имаешь?
Тот, в котором содержалась  царевна  Софья.  Они  не  откажут  Емелии  в
убежище. - Николай обернулся к жене:
   - Оставайся там, пока не минует опасность. Сударев поможет тебе потом
найти пристанище в деревне. Поживешь там.
   Лицо Емелии исказилось ужасом.
   - Нет, - прошептала она. Больше ее губы не могли ничего выговорить.
   Николай посмотрел на Федора:
   - Сделаешь, как я приказал?
   Слуга кивнул и с невнятным  восклицанием  отвернулся.  Когда  Николай
повел Емелию наверх, в ее покои, она в отчаянии заговорила:
   - Пожалуйста, не отсылай меня! В этом нет необходимости...
   - Если так, я сам приеду за тобой в монастырь и привезу домой.  -  Он
продолжал слегка подталкивать ее в спину. - Но мы попали в беду,  Рыжик,
и я хочу, чтобы ты была в безопасности.
   Она, всхлипывая, шла по лестнице.
   - Если бы я не попросила Федора разузнать о моей семье...
   - Дело совсем не в этом. Мои враги во главе с Меншиковым  настраивают
царя против меня. Возможно, моя женитьба на тебе облегчила им задачу, но
все произошло бы точно так же... позже или раньше. Это судьба, Емелия. -
Его собственные чувства бунтовали в душе против  подобных  слов,  кипели
тоскливым негодованием, но он постарался их подавить. Сейчас  ему  нужно
было помочь жене смириться с неизбежным,  иначе  она  вечно  будет  себя
винить.
   - Я без тебя никуда не поеду, - низким Страстным голосом  проговорила
она. - Ты не заставишь меня уехать одну.
   - Что будет в этом хорошего? - мягко настаивал он. - Я смогу  вынести
все, если буду знать, что с тобой ничего плохого не случилось. Возможно,
мы уже зачали наше дитя. Неужели ты хочешь рисковать им? - По  грустному
вздоху, прозвучавшему в ответ, он понял, что эта возможность ей в голову
не приходила. - Если  ты  уже  беременна,  ребенок  окажется  в  большой
опасности. Он будет отпрыском подозреваемого в измене князя Ангеловского
и к тому же наследником всех моих титулов и имений.  Он  станет  мишенью
злобных устремлений всех и каждого.  Нет,  о  ребенке  никто  не  должен
знать, даже никто  из  родственников...  пока  он  не  сможет  сам  себя
защитить.
   - Почему ты так говоришь? - Она залилась горючими слезами. - Если  ты
пытаешься напугать меня, то тебе это удалось. Даже слишком. Я жалею  обо
всем, что натворила... жалею, что ворвалась в твою жизнь и загубила ее!
   - Нет-нет... - Николай втянул ее в комнату и прикрыл за собой  дверь.
Крепко обняв ее, он нежно баюкал хрупкое тело жены, желая успокоить  ее.
- Никогда не говори такой чепухи. Ты - единственное, что дало моей жизни
смысл и значение. Емелия, не жалей о том, что полюбила меня.
   По-прежнему заливаясь слезами, она горячо обняла его в ответ.
   - Нам надо уложить твои вещи, - спустя минуту напомнил Николай.  -  У
нас мало времени...
   Она подняла к нему несчастное лицо и прильнула губами к его  рту.  Он
ощутил вкус ее слез, и  мысли  его  рассеялись,  как  листья  по  ветру.
Невольно откликаясь на призыв, он тесно  прижал  к  себе  ее  трепещущее
тело, почти расплющивая нежные груди. Только в этот миг он осознал,  как
колотится его сердце. Он безумно испугался за  нее...  и  точно  так  же
страшился разлуки с ней.
   Николай взял в ладони ее заплаканное личико. Пальцы ее изо  всех  сил
вцепились в янтарный бархат его кафтана,  глаза  мерцали  непролившимися
слезами.
   - Пожалуйста... - прошептала она, - еще только раз... Это все, что  у
меня останется.
   - Емелия, - начал было он,  качая  головой,  но,  посмотрев  в  синие
глаза, сдался и жадно приник к ее устам. Она  приподнялась  на  цыпочки,
пылко откликаясь на его поцелуй, руки ее отчаянно блуждали по его  спине
и бедрам. Прерывистое дыхание вырывалось  из  груди,  обжигая  его  щеки
палящим жаром.
   Прервав поцелуй, Николай неловкими торопливыми  пальцами  раздел  ее,
обрывая крючки и  завязки,  которые  не  хотели  быстро  расстегиваться.
