улыбкой  в
голосе. - По-моему, многие мужчины с вашей внешностью загордились бы.  -
Зайдя со спины, она стала  намыливать  ему  голову,  затем  взбивать  на
волосах пену. - Закройте, пожалуйста, глаза.  Не  хочу,  чтобы  мыло  их
разъело.
   Николаи  откинулся  на  деревянный  край  лохани,  и  Емелия   начала
промывать ему волосы. Ее пальцы скользили по  коже  макушки  и  затылка,
бережно терли за ушами. Ему всегда нравились ее руки,  сильные,  тонкие,
изящные. Внезапно его пронзило желание, такое мучительно острое, что  он
едва мог дышать. Если сейчас он повернет голову, то коснется  губами  ее
груди, сможет поймать и прикусить сосок, втянуть его в  себя,  пососать,
пока он не отвердеет у него на языке. Она  по-кошачьи  мурлыкнет...  Как
хорошо помнил он этот звук!.. И выгнется поближе, предлагая себя ему.
   Он представил ее, обнаженную, в ванне рядом с собой... Гладкую мокрую
кожу и темно-вишневые от  воды  волосы,  плавающие  облаком  вокруг.  Он
станет вонзаться в нее мощными ударами, пока  вода  не  заколышется,  не
забурлит, не расплещется от силы их страстного соединения.
   - Хватит, - хрипло прорычал он, выпрямляясь. - Ты уже закончила?
   - Да, светлый князь.
   Он услышал, как она отошла к печке, затем  вернулась  и  промыла  ему
голову чистой горячей водой, после чего передала  ему  сухое  полотенце,
чтобы он промокнул струившийся по лицу пот. Открыв  глаза,  он  заметил,
что смущенный взгляд Емелии не отрывается от  его  погруженного  в  воду
тела. Щеки ее алели девственным румянцем. Николай ощутил, что едва может
сдержать тягу к ней.
   - Спасибо, - с трудом выдавил он. - Теперь  найди  Сударева  и  скажи
ему, что я хочу побриться.
   - Хорошо, но сперва не хотите ли вы, чтобы я...
   - Сейчас же, - резко повторил он.
   Емелия послушно кивнула и вышла.  Николай  разжал  стиснутые  зубы  и
тяжко выдохнул. Погрузившись поглубже в воду, он попытался успокоиться и
расслабиться.
   - Не знаю, сколько еще смогу я выносить эту муку, - пробормотал он  и
вздрогнул, чуть не до  смерти  испугавшись  прогремевшего  на  всю  баню
хохота.
   - Разговариваешь сам с собой, Николай?
   Николай обернулся и уставился на вошедшего, постаравшись, чтобы  лицо
осталось невозмутимым,  ни  единым  мускулом  не  выдавая  изумления  от
подобной бесцеремонности.
   Мужчина ростом почти в семь футов, лет тридцати пяти, широкими шагами
подошел к лохани и, оглядев его с веселой насмешкой, объявил:
   - Я только что видел твою молодую жену. Красавица и на  вид  крепкая,
здоровая, вроде моей Катерины. Бог даст, друг мой, твой  выбор  окажется
мудрым.
   Лицо у незнакомца было круглое, непропорционально маленькое  для  его
огромного роста и  странно  знакомое.  Копна  прямых  темно-русых  волос
спадала до узких плеч.  Верхнюю  губу  украшали  тонкие  усики.  Никакая
борода не смягчала жесткой линии тяжелого  подбородка.  Зеленовато-карие
глаза лучились энергией. Кипучая жизненная сила,  казалось,  пронизывала
его насквозь, бурлила в худощавом теле. Одет он был в  западное  платье,
но говорил по-русски, с раскатистыми интонациями истинного славянина.
   - Я приехал ненадолго со свитой, - сообщил он Николаю. - Нам потребно
поразвлечься и отведать один из твоих добрых ужинов.  Меншиков  вернулся
из Польши, и мы хотим доставить  ему  удовольствие.  -  Незнакомец  лихо
подмигнул. - Мы весьма обязаны моему Алексашке за викторию над  шведами.
Если теперь ты примешь командование, мы сразу выиграем войну!
   - Я не военный, - проговорил Николай, судорожно пытаясь сообразить, о
чем идет  речь.  Меншиков?..  Так  ведь  звали  фаворита  и  постоянного
спутника царя Петра...
   Мужчина, высившийся  над  ним  посреди  бани,  был  царь  всея  Руси,
государь Петр I.

Глава 8

   На счастье Николая, скорое появление Сударева  прервало  разговор,  и
князь смог собраться с мыслями. С сильно бьющимся сердцем  он  продолжал
сидеть в лохани, пока слуга умело его брил.
