летов и туфель всех цветов и фасонов. В последние несколько вечеров Хани часто открывала шкаф и просто любовалась красивыми тканями. Словно она годами страдала от острого недоедания, и наконец ее привели и поставили перед банкетным столом, уставленным деликатесами. Хани смотрела на свои сокровища и никак не могла наглядеться.
     Порой ей даже казалось, что некоторые ее туалеты живут собственной жизнью. Несколько часов назад она провела рукой по маленькому небесно-голубому платью с блестками, довольно вызывающего фасона, и ощутила непреодолимое желание надеть его. Это платье явно не было создано для обычной поездки днем на пыльное ранчо, но Хани едва смогла удержаться. Казалось, переливающееся голубое платье говорило ей: "Надень меня! Если наденешь, он не сможет перед тобой устоять!"
     Хани неловко подняла руку и помахала Дэшу:
     - Привет!
     Дэш кивнул в ответ, не отрываясь от своего занятия. Она остановилась, облокотилась о верхний брус изгороди и стала наблюдать. Солнце грело руки и спину, но это не облегчало напряженности, витавшей в воздухе. Со времени той вечеринки они еще не разговаривали.
     Наконец он закончил осматривать лошадь и направился к ней, весь потный и пропахший конюшней. Дэш заметил ее наряд, но никак не отозвался на отсутствие обычных мешковатых джинсов и выгоревшей на солнце футболки. Где-то в глубине души Хани пожалела, что не надела то вечернее голубое платье.
     - Было бы чудно, если бы ты предупредила, что собираешься заглянуть, - сказал Дэш язвительно.
     - Я звонила, но никто не брал трубку. - Она сняла ногу с нижнего бруса изгороди. - Пойду-ка я лучше сделаю лимонад. Похоже, тебе жарко.
     - Не утруждай себя. У меня сегодня нет времени быть вежливым.
     Хани не отрывала от него взгляда.
     - А почему ты сердишься? От тебя веет ледяным холодом после той вечеринки у Лиз.
     - Будто ты не знаешь, с чем это связано.
     - Дэш, я ведь не Дженни! И у тебя нет причин превращаться в папашу-мстителя.
     Несмотря на кротость, с какой были сказаны эти слова, Дэш вспыхнул как спичка:
     - Я превратился в твоего друга, только и всего! Ты вилась вокруг этого парня, как сука в период течки! Я даже не знаю, с чего это мне пришло в голову останавливать тебя. Держу пари, что он позвонил тебе той же ночью, а наутро был уже в твоей постели!
     - Это случилось немножко позже.
     Дэш глухо выругался, и на лице его отразилось чувство, похожее на боль.
     - Ну, ты ведь получила что хотела, не так ли? Надеюсь, ты готова жить с сознанием, как дешево ты это отдала.
     - Ты меня не понял. Я имела в виду, что той ночью он не звонил. Он позвонил на следующий день. Но я с ним не пошла.
     - Почему же? Я удивлен, что столь увлеченная исследованием тайн жизни особа упустила такую возможность поскорее в них погрузиться.
     - Ну пожалуйста! Не сердись так. - Хани старалась придержать язык, но не смогла справиться с сидевшим в ней дьяволенком. - Я хотела сначала поговорить об этом с тобой.
     Он сорвал с головы шляпу и хлопнул ею по джинсам, подняв тучу пыли.
     - Ну уж нет! Черт побери, я не собираюсь становиться твоим сексотерапевтом!
     У Хани было такое чувство, что она покинула свое тело и стоит рядом, наблюдая, как говорит кто-то вместо нее.
     - Лиз сказала, что мне следует переспать с ним.
     Дэш сощурил глаза и снова нахлобучил шляпу на голову.
     - Ах вот как? Меня это нисколько не удивляет. Если мне не изменяет память, она тоже отличалась полной свободой нравов.
     - Что за гадости ты говоришь! А сам-то?
     - Это не имеет ни малейшего отношения к делу!
     - Ты мне надоел!
     Повернувшись на каблуках, она зашагала прочь. Но не успела сделать и пары шагов, как Дэш схватил ее за руку:
     - Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!
     - Гора Рашмор наконец-то решила заговорить, - усмехнулась Хани. - Благодарю покорно, но у меня что-то пропала охота слушать.
