янница, - бормотал он, крепко прижимая  ее  к  себе.  -
Какой мне толк тайком  вывозить  тебя  из  России,  если  ты  все  время
возвращаешься обратно. На этот раз ты уж оставайся там, ладно?
   Тася радостно улыбнулась в ответ:
   - Да, дядюшка.
   - Николай прислал мне записку, где все объяснил. Он  написал,  что  в
Англии ты вышла замуж. - Кирилл отстранил ее на  длину  вытянутой  руки,
чтобы лучше разглядеть. - Ты цветешь, как роза, -  одобрительно  заметил
он и перевел взгляд на Биддла. - Он, верно, хороший муж, этот  маленький
англичанин.
   -  О  нет,  дядя  Кирилл,  -  поспешно  объяснила  Тася.  -  Это  его
камердинер. Мой муж должен присоединиться к нам...  вскоре..,  если  все
будет хорошо. - При мысли об опасности,  которой  подвергался  Люк,  она
нахмурилась.
   - А-а... - сочувственно протянул Кирилл. - Я пойду посмотрю, где  он,
но сначала отведу тебя на корабль...
   - Нет, без него я никуда не пойду.
   Кирилл начал было ее уговаривать, но вдруг кивнул головой, соглашаясь
с ней.
   - Твой муж высокого роста?
   - Да.
   - Темноволосый?
   - Да!..
   - С крючком вместо кисти руки? И слегка прихрамывает на ходу?
   Озадаченная Тася молча смотрела на дядю, но, сообразив, в  чем  дело,
круто обернулась и увидела подходившего Люка. У него был растерзанный  и
взъерошенный вид, он слегка хромал,  но  никогда  не  казался  ей  таким
красивым.
   Она бросилась к нему и обхватила за талию.
   - Люк, - шептала она, закрывая глаза в безмолвной благодарности  Богу
и судьбе. - С тобой все в порядке?
   Люк запрокинул ей голову и крепко поцеловал в губы.
   - Нет. У меня дюжина синяков и ссадин, я растянул  все  мышцы,  и  на
обратном пути тебе придется ухаживать за каждой из них отдельно.
   - С удовольствием, милорд. - Тася  продела  руку  под  его  локоть  и
потянула вперед, чтобы представить своему дяде.
   Кирилл произнес несколько слов на ломаном английском, они  обменялись
улыбками и решили немедленно подняться на корабль.
   Внезапно камердинер привлек внимание Люка своим странным видом  -  он
стоял рядом, ломая руки.
   - Биддл, почему ты такой багровый? У  тебя  такой  вид,  словно  тебя
сейчас хватит апоплексический удар. - Нахмурив брови, он  наблюдал,  как
его слуга, пробормотав что-то невнятное, опрометью кинулся к кораблю.  -
Да что это с ним такое?
   Тася небрежно пожала плечами:
   - Возможно, сказалось наконец напряжение этих дней.
   Люк скептически посмотрел на нее:
   - Не важно. Потом расскажешь  мне,  в  чем  дело.  А  теперь  давайте
поскорее отсюда убираться.
   - Да, - проговорила Тася спокойно и решительно. - Едем домой.
 
