глашение.
     - Каренхок сейчас в прекрасном настроении, - сказала она и, рассмеявшись, зашагала по тропинке.
     Робинтон проводил ее взглядом.
     - К Каренхоку сюда, - напомнил ему Матсен.
     - Извините.
     Матсен кашлянул и первым вошел в хижину.
     Каренхок сидел у стола, вытянув сломанную ногу. У соседнего кресла стояла пара деревянных костылей - так, чтобы удобно было их брать. Робинтон узнал подмастерья: он вместе с Шонегаром занимался борьбой. Завидев Робинтона, Каренхок дружески помахал ему.
     - Привет, Робинтон. Я тебя помню, - сказал он. - Хорошо, что Дженелл так быстро прислал мне помощника. Давай, присаживайся. Матсен, не подадите мне мех с вином?
     Матсен подал. Робинтон с любопытством взглянул на этикетку и обнаружил, что это тиллекское красное - неплохое, в принципе, но терпкое. Ну, как бы то ни было, это вино, а значит, его можно пить.
     К вечеру Робинтон уже во всех подробностях знал о несчастном случае, выпавшем Каренхоку. Его искренне восхитило мужество этого человека, сумевшего с переломанной в трех местах ногой доползти до тропы, на которой его и нашли. А дело было так: Каренхок верхом возвращался к себе в хижину, когда скакун - "второй такой тупой скотины свет не видывал!" - испугался тоннельной змейки и сбросил седока в глубокий овраг. Ударившись в панику, скакун куда-то забежал и домой вернулся нескоро, так что поисковый отряд разыскал Каренхока лишь глубокой ночью. Когда Робинтон что-то сказал насчет силы духа, Каренхок лишь пожал плечами.
     - Ну, раз эта ошибка природы сбросила меня в овраг, нужно же мне было как-то выбраться?
     Эта фраза чем-то зацепила Робинтона. "Сами забрались, сами выберемся". И снова в голове у него закружился прежний мотив.
     Мелодия эта окончательно оформилась лишь много позже, но все же она вернулась, и Робинтон обрадовался тому, что снова способен думать о музыке.
     Некогда он провел некоторое время у родственников матери, на восточном побережье, но эта часть Южного Болла была совсем иной. Берег здесь понижался постепенно и переходил в прекрасные пляжи, а пирсы выдавались далеко в море - у берега было слишком мелко, чтобы рыбацкие корабли могли подойти к причалу. Робинтон даже заставил себя выйти в море на шлюпе Матсена - он, правда, был раз в пять больше того, на котором плыли они с Касией. Но все-таки это было еще одним шагом на пути из пучины горя.
     Осторожно расспросив Каренхока, Робинтон выяснил, что Лаэла - сама себе хозяйка и дарит свою благосклонность тому, кому пожелает. Каренхок был искренне признателен ей за великодушное отношение. И Робинтон тоже, хотя и вздрогнул, когда Лаэла дерзко заявила, что намерена изгнать печаль из его глаз. И ее раздражало то, что она так и не преуспела в своем начинании. А за ту зиму, что Робинтон провел в морском холде, Лаэла неоднократно возобновляла свои попытки.
     Вскоре после окончания Оборота в небе над морским холдом появился дракон. Дети, с которыми Робинтон как раз занимался, возбужденно загалдели: драконы нечасто забирались так далеко на юг. Робинтон взглянул в небо, ладонью заслонив глаза от яркого солнечного света, и нерешительно позвал: "Сайманит'! Это ты?"
     "Да, я".
     В голосе дракона прозвучало такое веселье - совсем как у Ф'лона, - что Робинтон невольно улыбнулся.
     "А что случилось? Что завело тебя так далеко от Бендена?" - поинтересовался Робинтон.
     "Ты. Мы были в цехе. Нам сказали, что ты тут".
     Бронзовый великан едва коснулся песка, а Ф'лон уже соскользнул с его шеи.
     - Робинтон, я стал отцом! Я стал отцом! - закричал Ф'лон, размахивая руками, и гулко хлопнул арфиста по спине. С плеча у него свисал мех с вином. - Сын! Ларна подарила мне сына!
     - Ларна? Так ты все-таки ее завоевал!
     Сердце Робинтона болезненно сжалось. Когда он впервые узнал, что Ф'лон неравнодушен к повзрослевшей Ларне - той самой, что некогда была сущим наказанием для мальчишки Фаллонера, - Касия была еще жива...
     - Распускай учеников, Роб! - велел Ф'лон. - Дети, расходитесь. Заниматься будете завтра.
     Робинтон не сумел сдержаться и расхохотался при виде подобного своеволия. А тут еще на вопли ликования сбежались рыбаки, которые сидели на берегу и чинили сети. Робинтон поспешно представил Ф'лона Матсену и остальным, а потом повел друга к хижине, он делил ее с Каренхоком.
     - Прекрасный крепкий мальчишка, весь в отца! - похвастался Ф'лон, разливая вино по кружкам, поспешно расставленным Каренхоком.
     - Эй, на стол-то вино не лей! - возмутился Робинтон. - Это бенденское?
     - А что еще, по-твоему, я мог привезти, чтобы выпить за здоровье моего первенца? - не менее возмущенно отозвался Ф'лон и залпом осушил кружку.
     Встреча получилась веселой, хотя и короткой: Ф'лону не терпелось вернуться в Бенден, к малышу.
     - Так как, Ларна все-таки простила тебя за то, что ты толкнул ее в мусорную кучу? - поинтересовался Робинтон, вклинившись в бурные излияния Ф'лона. Всадник с изумлением посмотрел на друга.
     - Я никогда и не толкал ее в мусорную кучу. Это был Рангул. То есть Р'гул. Теперь он охотнее толкнул бы ее не туда, а кое-куда в другое место, но в супруги ее получил я, - Ф'лон гордо стукнул себя в грудь, - а не Р'гул!
     - Уверен: с тобой она будет счастливее, - сказал Робинтон, припомнив, каким обидчивым был Рангул в детстве.
     - Конечно! - отозвался Ф'лон. После третьей - а может, четвертой - кружки вина он решил, что ему пора возвращаться в Вейр, к Ларне и сыну. - Я назвал его Фалларнон.
     - Отличное имя для будущего всадника.
     - Бронзового всадника! Можешь не сомневаться! - заметил Ф'лон, доброжелательно попрощался с Каренхоком и улетел.
     - Он явился сюда аж из Бенден-Вейра лишь затем, чтобы рассказать тебе про сына? - спросил Каренхок и кое-как доковылял до двери, желая взглянуть вслед всаднику.
     - Мы с ним старые друзья.
     - И очень хорошие друзья! - Каренхок одобрительно поднял кружку. - В Южном Болле нечасто встретишь хорошее бенденское!

