у  в  городе  по
контрактам.
   - Фэб, это я.
   - Привет новой знаменитости! Переговоры идут хорошо,  но  я  все-таки
недовольна суммой аванса, которую они предлагают.
   Уловив злорадное удовлетворение в голосе сестры, Молли испугалась:
   - Только смотри не разори их!
   - Искушение велико.
   Они немного поболтали о переговорах, прежде чем Молли перешла к делу,
стараясь при этом не заикаться:
   - Кевин сейчас совершил благороднейший поступок.
   - Прошел с завязанными глазами на красный свет?
   - Не нужно так, Фэб. Он прекрасный  человек.  И  если  хочешь  знать,
подарил мне лагерь.
   - Шутишь?!
   Молли сильнее сжала трубку.
   - Он знает, как мне там нравится.
   - Понимаю, но...
   - Завтра же выезжаю. Не знаю, сколько пробуду там.
   - По крайней мере выберешься из своего жалкого обиталища, пока мы  не
закончим обсуждать новый контракт. Я должна быть благодарна Кевину  хотя
бы за это.
   Молли вспомнила, как унизительно  было  признаваться  Фэб  в  продаже
своего кондоминиума. К чести сестры, та не предложила денег, но это  еще
не значило, что она собирается молчать по этому поводу.
   Молли, скомкав остаток разговора, положила трубку и взглянула на  Ру,
старательно делавшего вид, что новости его не касаются.
   - Ну давай, высказывайся. Я наделала кучу глупостей.
   Стоило  подождать  две  недели,  и  мы  по-прежнему  наслаждались  бы
прохладой и уютом в старой квартире.
   Может, ей только привиделся осуждающий взгляд Ру?
   Предатель скучал по Кевину.
   - За работу, приятель. Завтра на рассвете мы отправляемся в  Северные
Леса.
   Ру навострил уши.
   - И нечего радоваться, потому что мы там не останемся.
   Я серьезно, Ру. Этот лагерь будет продан!
   Ну да, как же! У нее рука не поднимется!
   Молли со злости пнула коробку,  жалея,  что  это  не  голова  Кевина.
Видите ли, ему совесть покоя не дает! Пытается подлизаться к ней. И  все
из-за того, что она влюбилась в него, а он в нее - нет.
   Сделанный из жалости дорогой подарок.
   Кому от этого легче?!

Глава 25

   Дафна не разговаривала с Бенни, но ему было  все  равно.  Мелисса  не
могла найти свои темные кинозвездные очки,  небо  нахмурилось,  и  пошел
дождь. Все сразу разладилось, и жизнь была ужасна!
   Дафна едет в летний лагерь

   Лили замерла в дверях кухни. Молли уснула прямо у стола, подложив под
голову  руки.  В  пальцах  был  зажат  альбом  для   набросков,   волосы
рассыпались по старой дубовой столешнице, как разлитый  кленовый  сироп.
Как могла Лили поверить когда-то, что она всего лишь дилетантка?!
   За те десять дней, что Молли провела в лагере, она  успела  закончить
иллюстрации к "Дафна  едет  в  летний  лагерь",  начала  новую  книгу  и
написала статью для журнала "Чик" о том, как принимать гостей. Но  никак
не  могла  расслабиться,  хотя  и  сказала  Лили,  что  новый   контракт
наконец-то обеспечил ей финансовую стабильность.
   Лили знала, что Молли старается не думать о Кевине,  и  сочувствовала
ее  безмолвным  страданиям.  Временами  Лили  хотелось  удавить   своего
сыночка.
   Молли пошевелилась, приоткрыла глаза и, увидев Лили, улыбнулась.  Под
ее глазами чернели огромные круги. Такие же, как у матери Кевина.
   - Хорошо прогулялась?
   - Очень.
   Молли села и заправила волосы за уши.
   - Лайам приходил.
   Сердце  Лили  пропустило  удар.   После   предъявленного   художником
ультиматума она видела его в городе лишь издали.
