ал пальцем, бил под дых, сосал  кровь!  Изо  дня  в  день!  Я
отдала тебе все, но оказывается, этого мало. Что ж, больше  я  этого  не
потерплю! Я ухожу от тебя! С меня довольно! - И она выбежала из кухни.
   Джима охватила паника. Он устремился за ней, но остановился у порога.
Что ему делать, если он догонит ее? Снова тряхнуть? Господи. Неужели  он
перегнул палку?
   Он глубоко вдохнул и сказал себе, что она по-прежнему его Эмбер Линн,
мягкая и нежная, как летний день. Она  не  уйдет  от  него,  что  бы  ни
говорила. Ей просто нужно время, чтобы успокоиться, ничего больше.
   Даже услышав,  как  ее  автомобиль  отъехал  от  дома,  он  продолжал
повторять те же слова.
   Она не уйдет от него. Не сможет.

***

   У Линн так сжимало грудь, что она едва могла  дышать.  Ее  автомобиль
мчался по узкой, извилистой дороге.  Этот  участок  автострады  считался
наиболее  опасным,  но  она  ездила  по  нему  столько  лет,  что   даже
застилающие глаза слезы не заставили ее  снизить  скорость.  Она  знала,
чего он от нее хотел. Он хотел, чтобы она вновь вскрыла вены  и  истекла
кровью любви к нему, как уже случилось однажды.  Кровью  любви,  которая
так и не вернулась.
   Борясь  за  каждый  вдох,  она  вспоминала  те  уроки,  что  получила
давным-давно, в шестнадцать  лет,  когда,  юная  и  наивная,  она  свято
верила, что любовь поможет преодолеть  разделявшую  их  пропасть.  Но  с
наивностью вскоре пришлось расстаться. Через две недели после того,  как
она сказала Джиму, что вновь беременна.  Кэлу  тогда  не  исполнилось  и
года.
   Ей, конечно, следовало предвидеть его реакцию, но, разумеется, у  нее
и мыслей таких не было. Говоря о своей беременности, она ликовала,  хотя
и с одним Кэлом им едва удавалось сводить концы с концами. Он  же  сидел
как истукан.
   - Ты только подумай, Джим! Еще один  младенец!  Может,  на  этот  раз
будет девочка, и мы назовем ее Роза или Шейрон. О, как бы  мне  хотелось
родить девочку! А вот Кэлу нужен братик, чтобы было с кем возиться.
   Видя, что выражение его лица не меняется, она испугалась.
   - Я понимаю, поначалу придется нелегко, но пирожки  приносят  хорошие
деньги, и ты только подумай, как мы любим Кэла! Но мы должны принять все
меры к тому, чтобы на этом остановиться. Скажи мне, что  ты  рад  нашему
второму ребенку. Скажи.
   Он ничего не сказал, просто вышел за дверь их маленькой двухкомнатной
квартиры, оставив ее в страхе и  одиночестве.  Она  так  и  просидела  в
темноте, дожидаясь его возвращения.  Он  опять  не  произнес  ни  слова.
Просто завалил на кровать и оттрахал с такой страстью, что от ее страхов
не осталось и следа.
   Двумя неделями позже, после того как Джим  ушел  на  занятия,  к  ней
пожаловала свекровь. Милдред Боннер заявила, что Джим больше не любит ее
и хочет с ней развестись. Добавила, что он  намеревался  сказать  ей  об
этом в тот самый вечер, когда Линн объявила, что она вновь беременна, но
теперь чувствует себя обязанным остаться с ней. Поэтому, если она, Линн,
действительно любит его, то должна дать ему уйти.
   Линн ей не поверила, у Джима не могло возникнуть и мысли  о  разводе.
Каждую ночь он доказывал это в постели.
   Когда он вернулся после занятий, она рассказала о визите  в  надежде,
что он опровергнет слова матери. Ее надежды не сбылись.
