азом заботились об образовании, мог один лишь лорд Фарогай. А поскольку холд Фэкса стал под его рукой приносить намного больше доходов, лорду Фарогаю вроде бы и незачем было узнавать, как это получается. А Фэкс успешно скрывал от дяди, что получал дополнительные доходы, избивая людей или грозя им выселением.
     С этого дня Маллан принялся тренировать Робинтона; изредка Робинтону удавалось одолеть Маллана, но все же второй подмастерье был намного искуснее и проворнее. По крайней мере, оба они научились в случае нужды действовать быстро, без промедления.
     Перевал занесло снегом, и поддерживать связь с внешним миром теперь можно было лишь при помощи барабанов. А потому на Робинтона как на подмастерье возложили вечернюю восьмичасовую вахту. Оказалось, это самая неприятная из всех его обязанностей. На вышке от промозглого холода не спасала даже постоянно горящая жаровня. Поскольку холд Плоскогорье был высечен прямо в скале, расхаживать дежурный барабанщик мог только по периметру вышки. Да и то приходилось двигаться очень осторожно, чтобы не оступиться. Правда, пройти в башню можно было и из внутренних помещений холда - уже немалое достоинство. Во многих более южных холдах на барабанные вышки вели только наружные лестницы.
     Дежурство на барабанной вышке отнюдь не сводилось к пережиданию положенного времени; оно требовало постоянного внимания. Снегопад иногда заглушал поступающие сообщения, а, отправляя вести отсюда, барабанщик мог ненароком вызвать небольшую лавину - в ночи их отдаленный рокот звучал жутковато. По вечерам, когда погода была хорошей и Белиор с Тимором сияли в полную силу, Робинтон иногда мог разглядеть вдали семь пиков покинутого Вейра Плоскогорье. Робинтону было интересно, сильно ли он отличается от тех двух вейров, которые ему уже довелось повидать. Может, и не сильно. Надо бы при случае туда заглянуть - просто из любопытства.
     Новое, непривычное окружение, новые ощущения задевали прежде неизведанные струны в душе Робинтона. Осмелев, он сочинил для квартета горняков новую песню, лучше ложившуюся на их голоса, чем большинство известных баллад, - юмористическую историю в шести куплетах с припевом, о горняке и его возлюбленной, совершенно в их стиле. Песню приняли столь тепло, что мастер Лобирн захотел узнать, откуда Робинтон ее взял.
     - Ну, нашел среди всяких записей, которые привез с собой, - сказал захваченный врасплох Робинтон.
     - Что, правда?
     - Ну, примерно. В смысле, там была мелодия. Я ее немного переделал для горняков и добавил припев, чтобы желающие могли его подхватывать.
     - В самом деле? - Мастер Лобирн взглянул на подмастерье и задумчиво пожевал губу. - Ну, раз ты так говоришь...
     Робинтон поспешил ретироваться - сразу же, как только позволила вежливость.
     Мастер Лобирн лишь мельком просмотрел последний пакет, прибывший из цеха арфистов, и передал его Робинтону. В холде Плоскогорье было много хороших музыкантов и певцов, а новые мелодии весьма оживили бы вечера, и потому Робинтон не устоял перед искушением и потихоньку вводил в репертуар свои новые песни. Правда, теперь он стал осторожнее и чаще просто переделывал другие вещи, уже наличествовавшие в репертуаре.
     Но он недооценил мастера Лобирна.
     - Это ты написал, - без обиняков заявил Лобирн, как-то вечером ворвавшись в комнатушку к Робинтону. В руках у него был футляр для нот. Мастер обвиняюще взирал на Робинтона.
     Робинтон как раз в этот самый момент записывал очередную мелодию, а потому, когда Лобирн выхватил лист у него из рук и начал сравнивать с теми, что принес, отпираться он уже не мог.
     - Это ты написал почти все новые вещи, которые рассылает сейчас цех. Верно?
     Робинтон попытался встать - нелегкая задача, учитывая тесноту и то, как близко стоял к нему Лобирн. Продолжать валяться на кровати было как-то неловко. Но потом Робинтон сообразил, что ежели он встанет и нависнет над низкорослым мастером, положение только ухудшится - ведь тогда Лобирну придется смотреть на него снизу вверх.