   Сам Лайам больше не заговаривал с ней, и разлука действовала на  Лили
угнетающе. Она держалась из последних сил.
   - Он кое-что принес для тебя, - продолжала Молли. - Оставил  в  твоей
комнате.
   - Что это?
   - Не скажу. Лучше  посмотри  сама.  -  Она  подняла  упавший  на  пол
карандаш и принялась рассеянно вертеть его в руках. -  Он  передал  тебе
привет и попрощался.
   Лили вдруг стало холодно, хотя на кухне горела плита.
   - Лайам уезжает?
   -   Сегодня.   Решил   немного   пожить    в    Мехико.    Собирается
поэкспериментировать с освещением.
   С чего она так распереживалась? Неужели ожидала, что он  вечно  будет
торчать здесь в ожидании, пока она сменит гнев на милость?! Всякий,  кто
был  знаком  с  творчеством  Лайама  Дженнера,  понимал:  он  -  человек
действия, энергичный и готовый в любую минуту сорваться на край света.
   - Ясно...
   Молли встала и, участливо вздохнув, покачала головой:
   - Ты сама напортачила.
   - Испортила, - механически поправила  Лили:  вбитые  Крейгом  правила
намертво застряли в голове.
   - Не знаю, как бы я выжила без тебя, да еще и в отсутствие Кевина. Но
почему ты все еще здесь?
   Лили намеревалась встретиться с Кевином в Чикаго, и чем  раньше,  тем
лучше. Они не собирались держать свои отношения в тайне, и Кевин полетел
в Северную Каролину, чтобы поделиться новостями  с  четой  Боннер.  Если
верить последнему телефонному звонку, он уже успел рассказать  обо  всем
братьям Кэла, их женам и парню, сидевшему  рядом  в  самолете.  Лили  не
терпелось увидеть его снова, но она не могла заставить  себя  уехать  из
лагеря. Все твердила, что остается исключительно из-за Молли.
   - Торчу тут, чтобы помочь тебе, неблагодарное существо!
   Молли отнесла свой стакан в раковину.
   - Положим, не только.
   - Потому что здесь тихо, а я ненавижу Лос-Анджелес.
   - И помимо всего прочего, боишься уехать от Лайама, хотя  обошлась  с
ним по-свински и недостойна такого человека.
   - Если считаешь его совершенством, возьми себе! Просто ты понятия  не
имеешь, что такое быть замужем за самодуром!
   - Можно подумать, ты, при  желании,  конечно,  не  заставила  бы  его
плясать под свою дудку!
   - Не смейте говорить со мной в таком тоне, юная леди!
   - Ну и глупая же ты курица, - усмехнулась Молли. - Лучше беги  наверх
и посмотри, что он тебе принес.
   Лили хотела выплыть из кухни  королевский  походкой  примадонны,  но,
понимая, что Молли этим не проймешь, торопливо пошла к выходу.  Жена  ее
сына  обладала  тем  неподдельным  искренним   обаянием,   какое   часто
встречается в романах и мелодрамах и очень  редко  -  в  жизни.  Неужели
Кевин не видит, от чего отказывается?
   А она сама? Как насчет человека, от которого отвернулась она? До  сих
пор Лили не может приняться за покрывало.  Вдохновение  покинуло  ее,  и
теперь, глядя на незаконченную работу, она видит лишь  состроченные  как
попало лоскутья. Больше ей не откроются ответы на тайны жизни.
   Она миновала второй этаж и стала  подниматься  по  узким  ступенькам,
ведущим на чердак. Кевин просил ее перебраться в спальню побольше, но ей
здесь нравилось.
   Войдя, она сразу увидела длинное прямоугольное полотно  в  оберточной
бумаге, прислоненное к изножью кровати. Лили разу  поняла,  что  это  та
Мадонна, которой она так восхищалась.
   Она пробежала по плетеному коврику, упала на колени и затаив  дыхание
содрала бумагу.
   Перед ней был ее портрет.
   Лили тихо всхлипнула и прижала пальцы к губам.  Лайам  с  беспощадной
правдивостью изобразил ее стареющее тело.