     Рабочий в конюшне поглядывал на них с любопытством, и Дэш потащил ее к дому. Когда с выгона их уже не было видно, он обрушил на нее весь свой гнев:
     - Никогда не думал, что ты предашь самое себя, а именно это ты и собираешься сделать. Похоже, ты и сама не представляешь, кто ты такая. Тебе еще многое предстоит испытать в этой жизни, и ты не из тех людей, которым стоит прыгать в чужую постель без любви.
     Он говорил с такой горячностью, что гнев ее остыл. Хани вдруг отчетливо увидела морщины, избороздившие его лицо, и в душе у нее загоралось ровное пламя. Не думая, что делает, она подняла руку и прижала ладонь к его рубашке в том месте, где под тонкой материей билось сердце:
     - Прости, Дэш.
     Он резко отстранился.
     - Ты должна... Думай перед тем, как соберешься выкинуть очередное коленце. Подумай о последствиях!
     То, что Дэш отпрянул от ее прикосновения, снова разозлило ее.
     - Я собираюсь обратиться к доктору за противозачаточными таблетками, - выпалила она.
     - Ты... что? Что ты собираешься делать?
     Не дав ей ответить, он пустился в длинную тираду о молодежи и сексуальной распущенности и был полон такого благородного негодования, что она чуть не пожалела, что сболтнула лишнее. Однако Хани уже закусила удила и продолжала его дразнить:
     - Я и в самом деле готова к любви, Дэш. И собираюсь позаботиться о том, чтобы защитить себя.
     - Ты еще не готова к этому, черт подери!
     - Откуда тебе знать? Я все время думаю об этом. Я постоянно на грани.
     - Быть на грани, чувствовать возбужденность - это еще не любовь. Есть вопрос, который стоило бы задать самой себе. Ты влюблена?
     Она посмотрела в его карие глаза, которые все видели, и слово "да" уже готово было сорваться у нее с губ, но Хани закрыла рот, прежде чем оно вылетело наружу. Правда, которую она изо всех сил старалась не впускать в свое сознание, больше не могла оставаться в заключении. В какой-то миг - она сама не смогла бы сказать, когда это случилось, - ее детская любовь к Дэшу Кугану превратилась в женскую. Это открытие было и старым, и новым, и восхитительным, и пугающим. Хани не могла посмотреть Дэшу в глаза и глядела на поля его "стетсона", выше ушей.
     - Я не влюблена в Скотта, - сказала она, тщательно выговаривая слова; собственный голос показался ей каким-то тонким и дрожащим.
     - Тогда и говорить не о чем.
     - А разве ты любил Лизу, когда спал с ней? Ты любил тех женщин, что оставляли запах своей косметики у тебя в ванной комнате?
     - Это другое дело.
     Хани с болью в сердце отвернулась:
     - Я еду домой.
     - Хани, но это действительно другое дело!
     Она обернулась, но на этот раз уже Дэш прятал глаза. Он откашлялся.
     - Что касается женщин, то я уже немолод и потрепан. У тебя все иначе. Ты юна. Для тебя все впервые.
     Хани ответила просто, без прикрас:
     - Моя юность закончилась в шесть лет, когда я потеряла единственного человека, который меня любил.
     - Не стоит искать любовь в чужих постелях.
     - Раз уж мне не удалось найти ее в других местах, полагаю, можно поискать и там.
     Она засунула руку в карман и вытащила ключи от машины, злясь на себя за жалостливые нотки в голосе.
     - Хани...
     - Забудем об этом. - Она пошла к машине.
     - Если б ты сделала мне лимонаду, я был бы не прочь выпить.
     Хани посмотрела на ключи, едва сдерживая подступившие слезы.
     - Лучше уж я поеду. Мне нужно еще кое-что сделать.
     Впервые с тех пор, как они знали друг друга, уходила именно она. Подняв на него глаза, Хани увидела, что Дэш удивлен.
     - У тебя новый наряд?
     - Мы с Лиз пару раз проехались по магазинам. Она мне помогла.
     Это почему-то опять разозлило его; карие глаза Дэша стали жесткими, как кремень.
     - Ничего страшного не случилось бы, если бы ты не поехала.
     - Ну все, мне пора.
     Она уселась за руль, но он оперся о дверцу, не давая ей закрыть ее.
     - Хочешь поехать со мной в Барстоу в пятницу? Один мой друг обещал показать мне жеребят, которых он там выращивает.