***

     Девять дней спустя скороход принес Робинтону послание от Ф'лона. Ларна умерла через два дня после рождения Фалларнона. Робинтон отправил ответ с тем же скороходом, выражая свои соболезнования. Но в глубине души Робинтон завидовал Ф'лону: ведь у того остался сын от любимой.

***

     Когда Каренхок наконец начал хорошо ходить и вновь смог ездить верхом, Робинтон после внутренних борений оставил ему своего руатанского скакуна - тот был куда спокойнее и умнее хилого низкорослого животного, некогда сбросившего Каренхока. Поскольку другого скакуна под рукой не случилось, Робинтону пришлось возвращаться в цех на бывшем скакуне Каренхока, и он полностью согласился со всеми эпитетами, которыми Каренхок награждал незадачливого зверюгу.
     Первое, что сделал Робинтон, добравшись до цеха арфистов, это потребовал у смотрителя конюшен забрать у него тупой мешок с костями и подыскать нового скакуна. Но затем он сразу отправился искать маму. А когда нашел, Робинтону совсем не понравился ее внешний вид, и он засыпал Мерелан вопросами о самочувствии.
     - Все в порядке, милый, не волнуйся. Я действительно хорошо себя чувствую. Просто устала немного. Зима была напряженная - ты же и сам знаешь.
     Но Робинтон не успокоился, и на следующее утро изловил мастера-целительницу Джинию.
     - Если не приглядываться, она вроде бы выглядит хорошо, - медленно произнесла Джиния. - Но я - да и ты тоже - понимаю, что это не так. Она теряет вес, хотя я вижу, что ест она хорошо. Но не бойся, я за ней присматриваю. И за Бетрис тоже.
     - За Бетрис? - Робинтон вдруг осознал, что после возвращения он так и не встречал супругу мастера-арфиста - а ведь обычно Бетрис всегда была на виду, в самой гуще событий. - А что с Бетрис?
     Неужели весь его мир рушится? Неужели все, кого он любил и кем восхищался, вдруг решили вспомнить, что они смертны?
     Джиния коснулась руки Робинтона. Ее большие, выразительные глаза сделались печальны.
     - На свете много такого, чего мы не знаем. И не всегда мы можем помочь... - Она помолчала и вздохнула. - Иногда люди просто тратят все отпущенные им силы... Но я обещаю, что буду внимательно следить за твоей мамой.
     - И за Бетрис?
     - И за Бетрис, - подтвердила Джиния.
     В тот вечер Робинтон уселся за ужином рядом с Бетрис - и заметил, что руки ее слегка дрожат. И тогда он, стараясь не обращать на это внимания, принялся потчевать Бетрис рассказами о самых забавных происшествиях, какие только мог припомнить, а Бетрис смеялась так же охотно, как и всегда. На мгновение их взгляды встретились; Бетрис странно улыбнулась и погладила Робинтона по руке.
     - Не волнуйся, Роб, - негромко сказала она, повернувшись так, чтобы ее не услышал супруг. Дженелл как раз принялся многословно объяснять некую законоведческую тонкость молодому подмастерью - Робинтон узнал в нем одного из учеников Шонегара.
     - Ладно, только ты хорошенько следи за собой, Бетрис, - негромко сказал Робинтон, постаравшись выразить в этой краткой реплике всю свою любовь.
     - Да, конечно. Обязательно.
