- Нет, - спокойно сказала Селия, скрыв волнение.
     Никто, кроме нее, Максимилиана и Лизетты, не знал правды о том, как она попала в Новый Орлеан. Максимилиан придумал историю, объясняющую ее неожиданное появление: будто во время пиратского нападения остались в живых несколько отважных матросов, которые и спасли Селию.
     - Если власти прознают об участии в этом Жюстина, - сказал Максимилиан Лизетте и Селии, - им будет легче поймать его. Каждый раз, когда упоминают имя Жюстина, все начинают интересоваться, где он. Пиратские набеги портят политическую карьеру многих важных лиц. Я знаю нескольких высокопоставленных особ, которые с радостью расправились бы с ним, чтоб другим неповадно было.
     - Пусть лучше поймают Доминика Легара, - придушенным голосом сказала Селия. - Вы, наверное, догадались: мне ваш сын не по душе, месье Волеран. Но он не так жесток, как Легар.
     - Конечно, - вставила Лизетта. - В глубине души Жюстин добр. Иначе зачем ему было рисковать жизнью ради тебя?
     Селия промолчала. Лизетта ничего не знала о том, что произошло между ней и Жюстином, и, Селия надеялась, никогда не узнает. Лизетта видит в своем пасынке только хорошее, и Волеранам, наверное, показалось бы отвратительным поведение Селии. Уж конечно, доброта не является основным качеством Жюстина, презрительно думала она. "Да и тебя, голубушка, добропорядочной не назовешь", - с горечью мысленно заключила Селия. Она не смогла рассказать о своем страшном грехе даже местному священнику. Она никогда не сможет признаться кому-нибудь в том, что была близка с братом своего дорогого мужа и, что еще хуже, получала от этого греховное наслаждение.
     Не будь жизнь на плантации так приятна, Селия, возможно, решилась бы уйти в монастырь. Мысль о покое и уединении казалась ей заманчивой, и выходить замуж во второй раз она не собиралась. Филипп был ее первой и единственной любовью, и едва ли кто-нибудь сможет заменить его. Но у Волеранов было спокойно, никто не нарушал ее уединения. К тому же Селия очень привязалась к рыжеволосым детишкам Лизетты - Эвелине, Анжелине и Рафу, - которые стали называть ее тетушкой. По креольской традиции вдовы и старые девы становились в семье наставницами детей своих родственников. Девочки - восьми и шести лет - частенько приходили навестить Селию: она жила одна в небольшом хорошеньком домике, построенном неподалеку от главного дома усадьбы.
     Обычно этот флигель занимали неженатые члены семьи и подрастающие дети мужского пола, но сын Максимилиана и Лизетты Рафаэль пребывал еще в младенческом возрасте, а больше Волеранов-мужчин на плантации не было. По настоянию Лизетты Селия изменила убранство домика. Максимилиан привел ее на чердак главного дома. Здесь хранилась старинная мебель, картины, изящные безделушкм. "Бери все, что понравится", - сказал он.
     К своему удовольствию, Селия откопала там настоящие сокровища: гобелены нежных зеленых и розовых тонов, тонкий фарфор, итальянские часы в стиле барокко, украшенные крошечными фигурками сатиров, диван и кресла в стиле Людовика XV, с позолоченными ножками, обтянутые шелковой тканью лимонного цвета. И вскоре "холостяцкий", как его называли" флигель превратился в уютный дом с просторными светлыми комнатами. Селии там очень нравилось. Особенно ей полюбилась гостиная с застекленными дверьми и каминной доской из белого мрамора, а также библиотека - комната была необычной восьмиугольной формы, ее обставили мебелью, сделанной местными креольскими мастерами.
     - Здесь стало так красиво! - воскликнула Лизетта, увидев результаты труда Селии. - Ты, я вижу, умеешь подобрать цвета и украсить дом... Ой, а здесь что такое?
     Она открыла дверь в самую маленькую комнату в доме, всю меблировку которой составляли старый прямоугольный стол, табурет и мольберт. Не было ни занавесей на окнах, ни ковров на полу. В углу стояли чистые загрунтованные холсты. На столе лежали альбомы для этюдов, кисти и краски. Лизетта удивленно уставилась на Селию:
     - Я и не подозревала, что ты художница.
     Селия покраснела.
     - Нет, какая я художница, что вы... Я просто... Мне нравится... Прошу вас, не смотрите на мою мазню, мне не хотелось бы, чтобы это кто-нибудь видел.
