сьма
заметен.
   Эмма оскорбленно выпрямилась.
   - Бывает, что Самсон пахнет сильнее обычного, но блох у него нет!
   Николай бросил ироничный взгляд на  пса,  в  эту  минуту  старательно
скребущего себя задней лапой, и усмехнулся, а затем молча встал и  пошел
прочь.
   Эмма наклонилась к Самсону и потрепала его по грубой шерсти, провожая
свирепым взглядом удаляющуюся фигуру мужа.
   - Он  просто  невозможный  человек,  -  сообщила  она  псу,  радостно
уткнувшемуся в нее. - Не обращай на него внимания. Нам все равно, что он
о нас думает.
   Покачав головой, она задумалась. Что на Николая  находит?  То  он  ее
страстно целует, то в следующее мгновение отшатывается, словно  обжегся.
После трех месяцев замужества он оставался для нее загадкой. Очень редко
объяснял он мотивы своих поступков и решений, еще реже проявлял чувства.
Но, несмотря на растущую досаду, Эмма была им околдована.
   Николай бывал дьявольски занимателен, умел, рассказывая о событиях  и
людях, которых знал, с легкостью вызвать смех,  изумление,  а  иногда  и
страх. Он терпеливо слушал, когда она читала вслух свои редкие письма  к
Тасе и ее  ответы,  и  утешал,  когда  она  огорчалась  из-за  натянутых
отношений с семьей. Но при этом он мог,  неизвестно  по  какой  причине,
быть невыносимо черствым и холодным. Она приписывала частые приступы его
плохого настроения тому, что он много пил. Ежевечерним ритуалом для него
было выпить за ужином несколько стаканов вина, завершив стаканом  водки.
Однако  она  никогда  не  видела  князя  пьяным.  Спиртное  делало   его
подчеркнуто вежливым, настороженным и донельзя проницательным.
   В обществе считали его своим, похожим  на  большинство  аристократов,
проводивших жизнь в погоне за удовольствиями, для забавы слегка  балуясь
делами. Эмма быстро поняла, что это весьма  далеко  от  истины.  Николай
посвящал делам больше времени, чем кто бы то ни был из ее знакомых, даже
больше ее отца. Он умело  управлял  своим  состоянием,  делая  тщательно
продуманные инвестиции и участвуя в финансовых  предприятиях,  настолько
сложных, что Эмма пугалась при одном виде сопутствующих им документов.
   Светские обязанности, прием гостей и устройство развлечений  для  них
оказались делом  не  слишком  трудным,  так  как  самой  Эмме  почти  не
приходилось  заниматься  их  организацией.  За  много   лет   все   было
великолепно  отлажено,  и  слуги  прекрасно   справлялись   с   ведением
хозяйства, приготовлением и  подачей  еды,  а  также  заботой  о  нуждах
каждого из гостей. Как Николай и обещал, Эмма  могла  проводить  большую
часть   времени   в   заботах   о   своих   животных   и   в    занятиях
благотворительностью.
   Поток   гостей,   стремившихся    посетить    Ангеловских,    казался
неиссякаемым, так что особняк их  больше  походил  на  отель,  а  не  на
семейный дом. За  столом  не  переводились  иностранцы,  прибывавшие  из
Америки  и  с  континента,  а  иногда  даже  из  России.  Послеобеденные
разговоры мужчин касались исключительно дел: доходов и процентов,  акций
и инвестиций, пошлин и налогов. Иногда Эмма садилась в сторонке  и  тихо
слушала их изощренные дискуссии.  Ее  забавляло,  с  каким  почтительным
ужасом относились все эти люди к ее мужу, как хотели стать его  друзьями
и как при этом боялись его. Она им даже  слегка  сочувствовала.  Николай
мог быть обаятельным и приветливым, а спустя минуту - резким и суровым.
   Жестче всего он  относился  к  тем,  кто  пытался  ему  польстить.  С
язвительной усмешкой он объявлял им, что печется лишь о своих интересах,
а кто считает иначе - просто глупец. Казалось, он не нуждался ни в  чьей
дружбе, и, как ни странно, это заставляло людей еще больше стремиться  к
близости с ним.
   Со своей  стороны,  Эмма  научилась  сдерживать  порывы  быть  с  ним
ласковой. Его словно бы раздражало, когда  она  мимоходом  пыталась  его
поцеловать. Он был нежным и умелым любовником, но никогда не обнимал  ее
после акта любви, не давал прильнуть к себе  в  блаженной  усталости.  В
одну из таких ночей, когда она попыталась на мгновение  положить  голову
ему на плечо, он с раздраженным  восклицанием  быстро  покинул  постель.
