Она неуверенно улыбнулась и торопливо вышла из ресторана.
   Сердце ее останавливалось. Сузи  знала,  что  Бобби  Том  никогда  не
простит ей этой измены. Она чуть не бежала по тротуару,  огибая  детские
коляски и уворачиваясь от встречных.  Каблуки  ее  коричневых  босоножек
гулко стучали по каменным плитам тротуара. Миновал  месяц  с  той  ночи,
которую она и Уэй провели вместе, и с тех пор между ними ничего не было,
но их свидания продолжались.
   Она вспомнила, как нежно Уэй  обращался  с  ней  на  следующее  утро,
несмотря на  ее  оскорбленное  молчание.  В  гольф-клубе  он  неожиданно
объявил, что больше не станет навязывать ей свою близость, но  хотел  бы
продолжать видеться с ней. Она поступила  так,  словно  у  нее  не  было
выбора, словно судьба Теларозы все еще зависела от ее поступков, хотя  в
глубине души уже не верила, что он приведет в  исполнение  свою  угрозу.
Уэй был упрям и независим, но он не был хладнокровным  подонком,  и  это
она уже понимала.
   Кончилось тем, что их встречи сделались регулярными. Пока между  ними
нет физического контакта, говорила  она  себе,  эти  встречи  никому  не
приносят вреда. Но все же ей не хотелось смотреть правде в лицо,  и  она
позволяла себе делать  вид,  что  подчиняется  его  воле  против  своего
желания.  Они  играли  в  гольф,  покупали  саженцы  для  своих   патио,
разъезжали по штату, пару раз загорали на пляжах Флориды, но  она  всюду
представляла себя  сопротивляющейся  воле  рока  заложницей,  на  плечах
которой лежит ответственность за судьбу городка.
   Но сегодняшнее событие  положило  всему  конец.  В  считанные  минуты
хрупкий мир иллюзий, который она построила, разлетелся вдребезги. Бог ее
прости, она осознала, что сама хотела быть рядом с ним. Дни, проведенные
вместе с Уэем, вплелись, как яркие нити, в серую канву  ее  повседневной
жизни. Он  опять  научил  ее  беззаботно  смеяться  и  чувствовать  себя
восхитительно молодой. Он заставил ее поверить, что жизнь все еще  полна
возможностей, он разрушил скорлупу болезненного одиночества,  в  которую
она себя заточила. Но еще раньше, когда ничего этого не было и в помине,
она нарушила свой брачный обет, и теперь ее бесчестье открылось ее  сыну
- единственному человеку, который никогда не простит ей падения.
   Швейцар, поклонившись, впустил Сузи в дом,  где  жил  Уэй.  Маленький
лифт загудел, поднимаясь к его квартире. Она разыскала в  сумочке  ключ,
но не успела вставить его в замок. Дверь распахнулась.
   На его лице обозначились те же жесткие складки,  которые  запомнились
ей с первой встречи,  и  она  уже  приготовилась  услышать  раздраженную
отповедь, но он, закрыв дверь, сочувственно поглядел ей в глаза:
   - С тобой все в порядке?
   Она позволила себе прислониться к его груди.
   - Я совсем не ожидала, что он может там оказаться...  Мне  так  плохо
сейчас, Уэй.
   - Я не позволю ему травить тебя.
   - Он мой сын. Ты не имеешь права вмешиваться в наши дела.
   Он подошел к открытому окну и, упираясь  ладонью  в  стену,  выглянул
наружу.
   - Если бы ты могла видеть свое лицо  в  тот  момент...  -  Его  плечи
дрогнули, он гулко вздохнул. - Мне, кажется, не удалось убедить его, что
мы встретились случайно. Я сожалею.
   Он был гордым человеком, и она поняла, чего ему стоило солгать.
   - Мне тоже очень жаль.
   Уэй повернулся к ней, и лицо его было искажено такой мукой,  что  она
едва подавила рыдание.
   - Я не могу так больше, Сузи. Я не хочу скрываться. Я  хочу  спокойно
гулять с тобой по улицам Теларозы и без проблем заглядывать к тебе в дом
на чашку чая. - Он посмотрел на нее долгим,  испытующим  взглядом.  -  Я
хочу всегда находиться рядом с тобой.
   Она упала в кресло, не зная, что тут можно сказать.
   - Мне очень жаль, - повторила она.
   - Неужели я должен позволить тебе уйти из моей жизни?  -  спросил  он
тихо.
   Руки испанки непроизвольно сжались в кулаки.
   -  Ты  полагаешь  такой  выход   наилучшим   решением   вопроса?   Ты
развлекался, а теперь готов избавиться от меня и закрыть "Розатек"?