     Лизетта отдернула руку от альбома для этюдов.
     Испугавшись, что Лизетта обидится, Селия стала оправдываться и еще больше покраснела.
     - Мои работы никто никогда не видел. В детстве я любила рисовать, но потом умерла мама, и мне стало не до этого. - Она смущенно откашлялась. - Надеюсь, вы не будете возражать, что я превратила эту комнату в мастерскую? Все это просто так, от нечего делать, но меня успокаивает сам процесс... Будь Филипп жив, я ни за что не стала бы рисовать. Он захотел бы взглянуть на мою мазню, а я бы этого не вынесла.
     - Ну что ты, Селия, - ласково сказала Лизетта. - Не нужно так расстраиваться. Можешь использовать эту комнату по своему усмотрению. Я никогда тебе не помешаю.
     - Спасибо, - еле слышно поблагодарила Селия. Лизетта задумчиво посмотрела на ее опущенную головку:
     - Ты такая тихая и нетребовательная, дорогая, даже слишком. Иногда меня это тревожит.
     - У меня есть все... нет никаких причин тревожиться за меня. - Селия стала шаг за шагом отступать к двери, боясь, что Лизетта спросит что-нибудь еще. Этой женщине было свойственно заботиться обо всех, кто ее окружал. Но Селия за всю свою жизнь была откровенна лишь с очень немногими людьми: с отцом, братьями, сестрами и с Филиппом.
     Селия написала отцу о смерти Филиппа и о жизни на плантации. На свои сдержанные, даже суховатые письма она получала сочувственные, но не менее сдержанные ответы от отца и братьев. Возможно, постороннему наблюдателю их отношения показались бы несколько холодноватыми. Но все Веритэ были людьми практичными и умели управлять своими чувствами. Ее отец был уверен, что главное - крепкое здоровье, а все остальное не так важно. Никто, даже Филипп, не проникал еще в потаенные уголки ее души.
     Селия подозревала, что способна на сильные чувства. Страсти, спрятанные глубоко в ее душе, пугали ее. Она мучилась вопросом: были бы они с Филиппом по-настоящему близки - не только физически, но и духовно? Но теперь она уже никогда не получит ответа.
     Селия не позволяла себе думать о Филиппе перед сном. А если такое случалось, она непременно видела во сне, как он тонет, протягивает к ней руки и умоляет спасти. Она просыпалась в поту и слезах с ощущением, что Филипп жив.

***

     - Нет, Веста, - уговаривала Селия рыжую кошку, пытавшуюся вскарабкаться ей на колени.
     С тех пор как Селия перебралась в "холостяцкий флигель, кошка поселилась у нее. Смирившись с непрошеным вторжением, Селия назвала ее Вестой в честь древнеримской богини домашнего очага.
     Сейчас Селия сидела в уединенном уголке сада, укрытом от посторонних взглядов двумя рядами лимонных деревьев. Четыре дорожки образовывали прямоугольник, вдоль одной из сторон его тянулась каменная стена. В стене была ниша, а в ней - фонтан.
     День был солнечный, дул легкий ветерок. Такие дни обычны во Франции, но редки здесь. Селия сняла черную шляпку с широкими полями и поджала под себя одну ногу. От нечего делать она рисовала то, что видела вокруг, и мечтала.
     Обидевшись на Селию, что та не пустила ее на колени, Веста спрыгнула со скамьи и, усевшись возле ног хозяйки, принялась вылизывать белые с рыжим лапки. Селия улыбнулась и, сбросив туфельку, почесала босой ногой пушистый живот кошки. Раздалось довольное мурлыканье.
     Мерное журчание воды, мягкий ветерок и нежаркие лучи солнца убаюкали Селию. Она прислонилась спиной к стене. Ей вспомнились слова Лизетты. Филипп тоже любил сидеть здесь с книгой по философии или томиком стихов. Селия попыталась представить себе его: вот он, откинувшись на спинку скамьи, скрестил длинные ноги, а солнце освещает его прекрасные темно-каштановые волосы.
     Подчиняясь внезапному порыву, Селия начала делать набросок его лица: высокие скулы, прямой нос и густые брови вразлет. Крепкая шея, волосы зачесаны назад - только несколько прядей падают на лоб. Грифель скользнул по бумаге, будто им управляла сила, не подчинявшаяся ее воле. Словно загипнотизированная, Селия видела, как под ее рукой на бумаге появляются твердые губы, лучики в углах глаз.