Глава 12 
 
Лондон, Англия 
 
   Прошло три месяца после их  возвращения  в  Англию.  От  спокойной  и
благополучной жизни Тася просто расцвела. Они продолжали жить в Лондоне,
чтобы Люк мог заниматься  своими  делами.  Впервые  в  жизни  Тася  была
по-настоящему счастлива  -  не  так,  как  раньше,  короткими  вспышками
чувств, а более прочно: ее счастье было похоже на  ровное  яркое  пламя,
согревавшее ее изнутри. Каким чудом было просыпаться каждое утро рядом с
Люком и знать, что он принадлежит ей! Он был  для  нее  всем  на  свете:
иногда вел себя с ней  по-отцовски,  иногда  просто  дьявольски,  иногда
нежно, как юноша, влюбленный впервые в жизни. Он и  поддразнивал  ее,  и
ухаживал за ней с пылкой страстью. По мере того как шло время  и  Тасина
беременность становилась все более заметной. Люк все сильнее восторгался
происходившими в ней переменами. Они буквально завораживали его.
   Иногда, не обращая внимания на смех и легкие  протесты,  он  раздевал
Тасю среди дня, чтобы полюбоваться  ее  расцветшим  телом.  Он  проводил
рукой по обнаженной округлости ее живота с таким  благоговением,  словно
это было потрясающее произведение искусства.
   - Никогда я не видел ничего прекраснее, - сказал  он  однажды  утром,
восхищаясь уже сильно заметной выпуклостью.
   - У нас будет мальчик, - объявила она.
   - Это не имеет значения, - откликнулся Люк, покрывая поцелуями нежную
кожу ее живота. - Хоть мальчик, хоть  девочка...  Они  же  будут  частью
тебя.
   - И тебя, - добавила она, ероша ему волосы.
   Мода на платья с  завышенной  талией  позволяла  Тасе  скрывать  свое
положение, и она бывала на приемах, ходила в театр,  посещала  различные
светские развлечения. Позже, когда живот  ее  станет  совсем  большим  и
никакие свободные платья и шелковые шали его не скроют, правила приличия
потребуют, чтобы она сидела дома.
   - Вы такая тоненькая, что, по-моему,  ничего  не  будет  заметно  еще
очень долго, - предсказывала миссис Наггз, и Тася очень  надеялась,  что
она окажется права. После детства и юности, проведенных  в  заточении  -
сначала  в  девичьей,  потом  в  тюрьме,  -   она   намеревалась   вовсю
наслаждаться свободой.
   А  пока  она  усердно  старалась  подружиться  с   другими   молодыми
женщинами, участвуя в благотворительных концертах  и  выполняя  светские
обязанности жены Люка. Наконец ей удалось расшевелить Эмму и подтолкнуть
ее к дружбе с девочками-сверстницами. Эмма переросла свою застенчивость,
и ее стали радовать детские праздники. Когда же наступил первый день  ее
первых месячных, день, которого она ждала с таким страхом, она  сообщила
об этом Тасе с какой-то смесью смущения и гордости.
   - Теперь я не смогу больше играть в куклы? - с тревогой спросила  она
и с облегчением вздохнула, когда Тася уверила ее, что сможет.
 