     Пришлось Робинтону удовольствоваться этим обещанием. А назавтра мастер Дженелл сообщил ему о новом назначении: на этот раз - в Керун.
     - Ты ведь еще не бывал на равнинах, верно? Полезный опыт, Poб, полезный опыт. Да и контракт недолгий.
     Дженелл вручил Робинтону лист пергамента.
     - Вот холды, в которых тебе не следует появляться.
     - Не следует появляться?.. - Изумленный Робинтон принялся просматривать список из девяти названий.
     - Да, - отозвался мастер-арфист. - Как мне ни прискорбно об этом говорить, но теперь к арфистам не везде относятся с прежним почтением. Думаю, тебе и самому случалось разок-другой с этим сталкиваться. Робинтон невольно состроил гримасу.
     - Но почему? Мы же всего лишь пытаемся помочь людям. Мы никого не обманываем...
     Дженелл склонил голову набок и печально улыбнулся уголком рта.
     - Многим сейчас кажется, что Баллада о Долге лжет.
     - Та, что воздает честь всадникам?
     Дженелл кивнул.
     - Вот тебе одна так называемая ложь. Ты уже мог понять, что даже в больших холдах некоторые считают, что Вейр с его всадниками - пережиток ушедших времен, минувшей опасности, с которой можно более не считаться.
     - Но, мастер Дженелл...
     Мастер-арфист поднял руку и коротко улыбнулся.
     - Ты давно и хорошо знаком с единственным сохранившимся Вейром. А многие даже никогда не видели дракона в небе - где уж тут говорить о знакомстве со всадником? Иногда Поиск тоже воспринимают неправильно - хотя в последнее время он проводится редко. - Он постучал по листку со списком. - В общем, как это ни огорчительно, но в этих холдах тебе бывать не следует. Мы не можем заставлять людей учиться тому, чего они знать не желают.

***

     Когда Робинтон уже выезжал со двора на своем новом, молодом руатанском скакуне, он увидел рысящего навстречу другого скакуна. И его владелец показался Робинтону очень знакомым.
     Робинтону уже дважды случалось видеться с незримым приспешником Дженелла - в кабинете у мастера-арфиста, по официальному делу.
     - Если вас смущает отсутствие имени, зовите меня Шнырок, - весело усмехнувшись, сказал тогда этот человек. - Видите ли, я шныряю то там, то тут...
     Мастер Дженелл улыбнулся.
     - И ты его никогда в глаза не видал, Роб.
     - Ясно, - ответил тогда Робинтон. Но сейчас ему очень нужно было узнать одну вещь - и сообщить ее мог только этот скороход.
     - Э-э... скороход, подождите минутку... Робинтон натянул поводья своего скакуна. Скороход послушно остановился и повернулся к нему. Робинтон улыбнулся.
     - Я так и думал, что это вы.
     Шнырок коротко улыбнулся в ответ.
     - Я много кого одурачил.
     - Да, но ведь я - арфист, и меня тоже учили подмечать разные мелочи - как и вас. Вы нашли Маллана? - нетерпеливо поинтересовался Робинтон.
     Лицо скорохода сделалось настолько бесстрастным, что вспыхнувшая было в груди Робинтона надежда угасла. Шнырок покачал головой.
     - Он умер на рудниках. Это все, что мне удалось разузнать. - Затем бесстрастность его сменилась жгучей ненавистью. - И я еще доберусь до Фэкса!
     - А если не вы, так я.
     И, пообещав это, Робинтон тронул скакуна.