   Тем временем царь Петр расхаживал по бане, энергично  разглагольствуя
перед  безмолвными  слушателями.  Николай  был  потрясен   и   зачарован
одновременно. Его всегда восхищали деяния царя-реформатора.  В  школьные
годы он много читал в разных книгах  о  том,  как  Петр  Великий  создал
мощный флот России, как вел победоносную двадцатилетнюю войну со шведами
и воздвиг великолепную столицу - город Санкт-Петербург. На все это нужна
была необычайная воля, воля гения и дикаря. Оба  эти  качества  со  всей
очевидностью присутствовали в стоявшем рядом с ним человеке.
   Царь долго  распространялся  относительно  хода  военных  действий  и
самоуверенности Карла, короля шведского,  об  успешной  русской  тактике
"выжженной земли".
   - Шведы с дурацким упрямством пытаются продолжать  наступление  через
Польшу, хотя не могут
   Обеспечить свои войска продовольствием, - угрюмо усмехнулся государь.
- Но долго они так не продержатся. Скоро им придется прикинуть потери  и
отступить, иначе зима их совсем погубит.
   - Карл, наверное,  двинется  на  северо-восток,  -  заметил  Николай,
пытаясь припомнить читанную в юности военную историю. -  Он  постарается
обойти с фланга оборонительный рубеж  под  Варшавой  и  наступать  через
Литву... - Голос глухо звучал из-под  горячего  полотенца,  приложенного
Федькой к его лицу.
   - Ему никак не одолеть всех тамошних речек и  болот,  -  презрительно
возразил Петр. - А даже если одолеет, мы остановим его на  границе,  под
Гродно.
   Николай пожал плечами, вспомнив, что Карлу удалось пересечь Польшу  и
легко овладеть Гродно.
   - То ведают лишь  Бог  да  царь,  -  повторил  он  старинную  русскую
пословицу и сделал вид, что не заметил, как возвел к небу глаза Сударев,
услышав эти льстивые слова.
   Улыбка тронула узкие губы царя.
   - Я соскучился по тебе, Николай. Пока буду в Москве, хочу видеть тебя
почаще. Два года меня не было в первопрестольной! Много дел  надо  здесь
переделать. Пожалуй, до святок  не  управимся.  К  несчастью,  Меншикову
придется возвращаться к полкам в Польшу.
   - Это  плохо,  -  поспешил  сказать  Николай,  вставая  из  лохани  и
натягивая поданный дворецким халат.
   Петр коротко рассмеялся, словно Николай озорно пошутил.
   - Не надо притворяться, что ты по нем тоскуешь, Николай. Все знают  о
вашем с ним раздоре. Но тебе должно оставить свою к нему  ненависть,  по
крайней мере на сегодня. Меншиков  хорошо  послужил  своему  государю  и
отечеству, так что следует уважить его за подвиги на ратном поле.
   Николай невнятно пробормотал согласие, испытывая непривычное ощущение
- глядеть на другого,  мужчину  снизу  вверх.  Его  самого  нельзя  было
назвать невысоким, но царь оказался просто гигантом.
   - Кроме того, - продолжал Петр, - вам двоим нет причин не любить друг
друга. У вас с Меншиковым много  общего.  Оба  вы  умны,  честолюбивы  и
хотите сломать обветшалые порядки, чтобы Россия  сравнялась  с  Западом.
Конечно, Алексашка не так хорош собой, ему не хватает твоего лоска, но у
него немало своих талантов.
   - Особенно по части накопления богатства,  -  бесстрастно  проговорил
Николай, вспомнив о прогремевшей в веках  жадности  царского  любимца  и
бесчисленных историях о его мздоимстве и казнокрадстве. Поборы  он  брал
со всех, с кого не лень.
   При этом дерзком комментарии Сударев лишь тихо втянул в себя воздух.
   Левая щека царя раздраженно дернулась, но он коротко хохотнул, бросив
на князя предостерегающий взгляд:
   - Мой Алексашка имеет недостатки, но верно  мне  служит.  А  вот  что
касается тебя, мой разумник... Как обстоят у  тебя  дела  с  московскими
купцами? Убедил ты их создать торговые компании по  примеру  англичан  и
голландцев?
   Николай  помедлил,  не  зная,  как  отговориться,  не  выдав   своего
невежества в этом вопросе.
   - Сомневаюсь, что они добровольно  пойдут  на  это,  -  промолвил  он
наконец, открыто встречая пронзительный взор царя. - Нелегко перейти  от
лавки в посаде к торговому предприятию.
   Царь недовольно фыркнул, но удивления не выказал.