     - Мы с Лиз собираемся на неделю в Голден-Дор.
     Он непонимающе взглянул на нее.
     - Это курорт с минеральными водами.
     На его щеках заходили желваки, и Дэш отпустил дверцу машины.
     - Вот как? Конечно, я бы не хотел, чтобы ты лишилась возможности приобрести такой богатый жизненный опыт.
     Хани включила зажигание и, резко сорвавшись с места, покатила к шоссе, разбрасывая из-под колес гравий.

***

     Дэш стоял перед домом и смотрел ей вслед, пока пыльный шлейф не исчез из виду. Курорт. Какой дьявол вселился в Лиз и заставляет ее брать Хани в такое место? Она же еще ребенок! Меньше земляного ореха. Даже не старше его дочери.
     И, представив себе ее в постели с каким-нибудь симпатичным молодым хлыщом-жеребцом, он пришел в ярость.
     Дэш свернул с дороги и побрел в конюшню. Он убеждал себя, что им движет естественное желание защитить Хани. За последние три года он понемногу заменил ей отца и сейчас не может безучастно наблюдать, как она один за другим совершает опрометчивые поступки, от которых может пострадать.
     В этом и кроется причина его печали. Он заботится о Хани. Она и сильна, и хрупка, и забавна одновременно. Она необыкновенно совестлива; она самый великодушный человек из всех известных ему людей. Взять хотя бы то, что она содержит шайку бездельников и дармоедов, которых называет своей семьей. И ведь как при всем при том умна и ловка! Черт побери, как ловка! Добросердечная и оптимистичная, всегда верящая, что на концах каждой радуги спрятаны по крайней мере три горшочка золота. Но оптимистичность характера делает ее уязвимой - стоит вспомнить хотя бы, как она увлеклась этим сукиным сыном Эриком Диллоном, и именно поэтому нельзя допустить, чтобы она прыгнула в постель к первому попавшемуся хлыщу, положившему на нее глаз.
     Вот если бы парень оказался приличным, если бы смог заботиться о ней, а не думал лишь о том, как сделать еще одну зарубку на спинке своей кровати, то это другое дело. Если она влюбится в какого-нибудь приличного парня, который будет хорошо к ней относиться и не будет ее мучить, то он...
     И тут все его умствования неожиданно разлетелись вдребезги.
     Дэшу страшно захотелось выпить. Он снял шляпу и рукавом рубахи вытер пот со лба. Ему только что стукнуло сорок три. У него было три жены и двое детей. Он уже успел потратить больше денег, чем большинство людей только мечтают заработать. Жизнь дала ему последнюю возможность, когда он перестал пить, но что касается женщин, в душе у него оставалась пустота. Она осталась еще с детских лет, когда он переходил из одной семьи в другую. Наверное, он не способен любить так, как другие мужчины. Женщины хотят от мужчин близости и верности - качеств, которые он не мог им дать ни тогда, ни теперь.
     С отвращением он снова надел свою шляпу. Хани - как крошечный термит, прогрызает свою дорожку через его защитные слои. Но он не мог отрицать, что Хани заставила его снова почувствовать себя молодым. Она заставила его поверить, что и в его жизни еще не вечер. И он хотел ее. Дьявольски хотел. Но он скорее пустит себе пулю в лоб, чем позволит себе ранить эту маленькую девчонку!

***

     - Лили, милая!
     Эрик смотрел, как Гай Изабелла пробирается через лес длинных серебристых лент, спускавшихся с огромных малиновых и черных шаров, наполненных гелием, которые плавали под сводчатым потолком его дома в Бел-Эйр. Гай, в своем безупречном официальном костюме, улыбнулся Лили и недовольно посмотрел на Эрика. Очевидно, небритый подбородок Эрика не украшал его смокинг.
     Лили под взглядом отца словно засветилась, кивнула ему и поцеловала в щеку:
     - Привет, папа! С днем рождения!
     - Спасибо, ангел мой. - Хотя он разговаривал с дочерью, внимание его было обращено на Эрика.
     - Папа, это Эрик Диллон. Эрик, это мой отец.
     - Сэр.
