ержали на острове, описал крепость и лабиринт коридоров, как наземных, так и подземных, рассказал, как подкупил пиратов и как они помогли ему бежать. Бенедикт попросил повторить некоторые эпизоды, очевидно, пытаясь отыскать несоответствия. Жюстин ничем себя не выдал. Полчаса спустя пришел Макс и вежливо, но твердо прервал допрос:
     - Лейтенант Бенедикт, я вижу, мой сын начал уставать. Уверен, вы не захотите, чтобы он потерял последние силы.
     - Нет, нет, конечно, - неохотно согласился Бенедикт.
     Селия с озабоченным видом склонилась к Жюстину. Сквозь его бронзовый загар проступила бледность, на лбу появились капельки пота. Глубокая морщина между бровей выдавала боль.
     - Опять болит голова? - озабоченно спросила она.
     - Ничего, все в порядке, я могу продолжать. Мне лишь нужно...
     - Тебе нужно отдохнуть. - Селия просунула руку ему под спину. - Тебе вообще не следовало спускаться вниз, - сказала она.
     За ее спиной тихо разговаривали Макс и Бенедикт.
     - Мне нужно было выбраться из этой проклятой комнаты, - пробормотал Жюстин.
     - Мог бы остаться в домашнем халате.
     Селия взглянула на Жюстина: в его глазах плясал озорной огонек, такого она никогда не замечала у Филиппа.
     - Бывает, что и мужчина без одежды чувствует себя неловко, дорогая.
     - Филипп, - подошел Бенедикт, - наверное, на сегодня достаточно. Но у меня есть еще вопросы. Мы продолжим разговор, когда ты немного окрепнешь.
     - Непременно, - отозвался Жюстин, с трудом вставая с дивана и не обращая внимания на протесты Селии. Он оперся рукой на ее худенькое плечо. - Надеюсь, твоя жена в добром здравии?
     - Да, с ней все в порядке, - ответил Бенедикт, задумчиво глядя на него. - Кстати, она интересовалась, когда ты возобновишь практику. Что мне ей ответить?
     Селия ответила за Жюстина:
     - Я буду настаивать, чтобы Филипп приступил к работе только после полного выздоровления. - Она мило улыбнулась лейтенанту. - Вы должны меня понять: ведь я только что вновь обрела мужа... Новоорлеанскому обществу придется простить меня за то, что я хочу хотя бы ненадолго удержать его рядом с собой.
     Пожелав "Филиппу" скорейшего выздоровления, Бенедикт ушел.
     Жюстин вздохнул с облегчением. Макс озабоченно посмотрел на него:
     - Кажется, пока все хорошо. Пойду расскажу Лизетте. Она ждет новостей.
     Селия, поддерживая Жюстина, повела его вверх по лестнице.
     - Ты думаешь, что лейтенант поверил? - спросила она.
     - Не уверен, - ответил Жюстин, нахмурив лоб. - Но могло быть и хуже. - Он поморщился от боли и вполголоса выругался. - Все еще впереди.
     - Ты был совсем не похож на себя. Такой дружелюбный и любезный...
     - Как Филипп?
     - Немного похож на него, - согласилась Селия. - Но Филипп был открытым и доверчивым в отличие от тебя. Он любил людей и всегда был готов им помочь. Окружающие это чувствовали... Поэтому он...
     - Да, я все это знаю, - коротко сказал Жюстин.
     - Почему ты так не похож на Филиппа? - не удержавшись, спросила Селия.
     В ответ он лишь холодно рассмеялся.
     - Этот вопрос, малышка, мне без конца задавали в течение всей моей мятежной юности. Я хотел бы быть таким, как он, я даже пытался. Но в семействе Волеран есть дурная кровь. Почти в каждом поколении появляется хотя бы одна пропащая душа. Похоже, такова и моя судьба. Пропащая душа...
     Селия вздрогнула и поняла, что он это заметил.
     Они добрались до его комнаты, и Жюстин со стоном облегчения опустился на кровать, обливаясь потом. Селия стянула с него сапоги, помогла высвободить руки из рукавов пиджака. Он откинулся на подушку. Она развязала его галстук, расстегнула верхние пуговицы сорочки, и в этот момент он оттолкнул ее руку.
     - Не надо, - глухо сказал он, чувствуя, что, если Селия станет его раздевать, он не удержится и затащит ее в постель.
     - Я только посмотрю повязку на плече...
     - Не сейчас. Там все в порядке.
     Селия задернула шторы на окнах, потом вернулась к кровати. Их взгляды встретились в полутьме.
     - Спасибо за все, что ты сделала для меня сегодня. Я понимаю, это было непросто.
     - Я сделала это ради Филиппа, - тихо сказала она, - а не для тебя. Я подумала, что Филипп захотел бы, чтобы я помогла его брату.
     На его лице появилась ехидная улыбка.
     - Неужели? Я в этом не уверен. Мне кажется, он не позволил бы своей жене и близко подходить ко мне. На месте Филиппа я воскрес бы из мертвых, только чтобы не позволить тебе... - Он вдруг замолчал, потом заговорил снова:
     - Филипп, упокой Господь его душу, был не настолько глуп, чтобы разрешить мне находиться возле женщины, которую он любит.
     - Жюстин, - тихо спросила Селия, - неужели ты не любил ни одну женщину?
     Он пренебрежительно фыркнул:
     - У меня было много женщин.
     - Нет, я не имею в виду... - Селия смутилась и закусила губу.
     - Значит, ты спрашиваешь, был ли я влюблен? - Он презрительно усмехнулся. - Почему это женщин так завораживают сердечные дела? Наверное, таким образом они...
     - Надо же, как тебя это задевает! В таком случае можешь не отвечать.
     - Я отвечаю "нет". Я получал от женщин удовольствие... - Он замолчал, и они оба вспомнили о ночи в домике на озере. - Некоторые мне даже нравились. Но я никого не любил. - Он зевнул и поудобнее устроился на
     Кровати. - И никогда не полюблю. Любовь только мешает человеку. Слава Богу, я не подвержен этой болезни.
     - Может быть, когда-нибудь...
     - Никогда. Это не для меня. - Он закрыл глаза, показывая, что разговор окончен.
     Селия, задумавшись, вышла из комнаты. Она не могла представить влюбленного Жюстина, как не могла представить женщину, в которую он мог влюбиться. В одном она была уверена: если он когда-нибудь полюбит, чувство это будет настолько сильным, что перевернет всю его жизнь.