Корсет упал на пол, и Емелия  облегченно  вздохнула,  растирая  ладонями
красные  вмятины,  оставленные  китовым  усом.   Затем   Николай   начал
раздеваться сам, и Емелия помогла ему  стащить  через  голову  свободную
белую рубашку  с  пышными  рукавами.  Губы  ее  заскользили  по  гладкой
мускулистой груди мужа. Она целовала  ее,  нежно  дотрагивалась  языком,
лаская ямку между ключицами, пока Николай в нетерпении не потянул ее  на
постель. Он вытащил из ее прически шпильки и  драгоценные  заколки,  так
что густые волны волос вольно упали, укрыв обоих огненным облаком.
   Время безжалостно текло, пока они ласкали друг  друга.  В  словах  не
было нужды: ими владела решимость отогнать на возможно более долгий срок
вторжение окружающего мира. Николай согревал  ладонями  прохладную  кожу
Емелии, поглаживая гибкий стан и тонкую талию.  Она  выгнулась,  поощряя
его руки, глаза ее были полузакрыты в блаженном предвкушении. Его  плоть
отвердела от зверского, первобытного желания, он  ощущал  каждый  толчок
крови, пульсирующей в ней. Когда нервы его были на пределе,  он  ухватил
ее за бедра и погрузился во влажную жаркую глубину, и она приняла его  в
свое нежное лоно. Он стал  вонзаться  в  нее  легкими  мелкими  ударами,
постепенно углубляя их, пока не вошел целиком.
   Тогда он замер, почти уткнувшись  в  нее  лицом,  сомкнув  зрачки  со
зрачками, и затерялся в мерцающей голубизне.
   - Рыжекосая жена моя... ты дала мне счастье, неведанное мной ранее. -
Горло его сжалось тоской и страданием. - Обещай, что, если мы встретимся
снова, ты вспомнишь меня.
   - Как могу я тебя забыть? - слабым голосом вопросила  она,  изнемогая
от его движений и блаженно постанывая.
   - Скажи, что любишь меня!
   - Я люблю тебя, милый... и буду любить всегда. - Емелия бормотала эти
признания, тычась носом в его шею, повторяла их, пока  буря  страсти  не
подхватила обоих на своих крыльях и  не  вознесла  в  сверкающем  полете
ввысь.  Емелия  притянула  Николая  руками  и  ногами  и   держала,   не
отпуская... Тогда, не в силах больше сдерживаться, он  отдался  на  волю
собственному оглушительному взрыву.
   Николаю  хотелось  заснуть  в  ее  объятиях,  утонуть  в   блаженстве
забвения. Вместо этого он заставил себя двигаться,  оторвался  от  жены,
вынырнул из мирного кокона  постели.  Вздрагивая  от  холода,  торопливо
оделся. Емелия лежала тихо, лишь глаза ее неотрывно  следили  за  каждым
его движением. Пересмотрев  одежду  в  шкафу,  Николай  выбрал  из  всех
нарядов жены самый простой - строгое бархатное платье с высоким закрытым
воротом и длинными рукавами.
   Тусклым голосом она спросила с кровати:
   - В монастыре мне надо будет носить монашескую одежду?
   Николай не мог не улыбнуться.
   - Господи, вовсе нет.
   Он принес платье к ней на постель  и  набросил  на  смятые  простыни.
Помедлил, любуясь ее неизъяснимой  красой:  стройными  длинными  ногами,
буйной копной рыжих кудрей. Чародейка, чаровница, пленительная ведьма  с
сочным ртом, который и монаха введет во грех...
   - Монахиней ты, Рыжик, никогда не сможешь выглядеть... Что бы на себя
ни надела.
   Она села на постели, придерживая у груди одеяло, и тихо спросила:
   - Что будет с тобой?
   Николай молчал, не зная, что ей ответить.
   - Они  убьют  тебя,  правда?  -  промолвила  она.  -  Ты  собираешься
пожертвовать собой из-за того, что я наговорила, и из-за того, кто я...
   - Нет, - поспешно произнес он, присаживаясь на кровать и привлекая  к
себе ее обнаженное тело. - Что бы со мной ни случилось, это будет не  по
твоей вине. Я наделал в жизни множество ошибок еще до встречи с тобой.
   - Я этого не вынесу! - Она вцепилась в его рубашку. - Не позволю тебе
умереть за меня. - Слезы брызнули у нее из глаз, оставляя  темные  пятна
на светлой тонкой ткани кафтана.
   - Если до этого дойдет, я тысячу раз умру за тебя, - прошептал он.  -
Это гораздо легче, чем остаться без тебя.
   - Пожалуйста, позволь мне не уезжать, - умоляла она, пытаясь удержать
его высвобождающиеся руки.