   - Вечно так с моим народом. К прогрессу их надо гнать палкой. Никогда
не пойдут вперед по своей воле. Что ж, готовься, князь,  получать  новое
назначение. Отныне хочу, чтобы ты ведал всеми  торговыми  и  финансовыми
делами  этого  города.  Станешь  советовать  градоправителю.  А  то  он,
кажется, ничего не понимает в том, как делаются такие дела на Западе.
   - Но я не...  -  начал  было  Николай,  вовсе  не  стремясь  получить
официальный пост.
   - Знаю, знаю, ты благодарен мне за это,  -  прервал  его  царь  Петр,
направляясь  большими  шагами  к  двери.  -  Мне  надо   еще   осмотреть
укрепления. И вообще проверить, как идет в городе строительство. Вернусь
сюда попозже, к вечеру, чтобы с удовольствием  поужинать  и  развлечься.
Мне рассказывали,  что  ты  обновил  свой  домашний  театр.  Надеюсь  им
полюбоваться.
   Когда бесцеремонный великан удалился, Николай уселся на край лохани и
ошеломленно потряс головой.
   - Я точно сошел с ума, - пробормотал он. Сударев жестом пригласил его
перейти в предбанник, чтобы одеться.
   - Сейчас я помогу вам надеть свежее платье, ваша светлость,  а  потом
сделаю все нужные распоряжения на вечер. Медлить нельзя. - Он помолчал и
осторожно добавил:
   - Вам, князь-батюшка, стоило бы  быть  с  государем  пообходительнее.
Меншиков наверняка плетет против вас козни. Как  всегда.  Сейчас  многое
зависит от того, останетесь вы в царской милости или нет.
   - Разумеется, - угрюмо буркнул Николай. Во все века власть царей была
неизменной:  жизнь  подданных  зависела  от  царской  прихоти.   -   Мне
полагается лизать один, ближний, царский  сапог  быстрее,  чем  Меншиков
лижет другой, дальний. Боярский род имеет свои привилегии.
   Сударев  бросил  на  него  потрясенный  взгляд  и,  промолчав,   тихо
отправился по делам.

***

   Дом гудел от суеты. Слуги готовили залы и спальные покои  на  случай,
если царю вздумается остаться  на  ночь  со  свитой.  Актерам  домашнего
театра велено было представить вечером французский фарс.  Повар  нещадно
гонял слуг, готовя роскошное угощение. Сударев мелькал по дому,  крутясь
как юла, рассыпая приказы и указания встречным и поперечным.
   Предоставленный сам себе, Николай уселся разбираться в текущих  делах
Ангеловских.  К  своему  удивлению,  он  обнаружил,  что  большая  часть
семейного состояния почти не значится в документах. Проглядывая бумаги и
расходные книги, он выяснил, что вопреки его ожиданиям  род  Ангеловских
был отнюдь не богат. Доходы Ангеловские  получали  только  от  оброка  с
поместий и  лишь  чуть-чуть  пополняли  их  участием  в  делах  царского
полотняного завода.  Создавалось  впечатление,  что  деньги  не  слишком
интересовали князя Николая Дмитриевича.
   - Светлый князь, - раздался с порога нежный голос Емелии.
   Он поднял глаза и увидел, что она робко заглядывает в дверь.
   - Что такое?
   Она тихонько вошла в комнату.
   - Сударев сказал, что сегодня за нашим столом будет ужинать государь.
Мне надо там быть?
   - Да, - коротко отозвался он, захлопывая расходную книгу. -  Западные
женщины всегда едят за одним столом с мужчинами. Государь  строго  этого
придерживается.
   - Ох! - Она тревожно нахмурилась и ущипнула рукав своего деревенского
платья. - Но я... Мне нечего надеть, кроме сарафана.
   - Сойдет.
   - Но ведь так богатые  не  ходят...  Это  ведь  не  по-новому,  а  по
старинке.
   - Потом тебе пошьют  несколько  платьев,  а  пока  придется  поносить
сарафан.
   - Хорошо, светлый князь.
   Он не сводил глаз с ее лица и  заметил,  что  оно  выглядит  каким-то
странно тусклым и белесым.
   - Подойди-ка поближе, - приказал он. Емелия неохотно повиновалась  и,
волоча ноги, приблизилась к его конторке. Николай вгляделся в  ее  лицо.
Нежную розовато-молочную кожу покрывал толстый слой не то пудры,  не  то
мази, отчего ее цветущая прозрачность сменилась меловой маской.  Николай
провел пальцем  по  ее  щеке,  прокладывая  на  белом  покрытии  румяную
дорожку. Чешуйки белил припорошили даже темно-рыжие полумесяцы  пушистых
ресниц.