     - Мастер Лобирн, разрешите, я объясню...
     Он кое-как умудрился проскользнуть мимо мастера и жестом предложил ему перейти в комнату побольше. Маллана там не было - куда-то вышел.
     - Клянусь Первым Яйцом - мне не терпится услышать эти самые объяснения! - заявил Лобирн. Шея его побагровела, глаза пылали. - Все это время - пять, если не шесть Оборотов - мне присылали музыку, сочиненную... тобой! Мало того, что ты сделался подмастерьем в пятнадцать лет, но десятилетний композитор!..
     Лобирн швырнул пачку нот на стол, прижал их кулаком и сверкнул глазами. Робинтон дипломатично сел и даже постарался ссутулиться.
     - На самом деле... - Робинтон пришел в ужас, но решил, что деваться некуда - нужно говорить правду. - На самом деле кое-что было написано, когда я был немного младше.
     - Немного младше? - У Лобирна глаза полезли на лоб. Опершись об стол, он угрожающе навис над Робинтоном. - Так когда же ты написал свою первую песню? Сколько тебе тогда было?
     - Я... ну, мама говорит, что сочинять я начал, когда мне исполнилось три Оборота.
     Лобирн уставился на Робинтона, а затем настроение его внезапно изменилось - это вообще было ему свойственно, - и мастер, запрокинув голову, расхохотался. Он смеялся так, что ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Потом Лобирн все-таки рухнул в кресло и вцепился в подлокотники. Поскольку дверь комнаты была открыта, хохот Лобирна далеко разнесся по коридорам, и вскоре на шум заглянула Лотриция - посмотреть, что же так развеселило ее мужа. Подмастерья, проживавшие по соседству, тоже высунулись в коридор - узнать, что творится.
     - Что ты такого сказал Лобирну? - поинтересовалась Лотриция, изумленно подняв брови. - Последний раз он так хохотал, когда Фэкс свалился в бочку с вином.
     Она тепло улыбнулась. На самом деле, улыбались все присутствующие - за исключением Робинтона. Ему по-прежнему было не по себе.
     - Я... я ничего ему не говорил, - совершенно чистосердечно признался он. То, что вызвало смех Лобирна, до сих пор валялось на столе... Робинтон начал поспешно собирать листы пергамента.
     Но Лобирн остановил его и, отсмеявшись, объяснил жене:
     - Этот тип... вот этот самый... это он написал... все новые песни.
     - Вовсе не все!
     - Нет? Не все? Оставлял что-то и другим? И Лобирн снова зашелся от смеха. Лотриция подбоченилась.
     - По-моему, ты несешь бессмыслицу, Лобирн, а это на тебя не похоже, - с легкой досадой произнесла она. - И раз это тебя так развеселило, я хочу услышать всю историю целиком. Давай-ка, успокаивайся. Роб, у тебя найдется кла?
     Робинтон поспешно наполнил чистую чашку чуть теплым кла. Лотриция отняла у него чашку и вручила мужу, но тот, все еще сотрясавшийся от смеха, не сразу успокоился настолько, чтобы сделать глоток. Похоже, кла действительно помог мастеру взять себя в руки. Лобирн утер выступившие на глазах слезы и кивком подозвал зрителей поближе.
     - Смотрите, это Робинтон. Наш свежеиспеченный, наш самый младший подмастерье. Автор большей части песен, которые мы здесь разучивали. Клянусь Первым Яйцом!
     - Так это ты их написал, милый? - переспросила Лотриция, и ее голубые глаза радостно засияли. - Я же тебе говорила, что он - умный мальчик, и скромный к тому же, - добавила она, повернувшись к мужу. - А почему же эти песни не были подписаны твоим именем?
     - Мне не полагалось их подписывать - я ведь был учеником...
     - В том-то и вся соль - разве ты не улавливаешь, Лотриция?
     - Нет, не улавливаю. Но считаю, что песни у него замечательные.
     - Вот именно! В том-то и дело! - воскликнул Лобирн и погладил жену по руке, словно желая похвалить ее за сообразительность.
     Лотриция вопросительно смотрела на мужа.
     - Музыку, сочиненную его отцом, не рассылают по всем холдам и цехам, - пояснил Лобирн. - А песенки Робинтона рассылают с тех самых пор, как ему исполнилось три Оборота! Теперь понимаешь?