   - Чего теперь говорить об этом? - услышала она. - Ты опять беременна,
так что уйти я не могу.
   Розовые очки, через которые она  смотрела  на  свою  жизнь,  упали  и
разбились. Иллюзию она принимала за реальность.  Он  любил  трахаться  с
ней,  но  это  не  означало,  что  он  любил  ее.  Как  она  могла   так
заблуждаться? Он же Боннер, а она - Глайд.
   Два дня спустя его мать вновь появилась в  их  квартире,  огнедышащая
драконша, потребовавшая, чтобы Линн отпустила ее  сына.  Невежественная,
необразованная, она его только позорила. И мешала получить от жизни  то,
что он заслуживал.
   Милдред говорила правду, но Линн, хоть и очень любила Джима, не могла
дать ему уйти. Сама бы она выжила в этом  жестоком  мире,  но  ее  детям
требовался отец.
   И она нашла в себе силы достойно ответить его матери:
   - Если я нехороша для него, значит, вы должны помочь мне стать лучше,
потому что я и мои дети отсюда не уйдем.
   Компромисс дался им нелегко, но в конце концов  женщины  нашли  общий
язык. Линн согласилась, чтобы  Милдред  Боннер  обучила  ее  всему:  как
ходить, как говорить, что готовить, как сервировать стол.  По  настоянию
Милдред  она  сменила  имя:  вместо   Эмбер   (свекровь   полагала   его
деревенским) стала зваться Линн.
   Пока  Кэл  играл  у  ее  ног,  она  проглатывала  книгу  за   книгой,
договорилась с другой женщиной, у которой  тоже  был  малыш,  поочередно
сидеть с двумя  детьми  и  бегала  на  лекции  по  истории,  литературе,
искусству - дисциплинам, близким ее романтической душе.
   Родился Гейб, семья Джима сменила гнев на милость, выделила деньги на
обучение сына и медицинские счета внуков. С  деньгами  по-прежнему  было
негусто, но кризис миновал. Милдред  настояла,  чтобы  они  переехали  в
более просторную квартиру, которую обставила мебелью из дома Боннеров.
   Перемены в Линн накапливались постепенно, и она не знала, замечает ли
их Джим. Каждую ночь они  предавались  любовным  утехам,  и  если  он  и
замечал, что она уже не хихикала, не поддразнивала его,  не  шептала  на
ухо нехорошие слова, он никак это не комментировал. И  вне  спальни  она
становилась более сдержанной, иной раз ловя на  себе  его  одобрительные
взгляды. В результате она научилась держать любовь к  мужу  под  замком,
чтобы ее проявления никого не раздражали.
   Он окончил колледж, поступил  в  медицинскую  школу,  тогда  как  она
заботилась о детях и продолжала  самосовершенствоваться.  По  завершении
учебы они вернулись в  Солвейшен,  где  отец  уступил  ему  часть  своей
практики.
   Проходили  годы,  она  находила  покой   в   общении   с   сыновьями,
благотворительности, искусстве. Она и Джим жили каждый  своей  отдельной
жизнью, но он всегда нежно заботился о ней, а в спальне  их  по-прежнему
соединяла страсть. Один за другим дети покинули  дом,  жизнь  стала  еще
спокойнее. Она любила мужа всем сердцем и не слишком винила его  за  то,
что он не любил ее.
   А потом погибли Джейми и Черри, и Джим Боннер сломался.
   В последующие за их смертью месяцы он столько раз  больно  ранил  ее,
что  иной  раз  Линн  казалось:  она  вот-вот  истечет   кровью.   Такая
несправедливость возмущала ее. Она стала такой, какую  он  хотел  видеть
рядом, да только теперь его взгляды изменились. Он  хотел  получить  то,
чего она уже дать ему не могла.

