во что веришь ты?
   Он ласково погладил подставленную ему нежную шейку.
   - Я верю и в то, и в другое. - Он  повернул  ее  от  столика  к  себе
лицом. - Почему, дитя, тебя тревожит наше будущее?
   Ее взгляд перешел на синяк,  выделявшийся  на  подбородке  мужа.  Она
осторожно коснулась его кончиками пальцев.
   - Царю не нравится, что ты женился на мне. Это все знают.
   Николай стиснул зубы. Потом спросил:
   - Кто осмелился тебе так сказать?
   - Я слышу шепотки об этом, куда бы мы ни пошли. По-моему, Меншиков  и
его друзья позаботились, чтобы все узнали, кто я такая. Тебе не  к  лицу
иметь такую жену.
   - К черту их всех! - резко объявил он и крепко ее поцеловал.
   Через несколько мгновений Емелия отвернула от него лицо.
   - Иногда у меня возникает желание...
   Он нагнул голову к ее шейке и повел по ней цепочку поцелуев.
   - Чего же тебе желается, Рыжик?
   - Чтобы мы  нашли  способ  заставить  весь  остальной  мир  исчезнуть
куда-нибудь. И остались бы только мы с тобой, вдвоем.
   - Я могу заставить его исчезнуть, - пробормотал он, находя губами  ее
рот и приникая к нему.
   Емелия недолго сопротивлялась, глядя на  него  встревоженными  синими
глазами.
   - Мне нельзя причинять тебе неприятности. Я хочу принести  тебе  лишь
уют и покой.
   - Ты дала мне гораздо больше этого, - промолвил  Николай,  лаская  ее
тело под бархатным платьем. - Ты даешь мне возможность испытать чувства,
которые я и вообразить себе не мог. Я люблю тебя больше жизни, Рыжик.
   - Он сомкнул ладонь вокруг пышной груди и,  когда  дыхание  ее  стало
прерывистым и она приникла к нему с молящим стоном,  торжествующе  понес
ее на постель. Он намеревался доставить ей такое блаженство,  чтобы  она
забыла обо всем и даже малейшие следы тревоги исчезли с ее лица...  хотя
бы ненадолго.

***

   Сознавая, что подозрения Емелии  насчет  князя  Меншикова,  вероятнее
всего, основательны, Николай начал обдумывать,  каким  образом  помешать
его проискам. Совершенно случайно они вскоре встретились  в  доме  князя
Чоглокова, слывшего завзятым книгочеем, столкнувшись в  его  библиотеке.
Взяв в руки какой-то иностранный том, Николай вдруг почувствовал холодок
между лопатками и, обернувшись, обнаружил стоявшего в двух шагах от него
Александра Меншикова.
   Зеленовато-голубые  глаза  Меншикова  смотрели  змеиным,   немигающим
взглядом, но губы растянулись в улыбке.
   - Добрый день, князь Ангеловский. Нашли себе чтение по  вкусу?  -  Он
кивнул на лежавший поблизости том - Рекомендую почитать вот эту  реляцию
о славных делах государя.
   Николай, не сводя глаз с его лица, откликнулся:
   - Я знаю все, что мне нужно знать об этом предмете.
   - Может быть, вы  все-таки  почитаете  его,  чтобы  вновь  припомнить
величие гения царя Петра и его государственную волю... не говоря уж  обо
всем, что он сделал для вас и нас всех. Знаете, мы  с  ним  нынче  утром
говорили о вас.
   - И что? -  поинтересовался  Николай.  Все  мышцы  его  напряглись  и
закаменели.
   - Вроде бы царь весьма разочарован в вас. У него были  на  вас  такие
большие надежды, но вы предпочли растратить ваши таланты попусту.  Такие
способности... и все пошли прахом. Вы не приняли военное назначение,  не
захотели  исполнить  свой   гражданский   долг,   приняв   архангельское
губернаторство... Решились даже жениться на дочери бунтовщика.
   - О ней не смейте говорить  ни  слова,  -  негромко  предупредил  его
Николай, грозно сверкнув глазами.
   Тем не менее Меншиков продолжал, хотя и  несколько  более  сдержанным
тоном:
   - Рассказала она вам о своем отце? Василии? Я многое о нем разузнал у
нашего общего знакомца, главы тайного сыска. Василий и в самом деле  был
стрельцом, одним из тех, кто бунтовал против царя чуть не с  рождения  и
принимал участие в убийстве царских родичей. Они  должны  были  охранять
царя,  а  вместо  этого  покушались  на  его  жизнь.  Он   -   один   из
злоумышленников, как их называет государь. Отец вашей  жены  прославился
своими жаркими речами о том, что надо захватить столицу,  убить  бояр  и
вернуть трон сестре государя, царевне Софье. Он становился посреди толпы
и, сверкая огненно-рыжими кудрями, выкрикивал  зажигательные  призывы  к
бунту. За это его еще прозвали "рыжим  чертом".  Помните,  как  стрельцы
пошли походом на Москву? Василий был тогда одним из главных  мятежников.