Ласки, касания, поцелуи были приемлемы, только если он сам  их  начинал.
Эмма привыкла не нарушать расстояния, которое он установил между ними, и
убедила себя, что, пожалуй, это к лучшему. Гораздо  спокойнее  жить  без
любви, зато и без сердечных мук и тоски, которые она несет с собой.
   Затхлый воздух  чердака  всколыхнулся  клубами  пыли,  когда  Эмма  с
помощью Марфы и Марии Сударевых вытащила  из  дальнего  угла  громоздкий
сундук. Обнаружив под  крышей  особняка  пять  запертых  кладовок,  Эмма
спросила Николая, что в них находится. Он  равнодушно  пожал  плечами  и
ответил:
   - Семейное старье из дворца Ангеловских в  Санкт-Петербурге.  Посуда,
резьба, безделушки... Ничего особенного. Посмотри их, если хочешь.
   При этих небрежных словах любопытство Эммы взыграло не на шутку.  Она
потребовала у экономки ключи от всех чердачных  помещений.  Евстафьевна,
жизнерадостная толстуха, которая с замечательной  сноровкой  управлялась
со сложным хозяйством дома, предложила:
   - Возьмите себе в помощь сестер Сударевых. Они снесут вниз  те  вещи,
что вы захотите, и вычистят или вымоют их. Обе  они  девушки  сильные  и
работящие.
   Предложение Эмме понравилось. Марфа и  Мария  были  очень  похожи.  У
обеих были каштановые волосы, обаятельные улыбки и веселый,  общительный
характер.  Взяв  в  каретном  сарае  нужные  инструменты,   они   втроем
отправились наверх  и  принялись  открывать  сундуки  и  ящики,  отпирая
позолоченные замки и сбивая скрепы.  К  несказанной  радости  Эммы,  они
сразу же обнаружили много  интересных  вещей:  медвежью  шкуру,  обшитую
золотой тесьмой, дамский туалетный прибор с серебряными ручками,  резную
деревянную шкатулку, полную вышитых кисейных шарфов.
   - Какая прелесть! - воскликнула  Эмма,  бережно  разворачивая  легкие
шелковистые полотна. - Для чего их используют?
   Сестры Сударевы с  восхищенными  возгласами  разглядывали  содержимое
шкатулки.
   - Ими женщины покрывают голову, ваша светлость, - ответила Марфа. Она
порылась под шелковой кисеей и вытащила золотой обруч, чуть  согнутый  в
одном месте, так что получился небольшой  зубец.  С  его  конца  свисала
рубиновая слезка. - Показать вам, как их носят?
   Эмма кивнула и осталась сидеть на полу, а Марфа поднялась на  ноги  и
покрыла ей волосы вышитой жемчугом вуалью. Затем она надела  поверх  нее
золотой обруч, повернув его так, что рубиновая  подвеска  легла  на  лоб
точно посредине.
   - Замужние женщины не должны  ходить  простоволосыми.  Они  покрывают
голову, чтобы чужой глаз не увидел их волос, - объяснила Марфа, отступая
на шаг, чтобы полюбоваться делом своих рук. Она подала Эмме зеркальце  с
серебряной ручкой из туалетного прибора. -  А  вот  девицы  пристраивают
кисею так, чтобы маковка оставалась открытой.
   Эмма, прищурившись, старалась разглядеть свое отражение в помутневшем
волнистом стекле.
   - Я выгляжу странно, - сказала она, со смехом дотрагиваясь до рубина,
покачивающегося надо лбом.
   - Вам очень идет, - заметила Марфа. Мария кивнула:
   - Вы выглядите совсем по-русски, ваша светлость.
   - Давайте посмотрим, что еще здесь найдется.  -  Эмма  сняла  с  себя
золотой обруч и вуаль и снова полезла в сундук. Там  лежали  красивейшие
вязаные  шали  и  кружева,  старинные  гребни  резной  кости,  выцветшие
шелковые туфельки  и  кошельки,  усыпанные  сверкающими  самоцветами.  -
Поглядите-ка на это, - проговорила она, вытаскивая на  свет  драгоценные
кошелечки. На розовом шелке была вышита  буква  "Е".  Марфа  внимательно
рассмотрела кошелек.
   - Он мог принадлежать жене первого князя Николая. Ее звали Емелия.
   - Неужели? Князь Николай как-то упоминал мне о ней. Кажется, она  его
прабабка?