     Увидев, что жена никак не может взять в толк, что же тут такого примечательного, он разволновался, и шея его снова принялась багроветь.
     - Ты подумай, как судьба подшутила над Петироном! Наш утонченный, самодовольный, заносчивый великий композитор в подметки не годится собственному сыну!
     С этими словами Лобирн выбрался из кресла. Продолжая давиться смехом, он хлопнул Робинтона по спине и, забрав со стола ноты, двинулся к двери. Потом он заметил, что прихватил и недописанный лист, и со смехом вернул его Робинтону.
     - Покажешь мне, когда допишешь, а, Роб?
     Когда за ним захлопнулась дверь собственных покоев, он все еще смеялся.
     - Так что это было? - спросил у Робинтона озадаченный кузнец-подмастерье.
     - Цеховая шутка, - глупо улыбнувшись, ответил Робинтон и попытался скрыться за дверью.
     - Чего-о?
     После этого происшествия взаимоотношения Робинтона и мастера Лобирна резко изменились - Лобирн стал обращаться с подмастерьем уважительно, как с равным. Робинтон удивлялся, радовался и искренне смущался, выслушивая похвалы. В цехе мастера присматривали за ним; они подбадривали Робинтона, поддерживали его, но относились к нему как к ученику. Лобирн же принял Робинтона как ровню, невзирая на разницу в возрасте и опыте. Робинтону перемена далась нелегко; он поставил себе за правило не злоупотреблять своим новым положением и трудился еще усерднее, выполняя поручения Лобирна. Однако возник неожиданный побочный эффект:
     Робинтон очень остро осознал, чего именно Петирон так и не смог ему дать. И, чтобы заглушить горечь, Робинтон начал мысленно называть отца официально, по имени, а не отцом. Возможно, когда-нибудь в будущем он и сможет позабыть о боли, причиненной ему Петироном, но пока что это ему не под силу. Сейчас же дружеская поддержка Лобирна лишь напоминала ему, как он выбивался из сил, стараясь заслужить одобрение отца, - и воспоминания оставались яркими и болезненными.
     Через некоторое время над Холдом Плоскогорье отбушевали последние зимние бури, началось весеннее таянье снегов. Дороги развезло. На деревьях набухли почки, а в долинах фермеры начали сев. А мастер Лобирн принялся составлять рабочее расписание для своих подмастерьев.
     Именно тогда Робинтон заметил, что обширный район, расположенный на юго-востоке Плоскогорья, совершенно свободен от флажков, которыми отмечались их маршруты.
     - Наверно, здесь и находится холд Фэкса? - спросил он.
     - Именно так, - ровным тоном отозвался Лобирн. Маллан как-то странно усмехнулся.
     - Он никогда не просит прислать к нему арфиста, - с кислым видом добавил Лобирн.
     Робинтон удивленно взглянул на мастера.
     - Но почему?
     - Ему не нравится, что мы сообщаем его холдерам ненужные сведения и мутим народ, - пояснил Лобирн.
     - Ненужные? Но ведь каждый имеет право научиться читать и считать!
     - Роб, Фэкс не желает, чтобы его холдеры получали даже элементарное образование, - сказал Маллан, закинув руки за голову, и принялся раскачиваться на стуле. - Все очень просто. О чем они не знают, о том и не жалеют - в первую очередь о собственных правах.
     - Но это же... это... - Робинтон запнулся, не в силах подобрать нужное слово. - Неужели лорд Фарогай не может настоять?
     Лобирн недовольно крякнул.
     - Он высказал предположение, что умение читать и считать, вероятно, стоит отнести к ценным качествам.
     - Предположение?! - Робинтон от негодования даже вскочил со стула.
     - Успокойся, парень. Нам пока хватает учеников.
     - Но он же отказывает своим людям в правах, записанных в Хартии!
     - Точнее говоря, он вообще отказывается признавать существование Хартии, - уточнил Маллан.
     - И вспомни: в Хартии также записано, что всякий владелец холда обладает правом на самоуправление в пределах собственного холда, - подчеркнул Лобирн.
     - Но его холдеры тоже имеют свои права!
