укромное
местечко, о котором больше никто не знал, но если  позволить  этому  бедняге
умереть и разлагаться здесь.., то тогда она  все  равно  никогда  не  сможет
здесь появиться. Поэтому Эрика решила сама выхаживать незнакомца.  Она,  как
могла, зашила ему раны, лечила всеми известными травами, и, каким  бы  чудом
это ни казалось, раненый выжил. Пока Терджис выздоравливал, отец Эрики успел
захватить корабль, оставшийся без команды, живой груз и даже продать рабов в
Берке. Получив неплохую прибыль, он почти не расспрашивал о погибших в  лесу
и не поинтересовался, кого в один прекрасный день привела домой дочь.
   - Это мой друг, - просто объявила она. Никто не возражал, что  у  девочки
появился свой телохранитель. Он был  не  очень-то  разговорчивым,  но  Эрика
скоро научилась понимать и истолковывать издаваемые великаном  неразборчивые
звуки, похожие скорее на медвежий рев. Зато о лучшем друге можно было только
мечтать. Кроме того, отец уже больше не смел поднимать  на  нее  руку,  как,
впрочем, и ее многочисленные братья и сестры.
   У отца было две законные жены и три наложницы, и каждая из них  успела  к
этому времени подарить своему повелителю множество  детей.  Ко  времени  его
смерти в доме  насчитывалось  двадцать  отпрысков,  но  ни  с  одним,  кроме
Рагнара, ее настоящего брата, Эрика не была близка.
   Первая жена родила старику четверых дочерей и трех  сыновей,  причем  все
были гораздо старше остальных. По правде говоря,  наследник  отца,  занявший
его место, сам вмел трех взрослых дочерей, которых следовало  выдать  замуж,
прежде чем позаботиться о женихе для Эрики и еще одной незамужней сестры.  А
поскольку большинство молодых людей здешних мест отправились искать удачи  и
богатства в новых землях, неудивительно, что все считали Эрику старой девой,
обреченной оставаться в одиночестве всю  жизнь,  без  своего  дома,  мужа  и
детей.
   Но получилось так, что брат,  давно  покинувший  родину,  сумел  добиться
успеха. И одним из самых счастливых дней в жизни Эрики был тот, когда Рагнар
прислал за ней и попросил ее  поселиться  с  ним  в  только  что  покоренных
владениях Восточной Англии. Она не питала  слишком  больших  надежд,  просто
была рада покинуть тесный, шумный дом, избавиться  от  ревности,  зависти  и
мелких ссор его обитателей.
   Рагнар разделил с сестрой богатство, сделал ее  полноправной  хозяйкой  в
доме и в свое отсутствие предоставлял ей полную власть. В душе  Эрики  вновь
разгорелась надежда  на  замужество.  Ей  не  раз  делали  предложение  люди
Рагнара, закаленные в боях викинги, но сам Рагнар отказывал всем,  поскольку
мечтал выдать  Эрику  замуж  за  богатого  могущественного  лорда,  грозного
повелителя. Теперь их дом был здесь, и настало время укрепить свое положение
выгодными браками.
   Вместе со своими людьми Рагнар отправился на поиски невесты  для  себя  и
жениха для сестры. Эрике следовало бы  чувствовать  себя  на  седьмом  небе.
Рагнар обещал, что она будет довольна человеком, которого  он  привезет  для
нее, в чем она почти не сомневалась, поскольку брат  желал  сестре  счастья.
Беда была в том, что теперь ей уже вовсе не так хотелось замуж. Брат,  можно
сказать, так избаловал ее, что Эрика не желала для себя лучшей участи.  Даже
мечта о детях исполнилась - она  взяла  на  себя  воспитание  сына  Рагнара,
Терстона.
   Нет, если откровенно, Эрика, конечно же, хотела иметь мужа, мечтала,  что
любовь осенит ее своим крылом,  и  часто  молилась  о  том,  чтобы  мужчина,
найденный для нее Рагнаром, оказался этой настоящей  любовью.  Но  пока  она
была всем довольна и боялась перемен, опасаясь потерять обретенное  счастье.
Оставалось надеяться, что все эти страхи вполне естественны и многие женщины
испытывают то же самое, особенно перед свадьбой.
   Вместе с тем девушка сознавала, что ей  несладко  придется,  если  Рагнар
снова женится. И хотя Рагнар, конечно, не откажет Эрике в крове и пропитании
до конца жизни, но ей не хотелось бы снова ощущать себя лишней и ненужной.