   Марфа кивнула:
   -  Да,  Емелия  была  крестьянской  девушкой  из-под  Москвы.  Хотите
послушать историю о Николае и Емелии?
   - Конечно, хочу, - отозвалась Эмма, усаживаясь по-турецки.
   Она уже успела заметить, что все русские  слуги  обожали  при  каждой
удобной возможности рассказывать и слушать  занимательные  истории.  Все
они  начинались  одинаково:   "Давным-давно..."   или   "В   стародавние
времена..."  Эмма  выжидательно  посмотрела  на  Марфу  и  приготовилась
слушать. Глаза служанки засияли от удовольствия.
   - В стародавние времена жил-был могущественный и  властный  князь  по
имени Николай. Он был отважным витязем и так  хорош  собой,  что  солнце
завидовало его светлому лику. Но любовь никогда не касалась его  сердца.
С годами ожесточилось оно и покрылось каменной коркой.
   Когда же пришла пора ему жениться, приказал он, чтобы согнали к  нему
на смотрины девиц со всей Москвы и ее окрестностей, а он  будет  из  них
невесту выбирать. Явились  пять  сотен  красавиц  в  надежде  стать  его
нареченной. И стал он ходить между ними и отпускал прочь одну за другой,
даря каждой золотую монету.
   И уже совсем он отчаялся найти девицу себе по сердцу, когда упал  его
взгляд на Емелию,  красавицу  крестьянку.  Солнце  коснулось  лучами  ее
волос, и засверкали они, словно волшебные красно-золотые перья сказочной
жар-птицы. Чем больше смотрел князь Николай на  это  прекрасное  сияние,
тем больше согревалось его сердце, пока не почувствовал он, что каменная
корка на нем расплавилась и исчезла.
   "Вот моя невеста", - объявил князь Николай  и,  подхватив  Емелию  на
руки,  унес  ее  в  свой  дворец,  а  остальные  девушки   разочарованно
отправились по домам. Князь Николай обвенчался  с  Емелией  ко  всеобщей
радости. Велика была их любовь друг к другу, и зачали они сына... Но тут
их история становится горькой.
   - Почему?  -  не  выдержала  невольно  заинтригованная  Эмма.  -  Что
произошло?
   - Вскоре после свадьбы прогневал князь Николай  царя,  а  завистливые
бояре обратились против него.
   Князя бросили в темницу, где он заболел и скончался.  Княгиня  Емелия
тоже чуть не умерла от тоски и печали. Она скрылась от  врагов  своих  в
монастыре и там тайно родила сына. Мальчик вырос  таким  же  красивым  и
благородным, как отец, и стал одним  из  самых  могущественных  людей  в
России. Он был одним из любимцев царицы Елизаветы.
   - Неужели это было на  самом  деле?  -  недоверчиво  поинтересовалась
Эмма.
   - О да, ваша светлость.
   Эмма вглядывалась в крохотный вышитый кошелечек, лежавший  у  нее  на
коленях, поворачивая его к свету то одной стороной,  то  другой,  отчего
драгоценные бусинки на нем весело сверкали.
   Грустная история растрогала ее,  но  не  желая  показать  этого,  она
прикрылась легкой насмешкой:
   - Только предок Ангеловских мог быть таким  надменным,  что  заставил
пятьсот девушек стоять перед ним, пока он будет выбирать себе жену... Да
я бы плюнула ему в лицо!
   - Возможно, - ответила  Марфа  с  лукавым  блеском  в  глазах.  -  Но
говорят, что князь Николай был  очень  красивым  мужчиной.  Иногда  ради
этого стоит простить некоторую надменность. Как вы считаете?
   - Мне все равно, каким бы красавцем  он  ни  был.  Все  это  сплошное
дикарство!
   - Такова была их семейная традиция. Теперь, конечно, так не делается,
русские переняли западные обычаи...
   - Слава Богу, хоть пришел прогресс, - фыркнула Эмма.
   Она перегнулась и достала из сундука завернутую  в  материю  раму.  С
помощью девушек она  развернула  ее  и  обнаружила  живописное  полотно:
старинный осыпающийся пейзаж.  Краска  потрескалась  и  покрылась  слоем
многолетней грязи. На Эмму картина  особого  впечатления  не  произвела:
какая-то любительская вещица. Почему ее решили сохранить?  Она  сморщила
нос и покачала головой.
   - По-моему, она никакой ценности  не  представляет.  Разве  что  была
дорога кому-то как память.
   Марфа и Мария  стали  у  нее  за  спиной,  чтобы  получше  разглядеть
изображение. Это была  сцена  русской  охоты:  по  темным  полям  борзые
гнались за волком. В отдалении на фоне бледно-сиреневого  неба  виднелся
загородный дворец.
