дто я надену какое-то из них?
     - Я на это надеялся, учитывая, что выбирать вам было не из чего. Либо траур - или как там его, полутраур, - либо то, что я купил.
     Они никогда еще не ссорились так серьезно, но теперь в Холли вспыхнул гнев. Что бы они ни обсуждали раньше, они всегда приправляли свои слова юмором, но на этот раз Холли по-настоящему разозлилась на Бронсона. Джордж никогда не стал бы говорить с ней так грубо, резко... Джордж если критиковал ее, то очень осторожно и всегда с самыми лучшими намерениями. И хотя в ней пылало негодование, она все же не переставала удивляться, чего это ради она сравнивает Бронсона с мужем и как получилось, что его мнение так для нее важно.
     - Это не траурное платье, - раздраженно возразила она. - Можно подумать, что вы никогда раньше не видели дам в сером. Наверное, вы слишком много времени проводили в борделях и не заметили, как одеваются порядочные женщины.
     - Называйте это как хотите, - промолвил Бронсон, голос его был тих, но решителен. - Я в состоянии распознать траур, когда он у меня перед глазами.
     - Ну что ж, если я решу носить траур еще пятьдесят лет, это мое дело, а не ваше!
     Он небрежно пожал плечами, зная, что это еще сильнее ее разозлит.
     - Без сомнения, многие одобрят, что вы одеты, точно ворона...
     - Ворона!.. - задохнулась от возмущения Холли.
     - ...но я никогда не принадлежал к тем, кто восхищается выставленным напоказ горем. По моему мнению, истинное достоинство требует хранить свои чувства в себе. Но если вам так необходимо сочувствие других...
     - Вы невыносимы! - прошипела она. Холли не помнила, чтобы ей случалось когда-либо до такой степени разозлиться. Как он смеет предполагать, что она носит траур только для того, чтобы вызвать сочувствие окружающих? Как он смеет намекать, что ее горе неискренне? От негодования кровь бросилась ей в лицо, и оно стало густо-розовым. Ей хотелось ударить его, сделать ему больно, но ее негодование по какой-то необъяснимой причине доставляло ему удовольствие. Ошибиться было невозможно - в его глазах выражалось холодное удовлетворение. Всего несколько минут назад его джентльменский вид вызывал у нее такую гордость, а теперь сна ненавидела его.
     - Откуда вам знать о трауре? - Голос ее дрожал, глаза были опущены. - Вы никогда никого не любили так, как я любила Джорджа, - вам несвойственно отдавать свое сердце. Наверное, вы считаете, что эта черствость возвышает вас над остальными. Но мне вас жаль.
     И будучи не в состоянии выносить его общество ни минутой дольше, она бросилась прочь, и ее крахмальные юбки бились о ноги. Не отвечая на обеспокоенные вопросы Полы и Элизабет, она взбежала вверх по лестнице с такой быстротой, с какой только могла, а легкие у нее работали, как кузнечные мехи.

***

     Закери стоял там, где она его оставила, потеряв дар речи. Ссора разгорелась из ничего. Он не намеревался начинать ее, он даже успел с удовольствием отметить, как хороша сегодня Холли... пока не понял, что на ней платье серого цвета. Серое подобно тени, постоянно отбрасываемой памятью о ее любимом Джордже. Закери сразу же понял, что весь предстоящий вечер Холли посвятит сожалениям об отсутствующем муже. А Закери, черт побери, все это время должен пытаться отвоевать ее у призрака Джорджа? Серебристо-серое платье, как бы ни было оно красиво, подействовало на него, точно красная тряпка на быка. Почему он не может провести с ней хоть один вечер, чтобы ее горе не было вбито между ними, как клин?
     И поэтому он говорил небрежно, пожалуй, даже жестоко, слишком поглощенный собственным раздражением и разочарованием, чтобы думать о ней.
     - Что ты ей сказал? - спросила Пола.
     - Поздравляю, - раздался язвительный голос Элизабет. - Только ты умеешь испортить всем вечер за какие-то тридцать секунд!