   Поэтому она не стала возражать против решения брата и даже не просила его
подождать со свадьбой еще  год-другой.  Рагнар  был  уверен,  что  выполняет
заветное желание сестры. Она не разубеждала  его,  хотя  в  душе  ее  царило
смятение. Ей действительно хотелось как можно дольше оставить все, как есть,
но она не предполагала, что перемены наступят  гораздо  быстрее  и  окажутся
намного серьезнее.

Глава 5

   Воловья упряжка медленно тащила телегу по  лесной  дороге.  Поводья  едва
удерживала  старуха  с  взлохмаченными   седыми   волосами   и   скрюченными
ревматизмом руками. Рядом с телегой, прихрамывая, шла девушка. Правда,  боли
она явно не испытывала, просто одна нога  у  нее  от  рождения  была  короче
другой. Запах разложения ощущался в воздухе задолго  до  того,  как  женщины
наткнулись на мертвецов. Именно  эту  ужасную  вонь,  которую  старая  Волда
впитывала почти с наслаждением, так ненавидела Блит, ее молодая  племянница.
Ненавидела, но привыкла к ней едва ли не с самого детства.
   Завидев наконец тела погибших, Волда поспешно и с  готовностью  спрыгнула
на землю. Для своего возраста она была на удивление бодрой и начала поспешно
переворачивать тела,  обыскивая  убитых,  и  не  успела  Блит  подойти,  как
услышала ворчание тетки:
   - Фу, наглость какая, эти чертовы стервятники поспели раньше нас!
   С таким же успехом она  могла  сказать  "другие  стервятники",  поскольку
старуха кормила себя и племянницу,  обкрадывая  усопших.  Войны,  разорявшие
страну, были радостным  событием  для  нее  и  собратьев  по  омерзительному
ремеслу, и она следовала по пятам датской армии с такими же  мародерами  под
предлогом, что ищет на поле брани сына, так что никто не обращал внимания на
Волду, когда та шарила по карманам, загребая все, что попадалось  под  руку,
будь то деньги или драгоценности. Но на  этот  раз  Волда  сказала  истинную
правду: другие мародеры уже наткнулись на тела погибших  и  собрали  поживу.
Все сапоги, если не считать одной, проношенной  до  дыр  пары,  были  сняты,
плащи, доспехи, оружие исчезли. Осталось  всего  две  туники,  но  настолько
изрубленные мечами, что даже самые алчные грабители не польстились  на  них.
Правда, забрали поножи и лосины, поэтому почти на всех мертвецах  были  лишь
набедренные повязки, пропитанные кровью и запахом разложения. Двоих  раздели
догола, очевидно, даже их белье было достаточно тонким.  Скорее  всего,  это
знатные господа. Блит старалась  держаться  наветренной  стороны,  терпеливо
ожидая, пока тетка  закончит  свое  отвратительное  дело.  Волда,  злясь  на
собственную   медлительность,   с   остервенением   стаскивала   с   убитого
окровавленную тунику. Блит знала, что тетка выстирает  одежду,  заштопает  и
обменяет на рынке на горячий обед.
   Девушка брезговала прикасаться  к  ледяным  телам,  и  Волда  никогда  не
просила ее о помощи, за что племянница была  ей  искренне  благодарна.  Зато
именно она продавала добычу,  а  иногда  и  себя,  когда  наступали  тяжелые
времена. Волда вырастила Блит, и другой жизни она не знала. Но тетка старела
и нуждалась в крыше над головой и доме, а не в запряженной волами  телеге  и
холодной земле вместо постели.
   Но теперь у них появилась надежда, хотя и очень робкая:  до  Волды  дошли
слухи, будто жена ее кузена умерла, и они решили навестить его  в  Бедфорде.
Именно жена Олдриха упорно не хотела дать им приют. Волда мечтала, что кузен
женится на Блит и даст им  кров,  в  котором  они  так  отчаянно  нуждались.
Олдрих, хотя и намного старше девушки, не был ни злым, ни  уродом,  так  что
Блит вовсе не противилась замыслам тетки. Кроме того, он всегда был  добр  к
родственнице, несмотря на ее искалеченную ногу. А дом и горячая  еда  каждый
день.., что может быть лучше.