   - Посмотрите, - сказала Мария, указывая на уголок картины, где краска
немного облупилась, - под слоем что-то виднеется.
   Эмма склонилась пониже к холсту и поцарапала  растрескавшуюся  краску
ногтем. Большая чешуйка  краски  отскочила,  обнажив  пятно,  в  котором
проглядывало что-то медно-красное и телесное.
   - По-моему, ты права, - заметила она. - Кто-то изобразил охоту поверх
другой картины. Интересно, что там может быть?
   Она отложила картину в кучку вещей, которые собиралась забрать  вниз,
и принялась сортировать дальше. Так прошло еще два часа. Эмма вспотела и
перепачкалась пылью. Улыбнувшись сестрам, которые явно устали не меньше,
она объявила:
   - Давайте на сегодня закончим.
   Служанки  немедленно  согласились  и,  взяв   в   охапку   отобранные
сокровища, понесли их в ее комнаты.

***

   Эмма как раз прислонила картину к бархатной спинке  кушетки  в  своей
гостиной, когда раздался легкий стук в дверь и прозвучал голос Николая:
   - Я пришел узнать, готова ли ты к обеду.  Сегодня  приедут  несколько
заводчиков-американцев, и ты... - Николай оборвал себя на полуслове  при
виде ее мятого платья, пропыленных лица и рук.  На  лице  его  мелькнуло
раздражение, но он тут же нехотя рассмеялся. - Ты что, перевернула вверх
дном весь чердак?
   - Это настоящая сокровищница!
   - Тебе надо немедленно умыться и одеться к  ужину,  -  сказал  он,  с
сомнением поглядывая на кучу найденных ею сокровищ. - Американцы...
   - Подойди взгляни на эту картину, - настаивала Эмма, подзывая  его  к
кушетке. - Она тебе знакома? Что-нибудь для тебя значит?
   - Ничего.
   - Посмотри в тот уголок, где осыпалась краска. По-моему, под  верхней
картиной скрыта другая.
   - Возможно, - равнодушно произнес он. - Так вот, насчет ужина...
   - Не можем ли мы узнать, имеет ли смысл ее реставрировать? Что,  если
под ней  находится  какое-нибудь  чудесное  творение,  которое  ждет  не
дождется, чтобы его явили на свет Божий?
   - Если тебе так хочется, мы найдем кого-нибудь,  кто  этим  займется.
Хотя сомневаюсь, что там скрывается что-либо стоящее. Эмма, тебе следует
поскорее привести себя в порядок и сойти вниз.
   - Что, ради всего святого, могу сказать я группе заводчиков?
   -  Просто  сиди  мирно  и  улыбайся.  -   Николай   бросил   на   нее
многозначительный взгляд.  -  И  чтоб  никаких  замечаний  о  несчастных
птичьих трупиках, когда подадут фазана.
   Проказливая ухмылка сверкнула и исчезла.
   - А то что будет? - Подойдя к туалетному столику, она  пристроила  на
волосы старинную русскую вуаль и обруч.  В  точности,  как  ей  показала
Марфа. Оглянувшись через плечо стой же лукавой улыбкой, она продолжала:
   - Если я оскорблю чувства твоих американских гостей, ты меня побьешь?
Каким именно образом наказывают русские князья своих жен?
   Она замолчала, увидев, как он изменился в лице. Николай  побелел  как
полотно и смотрел на  нее  потемневшими,  полными  ужаса  глазами.  Эмма
медленно сняла с головы легкий старинный убор.
   - Что-то не так? - спросила она.
   Николай не ответил. Не было слов, чтобы  передать  его  ощущение.  Он
перенесся в другое место. На миг его перебросило  из  одного  времени  в
другое. Он увидел плачущую Эмму. Лицо ее опухло и  покраснело  от  слез,
волосы растрепались и спутались...

***

   - Пожалуйста, накажите меня, - умоляла она.
   - Дурочка ты, дурочка, - хрипло прошептал он и притянул  ее  к  себе,
стараясь успокоить и гладя по спине. Она дрожала не переставая.  -  Как,
ради всего святого, могу я тебя наказать? Оставить на тебе  след  кнута?
Как, по-твоему, могу я причинить тебе боль собственными  руками?  О,  не
думай, что мне этого не хочется, умница ты моя горемычная! Но даже очень
постаравшись, я не смогу и пальцем тебя тронуть!
   - Потому, что я ваша жена? - дрожащим голосом спросила она.