Глава 12

   В понедельник Энни позвонила Джейн в начале девятого и объявила, что,
во-первых, несколько последующих  дней  она  не  собирается  возиться  в
огороде, а во-вторых, не хочет, чтобы они докучали ей, если  только  она
сама их не позовет. И вообще, по ее разумению, молодожены  должны  найти
более интересное занятие, чем мельтешить перед глазами старухи.
   Джейн,  улыбнувшись,  положила  трубку  на  рычаг   и   вернулась   к
прерванному занятию: она варила овсяную кашу. Хорошо бы сохранить  такой
темперамент, как у Энни, дожив до ее лет, подумала она.
   - Кто звонил?
   Джейн подпрыгнула и уронила ложку. В  кухню  вошел  Кэл,  босиком,  с
всклокоченными после сна волосами, в  джинсах  и  расстегнутой  байковой
рубашке. Огромный и могучий.
   - Не смей подкрадываться ко мне! - Она убеждала себя, что сердце  так
бьется от испуга, а не от чувств, которые вызывал у нее  этот  роскошный
мужчина.
   - Я не подкрадывался. Такая уж у меня неслышная походка.
   - Значит, тебе с этим надо что-то делать.
   - Ты брюзгливая ботанка.
   - Ботанка?
   - Да, так мы, тупоголовые крестьяне, называем больших ученых.
   Джейн схватила чистую ложку, вновь начала помешивать кашу.
   -  Мы,  ботаны,  зовем  вас  тупоголовыми  крестьянами,   тем   самым
показывая, сколь умны некоторые из нас, ботанов.
   Кэл хохотнул. А кстати, что он тут делает? Обычно он  уходил  к  тому
времени, когда она спускалась вниз, чтобы позавтракать, Даже на  прошлой
неделе, когда он задерживался в доме, чтобы отвезти ее к Энни,  ели  они
порознь. Он - в своем кабинете.
   - Кто звонил? - повторил Кэл.
   - Энни. Она не хочет, чтобы сегодня мы беспокоили ее.
   - Хорошо.
   Он прошел в кладовую, вернулся с одной  из  полдюжины  коробок  "Лаки
чармс", которые держал там вместе с  чипсами,  пирожными  и  шоколадными
батончиками. Стоя у плиты,  она  наблюдала,  как  в  миске  растет  гора
разноцветных фигурок. Потом Кэл шагнул к холодильнику, достал молоко.
   - Неужели отец не учил тебя рациональному питанию?
   - На отдыхе я всегда ем что хочу. - Он взял ложку и сел, обвив ногами
ножки стула.
   Джейн с трудом оторвала взгляд от этих длинных узких ступней.
   - Я сварила много каши. Почему бы  тебе  не  поесть  ее  вместо  этой
ерунды?
   - К твоему сведению, это не ерунда.  Своим  появлением  "Лаки  чармс"
обязаны многолетним научным исследованиям.
   - На коробке гном.
   - Симпатичный малыш. - Он поднял полную ложку. -  Знаешь,  что  здесь
самое  лучшее?  Маршмэллоу   .
   - Маршмэллоу?
   - Тот, кто додумался добавить сюда маршмэллоу, - очень умный человек.
В моем контракте есть пункт, обязывающий "Старз" включать в мой рацион в
тренировочном лагере "Лаки чармс".
   - Потрясающе. Я говорю с человеком,  который  окончил  университет  с
отличием, но могу поклясться, что нахожусь в компании идиота.
   - Я вот о чем думаю... Раз "Лаки чармс" так хороши, может, новый  вид
овсяной каши только и ждет, чтобы его представили на суд потребителей. -
Он отправил в рот еще одну ложку. - Вот чем я бы занялся,  будь  у  меня
такой же большой мозг, как у тебя, профессор. Вместо того чтобы якшаться
с t-кварком, я бы придумал лучшую овсяную кашу в мире. Да, я  знаю,  это
трудно. К овсяным хлопьям уже добавляли шоколад  и  ореховое  масло,  не
говоря уже о разноцветных маршмэллоу, но скажи мне... Кто-нибудь подумал
об "Эм энд Эмс" ?  Нет,  мэм,
до этого никто не додумался. Никому не хватило ума сообразить, что у "Эм
энд Эмс" есть огромные перспективы, когда речь идет об  овсяных  хлопьях
для завтрака.
