льно завернули и отдали им  в  руки.  Затем  Николай  завел
Емелию в лавку с благовонными маслами и душистыми настойками, от фимиама
которых  воздух  казался  густым  и  сладким.  Пока  Емелия   любовалась
вычурными флакончиками, разбиралась в пузырьках и  душистых  коробочках,
Николай обратился к стоявшему в углу пожилому французу:
   - Мне хотелось бы выбрать аромат для моей жены.
   Старик окинул Емелию быстрым взглядом блестящих карих глаз.
   - Она красавица. Может быть, ваша светлость, вы позволите мне смешать
для нее особый парфюм? А пока у меня имеется один готовый. В  нем  роза,
бергамот и чуть-чуть мяты. - Покопавшись  в  глубине  лавки,  он  достал
откуда-то флакончик синего стекла и, откупорив его,  с  поклоном  поднес
Емелии:
   - Подставьте мне ваше запястье, мадам.
   Емелия  настороженно  выставила  руку,  и  француз  капнул  крохотную
капельку и растер пробочкой у нее на коже. Емелия понюхала и ошеломленно
заулыбалась Николаю.
   - Пахнет весенним лугом!
   - Я ведь говорил, что это будет чудесно,  -  с  гордостью  воскликнул
француз. - Я творю парфюмы для всех благородных дам.
   После недолгих тихих переговоров Николай купил духи и  отдал  Емелии.
Она приняла их с испуганным лицом.
   - Я не ждала, что вы станете покупать мне подарки, - прошептала  она,
бережно баюкая флакончик в ладонях, и, выйдя из лавки, добавила:
   - Я ведь еще ничего не сделала, чтобы их заслужить.
   - Ты теперь моя жена и можешь иметь все, что захочешь.
   - Чего я хочу на самом деле... - начала она и  покраснела  до  корней
волос.
   - Чего? - спросил Николай, побаиваясь ее просьбы.
   - На самом деле я хочу... - начала снова Емелия и опять замолчала.
   Николай остановился у обочины и вгляделся в ее  лицо.  Он  и  сам  не
понимал, почему стал покупать подарки и почему для него стало так  важно
показать ей, что она ему нравится. Она  была  единственной  женщиной  на
свете, обладание которой он не мог себе позволить.
   С горечью и тоской он задумался,  почему  жизнь  его  не  может  быть
простой, как у других людей. Ни тогда, в Англии, ни теперь, в Москве, не
удавалось ему слить воедино две половинки своей души: ни ту, что жаждала
любви, ни ту, что ее боялась.
   - Нам лучше вернуться в усадьбу,  -  наконец  произнес  он.  -  Скоро
прибудет царь Петр со своей свитой.

***

   Одежда  Николая  была  уже  разложена  в  спальне:  янтарного   цвета
бархатные штаны в обтяжку  и  усаженный  драгоценными  камнями  парчовый
жилет - все по самой последней моде. Он уже успел все это возненавидеть.
Сковывающий движения покрой, чересчур яркие, вызывающие  цвета,  броская
пестрота - все было наперекор его вкусу. Он привык к элегантной простоте
черного с белым вечернего  наряда  девятнадцатого  века,  покроенного  с
некоторой свободой фрака и брюк, при наглаженной хрусткой рубашке. Таков
был стиль времен королевы Виктории. Однако в начале восемнадцатого  века
богатому человеку полагалось одеваться со щегольством павлина.
   Чувствуя себя в этом вычурном наряде до  крайности  нелепым,  Николай
направился в покои Емелии. Жену он застал у зеркала французской работы с
подзеркальником красного дерева. Она озадаченно  всматривалась  в  синий
флакончик духов, подаренных днем.  Оглянувшись  на  звук  распахнувшейся
двери, Емелия восхищенно воскликнула:
   - Светлый князь! Какой же на вас роскошный наряд!
   Он невнятно буркнул что-то в ответ и приблизился к зеркалу. На Емелии
был алый сарафан. В перекинутые на спину косы были вплетены алые  ленты.
Голову покрывала тонкая  белая  фата,  которую  придерживал  на  волосах
золотой филигранный обруч. Не в силах сдержать  желание  дотронуться  до
Емелии, Николай поправил  рубиновую  капельку  у  нее  на  лбу.  Большим
пальцем он погладил тонкую ярко-рыжую дугу  ее  брови.  Ему  надо  будет
надарить ей драгоценностей: жена Ангеловского не может носить стеклянные
подделки под самоцветы.
   Емелия растерянно вертела в руках флакончик.
   -  У  меня  никогда  раньше  не  бывало  ничего  подобного.  Как   им
пользоваться?