   Николай встал, указал ей на платье и направился к  печке,  уже  почти
остывшей. Прижав ладони к еле теплой  изразцовой  стенке,  он  грубовато
бросил через плечо:
   - Одевайся, Емелия. Времени нет.
   Сухо, по-деловому он помог ей набить небольшой дорожный мешок одеждой
и  кое-какими  личными  вещами.  Глянув  в  крохотное  оконце  с  частым
переплетом, он увидел, что сани поданы к крыльцу.  Их  полозья  оставили
глубокие борозды на свежем рыхлом снегу.
   Николай обернулся к Емелии. Она покрыла голову белой кружевной шалью,
которую он подарил ей в первый день  после  свадьбы.  Легкая  прелестная
шаль не только закрывала волосы, но и бросала  тень  на  лицо,  так  что
теперь он мог видеть лишь блеск глаз и горестно вздрагивающие губы.  Его
потрясло мгновенное осознание того, что одна и та же женщина,  вот  эта,
следовала за ним сквозь времена и поколения. Десятки  картин  и  образов
замелькали в его  мозгу:  Емелия  в  постели,  обвивающая  его  длинными
изящными ногами; она же, прыгающая от радости ни снегу, проказливая, как
уличный мальчишка; она же в бане, с мокрыми вишневыми волосами... Она же
- Эмма, с ее обворожительными улыбками и бурными возражениями, спорящая,
танцующая, выходящая ему навстречу  из  зверинца  в  мужской  рубашке  и
брюках. Он любил ее во всех видах и обличьях. И потерял ее дважды!..
   Не говоря ни слова, Емелия сунула  ладошку  в  его  руку.  Их  пальцы
сплелись в болезненно крепком пожатии. Все еще продолжая  удерживать  ее
руку, Николай взял мешок, и они стали спускаться вниз.
   Бледный Сударев ждал их у входной двери, его темно-каштановые  волосы
были непривычно всклокочены. В руках он сжимал одну  из  теплых  накидок
Емелии из шерсти такого темно-фиолетового цвета, что она казалась  почти
черной.
   - Все готово к отъезду, ваша светлость.
   - Хорошо. - Николай наклонился к самому уху дворецкого. - Не  дай  им
схватить ее, - произнес он тихо, чтобы не услышала Емелия. - Ты  знаешь,
что они с ней  сделают.  -  Выпрямившись,  он  пристально  посмотрел  на
Сударева, оставляя недосказанным и так понятное обоим: он  предпочитает,
чтобы Емелия умерла быстро от руки Федора, а не была замучена  жестокими
пытками.
   Дворецкий кивнул, понимая молчаливую просьбу князя.
   - До этого не дойдет, - спокойно и твердо сказал он. Николай  положил
руку ему на плечо и крепко сжал его.
   - Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть, Федор.
   - Знаю, князь-батюшка.
   Взяв накидку из рук Сударева, Николай повернулся к жене и  укутал  ее
плечи. Затем он  бережно  натянул  ей  на  голову  капюшон  и  попытался
улыбнуться.  Однако  попытка  не  удалась.  Он  смотрел  на   Емелию   с
безнадежным отчаянием и не знал, что сказать напоследок, как проститься.
Горло его было мучительно сжато от стараний удержать слезы.
   - Я не хочу расставаться с тобой, - смиренно  выговорил  он  наконец,
беря в руки ее холодные, напряженные пальцы.
   Емелия нагнула голову, крупные слезы катились по ее щекам.
   - Я никогда больше не увижу тебя. Это правда? Он  покачал  головой  и
хрипло сказал:
   - В этой жизни - нет.
   Она высвободила руки из  ладоней  мужа  и  обвила  ими  его  шею.  Он
почувствовал на щеке прикосновение ее мокрых от слез ресниц.
   - Тогда я буду ждать сотни лет, - прошептала  она,  -  или  тысячи...
если понадобится. Помни это, Коленька. Я буду ждать, чтобы ты пришел  за
мной.

***

   Николай стоял в дверях и смотрел, как Сударев усаживает  ее  в  сани.
Вскоре они растворились в черно-синей ночи,  и  скрип  полозьев  стих  в
морозном воздухе.
   - Храни тебя Бог, - произнес он, вцепившись пальцами в дверной  косяк
так, что побелели костяшки. Немного погодя он вошел в дом и велел  слуге
принести ему в гостиную  водки.  После  чего,  усевшись  у  печки,  стал
нетороплиьо пить, уставившись невидящими глазами в пространство.
   Примерно через  час  слуга  доложил,  что  прибыли  двое  из  Тайного
приказа. В ведение этого зловещего учреждения входили все  преступления,
угрожавшие безопасности государя и государства.
