь. И как  бы  отвратительно  он  себя  ни  вел,  в
конечном итоге это неважно. Он разобьет ей  сердце,  и  все-таки  она  будет
стремиться к нему.
   Таня вздохнула:
   - Мне жаль эту бедную девушку, честное слово, жаль.

Глава 5

   Между тем бедная девушка, которую Тане было так  жаль,  еще  пребывала  в
блаженном неведении относительно своей помолвки и не подозревала о  грядущем
приезде своего нареченного жениха.
   Когда Богдан принес известие о том, что кардинец всего в нескольких часах
пути, Анна была у Константина. Чтобы не  быть  застигнутым  врасплох,  барон
расставил по дорогам множество людей и, невзирая на уговоры Анны,  решил  до
последней минуты не сообщать дочери о готовящейся свадьбе.
   - Да, не очень-то он спешил.  Он  должен  был  приехать  сразу  вслед  за
письмом, - пробормотал Константин, не упуская повода лишний раз поворчать. -
Судя потому, что писала графиня, он выехал уже больше месяца назад.  Я  ждал
его гораздо раньше.
   - И о чем это говорит? - спросила Анна. Ответом  ей  было  только  хмурое
лицо барона.
   - Верно. Это говорит о том, что он не хочет жениться.
   Константин очень сильно нервничал и не только из-за приезда графа,  но  и
потому, что он до сих пор не сообщил Александре, что у нее есть жених.
   Анна догадалась, о чем он думает:
   - Когда ты собираешься ей сказать?
   - Может, лучше дать им сначала встретиться?
   - Да ты в своем уме? Он заговорит о помолвке, а она рассмеется ему в лицо
- вот уж прекрасное начало отношений! Ну?
   Константин еще больше нахмурился. Анна не давала ему житья с того  самого
момента, когда он рассказал ей о своем плане. Но, как ни странно, чем больше
она его пилила и чем острее он чувствовал свою вину, тем больше упорствовал.
   Вот и сейчас он не двинулся с места, чтобы  позвать  Александру,  и  Анна
вздохнула, не в силах побороть раздражение.
   - Пусть она, по крайней мере, переоденется,  или  ты  хочешь,  чтобы  она
предстала перед женихом в штанах для верховой езды.
   Она была права, а он даже не подумал об этом.
   Александре понадобится в лучшем случае час, чтобы  избавиться  от  запаха
конюшни и привести себя в приличный вид, а неизвестно еще, сколько продлится
их спор. Не раз он прикидывал в уме вероятность того, что  спора  вообще  не
будет. Но барон слишком хорошо знал свою дочь.
   Он тотчас вышел из столовой, где они с Анной сидели за поздним завтраком,
и послал в конюшню за Алин, а сам удалился в свой кабинет.
   Анна заглянула в дверь и, несмотря на их размолвку за завтраком