Естественно, он был схвачен и  умер  под  пыткой.  Но  измена  стрельцов
никогда не умрет в памяти царя. Так  что  каждый  раз,  когда  он  будет
видеть  вас  или  вашу  огненнокосую  женушку,  сердце  государя   будет
ожесточаться против вашего семейства. Женитьба на Емелии  вредит  вам  в
глазах государя. На вашем месте я бы от нее избавился.
   Больше Николай сдерживаться не мог. Он набросился на  собеседника  и,
притиснув его к стене, сомкнул пальцы на горле негодяя.
   - А может, мне проще избавиться от тебя?
   Гости Чоглокова замерли в изумлении, испуганно  уставившись  на  них.
Меншиков побелел от страха и злости.
   - Убери от меня руки, - прошипел он. Николай не торопясь подчинился.
   - Мне надоели сплетни и слухи, которые ты старательно распускаешь  по
Москве, - прорычал он. - Если я еще раз услышу гадости о себе или  своей
жене, то заставлю тебя за них ответить.
   Губы Меншикова искривились в злобной ухмылке:
   - Слишком поздно подправлять вашу репутацию, высокомерный  друг  мой.
Ваша звезда уже закатилась. Вы больше не пребываете в  милости  у  царя,
потому что, как оказалось, цените свою  гордость  и  независимость  выше
царской приязни. Это ведь такая игра... А  вы  не  поняли  и  отказались
играть. Что ж, теперь вас из этой игры исключили.
   "Меншиков прав", - подумал Николай, и по коже у него пробежал  озноб.
Если  он  не  желает  потрафлять  прихотям  царя,  то  не  имеет   права
рассчитывать на царскую милость.

***

   Русская зима набрала полную силу. Морозы стояли такие, что  немудрено
было обморозиться. Никто не решался высунуть нос из дома, не закутавшись
в толстую меховую шубу, сшитую по достатку: у кого - из зайца, у кого  -
из соболя. Большие изразцовые печи  стояли  во  всех  комнатах  особняка
Ангеловских, испуская ровное тепло. Кроме того, обитатели дома постоянно
согревались чаем, новомодным кофе или  кипяченным  с  пряностями  вином.
Приближалось Рождество, и его предвестники - многочисленные праздники  и
танцевальные ассамблеи - будоражили всех радостной  музыкой.  По  улицам
бродили дети и подростки, распевая рождественские песни. В  каждом  доме
пекли фигурные пряники и одаривали ими певчих и гостей
   Захваченная праздничным  весельем,  Емелия  настояла  на  том,  чтобы
Николай повез  ее  на  ледяную  горку,  сделанную  на  радость  детям  и
взрослым. Она представляла собой громадный длинный спуск,  сложенный  из
деревянных бревен и глыб льда и залитый сверху водой. Люди забирались  с
санками на  самый  верх  сорокафутового  съезда,  а  затем  на  безумной
скорости скатывались вниз с визгом и хохотом.
   - Хочешь спуститься? - неохотно поинтересовался Николай, когда Емелия
с молящим видом стала дергать его за рукав.
   - Да, да, это такое изумительное ощущение... Ты когда-нибудь  катался
с горки?
   - Только в детстве.
   - О, это было слишком давно!
   Она решительно потащила его на гору и уговорила кого-то  одолжить  им
расписные деревянные санки.
   Они взошли по ступенькам на самый верх, где жестокий ветер со свистом
сразу же стал сечь им лица.
   - Чувствую, что пожалею об этом, - пробормотал Николай, наблюдая, как
скатываются другие по невообразимо длинному и крутому спуску.
   Емелия  властным  жестом  указала  рукавичкой  на  санки.  Глаза   ее
восторженно сверкали. Николай со стоном подчинился  и  уселся  в  санки,
широко расставив ноги. Емелия села  перед  ним,  устроившись  между  его
бедрами, и напряглась  в  возбужденном  ожидании.  Стоявшие  за  ними  в
очереди люди весело помогли им направить санки, хорошенько  подтолкнули,
и... они помчались!