   Они вошли в дом, и слуга тотчас проводил их к Николаю.  Один  из  них
держался тихо и  почтительно,  в  то  время  как  другой,  узколицый,  с
неряшливой  копной  сальных  черных  волос,  смотрел  на  князя  с   еле
скрываемой издевкой.
   - Князь Николай  Дмитриевич,  -  произнес  узколицый,  -  меня  зовут
Владимир Нечеретов, а моего спутника - Ермаков. Мы  посланы  из  Тайного
приказа в связи с известным происшествием на праздничном балу...
   - Да, знаю. - Николай протянул руку к серебряному подносу с водкой. -
Не хотите ли выпить?
   Нечеретов не отказался:
   - Благодарю вас, ваша светлость.
   Николай неторопливо налил два стакана водки и, кивнув обоим  сыскным,
отхлебнул из своего.
   Нечеретов оценивающе поглядел на Николая.
   - Ваша светлость, мы явились, чтобы  поговорить  с  княгиней  Емелией
Васильевной.
   - Вам нет нужды с ней встречаться.
   - Есть нужда, и великая, - настаивал Нечеретов, - Поступил донос, что
она сегодня в присутствии государя  произносила  изменнические  речи.  А
происхождение ее также весьма подозрительное....
   - Она не представляет угрозы царю или кому бы то ни было,  -  прервал
его Николай с вежливой  улыбкой.  -  Красивая  женщина,  но  не  слишком
разумная. Понимаете ли, она простая крестьянка, своих мнений и  взглядов
не имеющая. Боюсь, она неосмысленно  повторила  подслушанные  слова.  По
всей справедливости вам следует задержать истинного виновника.
   - Кто же это, ваша светлость?
   С лица Николая исчезла улыбка.
   - Я, - без обиняков ответил он. - Даже простые расспросы докажут, что
у меня вышла  размолвка  с  государем.  Всем  известно,  что  из  России
вытянуты все соки ради царского престижа. Я осмелился объявить  об  этом
прямо в присутствии государя.
   Нечеретов внимательно посмотрел на него и допил свою водку.
   - Нам все равно нужно допросить вашу супругу, ваша светлость.
   - Вы зря потратите время.  -  Николай  небрежно  вытащил  из  кармана
черный бархатный кисет и слегка подкинул  на  ладони,  демонстрируя  его
тяжесть. - Уверен,  что  вы  человек  весьма  влиятельный.  Надеюсь,  вы
сможете устроить так, чтобы о ней забыли.
   Приняв из рук Николая кисет, Нечеретов  открыл  его  и  наклонил  над
ладонью, высыпав на нее часть содержимого.  В  кисете  оказались  алмазы
чистой воды размером в пятнадцать  -  двадцать  каратов  и  более  того.
Многие  из  них  были  ограненными.  Они  представляли  собой   огромное
состояние. Алмазы сверкали в  глубокой  горсти  Нечеретова,  как  озерцо
белого огня. Николай с трудом удержался от  язвительной  усмешки,  когда
оба сыскных прерывисто задышали.
   Нечеретов тихо проговорил:
   - Коль скоро она всего-навсего тупая крестьянка, ее и  в  самом  деле
нечего допрашивать.
   - Рад, что мы сходимся во мнении. Нечеретов  посмотрел  прямо  ему  в
глаза.
   - Но, отведя подозрения от супруги, вы приняли всю вину  на  себя,  и
теперь мы обязаны доставить вас в Кремль для допроса.
   - Разумеется. - И несмотря на ожидавшую его  верную  гибель,  Николай
вздохнул с облегчением.

***

   Уже три дня Николай находился в Беклемишевской башне Кремля - древней
твердыни на Москве-реке. В каменной  крепости  было  холодно  и  мрачно.
Николай видел свое дыхание в стылом  воздухе  камеры.  Как  ни  странно,
никто не приходил допросить его. Он сидел в тишине и ждал.  Два  раза  в
день ему давали воду и плошку заваренной мучной болтушки.  В  камере  не
было ни тюфяка, ни даже кучки соломы. Двое сокамерников  Николая  сидели
на полу с пустыми глазами,  безучастными  лицами  и  не  откликались  на
вопросы. Они не назвали своих имен, предпочитали молчать, и  только  раз
кто-то из них отозвался на слова князя о том, что им могли  бы  дать  по
крайней мере одеяла.
   - Нам ничего не полагается, - невыразительным голосом пробормотал он.
- Проступки бояр судят строже, чем  бунт  простолюдина,  потому  что  от
высших царь ждет большей преданности.