   Блит рассеянно огляделась,  желая,  чтобы  все  поскорее  кончилось.  Она
ненавидела смерть, с которой сталкивалась едва ли  не  каждый  день,  однако
сегодня ее взгляд с какой-то странной зачарованностью  то  и  дело  невольно
возвращался к погибшим.., особенно к одному. Наконец девушка не выдержала  и
подошла ближе. Это был один из  двух  раздетых  до  нитки  мертвецов.  Волда
перевернула его, ворча и  ругаясь  -  уж  слишком  он  был  велик,  -  чтобы
посмотреть, не осталось ли колец на руках. Скорее всего, молодой человек  не
носил драгоценностей, поскольку ни один палец не был  отрублен,  по  обычаю,
мародерами. Они всегда поступали так, чтобы быстрее  завладеть  добычей.  На
сильном загорелом теле не было ни единой раны, хотя Блит увидела  достаточно
шрамов, чтобы сразу распознать в  молодом  человеке  бывалого  воина.  Кроме
того, она еще никогда не встречала  такого  великана.  Но  лицо..,  от  него
невозможно было отвести глаз.., лицо ангела, такое прекрасное, что от одного
взгляда на него странно щемило сердце. И впервые за все  эти  страшные  годы
постоянных столкновений со смертью на глаза девушки навернулись слезы.
   Блит, не знавшая, что Селит производил такое воздействие на всех  женщин,
и никогда не видевшая его раньше, могла только оплакивать гибель человека  с
такой необычной внешностью. Пользуясь тем, что  тетка  не  обращает  на  нее
внимания, девушка опустилась на колени и поднесла  руку  к  его  щеке.  Кожа
оказалась теплой  и  податливой,  и  Блит,  охнув  от  изумления,  с  визгом
отдернула пальцы, почувствовав слабое дыхание.
   - Тетя Волда, этот человек не мертв! Старуха,  не  переставая  складывать
вещи, подняла глаза и спокойно спросила:
   - Ну и что? Значит, скоро отправится на тот свет!
   - Но на нем ни одной раны!
   Волда, кряхтя, поднялась  и  подошла  к  племяннице.  Она  слишком  долго
трудилась, чтобы перевернуть гиганта, и поэтому точно знала, что он не  убит
ударом в спину. Старуха пощупала  лоб  и  затылок  незнакомца  и  обнаружила
огромную шишку, размером  с  кулак,  несомненно,  послужившую  причиной  его
нынешнего состояния. Пожав плечами, она разжала руки, нимало не  заботясь  о
том, что голова  несчастного  со  стуком  ударилась  о  землю.  Несмотря  на
очевидную боль, молодой человек не издал ни звука.
   - Череп проломлен, - объявила Волда. - От такого  редко  кто  приходит  в
себя.
   - Но он может выжить?
   - Да, при постоянном уходе, чего  он,  вне  всякого  сомнения,  здесь  не
получит. Ну, а теперь поторопимся. Пора ехать.
   - Я могла бы ухаживать за ним, - выпалила Блит.
   - С чего бы это? - Волда недовольно поморщилась. - У  нас  не  так  много
еды, чтобы останавливаться в этом месте. Кроме того, это все  равно  зряшная
затея. Он уже почти мертвец.
   - Если можно спасти его, я  попробую,  -  упрямо  повторила  Блит,  снова
уставившись на незнакомца.
   - Говорю же, нельзя здесь рассиживаться. Нужно  добраться  до  деревни  и
что-нибудь раздобыть...
   - Тогда мы возьмем его с собой.
   - Да ты никак рехнулась, девочка? -  Волда  раздраженно  воздела  руки  к
небу. - К чему нам такие глупости?
   - Чтобы спасти его, - просто объяснила Блит.
   - Но кто он тебе?
   И тут Блит умудрилась найти единственные слова, способные  заинтересовать
Волду:
   - Он наверняка вознаградит нас за спасение, и, поверь,  уж  не  какими-то
жалкими медяками, а золотом. Не  меньше  сотни  монет!  Посмотри,  он  точно
знатный лорд, иначе почему на нем  и  нитки  не  оставили?  И  не  лучше  ли
приехать к Олдриху со звонкой монетой в кармане, чтобы не казаться совсем уж
нищими и убогими?
   Волда немедленно встрепенулась, по-видимому, признав правоту  племянницы,
однако не спешила соглашаться.
   - Не так-то легко впихнуть кашицу в горло полумертвого человека,  который
к тому же не может сам глотать, - хмуро заметила она. - Он будет  слабеть  с
каждым днем и погибнет через неделю.
   - Может, и все двести монет... - не отступала Блит.