*** 
 
   Осень пришла в Англию с бодрящим холодом и  разноцветьем  листьев.  В
один из осенних дней в Англию прибыл  корабль  из  России  с  множеством
ящиков и сундуков. Алисия Эшборн приехала помочь Тасе их распаковать.
   - Это подарки от мамы. - Тася  сидела  на  диване,  читая  письмо  от
матери, пока Алисия и Эмма извлекали из ящиков настоящие сокровища.
   Тася была счастлива, узнав, что вся история закончилась  благополучно
и никаких последствий  для  Марии  Петровны  бегство  дочери  не  имело.
Благодаря умело розданным Николаем взяткам  Марию  Петровну  допрашивали
очень коротко и быстро отпустили.  С  тех  пор  госпожа  Каптерева  дома
занималась тем, что собирала для Таси самые ценные  фамильные  реликвии.
Женщины достали из  ящиков  драгоценный  фарфор  и  хрусталь,  несколько
старинных   икон,   кружевную    крестильную    рубашечку,    серебряные
подстаканники, украшенные драгоценными камнями.
   Крики восторга зазвенели в комнате при виде серебряного самовара.
   - Думаю, он из Тулы, - проговорила Алисия, вглядываясь  в  хитроумную
гравировку. - Лучшие самовары делаются в Туле.
   - Если бы у нас был еще и настоящий чай для заварки,  -  пожаловалась
Тася.
   Эмма удивленно посмотрела на нее:
   - Белль-мер, а разве английский чай не самый лучший?
   - Нет, что ты!  Русские  заваривают  самый  дорогой  чай,  китайский,
караванный, - мечтательно отвечала Тася. - У него более тонкий аромат, и
он вкуснее всех других чаев. В России многие любят его  пить,  потягивая
через кусочек сахара,  который  держат  во  рту,  придерживая  языком  у
передних зубов.
   - Как странно! - воскликнула Эмма, с огромным  интересом  разглядывая
самовар.
   Алисия  вытащила  отрез  таинственно  мерцающего  золотого   русского
кружева и поднесла его к свету.
   - Что еще пишет Мария Петровна?
   Тася перевернула страницу и продолжала читать.
   - Ox! - слабо вскрикнула она, и руки ее задрожали.
   Настороженные этой  странной  ноткой  в  ее  голосе,  Алисия  и  Эмма
внимательно посмотрели на нее.
   - В чем дело? - спросила Алисия.
   Тася, не отрывая глаз от тонкого листка, медленно рассказала:
   - Граф Щуровский недавно найден мертвым в своем дворце. Maman  пишет,
что он умер от яда и все считают это самоубийством. - Голос Таси  звучал
все тише и под конец стих совсем. Она обменялась сумрачными взглядами  с
Алисией. Тася не сомневалась: смерть Щуровского - это месть  Николая  за
убийство брата. Тася вернулась к письму:
   - "Государь очень расстроен, на его здоровье и состояние  духа  очень
повлияла эта утрата. Он ушел в себя, а все министры и высокопоставленные
чиновники передрались в борьбе за власть".
   - Она  что-нибудь  пишет  о  князе  Ангеловском?  -  поинтересовалась
Алисия.
   Тася кивнула, сдвинув брови.
   - "Николая подозревают в предательских действиях, - читала она. - Его
арестовали и уже много недель держат в заключении и  допрашивают.  Ходят
слухи, что вскоре его могут выслать. Если он еще жив".
   - Почему? Что они с ним сделали? - полюбопытствовала Эмма.
   В комнате воцарилось тяжелое молчание.
   - Они не просто задают вопросы. Дело гораздо хуже,  тихо  проговорила
Алисия. - Бедный Николай! Такой судьбы я и худшему врагу не пожелаю.
   Тася  замолчала,  думая  о  жутких  пытках,  о  которых  шептались  в
Санкт-Петербурге: с их помощью "развязывали языки" у врагов  государства
и наказывали непокорных. Как орудие пытки наиболее  часто  использовался
кнут. Опытный палач мог рассечь тело до кости, а ведь  кнут  сочетали  с
раскаленным железом и другими изощренными орудиями пытки. Боль,  которую
они причиняли, могла свести с ума. Что сделали они с Николаем, насколько
тяжело он искалечен?
   От этих мыслей все удовольствие  от  подарков  матери  пропало,  Тасю
затопила щемящая сердце жалость.
   - Я думаю, нельзя ли что-нибудь предпринять, чтобы помочь Николаю?
   - Почему вы хотите помочь ему? - спросила Эмма. Он плохой человек. Он
заслужил все, что получает.
   - "Не судите да не судимы будете, - процитировала Тася  Евангелие.  -
Прощайте и вам простится".
   Эмма нахмурилась  и  снова  занялась  стоявшим  перед  ней  ящиком  с
подарками, бормоча себе под нос:
   - Все равно он плохой.
   К огорчению Таси, отношение Люка к страданиям Николая было таким  же,
как и у его дочери.  Когда  она  поздним  вечером  показала  ему  письмо
матери. Люк не проявил ни капли сострадания, что очень разочаровало ее.
   - Ангеловский знал, насколько опасна его затея, - сдержанно  произнес
он. - Он решил непременно убить Щуровского, и  сделать  это  даже  ценой
собственной жизни. Его обуревает страсть к опасным играм,  Тася.  И  его
политические враги нашли способ уничтожить его. Но он же знал,  что  так
может случиться. Николай шел на это с открытыми глазами.
   - Я не могу не жалеть его, - отвечала Тася. - Уверена, что  в  тюрьме
его жестоко мучают.
   Люк пожал плечами:
   - Мы ему ничем не можем помочь.
   - Разве ты не можешь по крайней мере заставить кого-нибудь послать  в
Россию неофициальный запрос? Кого-то из твоих  знакомых  в  министерстве
иностранных дел?
   Синие глаза Люка пронзительно глянули на нее.
   - Почему  тебя  заботит,  что  станет  с  Николаем  Ангеловским?  Бог
свидетель, ему всегда была глубоко безразлична твоя судьба, да и  судьбы
любых других людей.
   - Частично потому, что мы в родстве...
   - Очень отдаленном.
   -  ..а  частично  потому,  что  он  стал  жертвой  тех  же  продажных
чиновников, от которых пострадала я.
   - В его случае этому есть причина, - едко заметил  Люк.  -  Разве  ты
веришь, будто Щуровский покончил с собой?
   Его снисходительный тон уязвил Тасю.
   - Если ты решил стать для Николая сразу и судьей, и  палачом,  то  ты
ничуть не лучше царя и его поганых приспешников!
   Они яростно смотрели друг на друга. Гневный румянец волной залил  шею
и лицо Люка.
   - У меня есть на это право. Я знаю, что это такое, когда  все  против
тебя, когда все обвиняют и не к кому обратиться...
   - Следующим твоим шагом, наверное, будет требование взять его  в  мой
дом.
   - Геоидом? Я-то думала, что это каждом! Нет,  я  так  не  думала,  но
неужели это будет слишком - попросить тебя об  убежище  для  кого-то  из
моей семьи?
   - Да, слишком, если этот кто-то  -  Николай  Ангеловский.  Проклятие,
Тася, ты же прекрасно знаешь, на что он  способен.  Он  не  стоит  этого
разговора. После всего того, что он нам сделал.
   - Я его простила. И если ты не можешь его простить, по  крайней  мере
постарайся понять...
   - Я скорее увижу его в аду, чем прощу его вмешательство в нашу жизнь.
   - Потому что он уязвил твою гордость, - бросила Тася. - Поэтому  тебя
и бесит даже одно упоминание его имени.
   Удар попал точно в цель. Она  поняла  это  по  внезапно  сдвинувшимся
бровям и яростно забившейся жилке на щеке.
   Она увидела, как он стиснул  зубы,  чтобы  удержать  ядовитый  ответ.
Наконец ему удалось овладеть собой в достаточной мере, чтобы заговорить,
хотя голос еще дрожал от ярости:
   - Ты думаешь, мне моя гордость дороже твоей безопасности?
   Тася упорно молчала, испытывая одновременно и гнев на мужа, и чувство
вины перед ним.
   - О чем мы спорим? - спросил Люк. Глаза его были холодны как  лед.  -
Что мне надо сделать?
   - Единственное, о чем я прошу, - попытайся  узнать,  жив  Ангеловский
или нет.
   - И что потом?
   - Я... - Тася отвела глаза в сторону и уклончиво пожала плечами:
   - Не знаю.
   Губы его насмешливо искривились.
   - Ты никудышная лгунья, Тася.
 