   Холодный режущий воздух ворвался в глотку и грудь Николая, лишив  его
на мгновение способности дышать. Скрип  полозьев  наполнил  уши  певучим
звоном. Головокружительное ощущение быстроты захватило его. Набирая  все
большую скорость, они миновали середину  сверкающего  склона.  Емелия  с
заливистым смехом откинулась ему на грудь. Они  мчались  по  серебряному
льду все быстрее и быстрее, и вот уже  показалось  подножие  горы.  Там,
чтобы замедлить спуск, был рассыпан песок. Николай уперся в него  ногой,
и санки остановились.
   Продолжая неистово смеяться, Емелия повалилась на него,  одновременно
пытаясь извернуться, чтобы поцеловать его  нажженное  ветром  лицо.  Она
обняла его с доверчивой неуклюжестью непослушного щенка, восклицая:
   - Я хочу съехать снова!
   Николай улыбнулся и легонько поцеловал ее в губы.
   - Мне хватило одного раза.
   - Ох, милый! - Она с трудом поднялась на  ноги  и,  когда  он  встал,
обняла его за шею. - Ладно, может, это и к лучшему.  Я  боялась,  что  в
конце концов мои юбки взлетят мне на голову.
   - Попозже, - пообещал он, тычась носом в ее холодную щечку.
   Она пихнула его в грудь кулачком и засмеялась.

***

   Праздничную ночь отмечали у Чоглоковых. Входя в бальную залу,  Емелия
улыбнулась Николаю: они оба вспомнили тот день, когда он  выбрал  ее  из
пятисот девиц.
   - Теперь здесь все выглядит иначе, - сказала Емелия.
   - Это все рождественские украшения, - отозвался Николай,  разглядывая
покрывавшие стены полотнища красного  бархата,  перевязанные  гирляндами
цветов и золотыми лентами. Длинные столы были украшены еловыми ветками и
ломились от яств - яблок, изюма, разнообразных орехов  и  многочисленных
пирогов. На одном из столов не стояло ничего, кроме пряников, на которых
сахарной  глазурью  были  изображены  самые  важные  московские  здания,
включая Кремль и собор Василия Блаженного с его  разноцветными  главами.
Пряный праздничный запах имбиря и корицы стоял в воздухе,  смешиваясь  с
ароматом хвои и воска.
   Оробевшая от великолепия разодетых  гостей,  Емелия  нервно  одернула
пышные юбки.
   - Я выгляжу как крестьянка в чужом наряде. Хоть бы  ты  дозволил  мне
забелить пудрой лицо...
   - Ты прекрасна, - прервал Николай,  бегло  касаясь  поцелуем  россыпи
золотых веснушек на ее щеке. Однако Емелия была права: она  не  походила
на княгиню, несмотря на роскошный наряд.
   Дамы старались  превзойти  друг  друга  меловой  бледностью  ланит  и
усталой медлительностью жестов. Емелия же сверкала, как светлячок  среди
мотыльков. Изумительные красно-золотые кудри были  перевиты  жемчугом  и
высоко зачесаны. Лишь несколько длинных локонов ниспадало на  плечи.  Ее
бархатное платье отличалось особым  оттенком  голубого,  подчеркивавшего
глубокую сапфировую синеву глаз. Квадратный вырез был  оторочен  светлым
кружевом, называемым блендами, и не скрывал щедрую пышность груди, в  то
время как корсет утягивал талию в рюмочку.  Николай  был  просто  пленен
ликующей красотой жены, и, судя по  восторженным  взглядам  гостей,  его
мнение разделяли все присутствующие мужчины.
   Наслаждаясь восхищением князя, Емелия раскрыла веер и бросила на мужа
кокетливый взгляд поверх его волнистого края.
   - А я знаю, о чем  ты  думаешь,  когда  смотришь  таким  взглядом,  -
приглушенным голосом сказала она.  -  Ты  хочешь  оказаться  со  мной  в
постели.
   - Я всегда об этом думаю, - уверил  ее  Николай.  Она  удовлетворенно
похлопала себя по затянутой в корсет талии.
   - На мне затянуто столько  тесемок,  что  сегодня  тебе  до  меня  не
добраться.
   Он улыбнулся и чуть дотронулся кончиками пальцев до ее руки.
   - Я найду путь, можешь мне поверить.
   Их  болтовню  прервал  приезд  царя.  Но  сегодня  перешептывания   и
волнение, которые всегда сопровождали появление государя,  были  сильнее
обычного. Удивляясь, чем вызван нежданный шум,  Николай  всматривался  в
толпу, окружившую царя Петра и его свиту, пока царь не  выступил  вперед
на общее обозрение. При виде его Николай покачал головой, а Емелия резко
втянула в себя воздух.