   - Мне дала это княгиня Чоглокова, -  тихо  объяснила  Емелия.  -  При
дворе все дамы этим пользуются. И мои пятнышки теперь не видны.
   - Пятнышки? - повторил озадаченный Николай. - Ты имеешь  в  виду  вот
эти? - Под его движущимся пальцем проступила россыпь золотых веснушек. -
Но мне нравятся твои веснушки. Не старайся их скрыть.
   Она с сомнением поглядела на него.
   - Они никому не нравятся. Мне в том числе.
   - А мне нравятся! -  Чуть  улыбаясь,  Николай  приподнял  пальцем  ее
подбородок.
   - Можно мне остаться и немного побыть с вами? -  порывисто  попросила
Емелия. - Все сейчас так заняты, а мне нечего делать.
   Николай догадался, что она испытывает то  же,  что  и  он.  Такое  же
беспокойное, загнанное чувство, которое томило его все утро.
   - Хочешь прокатиться по Москве? Я собрался проехаться в Китай-город.
   Глаза Емелии загорелись  при  мысли  о  торговых  рядах  под  стенами
Кремля, где размещались лучшие лавки всевозможных товаров.
   - Я никогда там не бывала!
   Его позабавило возбуждение жены.
   - Тогда поторопись. Оденься потеплее, да не забудь умыться.
   Емелия чуть не вприпрыжку поспешила прочь,  а  Николай  велел  слугам
подать сани к крыльцу. Когда Емелия встретила его у парадных дверей, она
была закутана в несколько толстых поношенных платков и  шалей,  делавших
ее похожей  на  кочан  капусты.  Николай  протянул  руку,  чтобы  потуже
завернуть у нее вокруг шеи головной платок, и удивленно поинтересовался:
   - Неужели, дитя, у тебя нет какой-нибудь накидки или шубки?
   - Нет, но эти шали очень теплые. Я в них почти не мерзну.
   Николай, хмурясь, оглядел ее.
   - Нам надо будет прибавить шубу к списку того, что тебе понадобится.
   - Мне очень жаль, светлый князь, -  потупилась  она.  -  У  меня  нет
никакого приданого... никаких нарядов. Я пришла к вам безо всего.
   - Я бы этого не сказал, - ласково откликнулся  он,  засмотревшись  на
сверкающую синеву ее очей. Костяшками пальцев он случайно  задел  нежную
кожу ее шеи и почувствовал, как от этого  касания  их  закололо  острыми
иголочками. Он мучительно, до боли сознавал,  что  под  толстым  коконом
платков и  шалей  скрывается  стройная,  изящно  округлая  фигурка.  Ему
хотелось подхватить ее на руки и отнести наверх, в спальню... раздеть  и
прижаться к ней обнаженным телом. Кровь неистово забурлила в его  жилах.
Однако он не мог поддаться этому порыву, как бы ему ни хотелось.  Нельзя
было рисковать тем, что она забеременеет,  чтобы  не  повторилась  вновь
несчастная судьба рода Ангеловских.
   - Пойдем, - буркнул он и повел ее на воздух.  -  Поедем  поглядим  на
столицу.
   В санях Емелия, поколебавшись мгновение, согласилась разделить с  ним
меховую полсть. Уютно подоткнув вокруг себя мех, они покатили через  всю
Москву к Кремлю. Николая поразили отличия в облике древней крепости.  Он
узнал привычные стены  красного  кирпича  и  луковицы  глав  кремлевских
соборов, но Большой дворец еще не был построен, а самый большой  в  мире
царь-колокол не только еще не был отлит,  но  даже  еще  и  не  задуман.
Большие иконы, закрепленные на  отвесной  стене  над  воротами,  обещали
входящим Божью милость и защиту.
   - Поразительно! - проронила Емелия,  проследив  за  его  взглядом.  -
Представить  только,  что  делается  за  этими  стенами...  -  Лицо   ее
посерьезнело, стало почти суровым. - Царь, спокойно сидя  за  крепостной
стеной со своими приближенными, мановением  руки  может  изменить  жизнь
всех, кто снаружи. Захочет государь  Петр  Алексеевич  войны,  и  тысячи
умрут за него. Захочет поставить  новый  город  у  Балтийского  моря,  и
отправят туда таких, как мой дядя и братья. Сколько же народа поумирало,
исполняя волю царскую! Наверное, ни дяди, ни братьев уже нет в живых.
   - В этом никогда нельзя быть уверенным.