   Она слушала его, наблюдая, как он ест. Голые ноги, голая грудь, литые
мускулы,  перекатывающиеся  при  каждом   его   движении.   Великолепная
иллюстрация к пословице "Сила есть  -  ума  не  надо".  Да  только  этот
здоровяк умом мог поспорить с силой.
   Она перелила кашу в миску, принесла ее к столу вместе с ложкой.
   - С ореховым маслом или без?
   Он задумался.
   - Сразу нельзя заходить так далеко. Пожалуй, что без.
   - Мудрое решение. - Она добавила в свою миску молока,  села  рядом  с
ним.
   Кэл заглянул в ее миску.
   - И ты действительно собираешься это есть?
   - Разумеется. Это овсяная каша, какой сотворил ее Господь.
   Он потянулся, зачерпнул полную ложку, ухватив и весь сахарный  песок,
который она высыпала на середину.
   - Неплохо.
   - Ты съел мой сахарный песок!
   - Ты знаешь, чего тут не хватает?
   - Дай подумать... "Эм энд Эмс"?
   -  Умница.  -  Он  поднял  коробку  "Лаки  чармс",  вытряс  несколько
глазированных фигурок в ее миску. - Чтоб тебе было чем похрустеть.
   - Спасибо.
   - Люблю я эти маршмэллоу.
   - Ты это уже говорил. - Ложкой она отодвинула "Лаки  чармс"  к  краю,
зачерпнула каши. - Ты знаешь, не так ли, что это детский завтрак?
   - Значит, душой я все еще ребенок.
   Если в нем что-то и  напоминало  ребенка,  так  это  тяга  к  молодым
женщинам. Может, потому он и не возвращался до трех  утра?  Охотился  на
молодых женщин?
   Она решила, что нет смысла и дальше пребывать в неведении.
   - Где ты был прошлой ночью?
   - Контролируешь меня?
   - Нет. Я плохо спала и услышала, что ты пришел поздно, ничего больше.
   - Мои дела не имеют к тебе никакого отношения.
   - Имеют, если ты провел вечер с другой женщиной.
   - Ты так думаешь? - Он прошелся по  ее  телу  взглядом,  который  она
смогла истолковать исключительно как элемент  психологической  войны.  К
завтраку она вышла в красной футболке с написанными на  ней  уравнениями
Максвелла, причем последнее исчезало  в  брюках.  Глаза  задержались  на
бедрах, отнюдь не столь изящных, как у  женщин,  с  которыми  он  привык
общаться. Однако в  его  взгляде  читалась  не  только  критика,  и  она
приободрилась.
   - Есть такое. - Она отодвинула миску, пристально посмотрела на  Кэла.
- Я просто хочу знать, каковы правила.  Мы  об  этом  не  говорили,  но,
похоже, пора. Мы вправе  спать  с  другими  людьми,  пока  наш  брак  не
расторгнут, или нет?
   Его брови сошлись у переносицы.
   - Мы? Что значит мы?
   Лицо ее осталось бесстрастным.
   - Прости, что-то я тебя не понимаю.
   Он провел рукой по волосам. За последние несколько недель они у  него
отросли.
   - Мы женаты, - пробурчал он. - Вот и все.
   - Что все?
   - Все!
   - Гм-м-м.
   - Ты - замужняя женщина и беременная! Напоминаю на случай, если ты об
этом забыла.
   - А ты - женатый мужчина. - Она выдержала паузу. -  На  случай,  если
забыл ты.
   - Совершенно верно.
   - Вот и надо определиться, собираемся мы сближаться с другими людьми,
пока мы женаты, или нет.
   - Определенно нет!
