больше  не  сможет  причинить  ему
страдания.
   - Николай, - раздался позади недовольный  голос  Эммы.  Вырванный  из
глубоких раздумий, он, не оборачиваясь, бросил:
   - Тебя это не касается.
   - Я просто хочу знать, кто была мать Джейкоба и почему ты никогда  не
упоминал, что у тебя есть сын. Не думаю, что требую слишком многого!
   Николай обернулся и посмотрел на  жену.  Эмма  кипела  возмущением  и
растерянностью. Несколько буйных рыжих кудрей выбилось из-под  ленты,  и
она нетерпеливо, но тщетно пыталась засунуть их обратно.
   Вздохнув, он коротко объяснил:
   - Шесть лет назад  у  меня  была  связь  с  женщиной,  работавшей  на
молочной ферме в одном из моих поместий. Месяц спустя  после  того,  как
наши  отношения  закончились,  она  явилась  ко  мне  с  известием,  что
беременна. С той поры я регулярно выплачивал ей деньги на содержание  ее
и ребенка. Я никогда не упоминал  об  этом,  потому  что  это  не  имеет
никакого отношения ни к тебе, ни к нашему браку.
   Эмма горько поджала губы.
   - Расплатиться деньгами... В этом ты весь! Ты всегда так решаешь  все
вопросы?
   - А чего ты от меня хотела?  Чтобы  я  женился  на  ней?  Салли  была
хорошенькой молочницей, любившей мужчин. Я был у  нее  не  первым  и  не
последним...
   - Поэтому ты решил предоставить сына судьбе крестьянина? Он не должен
был никогда узнать о своем роде?  Не  имея  ни  собственного  имени,  ни
пристойного образования, прожить всю  жизнь  в  крытой  камышом  лачуге?
Неужели ты не чувствовал никакой ответственности за него?
   - Со дня рождения я давал деньги на его содержание. Разумеется,  я  и
дальше буду это  делать.  Но  избавь  меня  от  проповедей  о  морали  и
ответственности. Внебрачные  дети  имеются  у  большинства  титулованных
землевладельцев  Англии.  Не  сомневаюсь,  что  и  у  твоего  отца  есть
несколько незаконнорожденных отпрысков в разных графствах.
   - Никогда! Мой отец всегда заботился о своих близких... и уж точно не
пользовался  своим  положением,  чтобы  совращать   молочниц!   -   Эмма
презрительно скривила губы. - Джейкоб  -  твой  единственный  внебрачный
ребенок или имеются и другие?
   -  Единственный.  -  Боль  стучала  ему  в   виски,   стягивала   лоб
мучительными складками. - А теперь,  если  твое  благородное  возмущение
исчерпано, будь добра, предоставь мне уладить все это.
   - Что ты собираешься сделать?
   - Собираюсь отослать мальчика отсюда,  как  только  найду  подходящую
семью, которая согласится взять его на воспитание. Не  беспокойся,  тебе
не придется долго терпеть его присутствие в доме.
   - Ты хочешь сказать, тебе не придется, -  сказала  Эмма  и  торопливо
вышла из библиотеки. - Циник... бессердечное  чудовище,  -  сквозь  зубы
повторяла она на ходу.
   Она была о Николае  лучшего  мнения.  Что  он  за  человек,  если  не
испытывает ни малейших чувств к собственному сыну? Она выскочила  наружу
и, метя юбками по земле, направилась к зверинцу. Не важно, что одета она
была совсем неподходящим образом, ей сейчас было абсолютно наплевать  на
одежду. Она хотела оказаться рядом со своими животными.
   Войдя в одно из  прохладных  побеленных  строений,  она  поспешила  к
клетке Маньчжура  и  уселась  на  пол  около  решетки.  Маньчжур  лежал,
наполовину погрузившись в бассейн, и при виде ее стал потягиваться,  как
огромный кот.
   - Привет, - проговорила Эмма, прислонившись лбом к железным  прутьям.
Крепко зажмурившись, она старалась побороть слезы. - Тася была права.  Я
не признаюсь в этом никому, кроме тебя, Маньчжур, но  Николаю  наплевать
на всех, кроме себя самого. А самое худшее,  что  он  мне  не  лгал.  Он
бесчувственный мерзавец, но никогда и не притворялся иным.
   Маньчжур подполз поближе и смотрел  на  нее,  слегка  склонив  голову
набок, словно обдумывая ее слова.
   - Как теперь быть? - продолжала Эмма. - Николай хочет  отделаться  от
Джейкоба, но я так не могу поступить. Несчастный малыш,  без  дома,  без
матери... Правда, я-то уж точно не гожусь в матери кому бы то  ни  было.