     Слуги, которые оказались свидетелями этой сцены, вдруг бросились исполнять какие-то бессмысленные срочные дела, которые сами же и придумали, не желая пасть жертвой его дурного настроения. Но злость Закери уже улеглась. Как только Холли ушла, его охватила тоска. Он попытался понять причину этого чувства. Почему-то сейчас ему было хуже, чем после самого серьезного поражения на ринге. Где-то внутри у него появился огромный кусок льда, холод от которого распространялся по всему телу. Он вдруг испугался, что теперь Холли возненавидит его, что она больше не будет ему улыбаться и не позволит к себе прикоснуться.
     - Я поднимусь к ней, - предложила Пола успокаивающе. - Но сначала скажи, что вы наговорили друг другу...
     - Не нужно, - тихо прервал он мать и поднял руку в протестующем жесте. - Я сам пойду к ней. И скажу ей... - Закери замолчал, осознав, что впервые в жизни ему стыдно посмотреть в лицо женщине. - Проклятие! - в ярости проворчал он. Его никогда не заботило чужое мнение, а теперь он был до смерти напуган недовольством какой-то маленькой женщины. Лучше бы Холли выругалась, швырнула в него чем-нибудь, дала ему пощечину. Это он пережил бы. Но спокойное презрение в ее голосе сокрушило его. - Просто я хочу дать ей пару минут, чтобы остыть.
     - У леди Хрлли был такой вид, - едко заметила Элизабет, - что понадобится самое меньшее два-три дня, прежде чем она сможет тебя видеть без отвращения.
     Закери не успел найти достойный ответ, как Пола взяла расстроенную дочь за руку и потащила ее в гостиную.
     - Пошли, Лиззи... выпьем по бокалу вина, чтобы успокоиться. Видит Бог, это нам обеим необходимо.
     Вздохнув, Элизабет пошла за ней, топая в своих бальных туфлях со всей грацией, присущей разъяренной восьмилетней девочке. В другой момент Закери непременно отпустил бы по этому поводу какую-нибудь шутку, но сейчас ему было не до того. Он пошел в библиотеку, чтобы выпить. Остановился у буфета, налил себе что-то... Опрокинул бокал, даже не ощутив вкуса, налил второй... Но алкоголь не помог. В голове у него проносились целые потоки слов, он пытался найти такое, которое сразу бы все исправило. Он мог сказать Холли что угодно, только не правду. Не мог открыть ей, что ревнует к Джорджу Тейлору, что ему хочется, чтобы она перестала оплакивать своего мужа и посвятила свою дальнейшую жизнь чему-нибудь более интересному, чем его память. С тяжелым вздохом поставив бокал, Закери заставил себя выйти из библиотеки. Он направился вверх по парадной лестнице к апартаментам Холли, и ему казалось, что у его туфель подошвы сделаны из свинца.

***

     Холли так не терпелось добраться до своей спальни, что она чуть не споткнулась о порог. Помня о том, что через две комнаты отсюда мирно спит Роза, Холли постаралась, несмотря на обуревавшие ее чувства, не хлопнуть дверью. В голове звенели слова, произнесенные ею и Закери Бронсоном.
     Хуже всего, что в какой-то степени он был прав. Серое платье казалось ей весьма подходящим для данного вечера, и именно по той причине, которую он предполагал. Оно было модным и элегантным, но не очень отличалось от тех скромных нарядов, которые она носила в послетраурный период. Никто не усмотрел бы в нем ничего дурного, даже ее собственная бдительная совесть. Холли в общем-то было страшновато возвращаться в общество без Джорджа, и это был способ напомнить всем - и себе в том числе, - что когда-то они выезжали вместе. Ей не хотелось рвать последнюю ниточку, связывающую ее с прошлым. И так уж слишком много дней она почти не вспоминала о Джордже. И так уж слишком часто она ощущала пьянящее влечение к другому. А ведь когда-то она считала, что только Джордж в состоянии всколыхнуть ее чувства. Вдруг она научилась сама принимать решения, не подумав прежде о том, чего хотелось бы Джорджу и что он одобрил бы. И независимость эта пугала ее так же сильно, как и привлекала.
     Раньше она была опекаемой всеми молодой дамой, добродетельной скромной вдовой, вызывающей одобрение и сочувствие окружающих. Ее поступки за последние четыре месяца доказали, что теперь она превращается в совершенно другую женщину.
     Ошеломленная этой мыслью, Холли обратила внимание на присутствующую в комнате Мод, только когда та заговорила:
     - Миледи, что-нибудь случилось? Пуговица оторвалась или тесьма...