   Чтобы скрыть облегчение, отчетливо проступившее  на  ее  лице,  Джейн
поднялась.
   - Хорошо. Насчет близости понятно, но мы можем приходить домой  сколь
угодно поздно, не утруждая себя объяснениями или извинениями, так?
   Она с нетерпением ждала, как он сможет обойти эту преграду.  И  особо
не удивилась, когда он предпочел ее не заметить.
   - Я могу приходить поздно. Ты - нет.
   - Понятно. - Она взяла миску с овсяной кашей, понесла к раковине.
   Джейн чувствовала, что он ждет  ее  возражений.  Она  уже  достаточно
хорошо узнала  его,  чтобы  понять,  что  он  с  радостью  ухватится  за
возможность защищать свою весьма уязвимую позицию.
   - Полагаю, с твоей точки зрения, это логично.
   - Неужели?
   - Разумеется. - Она одарила его сладкой улыбкой. - Как еще ты сможешь
убедить мир, что тебе по-прежнему двадцать один год?

***

   В среду вечером она приоделась к загадочному свиданию, на  которое  в
конце концов согласилась пойти, несмотря  на  дурные  предчувствия.  Она
приняла душ, попудрилась, подкрасилась, ругая себя за  то,  что  придает
такое значение грядущему событию. Но день  сложился  у  нее  преотлично,
поэтому долго сердиться на себя она не могла. Она серьезно  продвинулась
в своей работе, и ее радовало,  что  Кэл  последние  дни  много  времени
проводил дома. А сегодня даже нашел предлог сопроводить ее на  прогулку.
По его словам, из  опасения,  что  она  потеряется,  увлекшись  поисками
решения какого-нибудь уравнения.
   Она не могла не признать, что его компания ей очень нравилась.  Никто
не мог так рассмешить ее, как Кэл, и при этом его  острый  ум  постоянно
заставлял ее  быть  начеку.  Каков  парадокс:  высокий  интеллект  Кэла,
который так влек ее к нему, вызывал у Джейн наибольшую тревогу.
   Однако она отмела  мысли  о  будущем  ребенка  и  сосредоточилась  на
подержанном красном "форде-эскорт" ,  доставленном
несколько часов назад и спрятанном в сарае  в  дальнем  конце  поместья.
Покупка по телефону  бывшего  в  употреблении  автомобиля  противоречила
здравому смыслу, но результатом она осталась довольна. Помятая дверца  и
разбитая радиаторная решетка портили экстерьер, зато  она  не  вышла  за
рамки своего бюджета и получила средство передвижения, которое наверняка
протянет несколько месяцев до ее возвращения в Чикаго, где в гараже ждал
куда более респектабельный "сатурн".
   Она не собиралась прятать автомобиль, но  знала,  что  Кэл  придет  в
ярость, узнав о покупке. А потому хотела насладиться вечером, прежде чем
сообщить ему пренеприятную новость о том, что ее заточению пришел конец.
   Одеваясь,  Джейн  улыбалась.  По  поводу  джинсов   она   последовала
указаниям Кэла, а  вот  вместо  облегающей  блузки  надела  широкую,  из
темно-красного шелка, и золотые, большого диаметра кольца-серьги,  более
уместные   в   ушах   какой-нибудь   девчушки   Кэла,   чем   известного
физика-теоретика. Джейн не  могла  объяснить,  почему  ей  нравятся  эти
серьги.
   Она расстегнула верхнюю пуговичку блузки, открыв кружева, нашитые  по
верху  бюстгальтера.  Всмотрелась  в  зеркало,   вздохнула,   застегнула
пуговичку. Пойти дальше вульгарных сережек ей не хватило мужества.
   Кэл появился в  холле,  когда  она  спускалась  по  лестнице.  Старая
футболка с эмблемой "Старз" на груди, обтягивающая  великолепные  мышцы,
была заправлена в джинсы, облегающие ноги, как вторая кожа.