     Селия нахмурилась. Что-то не так... Глаза... Невыразительные, и разрез не тот. Она приподняла уголки глаз, под-темнила зрачки, добавила несколько решительных штрихов бровям. Рисунок был закончен. Селия недовольно покачала головой. Веста мяукнула, вопросительно посмотрев на нее.
     - Все не так, - вслух произнесла Селия. - Совсем не так. Почему я не могу вспомнить, как Филипп...
     Вдруг лист бумаги задрожал в ее руке. Глаза на рисунке словно ожили... но они принадлежали не Филиппу. В глазах на рисунке появился насмешливый огонек.
     - Смотри мне в глаза, Селия.
     Нервно глотнув, Селия бросила рисунок на землю. Веста немедленно заинтересовалась шуршащей бумагой и вцепилась в нее когтями. Гулко забилось сердце, и Селия прижала руку к груди. "Не будь дурочкой, - сердито сказала она себе. - Зачем ты позволяешь себе расстраиваться по пустякам?" Но успокоиться ей не удалось. Она закрыла глаза.
     Иногда воспоминания бывали такими яркими, будто все произошло вчера, а не несколько месяцев назад. Она все еще чувствовала руки Жюстина на своей груди, его колено, раздвигающее ее бедра, горячее дыхание на своей коже. Когда его плоть заполнила ее тело, он посмотрел ей в глаза, словно хотел впитать взглядом ее наслаждение. "Я не смогла бы его остановить, даже если бы захотела", - подумала она и покраснела, разозлившись на себя. Она не хотела его останавливать, вот в чем дело.
     Селия подняла бумагу, с которой играла Веста, и смяла ее.
     Не в состоянии успокоиться, она отнесла карандаши и бумагу во флигель и отправилась на кухню, где, как всегда, кипела жизнь. В воздухе пахло дрожжевым тестом. Оно подходило небольших глиняных квашнях. Служанки раскладывали его в смазанные жиром формы из листового железа. Ноэлайн, экономка Волеранов, прожившая у них много лет, внесла поднос с мукой, которую выставляли на воздух проветриться и подсушиться на солнце. Она поздоровалась с Селией.
     Лизетта находилась тут же, она раскатывала из теста рулетики. Ее дочь Эвелина, стоя возле приготовленных для выпечки хлебов, смазывала перышком верх каждого хлеба растопленным маслом. Анжелина сидела за столом и с аппетитом грызла хрустящую корочку. Селия улыбнулась сходству матери и обеих дочерей: рыжие волосы у всех троих стянуты в аккуратные пучки на затылках.
     - Тетя Селия! - Анжелина спрыгнула со стула и обняла ручонками стройную талию Селии. - Мы помогаем маме печь хлеб.
     - Вижу, вижу. - Селия погладила ее по головке.
     - Ты не помогаешь, - сказала Эвелина младшей сестре, - ты только жуешь.
     Анжелина обиженно сморщилась:
     - Мне мама разрешила.
     - Ну что ж, - прервала ссору Селия, - надо же кому-то попробовать на вкус, хорошо ли получилось. - Она взяла кусок хлеба у Анжелины и откусила. - М-м-м... Как это говорят американцы? Это грандиозно!
     Девочки захихикали над ее произношением и принялись наперебой объяснять, как следовало правильно построить эту фразу.
     - Будьте почтительны к старшим, дети.
     - Нет, нет. Я сама просила их помочь мне, - сказала Селия. - Они говорят по-английски лучше, чем я.
     - Я сама долго учила этот язык, - призналась Лизетта. - Но в Новом Орлеане он необходим. Здесь столько американцев, и с каждым годом их становится все больше и больше. Конечно, некоторые креолы никогда не снизойдут до английского языка. Они даже не позволяют говорить по-английски в своем присутствии. Но Макс настоял, чтобы дети объяснялись на обоих языках. Он убежден: для их будущего важно, чтобы они приобщались и к той, и к другой культуре.
     - Филипп был очень способен к языкам, - задумчиво сказала Селия.
     - Жюстин тоже, но... - Лизетта замолчала, не закончив фразу, потому что заметила, как вздрогнула Селия. - Извини.
     - Все в порядке, - пробормотала та.
     - Не знаю, почему я вспомнила о нем. Последние дни я почему-то часто вспоминаю Жюстина. Даже во сне его видела. - Лизетта пожала плечами и как-то странно улыбнулась. - Ноэлайн говорит, что это лоа подает знак.