***

     Хотя на всем пути по равнинам Керуна Робинтона принимали хорошо, временами он чувствовал, что некоторые обучающие Баллады вызывают у людей неприятие. Тогда Робинтон принимался беседовать со взрослыми обитателями этих холдов, напоминая им о положениях Хартии. Частенько он вечера напролет делал копии документов, способных опровергнуть слухи о "лжи" арфистов. По большей части ему удавалось переубедить скептиков.
     Несколько раз хозяева приютивших Робинтона холдов предупреждали арфиста, что "вашего брата тут не сильно любят", и, если Робинтона вечером просили поиграть, он предусмотрительно выбирал невинные любовные песенки и танцевальные мелодии. Но даже на простого музыканта иногда поглядывали угрюмо и неприязненно.
     Однажды вечером в холде Красный Утес Робинтон, к своему удивлению, увидел Шнырка, одетого скороходом. Он принес местному холдеру ответ на его послание в какой-то из цехов. Робинтон дождался возможности переговорить со Шнырком и попросил передать письмо Мерелан - а убедившись, что никто сейчас их не слышит, перекинулся со Шнырком еще парой слов.
     - Вот уж не ожидал увидеть вас здесь, - сказал Робинтон, помахивая письмом и делая вид, будто речь идет о нем.
     - Что ж, по-вашему, мастер Дженелл не знает, куда посылает своих арфистов? - поинтересовался Шнырок.- И кстати, если у вас будут возникать какие-то сомнения, можете наводить справки у станционного смотрителя.
     Взяв у Робинтона письмо, он уже более громко и совсем другим тоном произнес:
     - Ладненько, арфист, я пригляжу за этим письмецом, раз уж ты так просишь.