   - Большинство делают ошибку, душась слишком сильно. Ты  просто  тронь
пробочкой запястья и за ушками.
   Вытащив пробочку из флакона, Николай притронулся стеклянным  пестиком
к ее запястью и растер влажную точку кончиком пальца.  Дурманящий  запах
летних цветов поплыл по комнате.
   - Некоторые женщины любят душить места, где ближе  и  сильнее  бьется
кровь, - в ямке между ключицами, под коленями...
   Емелия рассмеялась и сидела не шевелясь, пока он прикасался к  нежным
впадинкам за ушами.
   - Но ведь никто моих ног не увидит!
   Представив себе картину, как ее сильные стройные ноги,  взметнувшись,
обхватывают его талию, Николай замер. У него  пересохло  во  рту,  и  он
впился  взглядом  в  смеющиеся  синие  глаза.  Он  может,  если   хочет,
соблазнить се прямо здесь, сейчас, отнести  в  постель,  стоящую  рядом,
задрать до пояса ее сарафан...
   Так как лицо ее находилось как раз на уровне  его  бедер,  Емелия  не
могла не  заметить  телесную  перемену,  когда  плоть  его  отвердела  и
вздыбилась  под  туго  натянутыми  штанами.  Она  залилась  краской   и,
откашлявшись, спросила:
   - Светлый князь Николай Дмитриевич, вы хотите?..
   - Нет, -  отрезал  он  и,  отвернувшись  от  нее,  решительным  шагом
направился к двери. На пороге он, не оборачиваясь, сказал:
   - Полагаю, тебе следует поторопиться. Хотите вы того или нет,  мадам,
но сегодня вам придется быть хозяйкой и принимать у  себя  царя.  Причем
лучше бы вам это удалось, иначе неизвестно, чем  это  кончится  для  нас
обоих.
   Шестеро актеров играли комедию Мольера с  очаровательной  веселостью.
Гости, около тридцати человек, расселись вокруг царя в  домашнем  театре
Ангеловских  и  приготовились  развлекаться.  Театр  был  маленьким,  но
уютным, стены его были сплошь и рядом  увешаны  овальными  портретами  в
золоченых рамах. Царь Петр, с одного бока которого сидел князь  Николай,
а с другого - Меншиков, заливался искренним хохотом, глядя  на  кульбиты
актеров.
   Николай, искоса посматривая  на  царя,  тем  не  менее  остро  ощущал
настороженность жены. Емелия, сидевшая рядом с ним, оцепенела. Причиной,
как он предполагал, был страх перед  государем.  Большинство  русских  с
детства приучены к мысли, что царь -  самый  могущественный  человек  на
земле. Он - отец и защитник народа своего, выше его  только  Бог.  Чтобы
успокоить Емелию и привлечь ее внимание  к  представлению,  Николай  все
время нашептывал ей на ушко смысл французских фраз и шуток.
   Когда пьеса окончилась, гостей  пригласили  в  столовую  за  длинный,
уставленный яствами стол. Снова Николай сидел  по  левую  руку  царя,  а
Меншиков - по правую. Емелия сидела на несколько мест дальше от них и по
сравнению  с  разодетыми  придворными  дамами   выглядела   неловкой   и
скованной.
   Подали блюда с жареной дичью и густо сдобренной пряностями  рыбой.  В
оправленных серебром кубках розового хрусталя сверкало рубиновое вино.
   Николай разговаривал мало, просто  сидел,  откинувшись  на  стуле,  и
наблюдал за царем и Меншиковым. Не многих людей в  своей  жизни  он  так
невзлюбил  с  первого  взгляда,  как  Александра  Даниловича  Меншикова,
недавно титулованного князем Ижорским. Возможно, так  было  потому,  что
Меншиков, очевидно, ненавидел его с той же яростью.
   Высокий, с холодным лицом, исхудавший  за  время  польской  кампании,
Меншиков прилип к царю как тень, стараясь предугадывать все его мысли  и
желания. У него были глаза  необычайного  бирюзового  цвета,  сверлившие
всех пронзительным  взглядом.  Жесткий  небольшой  рот  украшали  тонкие
усики, подобные царским. Терпением,  хитростью  и  честолюбием  Меншиков
поднялся высоко во власти, что позволяло ему  запросто  разговаривать  с
царем. Между этими двумя людьми существовала  крепкая  дружба.  Меншиков
очень дорожил своими  отношениями  с  царем  и  в  каждом,  с  кем  Петр
доброжелательно разговаривал или кем восхищался, видел себе угрозу.