   Не пропустил ни одной складки, ни единой морщинки, ни  холмиков  жира
там, где у молодых все плоско,  ровно  и  гладко.  Левое  бедро  целиком
накрыло край стула, на котором она сидела,  груди  свисали  едва  не  до
талии.
   И все же она была  великолепна.  Кожа  сияла  каким-то  поразительным
внутренним свечением, изгибы плавно перетекали во впадины, лицо лучилось
волшебной красотой. Само воплощение женственности, мудрости и красоты.
   Таково   было   прощальное   любовное   послание   Лайама   Дженнера.
Бескомпромиссное  выражение  чувств,  честных  и  подлинных.  Ее   душа,
обнаженная гением,  предъявить  права  на  которого  у  нее  не  хватило
храбрости. А теперь, наверное, слишком поздно.
   Лили схватила ключи, сбежала с лестницы и помчалась к  своей  машине.
Кто-то из детей  нарисовал  кролика  на  пыльном  капоте.  Лили  тут  же
сообразила, что рисунок слишком хорош для  ребенка.  Снова  Молли  и  ее
проделки.
   Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно...
   Лили  на  бешеной  скорости  гнала  к  стеклянному  дому.  Пока   она
воздвигала барьер за барьером, прикрывая собственную трусость неприязнью
к умершему мужу, которого разлюбила  еще  при  его  жизни,  Лайам  смело
добивался всего, чего хотел.
   Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно...
   Машина подскакивала  на  выбоинах  проселочной  дороги,  потом  пошла
ровнее. Чуть поодаль показался дом, выглядевший пустым и покинутым.
   Лили выскочила из машины, подбежала  к  двери  и  нажала  на  звонок.
Ничего. И никого. Она  заколотила  в  дверь  и,  не  дождавшись  ответа,
обогнула дом. Где-то должен быть черный ход.
   Он уезжает в Мехико...
   Над ней возвышалась стеклянная башня - подходящее  место  для  гения.
Никаких признаков жизни внутри, как и в остальных помещениях.
   Позади переливалась голубая гладь  озера,  над  которым  расстилалось
безоблачное небо. Казалось, сама природа смеется над ней.
   Наконец Лили заметила боковую дверь и поспешила туда.
   Она была убеждена, что дверь заперта, но, к ее удивлению, ручка легко
повернулась.
   В доме царила тишина. Лили заглянула на кухню, добралась до  гостиной
и поднялась на мостик. Арочный вход в святилище манил ее. Она  не  имела
права входить, но все же вошла.
   Лайам стоял спиной к  двери,  складывая  тюбики  акриловых  красок  в
этюдник. И как всегда, был одет в черное: слаксы и  сорочку  с  длинными
рукавами. Он готовился к путешествию.
   - Тебе что-то нужно? - буркнул он, не поднимая глаз.
   - О да, - выдохнула она.
   Он все-таки повернулся. Судя по  упрямо  выдвинутому  подбородку,  ей
придется нелегко.
   - Я хочу тебя, - призналась она.
   Трудно поверить,  что  выражение  его  лица  может  стать  еще  более
надменным, но оказалось, бывает и так. Он просто неприступен! Что ж, она
беспощадно ранила его гордость - теперь придется  загладить  вину.  Если
удастся, конечно.
   Она потянулась к подолу льняного сарафана, подняла его над головой  и
отшвырнула на пол. За сарафаном последовал лифчик. Лили  сунула  большие
пальцы за резинку трусиков, спустила их и вышла из белого круга.
   Лайам молча, ничем не выказывая  своего  отношения  к  происходящему,
следил за ней. Лили медленно запустила руки в пышные волосы,  подняла  с
затылка вверх, чуть согнула колено и застыла в  кокетливом  полуобороте.
Именно в такой  позе  она  улыбалась  с  миллионов  постеров,  мгновенно
разлетевшихся по всей стране.