   Другой молчал, он был явно болен. Сырой  холодный  воздух  камеры  на
глазах ухудшал его состояние, вызывая тяжкий кашель и сильную лихорадку.
На третий день их обоих увели, и больше они не вернулись.
   Николай, слушая далекие крики пытаемых,  нечеловеческий,  болезненный
вой, задумался, не кричит ли это кто-то из его бывших сокамерников.
   Он начал вспоминать, как его пытали в девятнадцатом веке,  и  впервые
за все время испугался. Покорность судьбе покидала его.  Ему  не  пройти
снова через этот ад. Телесные  увечья  зажили,  раны  зарубцевались,  но
душевные страдания... Нет, он не вынесет  этого  снова.  Скорчившись  на
голом полу, Николай уперся  спиной  в  холодную  стену  Никогда  еще  не
чувствовал он себя таким одиноким.
   Прошел еще день или два, и он понял, что заболел. Его трясло,  голова
горела, мысли путались. Все стало бессмысленным. Обхватив  себя  руками,
чтобы  унять  дрожь,  он  то  ли  проваливался  в  беспамятство,  то  ли
засыпал... и наконец позволил  себе  заплакать.  В  бреду  являлись  ему
видения:  Тася...  его  отец...  Джейкоб...  Миша,  его  покойный  брат,
смотревший на него с тоскливым укором... Он  прятал  от  них  глаза,  не
хотел смотреть, звал Емелию... Эмму...  но  они  не  приходили.  Николай
говорил видениям, что скоро умрет,  что  хочет  увидеть  жену,  положить
голову ей на колени и заснуть навеки...
   Однажды в момент просветления Николая  навестил  нежданный  гость:  к
нему пожаловал  царь  Петр  собственной  персоной.  Съежившись  в  углу,
Николай безучастно наблюдал за гигантской фигурой, возникшей  на  пороге
мрачной, вонючей темницы.
   - Николай, - обратился к нему Петр, и  его  бас  гулко  отразился  от
голых каменных стен, - мне сказали, что ты болен, и  я  решил  навестить
тебя.
   - Зачем?  -  хрипло  спросил  Николай,  еле  выдавливая  слова  через
потрескавшиеся губы.
   Петр смотрел на него, как родитель на блудного сына.
   - Я хотел лично убедиться, можно ли пробудить в тебе  здравый  смысл.
Это не похоже на тебя, Николай. Несколько месяцев ты был  сам  не  свой.
Любовь, которую ты питал ко мне, твоя глубокая преданность...  куда  они
делись?
   Николай отвернул лицо, не трудясь отвечать.
   - Ты позволил бабе погубить себя, - тихо продолжал  Петр.  -  Простая
крестьянская девка! Она отвратила  тебя  от  меня,  приворожила  к  себе
каким-то заклятием. Иначе ей не удалось бы вытеснить  из  твоего  сердца
все, что ты ранее любил и почитал.
   Жестокий приступ лихорадки сотряс Николая, и он еще больше  вжался  в
угол.
   - Я никогда никого... и ничего... не любил... до нее.
   Царь вздохнул и присел рядом с ним на корточки.
   - А теперь она довела тебя до погибели. Разве от добра  придет  такое
унижение и разорение?
   - Я не предавал вас, - промолвил Николай.
   - Пока нет, но семена измены уже посеяны. Я должен быть самым главным
в твоей жизни, только я, и никто кроме! Даже не  Всевышний!  Именно  это
необходимо мне, чтобы переделать Россию. - Петр пристально вглядывался в
лицо Николая. - Даже теперь, - незлобиво продолжал  он,  -  ты  одно  из
самых прекрасных божьих творений, какое я когда-либо видел... Тебе  было
дано так много, Николай. Неужели тебе суждено прийти к ужасному концу?
   - Чего вы от меня хотите? - пробормотал Николай и зашелся в  приступе
отчаянного кашля. На губах его показалась кровь.
   Огромная, похожая на лапу ладонь Петра  ласково  легла  ему  на  лоб,
пригладила волосы, словно балуя любимого зверька.
   - Я готов, Николай, еще раз предоставить тебе  возможность  выжить  и
вернуть мое расположение. Я все тебе прощу, если ты  докажешь  мне  свою
преданность.
   Николай устало перевел на него воспаленные глаза.
   - Что мне для этого придется сделать?
   - Расторгни свой брак с Емелией, заставь ее принять  постриг.  Отошли
от себя навсегда и больше с ней не встречайся. Можешь выбрать себе любую
другую подходящую жену. Вернись к  той  жизни,  которую  вел  раньше,  и
посвяти себя