     - Кто подает знак?
     - Спроси у Ноэлины, она все объяснит, - сказала Лизетта и, зажав руками уши Эвелины, беззвучно произнесла одними губами:
     - Колдовство.
     Лизетта, воспитанная в семье католиков, не верила в гаитянских и африканских богов, которым поклонялись некоторые рабы, главным образом выходцы с Санто-Доминго, и даже некоторые белые из Нового Орлеана. Она не хотела поощрять суеверия. Но языческая вера широко распространилась в городе. Ежегодно сотни верующих собирались на озере Пончартрейн или на ручье Сент-Джон для поклонения своим богам.
     Селия и не подозревала, что Ноэлайн верит в духов. Движимая любопытством, она вышла вслед за экономкой.
     - Ноэлайн...
     Негритянка подняла голову:
     - Да, мадам.
     - Расскажи мне, пожалуйста, кто такой лоа.
     - Лоа, - повторила Ноэлайн, ставя поднос на широкий пень и разгибая поясницу. В ее ярких черных глазах блеснул озорной огонек. - Их много, самых разных, мадам. Лоа - это волшебный дух. В каждом из нас есть две половинки: хорошая и плохая. Легба, например, поджидает жертву на пересечении добра и зла... Легба - бог греха, он горячит кровь... вы меня понимаете?
     Селия кивнула, покраснев.
     - Но Легба жалеет человека. С его помощью человек может переломить свою судьбу. А вот, скажем, Эрзули и Дамбалла...
     - Я поняла, - прервала ее Селия, опасаясь, что Ноэлайн пустится в подробные описания каждого божества. - Объясни, почему ты сказала Лизетте, что ее сон о Жюстине - знак лоа?
     - Лоа общаются с человеком во сне, - сказала Ноэлайн, пристально взглянув на Селию. - Вам тоже что-то приснилось?
     - Не Жюстин, - тихо ответила Селия. - Мой муж. Мне все время снится, что он жив.
     - А-а, понимаю. - Ноэлайн посмотрела на нее с сочувствием. - Это не знак от лоа, мадам. Когда человек умер, после него остается пустота... в сердце, в постели, не так ли? Но в один прекрасный день вы найдете нового мужчину, который заполнит эту пустоту... и тогда вам больше не будут сниться эти сны.
     - Не знаю, - с сомнением сказала Селия. - Я не собираюсь снова выходить замуж.
     Ноэлайн усмехнулась:
     - Я старая женщина, мадам, и уж я-то знаю, если говорят, что чего-то не случится, это всегда случается.

***

     В тот вечер к Волеранам пожаловали в гости родственники: несколько пожилых кузенов, младший брат Максимилиана Александр со своей женой Генриеттой. Все собрались в гостиной. Пили крепкий черный кофе с бисквитами, пропитанными ромом.
     Селия сидела в уголке, прислушиваясь к оживленному разговору. Время от времени взгляд ее задерживался на Максимилиане и Лизетте. Обычно к этому времени их сынишка уже спал в своей постельке, но сегодня Раф заснул на руках отца, уютно пристроив головку у него на груди. Время от времени Максимилиан поглаживал пушистые рыжие волосенки малыша. Селию тронуло его нежное отношение к ребенку.
     Гости засиделись до полуночи и стали расходиться только после того, как была доедена последняя крошка бисквита и выпита последняя капля кофе. Передав сынишку Лизетте, Максимилиан проводил Александра и Генриетту до двери.
     - Все разошлись, - сказала Лизетта.
     - Слава Богу. - Максимилиан развязал черный галстук и улыбнулся жене, ворковавшей над сынишкой. Его янтарные глаза поймали взгляд Лизетты, и в комнате, казалось, стало теплее.
     Селия смутилась, будто нечаянно подсмотрела что-то
     Очень интимное.
     - Ну... доброй ночи, я, пожалуй, пойду, - сказала она с притворным зевком и направилась к двери. - Вечер прошел чудесно.
     - Подожди, - произнес Максимилиан, отрывая взгляд от жены. - Я прикажу Элиасу или Арно проводить тебя до флигеля. Нельзя так поздно ходить одной.
     - Спасибо, но это совсем не обязательно, - сказала Селия. - Здесь близко. Я часто по вечерам хожу одна.
     - Ты уверена?
     - Конечно, - торопливо прервала его Селия, - мне не нужны провожатые.