     Эрик тщательно скрыл свое презрение, пожимая руку Изабеллы. Когда-то, в семидесятые годы, светловолосые и по-мальчишески симпатичные Гай Изабелла и Райан О'Нил конкурировали и боролись за одни и те же роли. Но
     О'Нил как актер был сильнее, и до Эрика доходили слухи, что Гай ненавидел соперника всеми фибрами души, особенно после "Любовной истории".
     Гай Изабелла олицетворял собой все, что не выносил Эрик в киноактерах. У него не было ничего, кроме красивого лица. Поговаривали, что он злоупотреблял алкоголем, хотя это могло оказаться лишь сплетнями; Эрику приходилось слышать и то, что Гай помешан на своем здоровье. Его главный порок в глазах Эрика заключался в профессиональной лени. Очевидно, Изабелла не задумывался над тем, как важно работать над актерским мастерством, и сейчас, когда ему перевалило за пятьдесят и он уже не мог играть молодых повес, получать роли становилось все труднее.
     - Я видел тот шпионский фильм, в котором вы снимались, - сказал ему Изабелла, - на мой вкус, немного грубовато, но вы там хорошо поработали. Насколько мне известно, сейчас вы делаете что-то новое?
     Снисходительность Изабеллы взбесила Эрика. Да какое право имеет эта стареющая проститутка мужского пола судить о его ролях? Однако ради Лили он стерпел этот покровительственный тон.
     - Съемки заканчиваются на следующей неделе. Этот фильм тоже будет грубоват.
     - Жаль.
     Эрик отвернулся, разглядывая дом. Он был построен в стиле средиземноморской виллы, но сильное влияние Мура говорило о том, что проектировали его в двадцатые годы. Богатый интерьер был выдержан в темных тонах. Эрику представилось, что в этом доме с высокими узкими окнами с цветными стеклами, арочными дверными пролетами и коваными железными рашперами могла бы жить одна из роковых женщин-вамп старого немого кино, эдакая Грета Гарбо. В гостиной на полу лежали бесценные персидские ковры, стояли сделанные на заказ кресла с накидками из леопардовых шкур и антикварный самовар на камине. Идеальное место для человека с комплексом Валентино <Валентино - знаменитый итальянский модельер, один из ведущих создателей высокой моды.>.
     Изабелла по-прежнему неодобрительно посматривал на небритый подбородок Эрика. Сильный мускусный запах его одеколона смешался с ароматом виски в тяжелом хрустальном бокале у него в руках.
     - Скажу вам, что мне нравится, Диллон. Это ваше телешоу. Мои люди пытаются сколотить для меня нечто подобное, но у вас есть совершенно уникальный ребенок.
     - Да, Хани неподражаема.
     - Чертовски мила! Она прямо за душу берет - вы понимаете, о чем я говорю. Прямо за сердце.
     - Понимаю, что вы имеете в виду.
     Изабелла наконец обратил внимание на Лили, которая надела светло-малиновый шелковый костюм с асимметрично расположенными серебряными украшениями.
     - Как твоя мать, киса?
     Пока Лили рассказывала ему о последних новостях из Монтевидео, где ее отчим был послом, Эрик разглядывал собравшихся. Это было старое доброе голливудское сборище суперзвезд пятидесятых и шестидесятых, бывших глав студий, агентов. Все безупречно респектабельны. Он бы умер здесь со скуки, если бы не Лили.
     Сегодня было уже третье их свидание, а он еще даже не поцеловал ее. Не потому, что не хотел ее, и toe потому, что с ней было скучно, - ему просто очень нравилось быть с Лили. Это для него было очень ново - так привязаться к женщине и душой, и телом.
     У Эрика с Лили было так много общего. Оба выросли в роскоши. Она разбиралась в искусстве и литературе и понимала его страсть к актерской игре. Она обладала неотразимым сочетанием красоты и ума, отчужденности и отзывчивости. И, что еще важнее, умела создать атмосферу трезвости, здравого смысла. Это позволяло Эрику отдыхать с ней, а не беспокоиться, чем еще можно ее развлечь.
     - Он прелесть, правда? - спросила она, когда отец отошел, чтобы приветствовать других гостей.
     - Он бесподобен.
     - Большинство разведенных мужчин вручают своих дочерей на попечение экс-женам, но моя мать никогда не пылала материнскими чувствами, и он сам меня вырастил. Очень забавно, но иногда ты мне его напоминаешь.