   Правда, теперь, в ее возрасте и с ее весом, со стороны это, наверное,
казалось смешным. Но сама  она  ощущала  себя  всемогущей  и  неукротимо
чувственной. Такой, как на его картине.
   - Воображаешь, что можешь вернуть меня подобными штучками? -  фыркнул
он.
   - Воображаю.
   Он дернул головой в  сторону  старого  дивана  с  бархатной  обивкой,
которого раньше она здесь не видела.
   - Ложись.
   Интересно, укладывал ли он сюда других  натурщиц?  Лили  усмехнулась.
Сейчас она испытывала к этим незнакомым женщинам не ревность, а жалость.
Ни одна из них не обладала ее силой.
   Спокойно, с уверенной улыбкой она шагнула  к  дивану,  стоявшему  под
одним из световых люков, и солнечные лучи залили ее тело теплым сиянием.
   Она нисколько не удивилась тому, что Лайам сразу выхватил из этюдника
палитру и тюбики. Как он может устоять перед искушением нарисовать ее?
   Подложив руку под голову, она раскинулась на мягком бархате, пока  он
лихорадочно выдавливал краски на палитру.
   Наконец Лайам собрал кисти и шагнул к ней.
   И начал рисовать. Не  на  холсте.  На  коже.  Провел  мягкой  кистью,
пропитанной красным  кадмием,  по  ребрам.  Нанес  мазок  фиолетового  и
берлинской  лазури  на  бедро.  Испестрил  живот  и   плечо   оранжевым,
кобальтом, изумрудным, сунул не нужную больше  кисть  между  зубов,  как
пиратский клинок, и изукрасил ее грудь ультрамарином и белилами.
   Сосок превратился в твердый  камешек  под  капелькой  бирюзового.  Он
раздвинул ее  бедра  и  размалевал  их  пурпурной  и  голубовато-зеленой
краской.
   Она ощущала, как одновременно  с  желанием  в  нем  растут  досада  и
раздражение, и не сопротивлялась, когда он  отбросил  кисти  и  принялся
грубо  ласкать  ее,  смазывая  краски.  Лайам  терзал  ее  плоть,   пока
напряжение  стало  невыносимым.  Лили  вскочила  и   стала   лихорадочно
расстегивать его сорочку, пачкая ее золотистой краской, которую он нанес
на ее ладони. Теперь ей уже было  мало  оставаться  его  созданием.  Она
хотела запечатлеть Лайама в своем воображении. И поэтому раздела его.
   Раздела и прижалась всем телом, впечатывая краски в его кожу.
   Снова рядом не оказалось кровати.  Ей  пришлось  сбросить  подушки  с
дивана и целовать его, пока оба едва не задохнулись.
   Наконец ему удалось отстраниться ровно  настолько,  чтобы  она  могла
открыться для его вторжения.
   -  Лили,  любимая,  -  прошептал  он,  врезаясь  в  нее  с  таким  же
неистовством, с каким создавал свои шедевры. Тело ее было  скользким  от
краски, поэтому она с силой вцепилась в него.  Он  проникал  все  глубже
энергичными,  настойчивыми   толчками.   Их   губы   и   тела   слились,
превратившись в единое целое, и вместе они рухнули с края земли в жаркую
звездную пустоту.
   Потом они долго лежали, целуясь и шепча признания в любви, в  которых
так давно нуждались. Только когда они отправились в душ, Лили  объявила,
что не выйдет за него замуж.
   - Можно подумать, тебя кто-то об этом просил.
   - Не сразу, - продолжала она, игнорируя укол. - Я хочу немного пожить
с тобой в идеальном богемном грехе.
   -  Только  не  уговаривай  меня  снять  квартиру  без  горячей   воды
где-нибудь в Нижнем Манхэттене.
   - Нет. Но и не в Мехико.  В  Париже!  Представляешь?  Я  стану  твоей
музой.
   - Дорогая Лили, разве не знаешь, что ты уже моя муза?
   - О, Лайам, я так тебя люблю... Мы вместе, в студии  Шестого  округа,
принадлежащей старушке в древних костюмчиках от Шанель. Ты, твой гений и
твое великолепное тело.