***

     Когда Робинтон завершил поездку по Керуну, мастер Дженелл отправил его в Нерат, в поселение, соблюдавшее, по счастью, старые традиции. Робинтон с радостью воспользовался возможностью хоть на время забыть о непрерывной бдительности и ревностно принялся учить детей обязательным песням и Балладам. Он с облегчением отметил, что всадники частенько появляются в этих краях- прилетают за свежей рыбой для Вейра. Робинтон каждый раз передавал с ними приветы Ф'лону и пытался поговорить с драконами. Те с изумлением смотрели на него, но так ни разу и не ответили.
     Их молчание немного обижало Робинтона - ведь Сайманит' всегда охотно с ним разговаривал. Хотя, с другой стороны, Ф'лон ведь был его другом, а с всадниками этих драконов он едва знаком...
     Весной Робинтон вернулся в цех арфистов - и при виде матери его охватил ужас. Она ужасно исхудала, остались лишь кожа да кости. Болезнь выпила всю ее красоту, и даже волосы Мерелан сделались сухими и ломкими. Певицу постоянно терзали жестокие приступы кашля. Она почти не могла ходить сама - ей приходилось на кого-нибудь опираться.
     - Что-то с тобой неладно, мама, совсем неладно, - сказал Робинтон и взглянул на Петирона, поддерживавшего Мерелан. Тот кивнул. Лицо его было страдальческим и обеспокоенным.
     - Именно потому тебя и вызвали обратно, - сказала Робинтону Джиния, когда он вихрем ворвался в цех целителей.
     Робинтон застыл, словно громом пораженный.
     - Что значит - "именно поэтому"?
     Джиния взяла его за руку. Лицо целительницы было исполнено сострадания и боли.
     - Да, Мерелан хотела тебя видеть. Ей осталось не так уж много времени.
     - Но... Я же только что потерял Касию!
     - Я знаю, милый мой Роб. Я знаю. - В глазах у Джинии стояли слезы. - Мерелан - лучшая моя подруга. И все, что мне под силу теперь сделать, - позаботиться, чтобы она не страдала от боли.
     Робинтон кивнул, чувствуя, как его сковывает холодное оцепенение горя.
     - Ты должен помочь ей. И Петирону.
     - Ей - обязательно. Петирону...
     - Робинтон, он посвятил ей всю свою жизнь.
     "А я так и не смог посвятить жизнь Касии", - с горечью подумал Робинтон.
     Когда-то он думал, что дни, последовавшие за кончиной его супруги, были тяжелыми. Но теперь, наблюдая за медленным угасанием матери, Робинтон понял, что бывает и тяжелее. Робинтон часто играл для матери разные песни - даже переделанную на юмористический лад "Сам залез - сам вылезай"; Мерелан улыбалась и даже иногда тихонько посмеивалась. Петирон тоже много играл для жены; похоже было, что музыка действует на нее умиротворяюще.
     Три дня спустя Джиния разбудила Робинтона перед рассветом.
     - Конец близок.
     Робинтон поспешно натянул штаны и рубаху и бросился вслед за целительницей. Его переполнял ужас.
     Конец Мерелан оказался неожиданно мирным. Робинтон держал одну ее руку, а Петирон - другую. Мерелан слабо улыбнулась и едва заметно сжала исхудавшие пальцы. А потом она вздохнула, как некогда Касия, и застыла. Робинтон и Петирон не шевелились. Ни у одного не хватало сил выпустить безжизненную руку.
     Джинии пришлось взять это на себя. Она мягко заставила их разжать пальцы и сложила руки Мерелан на груди.
     Первым не выдержал Петирон. Он захлебнулся рыданиями.
     - Мерелан, как ты могла покинуть меня? Как ты могла?!
     Робинтон посмотрел на человека, некогда его породившего; Петирон воспринял смерть Мерелан как личное оскорбление. Но ведь Петирон всю свою жизнь был по натуре собственником. Так с чего же ему меняться теперь? И все же Робинтону было бесконечно жаль этого человека.
     - Отец... - произнес он, медленно поднимаясь на ноги.
     Петирон моргнул и уставился на сына с таким видом, словно тому не полагалось здесь находиться.
     - Уйди. Она была для меня всем. Мне нужно побыть наедине с ней и с моим горем.
     - Я тоже горюю. Она - моя мать.
     - Да что ты можешь знать о моей боли?! Петирон схватил сына за отворот рубахи. Робинтон едва не расхохотался. Он услышал невнятный возглас Джинии и предостерегающе вскинул руку. На этот вопрос он собирался ответить сам.
     - Что я могу знать, Петирон? И ты говоришь это мне? Мне слишком хорошо известно, как ты сейчас себя чувствуешь.
     Глаза Петирона округлились, он наконец-то начал что-то понимать. А потом он снова разрыдался. Он был так раздавлен горем, что Робинтон, не думая о том, что делает, шагнул к кровати и обнял отца, пытаясь его утешить.
     С этого дня Петирон больше не писал музыку. Его музой была Мерелан; она ушла - и с нею ушло вдохновение. Но ее смерть произвела перемены, о которых она лишь мечтала всю свою жизнь. Петирон и Робинтон так никогда и не стали друзьями, но Петирон начал намного спокойнее относиться к обществу сына. Мастер Дженелл даже удивился как-то - до чего же горе смягчило этого человека! Ученики и подмастерья, изучающие теорию композиции, вряд ли согласились бы с мастером-арфистом - на Петирона по-прежнему было трудно угодить. Но никто из них не мог пожаловаться на глубину знаний, которые Петирон им давал.

***

     Когда умерла Бетрис - у нее внезапно остановилось сердце, - Робинтон все еще жил в цехе. Так что он помогал мастеру Дженеллу пережить первое, самое тяжелое время. Эта кончина стала потерей для всего цеха, от самого младшего из учеников до Петирона. Но все-таки приезд Халанны, превратившейся теперь в степенную полную матрону, счастливую супругу и мать семейства, стал для Робинтона полной неожиданностью.
     - Я очень многим обязана этой женщине, - сказала она. - Почти как твоей матери, подмастерье Робинтон.- С этими словами Халанна странно, искоса взглянула на Робинтона. - Я тогда была на редкость дрянной девчонкой, а Бетрис и Мерелан все-таки удалось вколотить в мою дурную голову хоть немного здравого смысла. Можно, я спою для Бетрис - вместе с тобой? И для Мерелан. Я до сих пор слежу за своим голосом, ты же знаешь.
     - Нет, не знаю. Но я рад, что это так. Мама была бы рада, - вполне чистосердечно ответил Робинтон.
     Так и вышло, что Халанна спела произведение, выбранное Петироном для этого случая, и голос ее звучал теплее и выразительнее, чем за все то время, что она обучалась в цехе ар