и газетой? Возможно, поначалу вы бы объективно отражали события, но рано или поздно все равно пришлось бы подыгрывать политикам, и вы печатали бы только то, что вам прикажут, и...
     - Вы так уверенно говорите об этом... - сказал Хит, и глаза его неожиданно повеселели.
     - Вовсе нет, просто так обычно случается в Массачусетсе.
     Он откинул голову назад и расхохотался:
     - Нет, я бы не стал делать так хотя бы потому, что все делают именно так. Если бы я был главным редактором, клянусь, моя газета никогда не стала бы марионеткой в чьих-либо руках. Я всегда следовал бы избранному курсу. Конечно, большинство редакторов позволяют манипулировать своими газетами, этим обычно пользуются политиканы. Посему материалы в здешних газетах такие же приглаженные, робкие, как и везде, и вряд ли найдется газетчик, который осмелится печатать правду, не завуалировав ее до неузнаваемости...
     - А вы, конечно, всегда печатали бы только правду, будь вы редактором? Даже если бы она вам не нравилась?
     - Думаю, что да.
     - А вот я так не думаю. Возможно, поначалу все так и было бы, но в конце концов вы стали бы публиковать вашу личную версию, как все газетные боссы.
     - Да, но я совсем не такой, как они, - произнес он, радуясь оживлению, появившемуся на ее лице. - Я никогда бы не стал приносить истину в угоду подписчикам. У меня свои принципы.
     - Скажите, - она все еще не глядела на него, - а вы никогда не работали в газете? Мне кажется, что да.
     - Во время войны я работал в "Мобил Реджистер". Делал репортажи и для других газет. Приходилось крутиться, особенно когда шеф-редакторы были уж слишком твердолобыми. Ничто не производит на репортера такого ужасного впечатления, как наполовину урезанная статья.
     - Но, верно, они делали это не без оснований?
     Хит тихо рассмеялся, будто ее слова лишь подтверждали мысль о том, что все в этом мире нонсенс, а тот, кто пытается находить этому объяснения, и вовсе дурак.
     - Да, главным для них было "поддерживать боевой дух солдат". Им не нравились мои репортажи с полей сражений, они говорили, что я слишком придирчив, а мои статьи слишком мрачные, что я не вижу всей яркости событий. Дело в том, что у меня никогда не было причин для особого оптимизма, тем более когда мы начали отступать.
     Он снова улыбнулся, но Люси не разделила его веселья. Она внимательно разглядывала южанина. Огонь как бы позолотил его волосы, отблески пламени оставляли длинные тени на загорелых щеках. Он казался таким беззаботным и необычайно красивым, точно никогда не испытывал лишений и не слышал пушечных залпов. В ее голове никак не укладывалось, как он мог с такой легкостью рассуждать о войне, видя собственными глазами это ужасающее кровопролитие. Только совершенно бессердечный или аморальный человек мог так просто говорить об этом. Все люди, которых она знала, говорили о войне с горечью, волнением, иногда с гордостью, но никогда вот так, запросто. Слегка нахмурившись, Люси решила перевести разговор на другую тему.
     - "Реджистер" - это ведь довольно крупная газета? У вас, наверное, было много публикаций.
     - Достаточно.
     - А у вас есть экземпляры газет с вашими статьями?
     - К сожалению, нет.
     - Жаль, было бы интересно взглянуть. А вы печатались под своим именем или...
     - "Бунтарь". Это мой псевдоним. Я не мог печататься под своим именем, так как придерживался далеко не популярных взглядов. Мои коллеги были не в восторге от того, что я не видел ангелов и золотых знамен над полями сражений. Перед моими глазами вставали лишь жестокость и унижения. Даже если войска Юга и выигрывали сражение, для меня это были только страдания раненых и горы трупов, но никак не ликование. Возможно, мне не хватало воображения.
     В изумлении Люси уставилась на него:
     - Ваш псевдоним действительно Бунтарь?
     - Он вам чем-то не нравится?
     - Не в этом дело. Просто я читала некоторые ваши репортажи. Их перепечатывали в одной из местных газет. По-моему, вы правдивее и ярче других описали падение Атланты.
     - Да, я, наверное, попадал точно в цель, раз даже янки перепечатывали мои статьи.