   Он, казалось, был ошеломлен таким несправедливым наскоком.
   - Наши встречи не имеют никакого отношения к "Розатек электроникс". Я
надеялся, что ты понимаешь это.
   Она выплеснула всю скопившуюся в ней боль ему в лицо:
   -  Ведь  у  вас,  мужчин,  имеются  заповедные   местечки,   где   вы
собираетесь, пьете и без помех  бахвалитесь  друг  перед  другом  своими
похождениями. Твои приятели, наверное,  хорошо  повеселились,  когда  ты
рассказал им, как загнал угрозами старую дуру  в  свою  постель,  вместо
того чтобы поиметь какую-нибудь грудастую манекенщицу.
   - Сузи, прекрати, - сказал он устало. - У меня никогда и в мыслях  не
было угрожать тебе.
   - Ты уверен, что не хочешь еще раз переспать  со  мной?  -  Ее  голос
тонул в слезах. - Или я так безобразна, что тебе хватило одной попытки?
   - Сузи! - Он двинулся к ее креслу, но она тут же вскочила и  отбежала
в угол.
   - Я очень рада, что ты решил покончить со всем этим! - суровым  тоном
произнесла она. - Я очень мучилась своим положением. Теперь я постараюсь
забыть обо всем и вернуться к прежней жизни. Я с  содроганием  вспоминаю
тот час, когда впервые вошла в твой кабинет.
   - Все произошло не так, как ты себе это представляешь  или  пытаешься
представить. Я устал от одиночества, Сузи. - Он покачал головой. - Ты  и
сама вдовеешь уже четыре года. Скажи, что плохого в том,  что  мы  стали
поддерживать друг друга? Неужели ты так сильно ненавидишь меня?
   Ее гнев утих. Она промокнула платком глаза:
   - Я вовсе не ненавижу тебя, Уэй.
   - Я никогда не собирался закрывать "Розатек" и  полагал,  что  ты  об
этом догадываешься. Да, я сам распустил этот  слух,  когда  он  был  мне
выгоден, и, каюсь, когда надобность в нем отпала, не стал пресекать его.
Я хотел отомстить городу за то, как он обошелся с моей матерью много лет
назад. Ей было шестнадцать, Сузи! Ее изнасиловали трое пьяных  негодяев,
но ни один из них не поплатился за свое гнусное преступление. Пострадала
она одна, не вызвав ни в ком ни капли сочувствия. Да, можно  сказать,  я
ненавидел своих земляков, но  теперь  это  в  прошлом,  Сузи.  И  знаешь
почему? Потому что я встретил тебя.
   Она отвернулась, не в силах сдержать волнения, и мысленно умоляла его
замолчать, но он продолжал терзать ее сердце:
   - В тот день, когда ты вошла в мой кабинет, я вновь почувствовал себя
обделенным судьбой подростком с другой стороны железнодорожной линии.
   - И ты решил наказать меня?
   - Я вовсе не собирался этого  делать.  Мне  никогда  и  в  голову  не
приходило насильно склонять тебя к близости. Но... ты была так красива в
ту ночь, что это вышло само собой, и... - Он, запнувшись, умолк.
   Ее глаза вновь наполнились слезами:
   - Ты заставил меня! Я не хотела тебе покоряться! Ты  вынудил  меня  к
этому угрозами и взял силой!
   Она  и  сама  понимала,  что  ведет  себя  как  ребенок,  страшащийся
наказания и пытающийся свалить свою вину на других.
   Когда он заговорил, в его голосе  бесконечная  усталость  мешалась  с
болью:
   - Ты права, Сузи. Вина за все случившееся лежит исключительно на мне.
   Ей жутко захотелось промолчать и покончить со  всей  этой  мукой,  но
обостренное чувство справедливости одержало верх. Грех лежал  только  на
ней, и незачем было искать ему оправданий.
   - Прости меня, Уэй, за эту минутную вспышку. Я могла  и  должна  была
сказать тебе "нет"!
   - Твоя чувственная натура истосковалась по мужской  ласке.  Я  просто
воспользовался твоей минутной слабостью, вот и все.
   - Пожалуйста, не утешай меня. Я больше не  могу  себе  лгать.  -  Она
судорожно вздохнула. -  Ты  никогда  не  принуждал  меня.  У  меня  была
возможность уйти в любой момент.
   - Почему же ты этого не сделала?
   - Потому что... это было так хорошо.
   Он осторожно положил руку ей на плечо:
   - Ты ведь знаешь, что я влюбился в тебя той ночью? А может быть,  это
случилось три десятка лет назад? Кто знает?