Кроме того, я никогда не смогу глядеть на него, не думая о том, что он -
незаконный сын Николая. Но ведь это  мерзко...  несправедливо.  Если  бы
Джейкоб был зверенышем, я взяла бы  его  к  себе,  не  задумываясь.  Так
неужто я не сделаю  того  же  ради  маленького  мальчика?  Он  такой  же
отщепенец, Маньчжур, как я и ты. Наверное, во мне говорит чувство долга,
которое Николай вовсе не испытывает.
   Когда Эмма вернулась  в  дом,  там  царила  тишина,  нарушаемая  лишь
тоскливой  мелодией  русской  песни,  которую  тихонько  напевал  лакей,
нагруженный столовым свежевычищенным серебром. Он нес его, чтобы накрыть
стол к обеду.
   - Василий, - окликнула его Эмма, и лакей быстро обернулся.
   - Что угодно вашей светлости?
   - Где этот нынешний мальчик?
   - Кажется, на кухне, ваша светлость.
   Эмма  пересекла  холл  и  направилась  на   кухню.   Так   называлась
совокупность помещений: кладовки,  посудомойня,  пекарня,  столовая  для
слуг  и  собственно  поварня  -  огромная,  как  сарай,   с   квадратным
разделочным столом  посредине.  Посудомойки  суетились,  перемывая  горы
посуды, горшков и кастрюль, остальные трудились над выпечкой  пирогов  и
печенья.
   Эмма почувствовала укол неожиданной жалости, увидев тщедушную фигурку
Джейкоба, прилепившуюся на уголке стола. Его короткие  ножки  болтались,
не доставая до пола. Перед ним  стояла  нетронутая  тарелка  с  тушеными
овощами и запеченной в  тесте  бараниной.  Качая  ногой,  он  безучастно
уставился на остывающее кушанье.
   При неожиданном появлении Эммы повариха и кухонные девушки растерянно
подняли головы.
   - Ваша светлость! - воскликнула повариха. - Вы хотите  что-нибудь  из
еды?
   - Нет, спасибо, - вежливо ответила Эмма.  -  Пожалуйста,  продолжайте
свою работу. - Она приблизилась к  столу  и  оперлась  на  него  бедром,
улыбнувшись, когда ребенок перевел взгляд на ее испачкавшееся платье.
   - Не голоден? - небрежно поинтересовалась она. - Уверена, что эта еда
отличается по вкусу от той, к которой ты привык. Почему бы тебе,  Джейк,
не попробовать эти пышные белые булочки? Они без начинки и очень мягкие.
   Серьезные золотые  глаза  уставились  прямо  ей  в  зрачки.  Он  взял
булочку, не помещавшуюся в его ручонке,  и  маленькие  детские  пальчики
впились в свежий хлеб.
   - Наверное, страшно было ехать в незнакомое место, где ты  никого  не
знаешь? - продолжала Эмма, удовлетворенно наблюдая, как он откусил  один
кусочек булочки, потом другой. Он не  выглядел  истощенным.  Кожа  имела
здоровый золотисто-розовый оттенок, зубы были белыми и крепкими.  "Какой
красивый ребенок!" - подумала она, отмечая про себя экзотический  разлет
темных бровей и густые пушистые ресницы.
   Мальчик впервые заговорил, произнося слова по-деревенски:
   - Не хочет он быть моим отцом.
   Эмма  попыталась  быстро  придумать  какую-нибудь  ложь,  чтобы   его
утешить, но  тут  же  решила,  что  лучше  сказать  правду,  и  негромко
подтвердила:
   - Кажется, не очень хочет. Но я собираюсь проследить,  чтобы  о  тебе
позаботились, Джейк. Мне бы хотелось  стать  твоим  другом.  Меня  зовут
Эмма.
   Малыш замолчал, выковыривая кусочки мякиша и медленно отправляя их  в
рот.
   Эмма с дружелюбным участием наблюдала за ним.
   - Ты любишь животных, Джейк? У меня здесь  зверинец,  где  я  содержу
старых и больных животных. Там есть лошади, обезьяна, волк, лис  и  даже
тигр. Хочешь пойти со мной и посмотреть на них?
   - Да. - Джейкоб положил на стол выеденную булочку и сполз со стула. С
любопытством подняв на нее глаза, он заметил:
   - Вы высокая.
   Эмма рассмеялась и подмигнула ему:
   - Я росла, росла и забыла остановиться.
   Но  мальчик  не  ответил  ни  на  улыбку,  ни  на  подмигивание.   Он
настороженно глядел на нее и молчал. "Какой невеселый ребенок,  одинокий
и недоверчивый, - подумала Эмма. - Совсем как его отец".