     - Нет, ничего такого. - Холли глубоко вдохнула один раз, потом второй, чтобы унять свои разгулявшиеся эмоции. - Судя по всему, мое серое платье не понравилось мистеру Бронсону, - сообщила она горничной. - Он хочет, чтобы я надела что-нибудь более яркое и не похожее на траур.
     - Он посмел... - изумилась Мод.
     - Да, он посмел, - сухо подтвердила Холли. - Но, миледи... вы ведь не послушаетесь его, да?
     Холли стянула перчатки, швырнула их на пол, сбросила серебряные туфельки. Сердце ее все еще гулко билось, негодование не утихло, при этом она чувствовала удивительную решительность, которой, пожалуй, никогда еще не испытывала. - Я сделаю так, что у него глаза на лоб полезут, - приговаривала она. - Он у меня еще пожалеет, что заговорил об этом.
     Мод бросила на нее странный взгляд: уж слишком явным было на лице ее хозяйки выражение сугубо женской мстительности.
     - Миледи, - осторожно начала горничная, - вы как будто малость не в себе.
     Холли повернулась и направилась к запертому гардеробу. Открыв дверцу, она достала красное платье и энергично встряхнула его.
     - Быстрее, Мод, - поторопила она горничную, поворачиваясь к ней спиной. - Помогите мне быстрее расстегнуть это.
     - Но... но... - Мод была ошеломлена. - Вы хотите надеть это платье? Я не успела его разгладить...
     - По-моему, оно в прекрасном состоянии. - Холли подняла руки, и красные шелковые волны потекли вниз. - Но даже если бы оно было совершенно мятым, я бы все равно его надела!
     Покорившись неизбежности, хотя явно не одобряя ее, Мод вздохнула и принялась расстегивать серое платье. Когда стало ясно, что строгая белая сорочка будет видна в низком вырезе красного лифа, Холли стянула ее.
     - Вы будете без сорочки? - опешила Мод.
     Хотя горничная всегда присутствовала при ее одевании, Холли вспыхнула так, что даже ее нагие груди порозовели.
     - У меня нет сорочек с таким низким вырезом. - Она принялась надевать красное платье, и Мод поспешно бросилась ей на помощь.
     Все пуговицы были наконец застегнуты, красный бархатный пояс аккуратно повязан вокруг талии, и Холли подошла к трехстворчатому зеркалу, что давало возможность оглядеть себя со всех сторон. Увидев себя, Холли вздрогнула. Красное казалось поразительно ярким по сравнению с ее белой кожей. Для Джорджа она никогда не одевалась так смело: этот фасон приоткрывал белоснежные холмики грудей и целую треть спины. Юбки плавно перетекали волнами при каждом шаге, от каждого вздоха. Она показалась себе очень уязвимой и выставленной напоказ и в то же время странно легкой и свободной. Именно такого рода наряды носила она в своих тайных фантазиях, когда стремилась убежать от скуки повседневной жизни.
     - Когда я была на балу в последний раз, - заметила она, изучая свое отражение, - я видела леди, одетых в гораздо более смелые туалеты. У некоторых спина была почти совсем открыта. По сравнению с ними это кажется чуть ли не скромным.
     - Дело не фасоне, миледи, - отозвалась Мод решительно. - Дело в цвете.
     Все еще разглядывая себя в зеркало, Холли поняла: платье столь эффектно, что никаких украшений к нему не нужно. Она сняла все драгоценности: бриллиантовый браслет, подаренный Джорджем в честь рождения Розы, сверкающие серьги - свадебный подарок родителей, и блестящие заколки, украшавшие зачесанные кверху волосы. Все, кроме обручального кольца.
     - Наверху, в гостиной, стоит букет, - сказала она. - В нем есть свежие красные розы. Будьте добры, Мод, принесите мне одну.
     - Миледи, - сказала Мод, помолчав, - я вас не узнаю.
     Улыбка Холли дрогнула.
     - Это плохо или хорошо, Мод? Что сказал бы мой муж, если бы увидел меня такой?
     - Я думаю, вы понравились бы супругу в этом красном платье, - задумчиво ответила Мод. - Он ведь все же был мужчина.