     Эрик достал сигареты, не ответив на ее замечание. Отношение Лили к отцу было ее единственным недостатком, но его восхищала ее дочерняя привязанность.
     - Конечно, ты брюнет, а он блондин, - продолжала она, - но оба вы принадлежите к жителям Олимпа.
     Она взяла бокал шампанского с подноса проходившего официанта и озорно улыбнулась Эрику:
     - Что бы ни было у каждого из вас на уме, вы обладаете какой-то - не знаю, как лучше выразиться, - аурой или чем-то в этом роде.
     Она опустила конец указательного пальца в бокал, затем сунула его в рот и пососала.
     - Ох, извини, ты мог бы здесь не курить?
     Эрик с раздражением огляделся и увидел, что никто, кроме него, не курит. Он вспомнил, что, по слухам, Изабелла очень беспокоится о своем здоровье.
     - Выйдем отсюда. Мне нужно покурить.
     Она вывела его в отделанное известняком фойе с тыльной стороны дома.
     - Ты слишком много куришь.
     - Я уйду сразу же, как только разойдутся гости.
     - И дело будет сделано.
     Она приподняла выразительную бровь. Он улыбнулся. Она никогда не позволяла ему уходить с неприятным осадком - еще одна причина, по которой ему так нравилось видеться с Лили.
     Эрик посмотрел на сводчатый потолок.
     - Давно твой отец здесь живет?
     - Он купил этот дом сразу после того, как они с матерью поженились. Прежде этот дом принадлежал Луису Б. Майеру <Луис Б. Майер - один из основателей голливудской студии "Метро-Голдвин-Майер" ("МГМ")> или Кингу Видору <Кинг Видор - знаменитый американский постановщик, режиссер нашумевшей экранизации романа Л.Н. Толстого "Война и мир".>. Никто уже не помнит, кому именно.
     - Ты росла в таинственном месте.
     - Это уж точно.
     Она провела его через кухню, где с отсутствующим видом кивнула прислуге, и вывела Эрика наружу через черный ход. Почва, вся в буйном цветении, шла с заметным наклоном. Вода нежно плескалась в шестиугольном фонтане, облицованном плиткой с желтым и голубым рисунком. Аромат эвкалиптов и роз смешивался с запахом хлора.
     - Я хочу тебе кое-что показать, - прошептала Лили, хотя вокруг не было ни души.
     Эрик закурил. Она шла впереди него, пританцовывая, вниз по извилистой тропинке, которая тянулась почти параллельно дому. Ее серебристо-белые волосы развевались на ветру, юбка мерно колыхалась вокруг стройных ног. От одного взгляда на нее Эрик чувствовал, как в нем растет возбуждение. Она была красивой, но не хрупкой. И явно не невинной.
     Лампы, укрытые в саду, мягко освещали роскошные ветви магнолий и олив, мимо которых они проходили. Наклон тропинки уменьшился, и красная черепичная крыша дома скрылась из глаз. Лили обернулась и взяла его за руку. Они повернули, и глазам их предстал другой дом - миниатюрная копия домика Белоснежки.
     Он мягко усмехнулся:
     - Глазам своим не верю! Это твое?
     - Идеальный игрушечный дом для голливудского ребенка. Папа построил его для меня, когда они с матерью развелись. Думаю, это было мне утешительным призом.
     Дом, сошедший со страниц книги сказок, был сделан из дерева и покрыт штукатуркой, сквозь которую местами проступал рисунок кирпичной кладки. Над крышей из имитации соломы возвышалась небольшая труба. Спереди были расположены несколько ромбовидных окон, закрытых деревянными ставнями.
     - На окнах обычно стояли горшки с геранью, - сказала Лили, отпуская его руку и подходя к дому. - Мы с отцом вместе сажали ее каждый год.
     Лили отодвинула засов на двустворчатой деревянной двери, и она со скрипом отворилась.
     - Сейчас большей части той мебели уже нет, и домик используется как склад. Нагнись.
     Эрик в последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее. Согнувшись, он вошел в дом. Низкий потолок навис над самой головой, хотя сгибаться не было необходимости.
     - Дай мне спички.
     Он передал их Лили и слушал, как она движется в темноте. Через несколько секунд комната озарилась мерцающим янтарным светом - она зажгла пару свечей на полке миниатюрного камина из тесаного камня.
     Удивленный, он покачал головой, озираясь вокруг