     - Не смейтесь. Я по многу раз перечитывала то, что Бунтарь... то, что вы писали - о беженцах, голодных детях на улицах, дезертирах. Вы ведь не разыгрываете меня? Я никогда не прощу вам, если все это лишь розыгрыш.
     - Нет, Люси, я вовсе не шучу. - Его лицо внезапно помрачнело.
     - После окончания войны вы выпустили книгу, по крайней мере на обложке было написано "Бунтарь".
     - Это моя книга.
     - Ее прочитали многие, а я нет, но я обязательно прочту.
     - Да уж, сделайте одолжение. А то я уже истратил почти весь гонорар.
     Люси даже не улыбнулась. Она сидела неподвижно, уставившись в газету, хотя от волнения не могла разобрать и слова. Та статья о падении Атланты была одним из ее самых волнующих воспоминаний о войне. Конкорд находился настолько далеко от места военных действий, что о них ей напоминало лишь отсутствие Даниэля и, пожалуй, работа в благотворительном обществе помощи солдатским женам. А репортер Бунтарь описал бои в Джорджии, толпы людей, покидающих Мариэтту, усталость и отчаяние осажденной Атланты. Люси читала эти статьи, и ей казалось, она ощущала тот мир, который рушился на глазах у несчастных людей. И сейчас она с трудом верила в то, что человек, сидящий перед ней, был автором тех статей.
     - Мы с таким нетерпением ждали вашего репортажа о сдаче города, - сказала она. - Мы были уверены, что его напечатают. Но ничего так и не появилось.
     - Я не участвовал в сдаче. Меня ранили при Харпет-Крик. Тогда нас послали просто на бойню, или, как писали в газетах, "на героическую смерть". Последняя благородная, но тщетная и бессмысленная попытка выиграть войну. Тогда нам уже нечего было терять, ведь большая часть полка была уничтожена.
     - Я так рада, что вы живы, - сказала Люси. На глазах у нее блестели слезы, хотя она изо всех сил пыталась удержать их.
     Хит с удивлением смотрел на нее, потом, покачав головой, печально улыбнулся.
     - Вы слишком мягкосердечны и сентиментальны, детка.
     - Я знаю. Даниэль говорит, что не следует плакать по всякому поводу, но иногда я...
     - Снова Даниэль. Сдается мне, что никогда еще я не знал о человеке так много и так не любил его, ни разу даже не увидев.
     Люси усмехнулась, сглотнув стоявшие в горле слезы.
     Его ладонь скользнула на ее руку, и тут же ее пальцы ощутили тепло и силу его руки. Люси даже не смела взглянуть на южанина, пульс участился, и приятное волнение охватило ее. Медленно она повернула ладонь вверх, чтобы встретиться с его ладонью, их пальцы переплелись. Странное, неведомое ощущение пробежало по всему телу. "Ведь нет ничего предосудительного в том, чтобы держаться за руки", - пронеслось в голове Люси. И все же было что-то предательское по отношению к Даниэлю в том, что она наслаждалась прикосновением другого мужчины. Хит нежно пожал ее руку и сказал:
     - Мне нужно сходить за дровами.
     Люси молча кивнула. Сейчас более всего на свете ей хотелось оказаться как можно дальше от него. Но еще сильнее было желание не отпускать Хита, удержать его подле себя.

Глава 2

     При осмотре вещей выяснилось, что больше всего пострадал от воды дорожный костюм Люси. В одних местах материал сел, в других вытянулся, и все это лишь отдаленно напоминало недавний модный наряд. Напрасно она старалась расправить складки на гофрированной бархатной юбке, они все равно задирались вверх. Люси тщательно разглаживала коричневые сатиновые ленты, но, к сожалению, все тщетно. Оставалась последняя надежда на то, что все это безобразие будет спрятано под длинной, подбитой мехом накидкой, а потом уж ей удастся как-нибудь незаметно избавиться от испорченной одежды. Отец Люси слыл человеком дотошным, особенно когда дело касалось его магазина, но проблемы дочери не слишком интересовали старого Лукаса, поэтому исчезновение нескольких предметов ее туалета вряд ли привлечет его внимание.