***

     Дом Волеранов был полон гостей. Обычно они принимали раз в неделю, и едва ли не все знатные дамы города считали своим долгом нанести визит уважаемому семейству. Но сегодня был особенный прием: казалось, к ним съехался весь Новый Орлеан. Почтенные матери семейств и совсем молоденькие девушки слетались на плантацию, как мухи на мед. Весть о возвращении Филиппа Волерана взбудоражила весь город.
     Волераны водили дружбу не только с креольскими семействами, но и с американскими. В их доме между креолами и американцами, обычно соперничавшими друг с другом, наступало перемирие. За последнее десятилетие американцы, буквально наводнившие город, почти прибрали к рукам финансы, промышленность, проникли в правительственные структуры. Они построили новый район города, который с успехом конкурировал с креольским Вье-Карре. Креолы считали ниже своего достоинства экономить каждый цент, как это делали американцы. В их глазах те были невежественными, беспринципными торгашами, суетливыми и плохо воспитанными. Американцы же были уверены, что креолы невероятно ленивы, их мужчины вспыльчивы, а женщины слишком кокетливы.
     Максимилиан и Лизетта происходили из известных, уважаемых семей, которые ни один креол не мог ни в чем упрекнуть. Их аристократические корни не вызывали сомнения. Американцы уважали Максимилиана за практический склад ума, энергию. Его судоходная компания процветала, он был другом губернатора. И это тоже считалось несомненным достоинством. Лизетту ставили в пример креольским девушкам как образец достойного поведения, а американцам льстило то, что она отлично говорит по-английски.
     - Как бы ты поступил, - спросил однажды Макса один из его друзей-креолов, - если бы паршивый американец вздумал ухаживать за твоей дочерью? Сомневаюсь, чтобы это пришлось тебе по нраву!
     - Я бы ценил человека по его личным достоинствам, - ответил Макс с обезоруживающей откровенностью. - Исключительно то, что мужчина - креол, еще не делает его достойным руки моей дочери, и наоборот, американец может быть очень достойным человеком.