   - Потому, что ты моя. Ты - единственная,  кого  я  когда-либо  желал,
пусть в тебе и таится, наверное, моя погибель...

***

   Яростно тряхнув головой, Николай прогнал странное видение. Он не  мог
понять удивительно мощное, сладкое и  мучительно-пронзительное  чувство,
которое стиснуло ему горло. Сознавая, что Эмма  ждет  от  него  каких-то
слов, он ответил ей взглядом, полным растерянности и внезапного гнева.
   - Ник, - начала было она, но он уже отвернулся и направился к двери.
   Его охватила паника, он задыхался. В мозгу билась одна мысль:  бежать
подальше... подальше от изумленных глаз жены.

***

   Эмма приветствовала американских гостей жизнерадостной улыбкой,  хотя
ей было не до веселья. Она надела одно из самых своих любимых платьев из
золотистого  и  кремового  шелка,   с   глубоким   квадратным   вырезом,
открывающим грудь почти целиком. Пышная оборка украшала двойную  юбку  и
окаймляла доходящие до локтя рукава. Волосы ее были  собраны  в  высокий
узел, с которого ниспадали на шею  два  длинных  локона.  Она  выглядела
модно и очаровательно, сознавала это и потому чувствовала себя уверенно.
Ей так необходима была эта уверенность в себе!
   После сцены в спальне Николай впал в одно  из  своих  непредсказуемых
настроений.  С  ней  он   держался   равнодушно,   с   легким   оттенком
презрительности, которая ее раздражала и обижала.  Эмма  знала,  что  не
совершила ничего плохого, однако это  не  мешало  его  беспричинным,  по
крайней мере по ее мнению, приступам. Возможно, такое происходило  из-за
того, что он слишком много пил, а может быть, и слишком  много  работал.
Наверное, ей следовало поскорее навестить Тасю и  посоветоваться  с  ней
насчет того, что гложет Николая. Тася всегда повторяла,  что  в  русском
характере много мистики, суеверий, тайн. Она смогла бы пролить  свет  на
то, что происходит с Николаем.  Если  бы  он  сам  захотел  помочь  Эмме
понять, что с ним делается! Но она уже поняла, что его об этом лучше  не
спрашивать.
   За длинным обеденным столом, покрытым льняной скатертью, разместились
десять гостей. Эмма и Николай сидели у противоположных концов стола. Как
обычно, еду подавали по-русски: лакеи принимали с кухни горячие блюда  и
разносили их вдоль  стола,  предлагая  каждому  гостю.  Повернув  голову
налево, Эмма улыбнулась сидевшему рядом тридцатилетнему  джентльмену  по
имени Оливер Брикстон. Он был  далеко  не  красив,  с  лицом  круглым  и
неинтересным, редеющими волосами, но с дружелюбной и доверчивой манерой,
придававшей ему какое-то детское обаяние.
   - Это ваш первый приезд в Англию, мистер Брикстон? - поинтересовалась
она.
   - Да, первый, - признался он, произнося слова с  глухим  нью-йоркским
выговором. - До сих пор я никогда в жизни не  выезжал  за  границу.  Моя
поездка началась с Франции, затем я побывал в Италии,  и  вот  теперь  -
Англия. Вопреки моим ожиданиям она оказалась вовсе не такой чопорной.
   Эмма была покорена его искренностью.
   - Англия более чопорная, чем Америка, или менее?
   - К моему удивлению, менее. Думаю, это  происходит  потому,  что  мы,
американцы, все время стараемся доказать,  будто  мы  не  хуже.  Видимо,
из-за того, что живем в  такой  молодой  стране.  Нью-йоркское  общество
ведет себя напыщенно, надеясь тем самым не выдать нашу неотесанность.
   Не донеся ложку до рта, Эмма лукаво посмотрела на него.
   - Я не могу заметить вокруг никакой неотесанности.
   Брикстон улыбнулся, продолжая с удовольствием поглощать ароматный суп
с трюфелями.
   - Рад слышать это, ваша светлость, потому  что  собираюсь  в  будущем
неоднократно бывать в Англии.
   - По делам, мистер Брикстон?
   - Да, но, кроме того, мне хочется навещать мою сестру Шарлотту.  Она,
знаете ли, помолвлена с англичанином. Очаровательный  человек,  которого
нам посчастливилось встретить несколько месяцев назад во Франции.
   Не сводя с него глаз, Эмма опустила ложку. Голова ее пошла кругом  от
ужасной догадки.  Брикстон,  Брикстон...  Где  она