   Джейкоб оказался необычным ребенком, сообразительным,  но  диковатым,
полным каких-то невысказанных чувств. Казалось, он вовсе не  нуждался  в
обществе других людей, хотя к Эмме относился с большей терпимостью,  чем
ко  всем  остальным.   Ей   стоило   огромных   усилий   уговорить   его
присоединиться к одной из очередных  бурных  потасовок  с  Самсоном,  но
Джейкоб держался скованно и никак не мог включиться в игру.  Он  никогда
не упоминал о матери или о деревне, где вырос, и Эмма решила  отказаться
от расспросов о его прошлом.
   Шли дни, и у них выработался некий привычный распорядок. Эмма  знала,
что Джейкоб, проснувшись у себя в детской, сам  оденется  и  придет  под
дверь ее покоев терпеливо дожидаться ее появления. Он  завтракал  с  ней
вместе в утренней столовой, помогал в зверинце, а днем терпел ее  усилия
выучить его верховой езде. Он следовал за ней как тень, хотя трудно было
понять, нравится ли ему ее общество, или он просто решил, что у него нет
выбора. Слуги не знали, как с ним обращаться, а Николай  упорно  его  не
замечал.
   - Неужели так трудно хотя  бы  поговорить  с  Джейком?  -  решительно
обратилась к нему однажды за ужином Эмма. Был тот  редкий  вечер,  когда
они оказались одни. - Прошло почти две недели с его появления. Разве  ты
не собираешься хоть каким-то образом признать его существование?
   -  Я  собираюсь  в  течение  ближайшей   недели   найти   ему   новое
местожительство. Если до тех пор тебе нравится забавляться  с  ребенком,
пожалуйста, делай это на здоровье.
   - Что за местожительство?
   -  Семью,   которая   будет   готова   принять   его   за   ежегодное
вознаграждение, выплачиваемое до совершеннолетия.
   Эмма опустила нож и вилку и с тревогой посмотрела на мужа.
   - Но ведь Джейк будет знать, что эта семья приняла  его  только  ради
денег. Другие дети станут дразнить его... Он будет чужим.
   - Он выживет.
   Эмма упрямо вздернула подбородок.
   - А если я не захочу отпустить Джейка?
   - Что, собственно, ты хочешь сделать с мальчиком? Держать  его  здесь
напоказ, в качестве доказательства моих прошлых грехов?
   - Я бы никогда не стала использовать ребенка таким образом! - яростно
возмутилась она.
   - Совершенно верно. Тебе не представится  такой  возможности,  потому
что он отсюда уедет.
   Жгучие слова упрека  трепетали  у  нее  на  языке,  но  Эмме  удалось
сдержаться. Снова  взяв  вилку,  она  стала  ковырять  капустное  суфле,
лежавшее перед ней на тарелке.
   -  Ты  обращаешь  на  Джейка  не  больше  внимания,  чем  на   любого
постороннего  ребенка,  -  произнесла  она  наконец  тихим,  напряженным
голосом. - Но ведь должны же  быть  у  тебя  хоть  какие-то  чувства  по
отношению к своей плоти и крови! Из-за них  ты  и  хочешь  отослать  его
прочь, не так ли? Ты не хочешь полюбить его или испытывать к  нему  хотя
бы симпатию. Если бы ты  только  понял,  чего  себя  лишаешь,  на  какую
безрадостную и одинокую жизнь себя обрек! Ты живешь в постоянном  страхе
и стараешься защититься насмешкой, сарказмом и  холодностью.  Глаза  его
сверкнули ледяным блеском.
   - Чего же я, по-твоему, боюсь? Скажи, ради всего святого.
   - Ты боишься полюбить кого-либо. И просто панически  страшишься,  что
тебя полюбят в ответ. Но отсутствие чувств - вовсе  не  есть  проявление
силы, Ник. Совсем наоборот. - Эмма скорее уловила, чем  увидела,  легкую
дрожь, пробежавшую по его телу, почувствовала, как, словно тетива  лука,
напряглись его нервы.
   Резким движением Николай отодвинул тарелку.
   - На сегодня с меня достаточно, - пробормотал он.
   - Если ты отдашь куда-нибудь Джейкоба, я его разыщу!  Он  заслуживает
лучшего. Он - невинное дитя, которого лишили права рождения. Если таково
твое представление об отцовстве, я надеюсь, что  никогда  не  понесу  от
тебя детей!
   - Тогда оставь его себе, - с издевкой произнес Николай.  -  Я  должен
был этого ожидать, зная твое пристрастие привечать  всяких  дворняжек  и
приблудных калек. Только позаботься о том, чтобы  он  держался  от  меня
подальше.