   Она повернулась и прижала ладонь к его губам:
   - Не говори так. Это не может быть правдой.
   - Я всегда любил тебя, Сузи, даже понимая, что  не  иду  ни  в  какое
сравнение с Хойтом.
   - Это сравнение неуместно. В Хойте  заключалась  вся  моя  жизнь.  Мы
соединились с ним навсегда. И я предала его.
   - Но это безумие, Сузи. В нашей стране женщины не идут  за  покойными
мужьями в погребальный костер.
   - Он был моей жизнью, - повторила она, не умея  яснее  выразить  свои
чувства. - Никто никогда не займет его место.
   - Сузи!
   В ее глазах вновь засверкали слезы.
   - Мне очень жаль, Уэй. Я не хотела делать тебе больно. Я...  я  очень
хорошо отношусь к тебе.
   Он не сумел подавить горечи:
   - По-видимому, недостаточно  хорошо,  чтобы  сбросить  свой  траур  и
начать жить сначала.
   Она чувствовала, что его боль пронзает и ее душу.
   - Мне так стыдно, Уэй. Ты видел, как Бобби Том посмотрел на меня? Мне
хотелось провалиться сквозь землю!
   Он резко дернулся, словно получил пощечину. Брови его сошлись в  одну
линию, мертвенная бледность покрыла щеки.
   - Тогда нам не о чем больше говорить. Я не думал,  что  ты  стыдишься
знакомства со мной.
   - Но, Уэй!..
   - Собирай свои вещи. Машина будет ждать внизу.
   Он резко повернулся и вышел прежде, чем она успела что-либо сказать.
   Слезы заливали ей глаза, когда она  бежала  в  комнату,  которую  уже
привыкла считать своей. Гордая  испанская  кровь  вновь  закипела  в  ее
жилах. Вот и все, говорила она себе. Кошмар  кончился...  Время  залечит
раны, и она вновь заживет прежней жизнью.

***

   Скандал разразился, как летняя гроза: неожиданно и бурно.
   Еще в самолете на обратном пути  в  Теларозу,  обдумывая  инцидент  в
ресторанчике, Грейси решила попридержать язычок. Она знала,  как  сильно
Бобби Том любит свою мать, и была уверена,  что  он  сам  вскоре  найдет
способ загладить свою грубость.
   Но ее надежды не оправдались. Войдя в гостиную,  он  сердито  швырнул
стетсон на стул.
   - Позвони утром моей матери и скажи, что мы не придем к  ней  обедать
во вторник.
   Грейси, онемев от изумления, молча проследовала за ним в кабинет. Там
она вновь обрела дар речи:
   - Но,  Бобби  Том,  Сузи  будет  ужасно  расстроена.  Она  собирается
приготовить для тебя что-то совершенно необычайное.
   - Ей самой придется лакомиться своей стряпней!
   Он уселся за письменный стол  и  демонстративно  принялся  перебирать
стопку писем, давая понять, что разговор окончен.
   - Я понимаю, что  ты  расстроен,  но,  по-моему,  тебе  следует  быть
снисходительней к своей матери. Его ноздри раздулись от гнева.
   - Ты слышала, какую чепуху нес Сойер? Ты ведь не поверила, что она  с
ним случайно встретилась, не так ли?
   - Какая разница? Они оба - взрослые люди.
   - Какая разница? - Он выскочил из-за стола и забегал  по  комнате.  -
Они встречаются, разве это не ясно?
   Звякнул телефон, включился автоответчик. В  динамике  раздался  голос
человека, называвшего себя Чарли. Он  долго  и  нудно  что-то  бубнил  о
лодке, которую собирался приобрести Бобби  Том.  Грейси  еле  дождалась,
когда он закончит.
   - Почему бы тебе просто не поговорить с ней? - возразила  она.  -  По
крайней мере ты будешь знать из первых уст, что происходит. Если  они  и
встречаются, значит, на то есть свои причины, и Сузи скажет тебе о  них.
Поговори с ней, Бобби Том. Она казалась такой  расстроенной.  Ей  сейчас
очень нужна твоя поддержка.
   Он яростно ткнул в ее сторону указательным пальцем:
   - Заткнись и слушай меня, Грейси! Она  не  дождется  моей  поддержки.
Связавшись с этим негодяем, она предала Теларозу!
   Грейси от ярости подскочила на месте:
   - Она - твоя мать! Не смей забрасывать ее грязью!
   - Ты ничего не понимаешь!  -  Глаза  его  пылали  синим  огнем.  -  О
Господи, как же я был глуп! Я не придавал значения всем этим слухам!