   Тягучим кошачьим голосом Меншиков обратился к Николаю:
   - Как прекрасно, что вы, следуя традициям  Ангеловских,  женились  на
простой крестьянке. Эти девки легко рожают,  а  дрессировать  их  весьма
просто.
   - Алексашка, - предостерегающе  произнес  Петр,  но  Меншиков  лениво
продолжал:
   - Очень мудро, князь Николай, что вы женились не по любви.  Ничто  не
должно мешать преданности царю и  России,  особенно  любовь  к  женщине.
Женщины - существа требовательные, себялюбивые. Но пока  мужчина  твердо
знает, что должно стоять на первом месте, с ним все будет в порядке.
   - Я хорошо знаю, что должно стоять  на  первом  месте,  -  тихим,  но
уверенным голосом проговорил Николай, холодно глядя на Меншикова.
   Он видел, как потупилась Емелия, смущенно вспыхнув от недвусмысленных
намеков на свое  происхождение.  Повернувшись  к  ней,  Николай  ласково
произнес:
   - Смотри-ка, Рыжик, как высоко ты можешь взлететь. Наш друг  Меншиков
тоже может теперь звать себя князем Ижорским, хоть и начинал с  торговли
пирогами на московском рынке.
   Меншиков дернулся как ужаленный, а Петр громко захохотал.
   - Нарвался, Алексашка, - сквозь смех проговорил  он.  -  Тебе  хорошо
известно, что Николая задевать не надо. Он вроде  спящего  тигра:  лучше
его не будить.
   - Не всем же рождаться боярами, как Ангеловские, - буркнул  Меншиков.
- Счастье России - государь, награждающий по заслугам,  а  не  по  роду,
пусть и самому древнему.
   - Все, чего я хочу, это чтобы мои люди были мне преданы и  служили  с
рвением, - ответил Петр. - А таких качеств у крестьянина может оказаться
больше, чем у князя.
   Проследив за взглядом Николая, он обратил внимание на Емелию.
   - Скажи-ка, из какой ты деревни, дитя?
   Обычный вопрос. Такими обменивались из учтивости большинство  русских
людей  при  знакомстве.  Однако  действие  его   на   Емелию   оказалось
неожиданным. Она побледнела, и на лбу у  нее  выступили  капельки  пота.
Молчание ее невыносимо затянулось, так что Николай решил было,  что  она
вообще не в состоянии отвечать. Наконец еле слышно она произнесла:
   - Я... из Хованского.
   Петр замер, лишь странный тик задергал его левую щеку.
   "Что, черт возьми, это  означает?"  -  с  тревогой  подумал  Николай,
внезапно сообразив, что Хованское вошло в историю как средоточие  многих
кровавых мятежей. Оно было одной из стрелецких слобод, откуда  вырвалась
волна бунтов, в том числе того, в котором на глазах ребенка Петра  убили
родичей его  матери.  Потрясение  кровавой  расправой  вызвало  жестокие
судорожные припадки, мучившие царя всю  жизнь.  В  минуту  волнения  тик
искажал левую половину его лица и шеи. После второго стрелецкого бунта в
Хованском совершилось множество казней мятежников,  и  земля  там  долго
сочилась кровью. Царь Петр слышать не мог спокойно  даже  упоминания  об
этом селе.
   Меншиков с нескрываемым злорадством разглядывал Емелию.
   -  И  вся  семья  твоя,  красавица,  тоже  из  Хованского?  -  ехидно
осведомился он.
   - Да, - прошептала она,  виновато  опуская  голову.  У  нее  был  вид
преступницы.
   Николая словно обухом по голове ударило сознание  беды.  Он  вспомнил
обрывки их разговора у Чоглоковых, ее  неохотные  ответы  на  расспросы.
"Отец мой умер... Мою  семью  не  любили  за  отцовское  вольнодумство".
Видимо, отец ее был казнен как бунтовщик-стрелец.
   Пытаясь справиться с этой новостью, Николай почти не обращал внимания
на происходящее вокруг. Между тем события развивались.
   Петр с угрюмым видом решил поменять направление беседы.
   - Хватит разговоров! - приказал он. - Всем есть!  -  Обратив  суровый
взгляд на Емелию, он заметил:
   - Неудивительно, что  ты  такая  тощая!  У  тебя  на  тарелке  еды-то
щепотка. И ни кусочка мяса!
   - Я... я не люблю его, - пролепетала, запинаясь,  Емелия.  Лицо  царя
совсем помрачнело:
   - Не любишь мяса? Дурочка! Без мяса разве можно выжить? - Он отщипнул
своими огромными пальцами  кусочек  курятины  и  бросил  ей  в  тарелку,
расплескав брызги жира. - Вот... своей рукой угощаю. Ешь!