   - Так и быть,  помоги  мне  взвалить  его  на  телегу.  Но  предупреждаю,
девочка, если он не очнется к тому времени, как мы доберемся до Бедфорда,  я
самолично выброшу его в кусты.  Нельзя  появиться  в  доме  Олдриха  с  этим
человеком, он нас и на порог не пустит! Мой кузен не любит  лезть  на  глаза
благородным господам, пусть даже и благодарным за спасение! Ничего  хорошего
из этого не выйдет. Так что или дашь обещание, или я с места не  тронусь.  И
чтобы никаких споров, когда придет время избавиться от него!
   Блит с готовностью кивнула, твердо  уверенная,  что  за  две  недели  они
сумеют исцелить незнакомца, поскольку раньше им все равно  не  добраться  до
Бедфорда на неуклюжей телеге, запряженной медлительными волами.
   Такой великан,  конечно,  не  поместился  на  телеге,  и  задок  пришлось
опустить так, что его ноги  свисали  над  краем  и  даже  в  этом  положении
оказались настолько длинными, что задевали за каждый бугорок. Но мужчина  ни
разу не очнулся.
   Дни проходили в непрестанных жалобах и ворчании Волды, хотя  она  все  же
показала Блит, как растирать горло больного, чтобы он смог  проглотить  хоть
немного жидкости. Однако незнакомец почти ничего не  ел,  и  Блит  не  могла
понять,  слабеет  ли  он,  поскольку  с   самого   начала   гигант   казался
исключительно здоровым и мускулистым. Но она нежно заботилась о нем,  потому
что, сама не замечая, влюбилась по уши.
   Девушка даже продавала себя, чтобы купить ему мясо для бульона, и  делала
это с радостью, исполненная решимости вернуть его к жизни, несмотря  на  то,
что он ни разу не открыл глаз, не шевельнулся и  почти  все  время  горел  в
жару.
   Блит делала все, что могла, хотя ни она, ни Волда ничего  не  понимали  в
искусстве исцеления. Когда они наконец достигли Бедфорда, состояние  мужчины
все еще  оставалось  тяжелым.  Помня  о  данном  обещании,  Блит  ухитрилась
мольбами и лестью уговорить тетку остаться  здесь  еще  на  два  дня,  но  о
большем просить не могла - на карту было поставлено ее собственное  будущее,
впереди ждала лучшая жизнь. Волде удалось втолковать племяннице, что  нельзя
подвергать такому риску  их  счастье  и  все  ради  совершенно  неизвестного
человека. Но тоже, помоги ей, Блит еще никогда в жизни не  испытывала  такой
сердечной боли, как в тот момент, когда все-таки пришлось бросить незнакомца
на произвол судьбы. Она горько рыдала,  обряжая  его  в  одежду,  взятую  из
запасов Волдм, и ни в чем не уступала тетке, хотя та никак не  могла  понять
столь глупого расточительства и уверяла, что больному все равно не жить.
   Но Блит отчаянно сопротивлялась и наотрез отказывалась оставить мужчину в
чем мать родила, как в тот день, когда они нашли его. Это самое  малое,  что
она могла сделать, особенно теперь, когда так бесчеловечно бросает его.
   Но  в  конце  концов  бушующие  чувства  взяли  верх,  и  девушка   почти
набросилась на Селига, осыпая пощечинами, вопя в бессильной ярости, чтобы он
очнулся. Боже, неужели  тетка  оказалась  права?!  После  всех  ее  забот  и
терзаний, он не очнется..,  никогда..,  никогда...  Наконец  Волда  оттащила
племянницу, ругая за нытье и распухшие от  слез  веки,  уверяя,  что  Олдрих
терпеть не может плачущих женщин. Однако Блит было  все  равно.  Она  сумеет
уговорить Олдриха жениться на ней, несмотря на  красные  глаза!  Но  девушка
знала: пусть она больше никогда не увидит прекрасного незнакомца, все  равно
будет помнить его до конца жизни.

Глава 6

   Селига привел в чувство дождь, мерно падавшие капли, собравшиеся в густой
кроне над его головой и ударявшие в самую середину лба.  Он  чуть  приоткрыл
глаза, но боль в затылке  оказалась  настолько  мучительной,  что  мгновенно
опрокинула его в бездонную пропасть мрака на весь следующий день.  Когда  он
вновь очнулся, сияло солнце и яркий свет  немилосердно  резал  глаза.  Селиг
ухитрился кое-как оглядеться сквозь едва приоткрытые веки и понял, что лежит
не на самом солнцепеке, а под густыми кустами, защищавшими от палящих лучей.