     - Не будь таким наивным, Роб. Именно это его и не устраивает, - сказал Маллан, с силой грохнув ножками стула об пол. - И не суй ты голову в змеиное гнездо. Из тебя в жизни не выйдет такого бойца, чтобы справиться с ним, а если ты попытаешься надавить на Фэкса, у него появится законное основание бросить тебе вызов. А тогда он попросту свернет тебе шею - вроде бы ненароком.
     Робинтон в поисках поддержки взглянул на Лобирна, но мастер лишь покачал головой.
     - Я не раз уже обращался к Фарогаю и говорил, что он дал Фэксу слишком много воли. Я предупреждал Фаревена и Баргена, старших сыновей Фарогая, чтобы они держались начеку. Я поговорю с Фаревеном еще раз; он - хороший борец и старается поддерживать форму. Барген же рассчитывает на то, что Конклав вряд ли утвердит в правах владетеля племянника, когда у лорда есть родные сыновья, способные управлять Холдом. На мой взгляд, они оба вполне подходящие правители. Но, боюсь, они не понимают, насколько Фэкс честолюбив. Честолюбив и алчен.
     Лобирн помолчал, лицо его было холодным, отчужденным.
     - Что же касается арфистов - здесь, в холде Плоскогорье, нашему цеху оказывают должное уважение. Хотя я слыхал, - Лобирн помрачнел, - что во многих местах нас едва терпят. И таких мест становится все больше.
     Маллан и Робинтон изумленно уставились на мастера.
     - Один торговец-северянин как-то упоминал... - начал было Маллан.
     - Давайте не будем забивать себе голову, пока не столкнемся с этой проблемой напрямую, - твердо сказал Лобирн и вновь вернулся к рабочему расписанию.
     Эта беседа надолго запала Робинтону в душу. Он еще в детстве заучил Хартию наизусть и даже ходил смотреть на оригинал, спрятанный для сохранности меж двух стекол. Текст до сих пор читался великолепно, хотя был написан множество Оборотов назад. Хартия была первым, что разучивали малыши в начале учебы - в виде обучающей Баллады, конечно. Потом ее изучали подробнее - по мере того, как ученики подрастали и могли осознать значение деталей. Холдер, скрывающий от подвластных ему людей эти знания, не выполнял свой долг перед ними.
     С другой стороны, ни один закон не требовал наказания для холдера, скрывающего содержание Хартии. Видимо, об этом просто не подумали в свое время. Когда-то Робинтон спросил мнения мастера Уошелла. Тот лишь фыркнул в ответ, а потом заметил, что создателям Хартии даже в голову не приходило, что кто-то может покуситься на важнейшие из прав человека.
     Робинтон искренне понадеялся, что люди, научившиеся читать и считать еще при прежнем холдере, теперь передадут знания своим детям - хотя бы тайком. Знание зачастую находит для себя обходные тропинки, как его ни запрещай. Оставалось лишь надеяться, что в холде Фэкса произойдет то же самое. Глава 10
     Три Оборота, которые Робинтон провел в холде Плоскогорье, пролетели стремительно, перемежаемые лишь зимними холодами. Он узнал много нового о ремесле арфиста и еще больше - об управлении огромным холдом, на территории которого проживают тысячи людей. Восседая по вечерам за главным столом, лорд Фарогай казался мягким, любезным и снисходительным человеком. Но у себя в кабинете, отдавая указания сыновьям и управляющим, он становился энергичным, проницательным и резким. Он знал обо всем, что творится в его владениях, - за исключением "белого пятна", как именовал Лобирн владения Фэкса.
     - О, Фэкс умен, - сказал как-то Лобирн Робинтону. - Он проводит с Фарогаем не меньше времени, чем родные сыновья. Можно подумать, что он ему прямой родственник.
     - А может, так оно и есть? - заметил Маллан, приподняв бровь. - Они очень друг на друга похожи.
     Но Лобирн отмахнулся:
     - Фарогай всегда обожал Эвелину. Это всего лишь фамильное сходство.
     Маллан повел плечом.
     - Мать Фэкса умерла родами, так что мы все равно никогда ничего точно не узнаем. Но вероятность существует. Эвелина так часто беременела, что Фарогай мог поискать развлечений на стороне.
     - Выброси это из головы! - резко одернул его Лобирн. - Или держи свои мысли при себе.