Глава 11

     Подойдя к дверям Холли, Закери осторожно постучал. Изнутри не донеслось ни звука. Вздохнув, он подумал, не ушла ли она спать. Вполне возможно, сегодня она не пожелает его видеть. Он молча выругал себя за то, что не сумел придержать свой дурацкий язык. Он не был дамским угодником, но умел обращаться с женщинами и вполне мог бы догадаться, как отреагирует дама на подобное замечание. Теперь она, может быть, плачет где-нибудь в уголке, оскорбленная и негодующая, и вовсе уже не хочет ни на какой бал...
     Закери хотел было постучать еще раз, но тут дверь тихо отворилась, и рука его повисла в воздухе. В дверях стояла Холли, одетая в платье, которое казалось сшитым из пламени.
     Чтобы не упасть, Закери схватился за дверной косяк. Он окинул ее жадным взглядом, всю, целиком, не упустив ни одной подробности: и ее белые груди, приподнятые красным шелковым лифом... и изящный выступ ключиц... и мягкие очертания шеи, такие соблазнительные, что у него просто слюнки потекли. Потрясающе простое красное платье было элегантным и в то же время вызывающим. Он никогда не видел такой красивой женщины, и в нем мгновенно вспыхнула безудержная страсть.
     Он внимательно посмотрел в ее карие бархатные глаза. Впервые он не понимал ее настроения. Она выглядела приветливой, крайне соблазнительной, но, когда она заговорила, голос ее звучал прохладно:
     - А это вам нравится, мистер Бронсон?
     Говорить Закери не мог и ограничился кивком. Она все еще сердится на него. Зачем она надела красное платье? Загадка! Может быть, решила его таким образом наказать? Он хотел ее сильно, до боли, и эта боль отдавалась во всем теле... Он жаждал прикоснуться к ней, к ее нежной коже, губами, пальцами, зарыться в маленькое ущелье между ее грудями. Если бы он мог прямо сейчас уложить ее в постель! Если бы только она позволила ему обожать ее, угождать ей так, как ему хотелось!
     Холли окинула его по-женски оценивающим взглядом.
     - Войдите, прошу вас. - Она сделала царственный жест. - Волосы у вас растрепаны. Надо привести их в порядок, прежде чем мы пойдем.
     Закери подчинился и медленно вошел. Она еще никогда не приглашала его к себе - он знал, что это не положено, неприлично, но в этот вечер все почему-то происходило шиворот-навыворот. Войдя вслед за ней в благоухающую духами комнату, он вдруг настолько пришел в себя, что вспомнил об извинениях.
     - Леди Холли, - начал он хрипловато. Потом откашлялся и начал снова:
     - То, что я сказал вам внизу... я не должен был... очень сожалею...
     - Воистину вы должны сожалеть об этом, - заверила его Холли. Голос у нее был язвительный, но уже не негодующий. - Вы вели себя дерзко и самонадеянно. Хотя, если подумать, что в том удивительного?
     При обычных обстоятельствах Закери ответил бы на подобный выговор с игривой находчивостью. Однако теперь он только молча кивнул. Шелест ее шелковых юбок волновал его, наполняя голову опьяняющим туманом.
     - Сядьте вот здесь, пожалуйста. - Холли указала на стульчик, стоящий перед туалетным столиком, и взяла в руку щетку в серебряной оправе. - Если вы будете стоять, я до вас не достану.
     Он подчинился. Вращающийся стульчик под его тяжестью покачнулся и заскрипел. К несчастью, его глаза оказались прямо на уровне ее груди. Он зажмурился, чтобы не смотреть на эти пышные белоснежные полукружия над алым шелком, но они все равно стояли перед глазами. Так просто - протянуть руку и коснуться, и спрятать лицо между этими нежными холмами. Его прошиб пот. Он был в лихорадке, он пылал от страсти. Когда она заговорила, сладостные звуки ее голоса окончательно повергли его в мир грез.
     - Я также кое о чем сожалею, - спокойно призналась Холли. - Я обвинила вас в том... что вы не можете любить... я была не права. Я сказала так только потому, что была расстроена. Ничуть не сомневаюсь, что когда-нибудь вы действительно отдадите кому-то свое сердце, но теряюсь в догадках - какой окажется эта женщина.
     "Вам, - подумал он, и на душе у него стало тоскливо. - Вам". Неужели она этого не видит? Или полагает, что она всего-навсего случайная мишень его похоти и значит для него не больше, чем любая другая?