Боль в голове вспыхнула с новой силой. На этот раз она  оказалась  не  столь
милосердной, не собиралась отступать, не погрузила его в  забытье,  и  Селиг
боялся  шевельнуться  и  долго,  мучительно  пытался   кое-как   сжиться   с
безжалостно-жгучим стуком в висках,  стискивая  зубы,  чтобы  не  застонать.
Наконец ему удалось поднять руку, чтобы определить, откуда исходит боль,  но
пальцы отказывались повиноваться, а рука бессильно падала. "Скорее всего, от
слабости", - решил Селиг. Наверное, он потерял много крови  и  теперь  начал
по-настоящему тревожиться, что попал в беду.  Ему  так  плохо,  что  смерть,
должно быть, близка, а Селиг по-прежнему не имел ни малейшего представления,
куда его ранили.
   Немного выждав, он вновь попытался отыскать рану, и на этот раз с большим
успехом. Сначала Селиг дотронулся до  лица  и,  хотя  боль,  казалось,  была
повсюду, обнаружил всего-навсего негустую щетину. Он,  несомненно,  пролежал
без сознания совсем недолго, не больше дня, естественно, он  не  мог  знать,
что заботливые руки каждый день брили и обтирали его. Наконец Селит  нащупал
огромную шишку  на  голове  и  невольно  застонал,  когда  пальцы  коснулись
чувствительного места. Конечно, опухоль  теперь  была  гораздо  меньше,  чем
вначале,  и  Селит  немного  успокоился:  все  не  так  серьезно,   как   он
предполагал. Пальцы  не  слипаются  от  крови...  Тогда  почему  же  он  так
обессилел? Может, есть и другие раны, просто  голова  слишком  сильно  ноет,
чтобы почувствовать и другую боль?
   Селиг медленно ощупал себя,  слегка  пошевелил  ногами,  удивившись,  что
ничего не ощущает, кроме разве того, что конечности неприятно затекли,  тело
словно сковано, а в животе противная пустота.  Впрочем,  это  неудивительно,
если учесть, что все это время он не  ел.  Правда,  пятки  почему-то  горят,
словно по ним прошлись палкой. Но поскольку Селит так и не смог  сообразить,
в чем дело, то и решил в конце концов не слишком задумываться;  и  без  того
голова болела нещадно.
   Однако он все-таки попытался подумать, как вернуться домой, в  Уиндхерст,
до которого, должно быть, не менее  дня  пути..,  самое  большее  два,  если
тащиться пешком. Но даже представить себе, что придется сесть, а  тем  более
встать, было невозможно. Селит пролежал еще около часа, боясь  шевельнуться.
Наконец он решился. Приподнявшись сначала  на  локтях,  а  потом  потихоньку
отталкиваясь, умудрился сесть. Оказалось, что ужасные  предчувствия  его  не
обманули: перед глазами все  закружилось,  и,  что  еще  хуже,  внутренности
немедленно стиснуло тошнотными судорогами.
   Селиг наклонился, ожидая, что его сейчас вывернет наизнанку, но ничего не
последовало. Однако он продолжал кашлять и давиться, и каждый раз тело резко
дергалось, а череп раскалывала слепящая  боль,  пока  наконец  страдания  не
стали невыносимыми, а сознание затуманилось.
   Когда Селит очнулся в следующий раз,  еще  не  стемнело,  но  мучения  не
прекратились, и кровь пульсировала в висках с такой силой,  что  он  оставил
все  попытки  вновь  подняться.  Только  голод,  грызущий  внутренности,   и
странная, непроходящая слабость заставили его пошевелиться. Селит нуждался в
еде. Один <Один - в скандинавской мифологии  верховный  бог.>,  помоги  ему,
похоже, что он целую вечность ничего не ел.
   Сцепив зубы, он преисполнился решимости на этот раз подняться на  ноги  и
отправиться в путь. И он добился своего, хотя на это  ушло  немало  времени.
Стоило ему лишь сесть, и дурнота вновь вернулась, несмотря на то, что  Селит
всеми силами пытался преодолеть ее.
   Перед глазами все плыло. Однако, перед тем как сделать  последний  рывок.
Селит успел заметить не только  окружающую  его  местность,  но  и  то,  что
облачен в чужую одежду. Грязно-бурые штаны  так  тесно  облегали  ноги,  что
можно было обходиться без подвязок и, кроме того, едва  доходили  до  колен.
Серая туника была широкой, но короткой, очевидно, ее  прежний  хозяин  любил
поесть. Она болталась так свободно, что Селит не заметил, насколько похудел,
что могло бы объяснить его