***

     Снизу доносился гул голосов, иногда в нем явственно можно было различить спокойный доброжелательный голос Лизетты. Пахло крепким кофе.
     Жюстин не отважился показаться гостям, опасаясь, что восторженные дамы замучают его до смерти. Как объяснила ему Лизетта, Филипп был самым модным доктором в Новом Орлеане. Профессиональное мастерство, красота и обаяние сделали его любимцем женщин, и весть о его воскрешении из мертвых вызвала радостное потрясение.
     - Да, Филипп, - пробормотал Жюстин, скривив губы, - теперь я понимаю, почему ты стремился стать именно врачом.
     Он прохромал по коридору к лестнице и прислушался, пытаясь уловить в женском щебетании голос Селии. Ее, разумеется, засыпали вопросами, но она говорила слишком тихо, и он не смог разобрать ни слова. Проходя мимо двери в комнату Филиппа, обычно закрытой, Жюстин услышал тихие голоса, доносившиеся изнутри. Он остолбенел от неожиданности. Сколько раз, бывало, врывался он без предупреждения в комнату Филиппа и отрывал брата от его книг! Картины далекого детства промелькнули перед ним. Ему показалось даже, что он снова стал мальчишкой. Вот сейчас откроет дверь в комнату и увидит Филиппа. Жюстин нерешительно взялся за дверную ручку.
     Дверь открылась. На Жюстина смотрели дочери Лизетты, его сводные сестренки. Они сидели на полу возле шкатулки из полированного дерева, а вокруг валялись какие-то странные предметы. "Ага, они копаются в сокровищах Филиппа", - решил Жюстин.
     Эвелина и Анжелина уставились на него круглыми глазищами, как две капли воды похожими на глаза Лизетты. Обе они были точными копиями матери. До сих пор они с Жюстином не встречались, инстинктивно избегая сталкиваться с незнакомцем, который так таинственно появился в доме, вызвав небывалый переполох. Девочки знали, что это не Филипп, не их сводный брат, которого они обожали.
     Жюстин с любопытством разглядывал сестренок. До сих пор он не интересовался ими. Время от времени они мелькали где-нибудь в доме, он считал их маленькими очаровашками, но никаких родственных чувств они у него не вызывали.
     - Чем это вы тут занимаетесь? - спросил он, входя в комнату.
     Эвелина молча собрала разбросанные вещицы в пригоршню и торопливо положила в шкатулку. Анжелина не сводила глаз с Жюстина. Он улыбнулся ей и с трудом опустился в кресло.
     - Это наконечники стрел, - сказал он, разглядывая содержимое шкатулки. - Мы с Филиппом нашли их на берегу ручья. Однажды нам даже посчастливилось найти томагавк. Когда-то в стародавние времена здесь жили индейцы племени чоктоу. Мы надеялись, что, если очень повезет, встретим когда-нибудь уцелевшего индейца. Или пирата.
     - Ты ведь сам пират? - вдруг изрекла с большим достоинством Эвелина.
     - Но я не злой пират.
     - Все пираты злые.
     Жюстин усмехнулся:
     - Но я никогда не обижаю маленьких девочек.
     Он протянул руку к шкатулке, и Эвелина торопливо отдала ее ему, стараясь избежать соприкосновения с ним. Открыв крышку, Жюстин увидел те самые наконечники, которые они собирали с Филиппом. Он улыбнулся. Только Филиппу могла прийти в голову мысль сохранить эту ерунду.
     - Я помню, как мы лазили по болотам в поисках приключений, - сказал он. - У нас была маленькая пирога, и мы плавали на ней по ручью. Как нам влетало от бабушки, когда мы возвращались перемазанными грязью с головы до пят! - Он рассмеялся и посмотрел на Эвелину:
     - А вы когда-нибудь ходите на ручей, девочки?
     - Папа не разрешает. Говорит, это опасно.
     - Понимаю, - кивнул Жюстин. - Когда-то папа и мне говорил то же самое. Поверьте, самое лучшее - слушаться его.
     Анжелина тихонько подползла к нему.
     - Он и твой папа тоже? - с удивлением спросила она.
     - Анжелина, пойдем со мной, - строго сказала сестре Эвелина и потащила за собой малышку. - Мама велела нам оставаться в детской.
     Анжелина неохотно последовала за ней, несколько раз оглянувшись через плечо на Жюстина. Он улыбнулся ей и задумался, глядя на наконечники стрел. Он вспоминал тот день, когда последний раз видел Филиппа. Им было тогда по шестнадцать лет.