     Утро нового дня принесло не только хлопоты дорожных сборов. Странная атмосфера многозначительности царила в доме Рэйна, и это было связано не только с хлопотами по поводу отъезда Люси. Искренняя доверительность, дружеская легкость вчерашнего разговора Люси и Хита сменились настораживающей тишиной. Когда вещи были собраны и погружены, южанин усадил гостью в маленький экипаж, запряженный серым, в яблоках, мерином. Когда они стали приближаться к Конкорду, конь замедлил шаг.
     - Почти приехали, - с облегчением произнесла Люси и тут только осознала, что странное приключение последних дней подходит к концу; до прощания оставались минуты, и недомолвки, возникшие между ней и Рэйном, могут навсегда так и остаться недомолвками.
     - Хит, подождите, вы можете остановить экипаж?
     При дневном свете его голубые глаза казались зеленоватыми. Хит натянул вожжи.
     - Есть одна вещь, которую нам нужно обсудить, - продолжала она приглушенным голосом. - Как вести себя, если мы вдруг встретимся на людях? Конечно, после того, что вы сделали для меня, мне бы не хотелось обращаться с вами, как с незнакомым, но поступить иначе я не смогу.
     Его лицо помрачнело, и лучики морщинок не скрывали шрама на виске.
     - Потому что я южанин, мятежник?
     - Нет, нет, конечно, нет. Поймите, мы не представлены... И я никогда не смогу разговаривать с вами так, как было прошлой ночью. Я помолвлена. А вы не такой человек, который может быть другом помолвленной девушки. Никто здесь не поймет этого, в первую очередь Даниэль.
     - Естественно, не поймет, - сказал Хит.
     Его уверенный голос немного успокоил ее. Он все понял. Ее взгляд остановился на его светящейся загорелой коже и прекрасных золотистых волосах. Как все же он был не похож на местных жителей, как не правдоподобно выглядел на фоне снежных сугробов в морозном ледяном пространстве! Он был рожден, чтобы жить под ярким солнцем, среди буйства зелени. Его ленивая улыбка и мягкий южный акцент всегда будут здесь чужими. "Почему он решил поселиться так далеко от родных мест? Наверное, для этого у него были причины?" - думала Люси, но так и не решилась задать ему эти вопросы. Неожиданно для себя она заметила тонкий, почти незаметный шрам на шее Хита. Как давно он появился? И почему? Такой же, что и на виске.
     Люси сгорала от любопытства, что же все-таки он за птица? Единственное, что она поняла за время общения с ним - никогда прежде не встречала она человека более опытного, хранившего в глубине души тайну, постигнуть которую можно было, только войдя в его жизнь. "Мятежник", слишком сложный и недоступный, не походил на прежних ее знакомых; те в большинстве своем были просты и понятны. Конечно, Люси бесконечно благодарна ему, но это же не повод для дружбы. У них нет и не могло быть ничего общего. Они принадлежат к разным мирам.
     - Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня, - сказала Люси грустно. - Ничем на свете я не смогу...
     - Не стоит рассыпаться в благодарностях, - прервал ее Рэйн, и улыбка озарила его задумчивое лицо. - Не горюйте, милочка. Это ведь не прощание.
     - А что же это? Именно об этом я и говорю вам.
     - Ах да, простите. Дело в том, что в Виргинии мы прощаемся совсем по-другому.
     Его глаза зажглись дьявольским огоньком, Люси улыбнулась в ответ и, отворачивая лицо, кокетливо сказала:
     - Вы опять смеетесь. - Она прекрасно понимала на что он намекает, конечно, она не уступит ему, как бы настойчив он ни был. Она же помолвлена.
     - Я не смеюсь. Это совершенно серьезно. Вам не кажется, что я имею право хотя бы на один поцелуй? Вы ведь сами сказали, что я спас вам жизнь. Неужели Даниэль будет против, если вы всего раз поцелуете своего спасителя? А может, он никогда и не узнает об этом? Видит Бог, лично я не собираюсь докладывать ему. Люси, поцелуй - это ведь такая малость.
     - Я никогда не целовалась ни с кем, кроме Даниэля. - Признание Люси граничило с кокетством, но удержаться от флирта с южанином она не могла.
     - Как интересно, но в отличие от меня, я уверен, он и не подозревает, где у вас родимое пятнышко, - сказал Хит и от души улыбнулся, видя, как она вспыхнула. - Извините, милочка. Вы были правы, мне далеко до джентльмена, не так ли?