     В наступившей тишине Закери открыл глаза и увидел, что Холли взяла стеклянный пузырек и вылила себе на ладонь несколько капель какой-то прозрачной жидкости.
     - Что это такое? - спросил он.
     - Помада.
     - Я не люблю помаду.
     - Я знаю. - Было ясно, что она забавляется. Она потерла ладони так, что даже пальцы ее оказались в помаде. - Я напомажу вас совсем немного. Но нельзя идти на бал с волосами, падающими на лоб.
     Он безропотно подчинился. Влажные пальцы коснулись его волос, осторожно погладили его горячую кожу, втирая жидкость в непокорные черные завитки.
     - В вашей семье у всех одинаковые волосы, - заметила Холли, и по голосу было слышно, что она улыбается. - Они совершенно не слушаются. Нам пришлось истратить две коробки шпилек, чтобы справиться с кудрями Элизабет.
     Отдавшись наслаждению, напряженный как пружина, Закери не мог отвечать. Какая сладкая пытка - ощущать легкое касание ее пальцев. Она аккуратно отвела ему волосы со лба и зачесала назад.
     - Вот, - сказала Холли удовлетворенно. - Настоящий джентльмен.
     - Вы когда-нибудь делали это для него? - услышал Закери свой хриплый голос. - Для Джорджа?
     Холли замерла. Когда их взгляды встретились, в ее приветливых карих глазах он прочел удивление. Потом она улыбнулась:
     - Нет. Вряд ли у Джорджа когда-нибудь хоть один волосок лежал не на месте.
     "Разумеется, - подумал Закери. - Среди прочих достоинств Джорджа Тейлора у него еще и волосы были джентльменские". Он встал и стал ждать, пока Холли смоет с рук остатки помады и наденет длинные, ослепительно белые перчатки. А локти у нее были такие красивые, округлы - так и хотелось их ущипнуть!
     Интересно, позволяют ли себе это женатые мужчины, когда им разрешают присутствовать при последних приготовлениях жен к балу? Картина, промелькнувшая у него в голове, показалась ему уютной и наполненной особым тихим очарованием, и он ощутил тоскливую пустоту.
     Вдруг он услышал чей-то изумленный возглас. Устремив взгляд к двери, Закери увидел Мод, голубые глаза которой расширились от удивления. Пышная красная роза выпала из ее руки и упала на ковер.
     - О-о... Я не...
     - Войдите, Мод, - спокойно произнесла Холли, словно присутствие Закери в ее комнате было самым обычным делом.
     Придя в себя, горничная подняла с пола розу и подала ее своей госпоже. Они немного посовещались, а потом девушка ловко приколола благоухающий цветок к блестящим темным локонам Холли. Холли посмотрела в зеркало, осталась довольна результатом и снова повернулась к Закери.
     - Пойдемте, мистер Бронсон?
     Он вывел ее в коридор, чувствуя одновременно облегчение и сожаление. Он все еще боролся, чтобы обуздать свое бешеное желание, особенно когда ее рука в перчатке аккуратно легла на его руку, а проклятые шелковые юбки соблазнительно зашуршали. Она не была умелой искусительницей, и он прекрасно понимал, что ее любовный опыт весьма ограничен. Но он хотел ее больше, чем какую-либо женщину из всех встреченных им. Если бы это помогло, он купил бы для нее все богатства мира.
     К несчастью, все было не так просто. Он никогда не мог бы предложить ей ту респектабельную жизнь, которой она заслуживает, такую, как была у нее с Джорджем. Если случится чудо и она согласится, он будет постоянно разочаровывать ее своим несовершенством, пока она в конце концов не возненавидит его. Она постигнет всю грубость его натуры и будет испытывать все большее и большее отвращение. Она начнет находить предлоги, чтобы не пускать его к себе в постель. Не важно, как хорошо мог бы начаться их союз, - кончится он катастрофой. Потому что - как справедливо заметила его матушка - нельзя случить чистокровную лошадь с ослом. Лучше оставить ее в покое и найти себе в пару что-нибудь более подходящее.
     Если бы это было в его власти!
     Остановив Холли на середине парадной лестницы, Закери спустился на две ступеньки и повернулся к ней. Теперь