   - Мистер  Сойер  вполне  порядочный  человек.  Я  сама  имела  случай
убедиться в этом. И мне понравилось, как он пытался защитить твою мать и
вывести ее из неловкого положения, в которое ты же ее и поставил!
   -  Это  ты  сейчас  пытаешься  выгородить  его!   Мерзавца,   который
собирается задушить город, где он вырос!
   - Возможно, если бы Телароза относилась к нему по-другому, он  и  сам
бы переменил мнение о ней.
   - Ты соображаешь, что говоришь?!
   - А ты уверен, что именно мистер Сойер как личность  беспокоит  тебя?
Ты уверен, что не бесился бы точно так же, если бы встретил свою мать  с
кем-нибудь другим?
   -  Хватит!  Я  не  желаю  выслушивать  этот  собачий  бред!  Заткнись
немедленно, или я выброшу тебя за дверь! Внутри у нее все оборвалось.
   - Ты взял плохой тон, Бобби Том.
   Он понизил голос, но ярость в нем не угасла:
   - Я буду разговаривать с тобой как сочту нужным.
   Она повернулась и вышла в гостиную. Он последовал за ней:
   - Куда это ты собралась?
   - Я устала и хочу  спать!  -  Она  взяла  свою  сумочку  с  кофейного
столика.
   - Чудесно. Ступай в спальню. Я приду к тебе, как только освобожусь.
   Она посмотрела на него как на помешанного:
   - Неужели ты настолько  самовлюблен,  что  уже  считаешь  меня  своей
вещью? - Она направилась к выходу.
   - Ты не посмеешь выйти отсюда!
   - Должно быть, тебе трудно будет понять, что я  сейчас  скажу,  Бобби
Том, но я хочу, чтобы ты это хотя бы  запомнил!  -  Она  остановилась  и
набрала в грудь воздуха. - Не родился еще  тот  человек,  который  может
заставить делать меня что-то против моей воли.

***

   Бобби Том, стоя  у  окна,  мрачно  наблюдал,  как  Грейси  пересекает
дворик, направляясь к своей  квартирке.  Ему,  собственно  говоря,  было
наплевать, куда она пойдет. Сегодня она переступила черту, и, если он не
поставит ее на место, покоя ему в этой жизни не будет. Он отвернулся  от
окна и заходил по гостиной кругами.
   Опять  забренчал  телефон.  Автоответчик  голосом  Грейси   предложил
абоненту оставить сообщение. Мягкий женский голос тут же  замурлыкал  во
всю мощь динамиков:
   - Бобби Том, говорит Одетта Дауни. Не могли  бы  вы  позвонить  Долли
Партон и попросить ее  прислать  нам  один  из  ее  париков  для  нашего
благотворительного аукциона? Мы уверены, что могли бы выручить  за  него
хорошую сумму...
   Он сорвал аппарат со стены и швырнул на пол.
   Грейси знала, как он  любит  свою  мать!  Она  могла  бы  понять  его
чувства!
   Он вытащил сигару из коробки, которую держал в верхнем  ящике  стола,
откусил острый кончик и выплюнул на ковер.  Джимбо  мог  бы  оштрафовать
его, если бы это случилось на улице: Но к черту Джимбо!
   Он попытался разобраться, что же, собственно, его так бесит.
   То, что его мать встречается с Уэем?
   Или то, что она не сказала ему об этом?
   К горлу его подступил комок. Он с отвращением  посмотрел  на  сигару.
Сузи Дэнтон боготворила своего мужа. Как она  могла  подпустить  к  себе
этого ублюдка?
   Его мысли опять обратились к Грейси.  Всю  свою  жизнь  он  занимался
спортом, и идея верности и преданности товарищам по команде стала частью
его существа. Грейси сегодня явственно показала, что  такие  чувства  ей
недоступны.
   Он сломал пять спичек,  прежде  чем  ему  удалось  раскурить  сигару.
Выпуская короткие клубы дыма, он решил, что получил по  заслугам.  Он  с
самого начала видел,  что  она  собой  представляет,  но  мирился  с  ее
скверным характером, на многое закрывал глаза и довел дело до того,  что
она кусает его, подобно мелкой блохе под плотной рубашкой.
   Впрочем, хватит об этом. Он  решил  сегодня  немного  поработать,  но
совсем не собирался торчать, здесь  до  утра.  Подтянув  к  себе  стопку
бумаг, он взглянул на верхний  лист,  но  с  таким  же  успехом  мог  бы
смотреть на китайца. Дом был холоден и безмолвен.