     - Именно так.
     - А вы действительно не целовались ни с кем, кроме Даниэля?
     Почему она разговаривает с ним об этом? Она чувствовала, как яркий румянец заливает ее щеки, и старалась не смотреть на него.
     - Ну в общем, да. До нашей помолвки я пробовала целоваться с одним мальчиком, но это были, ну как бы это сказать, не настоящие поцелуи, совсем не так, как с Даниэлем.
     - Настоящие поцелуи, - задумчиво произнес Хит. - Никогда не подозревал, что бывают еще и ненастоящие.
     - Но вы ведь поняли, что я имела в виду. Некоторые поцелуи просто ничего не значат, а вот настоящие...
     - Нет, я о таких сложностях и слыхом не слыхивал. Люси, поглядите на меня.
     Хит наклонился к ней, и Люси закрыла глаза, быстро вдохнув. Первое прикосновение его губ было сухим, теплым и настойчивым, и она не знала, как ответить на него. Это прикосновение было довольно долгим, и вдруг он наклонился сильнее и языком попытался раздвинуть ее губы. Тяжело дыша, Люси руками попыталась оттолкнуть его. Теперь жаркий и влажный поцелуй заставлял ее дрожать от странного чувства: одновременно отвращения и удовольствия. Смущенная, взволнованная, она ощущала необычайно мягкое, как ей казалось, бархатное блуждание его языка в ее рту. Он вкушал ее, вбирал в себя, - о таком ей даже не приходилось думать раньше. Его поцелуй был обжигающим и ненасытным. Таинство и магия этого страстного поцелуя одновременно сковывали ее и в то же время пробуждали какое-то новое, еще неведомое чувство. Девушку трясло так же, как два дня назад на льду, когда Рэйн впервые прикоснулся к ней, только на этот раз виной был не холод...
     Когда Хит наконец прервал поцелуй, его лицо выражало некую обеспокоенность. В изумлении Люси смотрела ему прямо в глаза; сердце неистово билось в ее груди. Он сотворил с ней что-то невероятно ужасное, даже представить себе нельзя что именно. Но все же... это не было неприятно.
     - Никогда не пытайтесь повторить подобное со своим женихом, - сказал Хит. - Он наверняка спросит, где вы этому научились.
     Люси поспешно отстранилась от него, забившись в противоположный угол ландо. Губы и язык все еще хранили ощущения поцелуя. Слабость и истома, разлитые по всему телу, напоминали о нем. Как же она позволила ему такое? Осознавая свою вину, она подумала о Даниэле, с которым никогда не испытывала таких ощущений. Скорее всего с Даниэлем Люси никогда бы не поцеловалась вот так, даже после свадьбы. Как он неоднократно говорил ей, есть женщины, с которыми можно утолить страсть, а есть те, которые предназначены, чтобы их любили. Ее, Люси, он относил ко вторым.
     - Ну как, на ваш взгляд, это был настоящий? - спросил Хит улыбаясь. Но она так и не посмела взглянуть на него. - Хорошо, милочка. Сейчас я отвезу вас домой.

***

     Вечером к Кэлдуэллам на огонек зашел Даниэль Коллиэр. Благо, от его дома до их магазина на Мейн-стрит было пять минут ходьбы. С тех пор как мать Люси, Анна, умерла от чахотки, дочь с отцом жили на втором этаже, прямо над магазином.
     - Я спущусь вниз, мне нужно сделать кое-какие подсчеты, - сказал Лукас Кэлдуэлл, рассеянно разглаживая кончики почти белых, закрученных вверх усов. Люси ответила благодарной улыбкой. Она знала, что это лишь предлог для того, чтобы оставить ее наедине с Даниэлем. Она внимательно следила за тем, как отец вышел из комнаты, потом осторожно затворила дверь и только после этого бросилась к Даниэлю. Как они подходили друг к другу! Даниэль, не великан, но высокий, физически развитый молодой человек. Рядом с ним она чувствовала себя уверенно. Они были, как две руки, сплетенные вместе, даже думали одинаково. Даниэль был ее самым дорогим другом, и она знала, что так будет всегда, даже когда он станет ее мужем.