   С этими словами он покинул комнату,  предоставив  Эмме  в  безмолвной
ярости проводить его взглядом.

***

   Битва за Джейкоба была прервана на следующий  день  приездом  мистера
Роберта  Сомса.   Пожилой   художник   быстро   завоевывал   известность
изумительными реставрациями картин, пострадавших от времени или  плохого
хранения. Эмме он сразу понравился. Соме был вежлив, скромен и  держался
без всяких претензий, которых можно было ожидать от людей искусства. Его
бледное  худощавое  лицо  было   приятным,   но   непримечательным,   за
исключением пронзительных голубых глаз.
   Потрескавшийся пейзаж очень заинтересовал его, и он с  большим  пылом
согласился вскрыть верхний красочный  слой  картины  и  посмотреть,  что
находится под ним.
   - Возможно, там не окажется ничего примечательного, - предостерег  он
Эмму, пожав плечами. - А может  быть,  там  откроется  нечто  особенное.
Думаю, ваша светлость, недели через две у нас уже будет представление  о
том, что находится под этим пейзажем.
   Для мистера Сомса была приготовлена гостевая комната, и он переехал в
поместье на время своей работы, привезя с собой все необходимое. Эмма  и
Джейкоб каждый день навещали его,  стремясь  хоть  издали  поглядеть  на
появляющуюся картину. Они не задерживались подолгу,  так  как  даже  при
открытых  настежь  окнах  в  комнате  стоял  едкий   и   терпкий   запах
растворителей, которые применял Соме.
   - Фокус состоит в том, чтобы удалить верхние слои, не задев нижних, -
объяснял им художник, едва касаясь холста бережными  легкими  движениями
кисти. - Конечно, ничего нельзя поделать, чтобы какая-то доля  оригинала
не оказалась утраченной, пусть всего лишь тончайший слой краски.  Но  от
меня требуется  очень  большая  осторожность,  дабы  не  лишить  портрет
текстуры, представляющей манеру автора.
   - Так это портрет? - заинтересовалась Эмма.
   - О, несомненно. Видите в том уголке? Совершенно  очевидно,  что  это
часть мужской руки.
   - Надеюсь, это какой-нибудь  предок  Ангеловских.  -  Эмма  погладила
худенькое  плечико  Джейкоба,  подошедшего  поближе,  чтобы   разглядеть
картину. - Это один из твоих родственников, Джейк. Разве не интересно?
   Мальчик неразборчиво буркнул что-то. Он или не  понял  ее  слов,  или
мысль о том, что он потомок рода Ангеловских, не слишком его увлекла.
   - Это очень и очень любопытно, - твердо произнесла Эмма, сама отвечая
на свой вопрос. Медленно прохаживаясь по комнате, она подошла к  окну  и
присела на подоконник. - Право,  Джейк,  тебе  следует  прекратить  свою
непрерывную болтовню. У меня в ушах звенит от  твоего  голоса,  пора  бы
тебе помолчать хоть немножко.
   Ее веселое поддразнивание заставило дернуться уголок сурово  поджатых
губ Джейкоба, и он ответил, по-деревенски глухо выговаривая слова:
   - Я ничего не успеваю вставить, когда вы говорите без умолку.
   Эмма расхохоталась, небрежно покачивая длинной ногой.
   - Невежливо укорять леди, что она много болтает, Джейк.
   - Леди не носят брюк, - возразил он, искоса поглядывая на ее  мужской
наряд: белую рубашку, угольно-черные брюки и блестящие сапожки.
   - Но я ведь княгиня, а княгини могут носить, что им вздумается. Разве
не так, мистер Сомс?
   Художник с улыбкой оторвал глаза от своей работы.
   Ему  понравилось,  как  ловко  и  успешно  Эмма  втянула  мальчика  в
разговор.
   - Я подтверждаю это, ваша светлость.
   Взгляд его задержался  на  Эмме,  которая,  скрестив  стройные  ноги,
раскинулась на подоконнике. Солнечные лучи золотили ее кожу,  высвечивая
сверкающую россыпь веснушек. Белозубая ослепительная  улыбка,  роскошная
грива медных кудрей, перехваченная лентой на  затылке...  Она  выглядела
магнетически притягательной.
   - Княгиня Эмма, - нерешительно  заговорил  Сомс,  -  если  мне  будет
дозволено высказать личную просьбу...
   - Говорите, ради Бога. Возможно, это оживит мое утро.
   - Вы необычайно привлекательная женщина, ваша светлость. Я  почел  бы
за честь когда-нибудь написать вас. Вот такой, как вы сейчас.