   Емелия дрожащей рукой взялась  за  вилку,  но  внимание  всего  стола
сосредоточилось на ней. Она поднесла к губам блестящий от жира ломтик  и
с тоскливым видом уставилась на него
   Николай  наблюдал  за  ней  с  пробуждающимся   сочувствием.   Емелия
проявляла те же пристрастия  и  антипатии,  которые  окажутся  у  нее  в
будущем. Мясоедение было противно ее натуре. Он не мог допустить,  чтобы
над ней издевались подобным образом, тем более что  наверняка  ее  из-за
этого просто вывернуло бы на стол. Поэтому  он  вмешался,  сказав  тихим
голосом:
   - Государь, позволь мне отослать мою непослушную  жену  из-за  стола.
Там,  в  своих  покоях,  она,  оставшись  без  ужина,  поразмыслит   над
собственной дурью.
   Петр ткнул пальцем в курятину.
   - Но лишь после того, как она съест это.
   Николай посмотрел на Емелию. Она вновь поднесла кусочек мяса к губам.
Лицо ее позеленело. Он понял, что сейчас ее стошнит.
   - Вон! - рявкнул он.
   Емелия бросила на него благодарный и несчастный взгляд и сломя голову
кинулась прочь.

***

   Шесть часов спустя Николай устало поднялся наверх.  Напряженное  тело
ныло от злости, досады и сильнейшего ощущения, что  его  предали.  После
ухода Емелии настроение Петра окончательно испортилось и отравило  любые
попытки разговора. Меншиков усугублял царский гнев  ехидным  шепотком  и
непрекращающимися злобными намеками, а гости разрывались на части  между
удовольствием от нежданного скандала и тревогой за себя. Было  очевидно,
что царь его молодую  жену  не  одобрил.  И  Николай  был  готов  с  ним
согласиться. Поглотив непомерное количество вина и водки,  царь  Петр  и
его окружение отбыли на ночлег, и  Николай  наконец  освободился,  чтобы
заняться своей обманщицей-женой.
   "Просто замечательно, - с яростью рассуждал он. - Только этого мне  и
не хватало в нынешнем сомнительном положении: посадить себе на шею жену,
вся семья которой бунтовала против царя". Дай только Бог силы  дотерпеть
до комнаты Емелии, и он изольет на нее весь свой  гнев.  Он  вынудит  ее
признаться в том, что ее отец был стрельцом Он заставит ее вечно каяться
в том, что она обманом женила его на себе. Она должна была понимать, что
по собственной воле он никогда не подверг бы себя опасности, взяв в жены
дочь изменника. Теперь тень подозрения упала на  Николая,  и  отныне  за
каждым его шагом будут пристально следить.
   Добравшись до покоев Емелии, Николай тихо  вошел  и  с  тщательнейшей
осторожностью притворил дверь. Спальня освещалась  лишь  красно-золотыми
отблесками бушующего в печке огня. Он едва мог разглядеть скорчившуюся у
постели фигурку жены. Кажется, она молилась.
   "Прекрасно, - язвительно подумал он, - тебе понадобится много молитв,
чтобы утешиться, когда я закончу".
   - Сейчас мы с тобой поговорим, - произнес он  голосом,  подрагивающим
от бешенства. Емелия кинулась к нему навстречу.
   - Князь Николай, - задыхаясь, проговорила она. На ней лица  не  было.
Вся она напоминала до смерти напуганную лань. - Вы должны наказать меня.
Я разгневала царя, и теперь гнев его падет на вас.  Вот,  возьмите  этот
кнут. Меня надо  высечь...  Пожалуйста,  мне  невыносимо  знать,  что  я
натворила такое.
   - Подожди, - прервал ее несвязный лепет  Николай.  Он  заметил  блеск
серебряной рукоятки кнута и отмахнулся, чтобы она убрала его прочь. -  Я
хочу задать тебе несколько вопросов.
   - Нет, пожалуйста, возьмите его, - настаивала она.
   - Господи! Я не собираюсь тебя сечь! - Выхватив  у  нее  из  рук,  он
отшвырнул кнут в угол,  где  тот  с  тяжелым  стуком  ударился  об  пол.
Обернувшись к  дрожащей  жене,  он  увидел,  что  она  смотрит  на  него
немигающими глазами, а по щекам ее струятся слезы. В один ошеломительный
миг  злость  его  исчезла,  и  он  выругался,  проклиная  свою  душевную
слабость.
   - Но вы же должны, - прошептала Емелия.
   - Никому я ничего не должен, будь я проклят!