     - Я бы с радостью, но меня озадачивает привязанность Фарогая к Фэксу. Фэкс родился в тот период, когда у Эвелины случилось подряд несколько выкидышей. Еще до рождения Фаревена...
     Но доводить свою мысль до конца Маллан не стал.
     Внушающее тревогу поведение Фэкса оказалось единственной неприятностью, с которой довелось столкнуться Робинтону за время жизни в холде Плоскогорье. Он даже, при содействии Маллана, приобрел первый опыт общения с женщиной. Робинтон никогда особо не задумывался о своей внешности и в зеркало заглядывал лишь затем, чтобы проверить, не растрепались ли волосы; волосы он отпускал и заплетал в косу, подобно многим другим юношам. Но благодаря опеке Лотриции он начал понемногу избавляться от подростковой худобы, а пешие путешествия по горам сделали его ноги и грудь мускулистыми.
     Поскольку он был арфистом, во время танцев он обычно играл для других, а не плясал сам. Но однажды Маллан заметил во время перерыва между танцами, что Робинтон болтает с тремя местными девушками, подошел и ткнул его локтем в бок.
     - Я тебя подменю на время. Давай, выбирай себе пару.
     Последовал еще один толчок под ребра, сопровождаемый подмигиванием. Робинтон попытался было возразить, но Маллан уже обратился к одной из девушек:
     - Ситта, он у нас застенчивый. Он все время играет для танцоров, а сам танцевать не умеет.
     - Это я не умею?! Еще как умею! - возмутился Робинтон и поспешил пригласить Ситту на танец.
     Он и прежде поглядывал на эту стройную, миловидную девушку со слегка раскосыми глазами. Сейчас, ради Встречи, она облачилась в ярко-голубое платье, и этот наряд очень ей шел. Правда, Робинтон никак не мог сообразить, как же следует с ней беседовать, чтобы не ляпнуть что-нибудь неуместное.
     - Я думала, ты никогда меня не пригласишь, - с притворной скромностью сказала Ситта, вложив свою изящную ручку в загрубелую от постоянной работы со струнными инструментами ладонь Робинтона.
     - Мне давно этого хотелось, - чистосердечно признался Робинтон.
     - Значит, пришла пора, арфист! - дерзко отозвалась Ситта, и они очутились на танцевальной площадке и поклонились друг другу, как и другие танцующие. А потом зазвучала музыка - на этот раз быстрая, так что Робинтону не представилось случая обнять девушку.
     Ситта была благовоспитанной девушкой и потому после двух танцев предложила Робинтону пригласить кого-то из ее подруг - чтобы не давать окружающим повода для пересудов. Робинтон тут же согласился; все-таки он - арфист, и ему не следует открыто выказывать предпочтение только одной девушке. По крайней мере, пока что - не следует. А во-вторых, ему действительно хотелось танцевать. Это было так здорово! Он танцевал с Трианой и Марциной. Триана оказалась девушкой веселой и заводной, ее, похоже, больше интересовал сам танец, чем партнер. Марцина была милой и предупредительной. А потом Робинтону пришлось вновь вернуться на свое место и играть дальше.
     Триана отправилась искать себе другого партнера - правда, на прощание сказала Робинтону, что он танцует замечательно и ей очень понравилось. А Ситта и Марцина устроились у помоста, на котором сидели музыканты, и стали ждать, пока Робинтон освободится.
     Следующие несколько дней, куда бы Робинтон ни шел, ему все время попадались на пути Ситта и Марцина - как бы случайно, между делом. А потом он отправился в очередное путешествие, навестить своих подопечных, и отсутствовал четыре дня. Вернулся поздно вечером, и как-то так вышло, что Ситта в это время сидела в главном зале. А потому само собой получилось, что она принялась опекать Робинтона, раздобыла для него горячую еду и питье... И согрела ему постель - в честь возвращения.
     Робинтон воспользовался тем же условным сигналом, которым пользовался Маллан: прислонил стул к столу. Теперь старший подмастерье должен был вообразить, что заглядывать в его комнату не следует. А потом они с Ситтой познали друг друга, и Робинтон счел, что эта сторона жизни воистину хороша. С тех пор Ситта ловко подкарауливала его вечер за вечером. Робинтон даже начал думать, что чутьем она не уступает дракону. Марцина, правда, с н