***

     - Жюстин, не уезжай! - уговаривал его Филипп, когда они спускались к пироге. Немногочисленные пожитки, которые Жюстин взял с собой, уже лежали на дне утлого суденышка. Была полночь, светила луна. - Я знаю, если ты уедешь, то навсегда, - в отчаянии говорил Филипп. - Ты должен остаться. Ты мне нужен, Жюстин.
     - Никому я здесь не нужен, и ты это знаешь. От меня одни неприятности. Я здесь чужой. Черт возьми, да ты и сам знаешь это.
     - Потерпи еще немного, подожди, подумай. Если только ты...
     - Я уже ждал и думал. - Жюстин невесело усмехнулся. - Я выбрал для отъезда ночь, потому что хотел избежать подобных сцен.
     - Но ведь ты помирился с отцом.
     - Да. Однако каждый раз, глядя на меня, он будет вспоминать прошлое и... всякие неприятные вещи. О ней. Я это вижу по его лицу.
     - Жюстин, ты совершенно не похож на нашу мать, ты...
     - Я ее копия, - холодно сказал Жюстин. - Я не хочу этого, но ничего не могу поделать. Для всех будет лучше, если я уйду.
     - Чем ты будешь заниматься?
     - Не беспокойся. В любом другом месте мне будет лучше, чем здесь. Я хочу быть свободным. Я хочу уехать туда, где никто не знает, что я Волеран. Здесь я для всех как бельмо на глазу, и так будет всегда, как бы я ни старался измениться. А ты оставайся здесь и будь хорошим сыном. Будь единственным сыном. Дурную кровь я унесу с собой. - Он заметил, что глаза брата подозрительно заблестели. - Эх ты, плачешь, как девчонка, - поддразнил он Филиппа, но тут сам почувствовал, как у него защипало глаза от непрошеных слез. Он выругался и, круто повернувшись, ступил в лодку...

***

     На пороге стояла Селия. Она покинула гостей, сославшись на то, что необходимо проверить, как ведут себя дети. Она направлялась в детскую, когда вдруг увидела, что дверь в комнату Филиппа открыта настежь.
     Заглянув туда, Селия увидела Жюстина. Он сидел в кресле, опустив голову. В кулаке был зажат какой-то предмет. Лицо его было спокойно, и никто бы не догадался о его переживаниях. Однако Селия нутром почувствовала его боль.
     - Значит, ты все-таки его любил? - сказала она. Жюстин вздрогнул.
     - Убирайся отсюда, черт тебя побери! - разозлился он. Селия не обратила на его грубость никакого внимания.
     - Ты так редко говоришь о Филиппе, поэтому я подумала, что его смерть была тебе безразлична. Я все поняла: ты только сейчас осознал, что это действительно произошло. Правда? Ты не хотел верить, что он умер.
     Жюстин отвернулся.
     Селия вошла в комнату и тихо притворила дверь.
     - Ты любил его, ведь правда?
     Он не ответил, но его молчание было красноречивее слов. Селия медленно опустилась на колени перед креслом, пристально глядя на него.
     - Мы с ним всегда были вдвоем, - сказал наконец Жюстин, поглядывая на сжатый кулак. - В детстве мы жили как дикари, лазили по болотам, делали что хотели. И большую часть времени были предоставлены самим себе. Отец не обращал на нас внимания - лишь бы только мы не болтались под ногами. - Он с горечью усмехнулся. - Весь Новый Орлеан подозревал его в убийстве нашей матери. Долгие годы я тоже этому верил.
     - Ты... ты... - заикаясь, начала было Селия.
     - Моя мать была бессердечной сучкой. Она позорила отца, без конца путаясь с мужчинами. Мы с Филиппом были для нее досадной помехой. После ее смерти отец не мог нас видеть, потому что мы напоминали ему о ней. - Он взглянул Селии в глаза. - Мы с Филиппом вызывали у окружающих нездоровое любопытство, а иногда и жалость. Другие мальчишки дразнили нас, тогда приходилось отстаивать свою честь. Я был всегда готов подраться, а Филипп чаще выступал в роли миротворца. - Он тихо рассмеялся. - Случалось, я задирал Филиппа, однако он всегда бросался на мою защиту и даже делил со мной наказания за мои проделки. Я тоже защищал его как мог. Он был мечтателем, этаким сентиментальным дурачком. Ума не приложу, от кого он унаследовал эту проклятую наивность. Он был... удивительный. И у меня, кроме него, не было никого. Любил ли я его? Еще бы! Конечно, любил... - Он с трудом сглотнул и еще крепче сжал кулак.
     - Жюстин, - прошептала Селия, - что у тебя в руке?
     Она разжала его кулак и увидела наконечник стрелы. Острый металл порезал кожу на ладони Жюстина, и из ранки сочилась кровь.
     - Ох, Жюстин! - пробормотала Селия и не раздумывая прижалась губами к капельке крови.
     Кончик языка прикоснулся к крошечной ранке, и у Жюстина перехватило дыхание.
     Селия испугалась, поняв, что делает что-то не так. Смущенная собственным поступком, она стояла на коленях, не решаясь посмотреть ему в лицо. Жюстин не двигался, но она чувствовала, как участилось его дыхание. Что с ней происходит? Ей хотелось взять эту сильную теплую руку, приложить к шее, потом опустить ниже, на грудь. Почувствовать его губы на своих. Призрак Филиппа, разделявший их, исчез.
     Резко подняв голову, Селия взглянула ему в глаза. В их темно-синей глубине она увидела такое же смятение, какое испытывала сама. Сердце ее гулко колотилось в груди, щеки пылали. Жюстин медленно взял ее руки в свои, и они застыли в молчании, наслаждаясь близостью.
     Селия опомнилась первой. Вскочив, она бросилась из комнаты, смущенно пробормотав, что ей необходимо посмотреть, как там дети.
     - Селия...
     Она убежала. Жюстин некоторое время смотрел ей вслед, потом опустил голову и выругался вполголоса. Инстинкт подсказывал ему: пора уходить. Он попался в шелковую сеть, и если не выберется из нее сейчас же, то навсегда застрянет в мягких путах. Но уйти он не может - у него пока нет ни сил, ни возможности избежать цепких лап Доминика Легара. Единственной, хотя и ненадежной защитой был этот маскарад. И одному Богу известно, какая угроза серьезнее: со стороны Доминика Легара или от Селии.