     - Как я скучала по тебе, - сказала Люси пылко, поднимая лицо для поцелуя. Верхней губой она почувствовала знакомое, щекочущее прикосновение его усов. Но вдруг она постаралась разжать губы, поняв, что хотела бы большего, чем простое прикосновение. Она хотела проникнуть внутрь его. Она жаждала такого же страстного поцелуя с ним, как днем с Хитом. Может, раньше Даниэль просто стеснялся целовать ее так, боясь задеть ее чувства. Но сейчас, когда она сама стремилась к этому, он вдруг отстранил свои губы.
     - Я тоже скучал без тебя, - произнес Даниэль. Его карие глаза с любовью рассматривали ее лицо. - Я все думал о нашем последнем разговоре.
     - И я. Извини, что была так нетерпима к тебе.
     - Конечно, я понимаю, что тебе очень хочется, чтобы мы поженились. Поверь, что я хочу этого не меньше. Я обещаю, очень скоро мы назначим дату.
     - Да, но ты обещаешь уже три года.
     - Я не могу жениться, пока не обеспечу тебя всем необходимым.
     - У тебя достаточно денег, чтобы купить небольшой дом. Мне не нужен огромный замок. Я просто хочу, чтобы мы были вместе. И я не понимаю, почему мы не можем пожить здесь, у отца, или у твоих родственников, пока ты не скопишь денег для покупки собственного дома.
     - Это дело чести, и это мое последнее слово.
     - Но ты ведь можешь выслушать меня? Почему другие могут жить у своих родителей или у родителей жены? Почему другие могут купить для начала маленький дом, а потом уже большой? Почему же ты не можешь поступить так? Я так больше не могу. - Ее голос сорвался, когда она добавила:
     - Я слишком одинока.
     При этих словах лицо Даниэля выразило крайнее удивление. Он положил руки ей на плечи.
     - Как ты можешь быть одинока, если тебя постоянно окружает столько людей? Мы видимся с тобой каждый день, иногда по несколько раз, ходим на лекции, на танцы.
     - Человек может быть окружен множеством людей и все же чувствовать себя одиноким. Никто не нуждается во мне. Я никому не принадлежу.
     - А как же твой отец?
     - У отца есть его магазин, который значит для него больше, чем я. Для него не существует ничего, кроме его магазина и покупателей. Я знаю, он любит меня, но это совсем не то. У тебя есть твои близкие: мать, отец, братья и сестры. Вы все помогаете друг другу и все живете одной семьей.
     - Но ведь и ты принадлежишь к нашей семье.
     - Я в ней чужая. - Люси продолжала упорствовать. - Мне тоже нужна семья. Я женщина, и это мне просто необходимо. Я бы хотела принадлежать тебе, но ты не хочешь этого. - Люси чуть помедлила, перед тем как продолжить. - Я хочу быть твоей и любить тебя, как жена любит своего мужа. Я устала от поцелуев на крыльце и пожатий рук, когда никто не видит.
     Даниэль покраснел до ушей, когда наконец понял, о чем она говорит.
     - Люси, прекрати. Ты просишь невозможного.
     - Я хочу быть твоей, только твоей, но я не желаю больше ждать, даже если ты не станешь откладывать нашу свадьбу еще на несколько лет.
     - О Господи! - Даниэль отпрянул от нее, нервно смеясь. - Я никогда и не подозревал, что ты можешь думать об этом, Люси!
     - Конечно, я думаю. Все женщины думают об этом, просто не все говорят об этом вслух.
     - Но мы не можем. Я хочу, чтобы ты осталась девственницей до нашей первой брачной ночи. Как и положено невесте.
     - Ты всегда знаешь, как все должно быть, - сказала Люси приглушенно. Необузданная страсть медленно угасала в ее глазах. - А как же я? Тебе безразлично, что я чувствую сейчас?
     - Тебе не придется долго ждать. Мы подумаем о дате.
     - Опять "подумаем". Но это так неопределенно.
     - Я обещаю.
     Он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Неожиданно Люси обхватила его шею и страстно поцеловала, прижавшись к нему своим молодым, страждущим телом. Даниэль замер от изумления. Затем он обнял ее и стал отвечать на поцелуи. Люси дрожала от восторга. Девушка чуть откинула голову назад и еще сильнее прильнула к нему. Она чувствовала его мускулистое тело, сильное, натренированное, напряженное. Животом она ощутила пульсирующее давление. Она знала, что