   В противоположность всем гостям, разодетым в пух и прах, на царе была
одежда простого крестьянина: красная рубаха, мешковатые  серые  порты  и
строченые валенки.
   - Зачем это? - выдохнула Емелия.
   Николай ответил почти беззвучно, не глядя на нее:
   - Это такая дурная шутка. Он насмехается над крестьянами за  то,  что
они жалуются на его указы.
   Гости захихикали, захлопали  в  ладоши,  а  царь  тем  временем  стал
приплясывать, изображая русскую пляску, поворачиваясь в разные  стороны,
чтобы все сумели рассмотреть его наряд.
   - Как ужасно, - тихо молвила Емелия, вспыхнув от стыда и гнева.
   У Николая не нашлось на это ответа. Он уставился в  красивый  паркет,
выложенный  ковровым  узором  из  различных  пород  дерева  с  точечными
перламутровыми вставками, от души надеясь, что царю скоро надоест валять
дурака.
   - Кажется, вам не по вкусу пришлась царская шутка, - раздался у  него
над ухом медоточивый голос.
   Сдвинув брови, Николай поднял глаза на князя Александра Меншикова.
   - Если это можно так назвать,  -  процедил  он  сквозь  сжатые  зубы,
бросая на противника грозный  предостерегающий  взгляд.  Что-то  в  лице
Меншикова  встревожило  Николая:  было  в  его  глазах  едва  скрываемое
злорадное торжество.
   Повернувшись с вычурным поклоном к Емелии, тот осведомился:
   - Как поживаете, княгиня?
   - Благодарю вас, очень хорошо, - ответила она с  каменным  лицом,  не
глядя на него.
   Николай взял жену за локоть и попытался увести ее прочь, говоря:
   - Извините нас, князь...
   - Не торопитесь, - пробормотал Меншиков.  -  У  меня  есть  некоторые
новости для вашей красавицы жены. Сейчас, может, и не  самый  подходящий
случай, чтобы их сообщить... Но с другой стороны,  для  подобных  вестей
никогда не бывает хорошей минуты.
   Николай  поглядел  на  Емелию,  которая  ответила   ему   растерянным
покачиванием головы.
   - Кажется, княгиня, вы надеялись разузнать о своей семье... точнее, о
дяде и брате, отправленных на строительство Санкт-Петербурга. - Меншиков
подчеркнул голосом обращение "княгиня" так, что оно прозвучало издевкой,
а не почтительным титулованием.
   Николай  бесстрастно  уставился  на   Емелию.   Что,   черт   возьми,
происходит? Она ничего не говорила ему о желании найти дядю  и  брата...
ни словом их не упоминала. Сударев тоже не проронил ни слова.
   Емелия залилась виноватым румянцем и сдавленным голосом объяснила:
   - Я... я попросила Сударева узнать о судьбе дяди и брата. От  них  не
было весточки с тех пор, как их отправили на работы в Санкт-Петербург...
строить дома и  соборы.  Я  хотела  разыскать  их  и  сообщить  о  своем
замужестве и... - Она затравленно замолчала, пугливо заглядывая  в  лицо
Меншикову.
   - Почему же ты не пришла за помощью ко мне? - спросил Николай.  -  Ты
думаешь, я бы тебе отказал?
   -  Не  знаю,  -  горестно  прошептала  она.  Меншиков  удовлетворенно
усмехнулся, довольный бурей, которую вызвал:
   - По-видимому, доверие в браке быстро не рождается.  В  любом  случае
ваш слуга Сударев не смог ничего обнаружить. Мне недавно сообщили о  его
расспросах, и я взял на себя смелость провести собственный  розыск...  в
качестве личного одолжения. - Он испустил долгий сочувственный вздох.  -
Вашим дяде и брату повезло вместе найти свой жребий, княгиня, хоть он  и
оказался плачевным. Они работали бок о  бок,  когда  на  них  обвалилась
стена. - Он горестно развел руками. - Оба погибли. Но для тех, кто  жив,
жизнь должна продолжаться, не правда ли?
   - Подите прочь, - прорычал Николай сквозь стиснутые зубы,  -  пока  я
вас не убил.
   Меншиков  отступил  на  несколько  шагов,  но   остался   поблизости,
пристально наблюдая за ними.
   Тонкие пальцы Емелии  стиснули  веер  так,  что  побелели  ногти.  Ее
безудержно трясло.
   - Мы не знаем точно,  может,  это  все  ложь,  -  прошептал  Николай,
обвивая ее талию рукой.