   Эмма рассмеялась при этом предложении.
   - И как же вы назовете свое произведение? "Сумасшедшая"? "Взбалмошная
леди"?
   - Я говорю совершенно искренне, ваша светлость. Вы  обладаете  редкой
своеобразной красотой, которую хотел бы запечатлеть любой художник.
   Эмма скептически вздернула брови.
   - Могу указать вам сотню женщин, гораздо более  красивых,  начиная  с
моей мачехи.
   Сомс покачал головой.
   - Шаблонные лица и фигуры найти нетрудно. Меня они  мало  интересуют.
Но вы... - Он замолчал. На порог упала тень:  в  дверном  проеме  возник
Николай и остановился.
   - Я согласен,  -  проговорил  он,  услышав  последнюю  фразу.  -  Мне
хотелось бы, чтобы портрет княгини написал человек, сумевший оценить  ее
красоту. Заказ ваш, если вы сможете представить  мне  удовлетворительные
образцы вашего искусства.
   - Разумеется, я... - начал было Сомс.
   - Я не хочу, чтобы писали мой портрет,  -  насупилась  Эмма,  сердито
сверкнув глазами на мужа.
   - Но я этого хочу. - Он глянул случайно  на  стоявшего  рядом  с  ней
ребенка, и улыбка его потускнела.  Резко  обернувшись  к  художнику,  он
шагнул к картине. - Я пришел посмотреть,  как  далеко  вы  продвинулись,
Сомс.
   - Теперь работа пойдет быстрее: я сумел  подобрать  наиболее  удачный
способ растворения верхних слоев, - объяснил Соме. - Пока  же  я  открыл
лишь часть левой руки мужчины.
   - Это я вижу, - откликнулся Николай, зачарованно впившись взглядом  в
открытый фрагмент портрета. Его левую руку стало жечь и  покалывать.  Он
несколько раз согнул и разогнул пальцы, скрестил руки на груди... Голова
плыла, мысли путались... Он с трудом отвел глаза в сторону. - Мы обсудим
портрет моей жены попозже, - пробормотал он. - А теперь  не  давайте  им
отвлекать вас от работы.
   - Они мне не мешают, - поспешил возразить художник,  но  Николай  уже
вышел из комнаты.  Художник  вопросительно  взглянул  на  Эмму,  которая
ответила ему саркастической улыбкой.
   - Обходительный джентльмен - мой муж, не так ли?
   Но  она  покинула  мастерскую,  прежде  чем  Сомс  успел  отозваться.
Маленький мальчик следовал за ней по пятам.

***

   На следующий вечер настал момент, когда Николай вынужден был  наконец
прямо обратиться к своему сыну. Он сидел у себя в покоях в  одиночестве,
медленно и задумчиво попивая ледяную водку в надежде, что  она  притупит
нарастающее ощущение тревоги. Все было неладно. Все шло  наперекосяк,  и
впервые в жизни он оказался слишком неповоротливым и медлительным, чтобы
приспособиться к меняющейся  обстановке.  Он  уже  несколько  недель  не
навещал спальню Эммы, и жгучее желание разъедало ему сердце.  Он  жаждал
касаться ее, целовать ее кожу, стискивать в ладонях мягкие рыжие  кудри,
обладать этим юным податливым телом. Но  ему  не  хотелось,  чтобы  Эмма
поняла, как сильно он в ней нуждается, как жаждет  ее,  из  страха,  что
тогда она, осознав его слабость, обратит его желание против него.
   Его бесило, что Эмма ловко воспользовалась открывшейся историей с его
внебрачным сыном и сначала разыграла  обманутую  жену,  а  затем  решила
оставить ребенка в их доме. Конечно, на самом деле у нее не было  власти
удерживать здесь Джейкоба, и Николай мог бы хоть  завтра  отправить  его
куда-нибудь. Проклятие заключалось в том, что он был почти благодарен...
благодарен Эмме за то, что она твердо решила оставить  ребенка  в  доме.
Николай часто ловил себя на том, что наблюдает за мальчиком,  сгорая  от
желания поговорить с ним  и  в  то  же  время  мучаясь  его  необычайным
сходством с Михаилом.
   Странный тихий звук прервал  его  размышления.  Николай  поставил  на
столик стакан с водкой и напряженно прислушался. Это  были  приглушенные
рыдания.
   - Миша, - невольно прошептал он в  ужасе:  суеверие  возобладало  над
разумом. Нет, конечно, это не мог  быть  его  брат...  Но  всхлипывания,
слезы... Тихие рыдания маленького мальчик