   Он положил сигару в пепельницу, потом подровнял бумаги  и  передвинул
их к краю стола. Тишина угнетала его. В  последнее  время  он  привык  к
ненавязчивой суете, которую Грейси вносила в его  быт.  Ему  становилось
спокойнее, когда он слышал ее голос: "У  аппарата  Грейси  Сноу,  личный
секретарь мистера  Дэнтона..."  Личный  секретарь!  Ей,  наверно,  самой
нравилось, как это звучит.
   А ему нравилось, заходя в гостиную, находить ее  там  свернувшейся  в
клубок на уютном диванчике. Она любила посидеть там,  листая  книжку,  и
порой засыпала за этим занятием. Осторожно, чтобы не  разбудить  ее,  он
выносил из кабинета скверный кофе,  который  она  для  него  сварила,  и
готовил себе новый, тщательно затирая следы своего присутствия у  плиты,
чтобы она ни о чем не узнала.
   Еще раз с отвращением взглянув на бумаги,  он  встал  из-за  стола  и
прошел в спальню, но ему не полегчало и там. Даже стены  этой  небольшой
комнатки, казалось, насквозь пропитались ее запахом, напоминавшим ему  и
о весенних цветах, и о летних персиках. Иногда он  шутливо  говорил  ей,
что от нее веет всеми временами года. В ее волосах таились теплые  блики
осени, а в умненьких серых глазах порой поблескивали зимние льдинки.  Он
все реже в последнее время напоминал себе, что она не самая раскрасавица
в Соединенных Штатах, а когда напоминал, утешался тем, что она все равно
чертовски привлекательна.
   Внимание его привлек синий клочок ткани, валявшийся на ковре - с  той
стороны постели, где она любила понежиться после объятий. Он наклонился,
чтобы поднять его, и понял, что это ее трусики. Ему  страшно  захотелось
быстрым шагом пересечь двор, вбежать по лестнице и грубо взять  ее  там,
где застанет. Черт возьми, он все-таки сильно к ней привык!
   Пережив первое чувство новизны, он должен был, по всей известной  ему
логике, неминуемо охладеть к ней, но этого почему-то не  случилось.  Ему
уже приходилось ломать голову, выдумывая  новые  штучки,  чтобы  держать
марку, но надо сказать, что  ему  были  по  душе  и  старые  проверенные
способы сексуальной близости с ней. Ему нравилось то, как она  льнула  к
нему, и те  мягкие  горловые  звуки,  которые  она  издавала.  Она  была
любознательна и неутомима, но  он  всегда  мог  смутить  ее  без  особых
усилий. Правда, и она смущала его, когда вдруг  с  ненасытной  жадностью
принималась разглядывать его тело.
   Он не мог ясно выразить одну мысль, которая все чаще приходила ему на
ум в виде смутной догадки, не желающей  облачиться  в  слова.  Когда  он
обладал Грейси, он точно знал, что она чувствует его  всего,  от  корней
волос до кончиков ногтей, и не мог понять, как это  у  нее  выходит.  Он
подумал о толпах женщин, с которыми встречался и спал. Ни одна из них не
чувствовала его, как Грейси. Грейси чувствовала его как надо.
   Иногда она проделывала одну  маленькую  забавную  штучку,  когда  они
разжимали объятия. Он  лежал,  откинувшись  на  подушки,  чувствуя,  как
сладкая истома разливается по  всему  телу,  а  она  рисовала  пальчиком
маленький знак "икс" на его груди. Прямо над сердцем.
   Он был  непреложно  уверен,  что  Грейси  воображает,  будто  по  уши
влюблена в него. В этом не было ничего особенного. Он привык к тому, что
после близости с ним женщины начинают "страдать и сохнуть",  и  научился
обходиться с ними с предельной прямотой, чтобы неизбежный момент разлуки
не  разбивал  их  сердец.  У  Грейси  эта  болезнь  пройдет  без  особых
осложнений, она накрепко усвоила, что он относится к ней как к другу,  и
достаточно благоразумна, чтобы не претендовать  на  большее.  Она  может
устраивать ему сиену  по  любому,  подобному  сегодняшнему,  поводу,  но
никогда не впадет в истерику из-за недостатка нежности с его стороны.
   Эта мысль неожиданно усугубила его раздражение. Он вышел в  гостиную,
прихватил там окурок сигары и двинулся  на  кухню.  Если  женщина  любит
мужчину, она должна бороться за него. Ей  надо  вести  себя  поразумнее,
чтобы не допускать трений и осложнений. "Бобби  Том,  а  не  кажется  ли
тебе, что в этом случае ты мог бы чуточку пересмотреть свое  мнение?"  -
вот как ей следует разговарива