*** 
 
   На следующий день Люк ушел из дома, так и не  согласившись  выполнить
ее просьбу. Тася понимала, насколько безрассудно  снова  заговаривать  с
ним  об  Ангеловском.  Еще  несколько  дней  прошло  как  обычно,  но  в
разговорах  проскальзывала  натянутость,  а  в  молчании   чувствовались
незаданные вопросы, на которые не было ответов.  Тася  и  сама  себе  не
могла объяснить, почему беда Николая так ее тревожит, но беспокойство не
исчезало, и она все сильнее хотела знать, что с ним.
   Однажды вечером, после ужина, когда Эмма ушла  в  свою  комнату,  Люк
выпил бренди и оценивающе посмотрел на Тасю. Она неловко  поежилась  под
его взглядом, догадываясь, что он хочет сообщить ей нечто важное.
   - Князь Николай выслан из России, - коротко объявил он. - От министра
иностранных дел я узнал, что он снял дом в Лондоне.
   Тася взволнованно засыпала его вопросами:
   - В Лондоне? Он сейчас здесь? Почему он приехал в Англию? Как  он?  В
каком состоянии?
   - Это все, что я знаю. И я запрещаю тебе общаться с ним.
   - Запрещаешь?
   Люк поигрывал рюмкой, медленно поворачивая ее в пальцах.
   - Поверь, ему  ничего  не  нужно  от  тебя.  У  него  есть  все,  что
необходимо. Кажется, ему  разрешили  вывезти  из  России  десятую  часть
имущества. Этого более чем достаточно.
   -  Да,  конечно,  -  заметила  Тася,  соображая,  что  десятая  часть
имущества Ангеловских составляет по меньшей мере миллионов  тридцать.  -
Но потерять дом, наследие предков...
   - Он великолепно обойдется без них.
   Тася была поражена его черствостью.
   -  Ты  знаешь,  что  делают  на  допросах  с  людьми,  обвиняемыми  в
государственной измене? Любимый прием - это  иссечь  человеку  спину  до
костей, а потом поджарить на огне, как свинью на решетке! И на какие  бы
уступки они ни пошли,  уверена,  что  никаких  денег  не  хватит,  чтобы
расплатиться за зло, которое они ему причинили.  У  него  в  Англии  нет
родных, кроме меня и Алисии Эшборн...
   - Никогда в жизни Чарльз не позволит Алисии навестить Ангеловского.
   - Ах, значит, вы с Чарльзом оба держите своих жен в  кулаке?  -  Тася
вскочила со стула, не в силах сидеть на  месте  и  продолжать  спокойный
разговор. Все в ней кипело от возмущения. - Когда  я  выходила  за  тебя
замуж, то считала, что муж-англичанин будет меня уважать,  позволит  мне
говорить то, что думаю, и предоставит  мне  свободу.  Из  того,  что  ты
рассказывал мне о первом браке, было ясно, что именно так  ты  обращался
со своей первой женой. Ты не можешь утверждать, будто встреча с Николаем
мне сейчас чем-то угрожает или что я  причиню  вред  кому-то,  если  его
увижу! Ты не можешь запрещать мне что-либо, не объяснив причины...
   Лицо Люка потемнело от гнева.
   - В этом случае ты просто мне подчинишься! - прорычал он. - И будь  я
проклят, если буду тебе что-то объяснять!
   Мое решение окончательное.
   - Просто потому, что ты мой муж?
   - Да. Мэри подчинялась этому правилу, и ты тоже подчинишься.
   - Никогда! -  Тася  задрожала,  как  натянутая  тетива  лука.  Пальцы
сжались в кулаки. - Я не ребенок, который должен тебя  слушаться!  Я  не
вещь, которую ты можешь переставлять с места на место по своему желанию,
и не животное, которое ты волен запрячь и  вести  куда  хочешь...  и  не
рабыня, чтобы беспрекословно подчиняться.  Мой  ум  и  тело  принадлежат
мне... И пока ты не переменишь своего решения, не позволишь мне  увидеть
Николая, не смей ко мне прикасаться!
   Люк очутился около нее так быстро, что она не  успела  сообразить,  в
чем дело, как вдруг оказалась прижатой к нему, его рука запуталась в  ее
волосах, его рот сокрушительно смял ее губы. Он целовал ее,  так  крепко
прижимая рот к губам, что она  ощутила  вкус  крови.  Она  всхлипнула  и
попыталась его оттолкнуть, а когда он ее отпустил, буквально задохнулась
от ярости. Медленно дотронулась она до своих израненных губ.
   - Я буду касаться тебя когда и как захочу! - свирепо произнес Люк.  -
Тася, не доводи меня до крайности... Или пожалеешь об этом.
 