   Взгляд Кэла прошелся по ней, как ленивый ручей в жаркий летний  день.
Она покраснела, споткнулась, ей пришлось схватиться за перила, чтобы  не
упасть.
   - Что-то не так? - с невинным видом спросил он. Поганец. Он знал, что
не так.  Легко  ли  смотреть  на  двигающуюся  и  говорящую  сексуальную
фантазию.
   - Извини. Размышляла о теории Сейберга-Уиттена. Увлеклась.
   - Еще бы. - Глаза его ясно говорили о том, что время она потратила не
зря. - А другой блузки не нашлось?
   - Все в стирке.
   Он улыбнулся, и, глядя на ямочку, вновь  появившуюся  под  скулой  на
каменной щеке, Джейн подумала: а  что  она  тут  делает,  рядом  с  этим
мужчиной? Он ей неровня, у них нет ничего  общего,  для  нее  он  словно
пришелец из другой солнечной системы.
   Тут Джейн вспомнила, что забыла пиджак, и повернулась, чтобы  сходить
за ним в свою комнату.
   - Уже испугалась?
   - Хочу взять пиджак.
   - Возьми вот это. - Он подошел к шкафу,  достал  серую  тренировочную
куртку на молнии.
   Она спустилась с лестницы, он накинул куртку ей на плечи, пальцы  его
на мгновение замерли. Она уловила  аромат  сосны,  мыла  и  неповторимый
запах  Кэла   Боннера,   отдающий   столь   восхитительно   возбуждающей
опасностью.
   Куртка мягкими складками легла на бедра. Джейн окинула себя  взглядом
и пожалела, что не относится к тем женщинам, которые  в  мужской  одежде
смотрятся особенно пикантно. Она же выглядела коротышкой.  Кэл,  похоже,
не находил в ее облике ничего предосудительного, и она воспрянула духом.
   Джип, как всегда, дожидался их на стоянке перед домом. Кэл открыл  ей
дверцу. А когда он сел за руль, завел мотор и тронул автомобиль с места,
Джейн поняла, что нервничает.  Ей  так  хотелось,  чтобы  он  заговорил,
несколькими словами снял напряжение, но он молча смотрел на дорогу.
   Они въехали в город, где  уже  закрылись  и  магазины,  и  "Петтикоут
Джанкшн кафе". В одной из боковых улиц она увидела освещенное  здание  и
стоящие рядом автомобили и догадалась, что это "Горец".
   Вот и окраина, теперь  они  огибали  гору  Страданий.  И  только  она
решила, что он везет ее к Энни, как Кэл свернул на заросшую  проселочную
дорогу. Фары выхватили из темноты лачугу, похожую на сторожевую будку. А
перед ней дорогу перегораживала тяжелая цепь.
   - Где мы?
   - Посмотри сама. - Он остановил джип, вытащил из-под  сиденья  ручной
фонарик. Опустил стекло и посветил в сторону.
   Она наклонила голову и увидела усыпанную звездами  вывеску,  разбитые
лампочки и слова "Гордость Каролины".
   - Так вот куда ты привез меня на свидание.
   - Ты  же  говорила,  что  в  юности  тебя  никогда  не  приглашали  в
автокинотеатр. Вот я и восполняю этот пробел в твоем образовании.
   Изумление, отразившееся  на  ее  лице,  вызвало  у  него  улыбку,  он
выключил фонарь, вылез из джипа, чтобы отомкнуть цепь,  перегораживающую
дорогу. А вернувшись, погнал джип по кочкам и колдобинам.
   - Мое первое свидание с мультимиллионером, - проворчала  Джейн,  -  и
вот куда он меня привез.
   - Только не обижай меня, не говори, что уже видела этот фильм.
   Джейн улыбнулась и схватилась за ручку, чтобы не впечататься плечом в
дверцу. Пусть она и ворчала, но перспектива оказаться с  ним  наедине  в
пустынном автокинотеат