   - Петербург - место гиблое. Там свирепствуют болезни и водятся  дикие
звери... Говорят, по ночам даже волки забегают на улицы.  Нехорошо,  что
царь забрал туда насильно моих родичей.  Может,  он  государь  мудрый  и
великий, но, по-моему, это тиранство!
   Выпалив все это, Емелия замолчала, опасливо косясь на князя, не зная,
как отнесется он к ее мятежным речам.
   - Такие слова есть измена, - тихо промолвил Николай.
   - Простите...
   - Не винись. Мне можешь говорить все, что захочешь, но лишь  пока  не
слышит никто другой. За меньшее людей казнили...
   - Да, я знаю. - Она с любопытством заглянула ему в лицо. -  А  вы  не
накажете меня за такие речи?
   Николай презрительно фыркнул, вспоминая пытки, которым подвергли  его
царские прислужники спустя почти два века.
   - Вряд ли. По-моему, всякий, хоть мужчина, хоть женщина, может думать
по-своему.
   - Вы странный, - промолвила Емелия, и  чарующая,  застенчивая  улыбка
озарила ее лицо. - Я никогда не слыхала, чтобы кто-либо говорил такое...
   Сани остановились  у  рынка.  Под  взглядами  множества  продавцов  и
покупателей они сошли на землю.  Емелия  ступила  на  замерзшую  лужу  и
поскользнулась, но рука Николая поддержала ее.
   - Легче, - пробормотал он, не выпуская ее запястья из цепких пальцев.
- Смотри, куда ступаешь, а иначе упадешь, я и подхватить не успею.
   - Спасибо, - задыхаясь,  проговорила  она  и  заулыбалась,  глядя  на
окрестную суету. - О, сколько же здесь любопытного!
   Они двинулись вдоль  торговых  рядов.  Николай  поддерживал  жену  за
талию. Ряды представляли собой прилавки с навесами и  полками,  забитыми
всем, что выставлялось на продажу. Торговцы шумели,  выкрикивая  похвалы
своим товарам, всячески стремясь привлечь к ним внимание:
   - Сапожки строченые на ножки точеные!
   - Одеяла овчинные, пышные да длинные!
   Среди  общей  суматохи  выделялся  тишиной  и  праздничными  красками
иконный ряд. Повсюду прохаживались  разносчики  с  подвешенными  на  шее
лотками, полными пирогов с капустой и кашей, коврижек, соленой  рыбешки,
иногда яблок, а  также  маленьких  штофов  с  медовухой.  Покупатели,  и
богатые, и бедные, брали еду с этих лотков, ничуть не гнушаясь случайным
соседством.
   Подальше, за рядами, располагались лавки ремесленников  -  плотников,
златокузнецов, кожевенников и медников.  Камнерезы  привезли  сюда  свои
изделия с далекого Урала:  искусно  выточенные  пуговицы  и  амулеты  из
ярко-зеленого малахита и синего лазурита, а также украшения  и  бусы  из
прозрачных, сверкающих внутренним светом топазов и аметистов.  В  других
лавках были выставлены бочонки с икрой, специи, пушистые груды роскошных
мехов.  Среди  них   бросались   в   глаза   золотисто-рыжие   лисьи   и
буровато-серые волчьи шкуры. Отдельно стояли лавки иноземцев,  торгующих
китайским чаем и  другими  заморскими  товарами.  Но  их  было  мало  по
сравнению  с  тем  разнообразием,   которое   принес   потом   с   собой
девятнадцатый век.
   Николай увидел лавку с кружевами  и  потянул  Емелию  внутрь.  Она  с
восторгом устремилась к столам, заваленным кружевом всех видов и узоров,
от  грубого  плетения  до  тончайшей  шелковой  паутинки.  Осмотревшись,
Николай выбрал шаль белого кружева, тонкую и  хитросплетенную,  из  тех,
что вяжут по вершку в час.
   -  Нравится  тебе?  -  небрежно  осведомился  он,  и,  когда   Емелия
растерянно кивнула, бросил монету топтавшемуся рядом приказчику.
   - Это мне? - восторженно воскликнула она, раскрасневшись от волнения.
   - Конечно, тебе. - Улыбка изогнула губы Николая. Он осторожно  стянул
у нее с головы темную шаль и покрыл  красно-золотые  волосы  нежно-белым
ажуром. - Кому же еще стану я покупать?
   Кружевница, сухонькая старушка с  узловатыми  пальцами,  одобрительно
закивала:
   - Ой, как пригоже.  На  красных  кудрях  она  словно  иней...  Емелия
бережно коснулась кружева.
   - У меня никогда не было такой красоты, -  пролепетала  она.  -  Даже
подвенечный наряд был с чужого плеча.
   Шаль тщате