*** 
 
   Хотя желания видеть Николая Алисия  Эшборн  не  испытывала,  ей  было
любопытно, что с ним происходит.
   -  Говорят,  что  понадобилось  двадцать  фур,  чтобы  перевезти  его
ценности из порта в дом, который он снял, -  рассказывала  она  Тасе  за
чаем. - У него уже было много визитеров,  но  он  никого  не  принял.  В
Лондоне только  и  говорят  о  таинственном  изгнаннике,  князе  Николае
Ангеловском.
   - Ты собираешься его навестить? - тихо спросила Тася.
   - Дорогая, я не видела Николая с детства и не чувствую ни желания, ни
обязанности его видеть теперь. Кроме того, Чарльз  рассердится,  если  я
ступлю хоть на порог дома Николая.
   - Не могу себе представить Чарльза гневающимся, - заметила Тася. - Он
самый мягкий и вежливый человек, которого я когда-либо встречала.
   - Он бывает сердитым, бывает, - уверила ее Алисия. - Раз в  два  года
он взрывается.. И тогда ты не захочешь  оказаться  поблизости  от  места
взрыва.
   Тася слегка улыбнулась и глубоко вздохнула.
   - Люк сердится на меня, - доверилась она кузине.  -  Очень  сердится.
Возможно, он имеет на это полное право. Я не могу объяснить, почему хочу
видеть Николая... Знаю только, что он одинок и  очень  страдает.  Должен
найтись способ, как мне ему помочь.
   - Почему? Зачем? Ведь Николай причинил тебе столько неприятностей.
   - Но ведь именно он помог мне бежать  из  России,  -  не  согласилась
Тася. - Ты знаешь, где он живет? Скажи мне, Алисия.
   - Ты ведь не собираешься нарушить запрет мужа?
   Тася нахмурила брови.  За  последние  месяцы  она  очень  изменилась.
Когда-то такой вопрос не стоило и задавать. Ей с  детства  внушали,  что
слово мужа - закон и принимать его волю надо беспрекословно.  С  горькой
иронией она вспомнила строки  стихотворения  русской  поэтессы  Каролины
Павловой:
 
   Учись, жена, жены страданьям,
   Знай, что "покорная" она
   Своим мечтам, своим желаньям
   Искать дороги не должна;
   Что ропщет сердце в ней напрасно,
   Что долг ее неумолим,
   Что вся душа ему подвластна,
   Что скованы и мысли им.
 
   Но это ей больше  не  грозило.  Она  слишком  далеко  зашла,  слишком
изменилась и не могла позволить кому бы то ни было владеть своей  душой.
Ей было важно доказать  это  не  только  Люку,  но  и  самой  себе.  Она
поступит, как велит ей совесть, а мужа будет любить,  как  друга,  а  не
почитать, как хозяина.
   - Скажи мне, где дом Николая? - твердо повторила она.
   - Алпер-Брук-стрит, 43, - сморщившись, пробормотала Алисия.  -  И  не
проговорись, что это я  тебе  сказала.  Я  буду  отрицать  это  даже  на
Страшном суде.
 
*** 
 
   На следующий день, когда Люк ушел, а Эмма погрузилась во  французскую
философию, Тася велела подать карету и поехала якобы навестить Эшборнов.
Алпер-Брук-стрит  находилась  неподалеку  от  дома  Стоукхерстов.   Тася
задумалась, почему Николай