***

     Весь следующий день Жюстин не находил себе места и после полудня отправился искать Селию во флигель. На плантации стояла тишина, все занимались своими делами, и на него никто не обращал внимания. Жюстин нетерпеливо постучал в дверь. Служанка не сразу открыла ему.
     - Где мадам Волеран? - недовольно спросил он.
     Девушка смущенно окинула его взглядом и помчалась докладывать Селии.
     Появилась Селия в простеньком синем платье и длинном белом переднике. Волосы ее были перехвачены лентой. Она удивленно подняла светлые брови:
     - Что случилось? С тобой все в порядке?
     - Да, со мной все в порядке. - Как ни странно, Жюстину всегда становилось легче и спокойнее в ее присутствии. - Почему ты в этом фартуке?
     Селия, чуть помедлив, ответила:
     - Я рисую.
     Он с удивлением взглянул на нее:
     - Я и не знал, что ты умеешь рисовать. Позволь мне войти. Можно я посмотрю твои рисунки?
     - Нельзя, - решительно заявила Селия. - Я никому не показываю их. Я рисую для себя.
     - Я не буду критиковать.
     - Твое мнение мне неинтересно, так что критикуй на здоровье.
     - В таком случае позволь войти.
     - Нет, я не хочу, чтобы ты нарушал мое уединение только потому, что тебе нечем заняться.
     - Значит, ты не позволишь мне войти?
     Она попробовала остановить его холодным взглядом, но не удержалась от смеха. При виде смеющейся красавицы в груди у Жюстина что-то болезненно сжалось.
     - Ладно уж, входи, - согласилась Селия и, повернувшись, устремилась по коридору в мастерскую. Жюстин шел за ней по пятам, глухо постукивая тростью по ковру, устилавшему коридор.
     Селия нервничала и злилась на себя за это. "Дурочка, - говорила она себе, - он только посмеется над тобой". Скрыв волнение, она подошла к мольберту и, сложив руки на груди, взглянула на почти законченную акварель. Жюстин остановился у нее за спиной.
     На акварели был изображен ручей: зловещие тени, гирлянды исландского мха, свисавшие с вековых деревьев; ветви их напоминали протянутые вверх руки. Темно-зеленые, серые, синие тона. Каждый мазок кисти выдавал страх художника перед этим местом.
     - Ручей не всегда так мрачен, - сказал Жюстин.
     - На мой взгляд, всегда.
     - Иногда там быва