   - Пожалуйста. - Она склонила перед ним голову и задрожала.
   Не в силах сдержаться, Николай протянул руки и крепко  обнял  хрупкое
тело жены.
   - Просто скажи мне всю правду, -  промолвил  он,  касаясь  губами  ее
волос. - Был твой отец бунтовщиком-стрельцом или нет?
   Она  отчаянно  разрыдалась.  Слова  полились  из  ее  уст  бессвязным
потоком:
   - Да... Его казнили... Мать умерла от горя.  Я  не  могла  рассказать
вам. Я мечтала стать вашей женой, а если бы вы узнали...
   - Если бы я это знал, то ни за что не женился бы на тебе, -  закончил
он за нее.
   - Пожалуйста, накажите меня, - умоляла она.
   - Дурочка ты, дурочка, - хрипло прошептал он и притянул  ее  к  себе,
стараясь успокоить и гладя по спине. Она дрожала не переставая.  -  Как,
ради всего святого, могу я тебя наказать? Оставить на тебе  след  кнута?
Как, по-твоему, могу я причинить тебе боль собственными  руками?  О,  не
думай, что мне этого не хочется, умница ты моя горемычная! Но даже очень
постаравшись, я не смогу и пальцем тебя тронуть.
   - Потому, что я ваша жена? - дрожащим голосом спросила она.
   - Потому, что ты моя. Ты - единственная,  кого  я  когда-либо  желал,
пусть в тебе и  таится,  наверное,  моя  погибель.  А  теперь  перестань
плакать. Это ничего не спасет.
   - Я не могу п-перестать, - рыдала она, уткнувшись ему в шею.
   - Прекрати, - велел  доведенный  до  отчаяния  Николай.  Он  отвел  в
сторону водопад рыжих кудрей и приник губами к мокрой от слез  щеке.  От
вкуса ее слез, ощущения соли на шелковой коже у него  кружилась  голова.
Рот его нашел уголок ее рта,  скользнул  по  трепещущему  изгибу  нижней
губки к влажной гладкости внутри. Он целовал ее нежно и  бережно,  потом
все крепче и жестче, пока язык его не проник через преграду ее  зубов  в
рот и не завладел им победоносно и полностью.  Ее  рыдания  прекратились
как по волшебству, и она прильнула к нему всем телом. Емелия была  такой
теплой, такой упоительно зовущей, что желания его вышли из-под контроля,
и он мог бы овладеть ею прямо тут же.  Вместо  этого  он  с  мучительным
стоном оторвался от нее и отпрянул к печке. Уставившись в потрескивающее
пламя, он старался взять себя в руки.
   - Я не могу на это пойти, - прохрипел он.
   Емелия осталась неподвижно стоять там, где он ее бросил.
   - Почему? - сдавленно выдохнула она.
   Мысль о  том,  что  пришлось  бы  ей  рассказать,  в  каком  виде  он
предстанет перед ней, заставила его саркастически усмехнуться.
   - Никоим образом я не смогу  объяснить  это  так,  чтобы  ты  поняла.
Господи, я должен буду рассказать тебе о  таком!..  Ты  никогда  мне  не
поверишь!
   - Я смогу, - прошептала она в несбыточной надежде. Голос ее  раздался
ближе, чем ранее.
   - Неужели? - Смех его  закончился  свирепым  всхлипом.  -  А  если  я
расскажу тебе, что  могу  заглянуть  в  будущее?  Если  заявлю,  что  мы
встретимся с тобой снова через сто семьдесят лет?
   После долгого колебания она ответила:
   - Наверное... я смогла бы в это поверить.
   - Это правда. Я точно знаю, что ждет нас в будущем.  Ничего  хорошего
из нашего брака не выйдет... ничего стоящего. Ангеловские  -  растленный
род. Зная, сколько горя и несчастий принесут они  в  течение  нескольких
последующих поколений себе  и  другим,  я  не  могу  позволить  будущему
повториться. Я не допущу, чтобы от нашего брака появились на свет  дети,
потому что не желаю продолжения нашего рода.
   В голосе Емелии прозвучало недоумение:
   - Если вы так решили, зачем же женились на мне?
   Он потряс головой и тихо выругался.
   - Не знаю. Меня потянуло к тебе, и я не смог этому противиться.
   - Это судьба, - просто откликнулась она.
   - Не знаю, что это такое, - пробурчал он. - Но добра  не  жди.  -  Он
поднял кочергу и свирепо разбил горящее полено.
   - Коленька, - прошептала она, - а  в  будущем,  когда  мы  встретимся
снова, полюбим мы друг друга?
   Он резко