     - Спокойной ночи, - попрощалась с ней Лизетта и с ребенком на руках отправилась вверх по лестнице.
     Селия вышла из дома, ощущая ту же нервную настороженность, которая не покидала ее целый день. Она думала о Максимилиане и Лизетте. Она точно знала, что произойдет между ними, как только они окажутся в супружеской постели. Как хорошо, наверное, чувствовать себя в безопасности рядом с мужем!
     Селия постаралась прогнать эти мысли, но не смогла.
     Она ступила на дорожку, ведущую к флигелю. Интересно, что бы она ощущала сейчас, если бы там ее ждал Филипп? "Я хотел тебя весь вечер, - сказал бы он ей, целуя в волосы. - Я хочу обнимать тебя... любить тебя..." Глаза защипало от близких слез. Селия почувствовала себя такой одинокой. Даже в те годы, когда они с Филиппом были в разлуке, она знала, что рано или поздно он к ней приедет. Теперь ждать было нечего.
     Селия ускорила шаги. Вдруг она почувствовала, что не одна в этой темноте, и хотела было крикнуть, но сильная рука закрыла ей рот. Широко раскрыв глаза от ужаса, она рванулась из железных объятий.
     Голос, показавшийся смутно знакомым, прозвучал у самого ее уха:
     - Спокойно, дорогуша, спокойно. Меня тебе нечего бояться. Я твой старый знакомый Джон Риск. Помнишь такого?
     Селия от ужаса не сразу поняла смысл слов.
     - Тебе придется помочь мне, дорогуша, - продолжал Риск. - Для этого я и поджидал тебя здесь. Ну, ну, приди в себя. Ты должна кое-что сделать.
     Послышался звук взводимого курка, и Риск застыл на месте, почувствовав холодный металл у виска.
     - Отпусти ее, мерзавец! Сию же минуту, - нарушил тишину спокойный голос.
     - Господи, да разве я... - пробормотал Риск, отпуская Селию.
     Та пошатнулась, всхлипывая от пережитого страха. Оглянувшись, она увидела Максимилиана.
     Джон Риск ничуть не изменился за прошедшие четыре месяца: голова его все так же была повязана платком, все та же черная повязка прикрывала вытекший глаз. Одет он был по-прежнему в сапоги, брюки да рваную рубаху. Рукав рубахи в крови. Неужели он ранен?
     - Никак старый Волеран собственной персоной? - осторожно спросил Риск.
     Максимилиан смотрел на Селию, будто не слышал его.
     - Он тебе ничего не сделал, невестушка?
     Селия отрицательно покачала головой, не в состоянии промолвить ни слова. Ей казалось, она уже никогда не сможет говорить.
     - Ладно, - спокойно промолвил Максимилиан. - Иди в дом. - Увидев, что она не двинулась с места, повторил настойчиво:
     - Иди.
     Селия побрела к дому.
     - Прежде чем что-нибудь предпринять, - сказал Риск, - может быть, изволите меня выслушать?
     - Если я не пристрелил тебя за нарушение границ моих владений, то, будь уверен, убью за нападение на мою невестку.
     - Я не нападал, я хотел...
     - Кто ты такой, черт побери?
     - Последний дурак, вот кто я такой, - пробормотал Риск. - Меня зовут Джон Риск.
     - Зачем ты здесь?
     - Я пришел ради капитана Грифона, - обиженно сказал он.
     Селия прислонилась спиной к стене дома. Страх понемногу рассеивался, и она задышала свободнее.
     - ...Я думаю, было бы разумнее сбросить его в воду, - донеслось до нее. - Он изрешечен пулями, как дуршлаг. Долго не протянет, но я решил, что вы могли бы...
     - Где он? - хрипло спросил Максимилиан. Риск махнул рукой в сторону ручья:
     - Там, в лодке.
     - Там есть кто-нибудь еще?
     - Ни души, клянусь могилой своей матери.
     Мужчины исчезли в кустах, а Селия, застыв от ужаса, смотрела им вслед. Жюстин ранен, возможно, умирает. Неужели они столкнулись с Легаром? Она вытерла взмокшие ладони о платье и быстро пошла за Максимилианом и Риском, подгоняемая странным чувством. Под ее туфелькой хрустнула ветка, и Максимилиан оглянулся. Их взгляды встретились, и Селия остановилась. Но он не прогнал ее, просто повернулся и стал спускаться к воде. Мужчины скло