   - Нет, это правда. - Слезы, подступившие к ее глазам, заструились  по
щекам. - Я знала, что с ними случится плохое. Теперь у  меня  никого  не
осталось.
   - У тебя есть я. - Николай гладил жену по плечам и спине. Несмотря на
сочувствие ее горю, он ни на минуту не забывал об опасности, которая  их
подстерегала. - Тише, Рыжик, люди слушают.
   - Им незачем было туда ехать, - плакала Емелия. - Они хотели  жить  у
себя дома, в деревне, жить и стариться со своими семьями. Ненавижу  царя
за то, что отправил их в Санкт-Петербург! Он поступал так тысячу  раз  с
тысячами людей!.. Как смеет  он  смеяться  над  крестьянами,  у  которых
забрал все, что мог?
   Николай так крепко сжал ее плечи, что она сморщилась от боли.
   - Замолчи, ради Бога! Ничего больше не говори.
   Она кивнула, глотая слезы и недосказанные горькие слова.
   Но было уже поздно. Николай понял это по довольной ухмылке  Меншикова
и по выражению лиц услышавших ее речи гостей. С другого конца зала  царь
Петр заметил общее замешательство  и  грозно  посмотрел  в  их  сторону.
Мрачное лицо его не сулило ничего хорошего.
   Емелия была слишком потрясена, чтобы  обращать  внимание  на  что-то,
кроме своего горя. Она без возражений подчинилась Николаю, когда он увез
ее домой, лишь прижималась к  нему  в  санях,  как  испуганный  ребенок.
Николай крепко обнял жену и всю дорогу, уткнувшись в ее  волосы,  шептал
ласковые слова. Его собственные мысли и чувства перекипели и  перешли  в
безнадежное оцепенение.
   "Мы были обречены  с  самого  начала,  -  думалось  ему.  -  Женитьба
царского советчика на дочери  стрельца-бунтовщика  -  невозможный  союз,
безнадежный". Но если бы ему  довелось  начать  все  сначала,  он  снова
женился бы на ней.
   Дураком он не был и прекрасно понимал, что  его  больше  не  охраняет
дружба с Петром. После случившегося нынче вечером Емелию скоро  насильно
заберут в Кремль и  станут  допрашивать.  А  допросы  там  проводятся  с
пытками. Николай не мог этого допустить. Он готов был защищать ее  ценой
своей жизни. Положение еще больше осложнялось тем, что Емелия уже вполне
могла забеременеть.  Он  должен  позаботиться,  чтобы  она  оказалась  в
безопасности. Даже если не сможет защитить ее сам.
   Мысль о  ребенке...  его  ребенке...  наполняла  Николая  мучительной
радостью. Маленькое совершенное существо, беспомощный комочек, ни в  чем
не повинный, в котором сосредоточилось столько надежд...
   - Боже мой! - беззвучно прошептал он, впервые позволив себе вспомнить
о Джейкобе. Его сын из будущего, одинокий,  нелюбимый...  нуждающийся  в
отцовской защите. - Боже мой, сколько ошибок я натворил!.. - Он  никогда
не позволял  себе  питать  родительские  чувства  к  своему  внебрачному
ребенку, но сейчас вдруг  испытал  отчаянное  желание  обнять  мальчика,
уверить его, что он нужен, что он в безопасности, что он - часть рода  и
семьи.
   Поцеловав жену в висок, он  отвел  губами  легкие  рыжие  кудряшки  и
приник губами к белоснежной коже, шепча про себя:  "Если  мы  в  будущем
встретимся вновь, я постараюсь возместить тебе все потери, исправить все
ошибки. Тебе и ему. Клянусь, я люблю вас обоих".
   Когда  они  доехали  до  дома,  Николай  задержался  в  сенях,  чтобы
рассказать Судареву о случившемся. Дворецкий был потрясен, он побелел от
страха и раскаяния.
   - Ваша светлость, я вовсе не хотел навлечь беду...
   - Ладно, - махнул рукой Николай, -  я  понимаю,  что  ты  всего  лишь
старался угодить жене моей. Кроме того, все наверняка пришло бы  к  тому
же концу, что бы ты ни делал. Все в руках Божьих, Федор.
   - Что теперь будет?
   - Полагаю, они скоро явятся за нами, - ответил Николай и ощутил,  как
напряглась под  его  рукой  Емелия.  Задрожав,  она  устремила  на  него
испуганный взгляд. Он продолжал говорить с Сударевым:
   - Слушай меня, Федор. Я помогу  жене  собрать  вещи,  а  ты  готовься
немедленно с ней уехать. Отвези ее в Новодевичий  монастырь.  Пон