   И я со своими покрывалами. Вино, краски и Париж. Париж!
   - И все это твое. - Он раскатисто засмеялся, намыливая ее грудь. -  Я
уже сказал, что люблю тебя?
   - Конечно, - счастливо улыбнулась Лили, глядя в его  темные,  горящие
страстью глаза. - Я повешу под крышей ветряные колокольчики.
   - Которые не дадут мне спать, так что придется любить тебя всю ночь.
   - Я действительно люблю колокольчики.
   - А я - тебя.

***

   Кевин отрешенно наблюдал, как стрелка спидометра ползет вверх.
   Восемьдесят семь.., восемьдесят восемь...
   Он мчался на запад по платному шоссе, мимо пригородов Чикаго, и  если
понадобится, не бросит руль до самой Айовы.
   Все, что угодно, лишь бы унять беспокойство, гнавшее  его  неизвестно
куда. Лишь бы перестать думать о пустяках и сосредоточиться на  главном.
Сборы начинаются завтра утром. А до того  он  будет  гнать  машину  куда
глаза глядят. Ему необходимо прочувствовать скорость. Холодок опасности.
   Девяносто.., девяносто два...
   С соседнего сиденья соскользнули документы,  касающиеся  развода.  Их
прислал сегодня утром адвокат Молли. Почему она  не  поговорила  с  ним,
прежде чем начала процедуру?
   Он пытался взять себя в руки, перечисляя все, что сейчас  было  самым
важным, Ему осталось каких-то пять-шесть лет полноценной игры...
   Он пока не вылетел из "Чикаго старз"...
   Он не  может  позволить  себе  роскошь  жить  с  женщиной,  требующей
постоянного внимания...
   И так далее, и тому подобное...  Наконец  Кевин  настолько  устал  от
собственных мыслей, что вдавил педаль акселератора в пол.
   Последний раз он виделся с Молли месяц и четыре дня назад, так что не
мог винить ее за то, что выбился из графика тренировок и  не  просмотрел
все записи игр, которые  привез  с  собой.  Вместо  этого  он  занимался
скалолазанием, сплавлялся по горным рекам, летал на параплане. Но  ни  в
чем не находил удовольствия.
   Единственным светлым пятном оставался телефонный разговор  с  Лили  и
Лайамом. Оба были счастливы.
   Руль завибрировал под ладонями Кевина, но он  ловил  гораздо  больший
кайф, ныряя вместе с Молли с утеса.
   Девяносто пять...
   А тот день, когда она опрокинула каноэ?
   Девяносто шесть...
   Или когда он лез на дерево за Марми?
   Девяносто семь...
   Или лукавые искорки в ее глазах?
   А когда они занимались любовью... С ума можно сойти!
   Вот это был кайф! Самые потрясающие минуты в его жизни.
   Но теперь радость оставила его. Кевин  испытывал  куда  более  острые
ощущения, катаясь с Молли на велосипедах по дорожкам лагеря, чем сейчас,
когда на спидометре "феррариспайдера" было девяносто восемь.
   Спина стала мокрой от пота.  Если  шина  сейчас  лопнет,  он  никогда
больше не увидит Молли. Не успеет сказать, что она была права  с  самого
начала. И он действительно боялся.
   Вернее, трусил.
   Потому что влюбился в нее.
   Когда он осознал это, все сразу встало на свои места.
   Кевин снял ногу с педали и бессильно откинулся  на  сиденье,  как  от
сильного удара в грудь.
   Лили пыталась объяснить ему, и Джейн Боннер  тоже,  но  он  не  желал
ничего слушать. В глубине души он считал, что  как  личность  не  сумеет
оправдать ожиданий родных и друзей, поэтому и пытаться не стоит. Это  не
означает, что он готов провести остаток дней, мучаясь от приобретенных в
детстве комплексов.
   Кевин перестроился в правый ряд. Впервые за все это время  он  ощущал
некое умиротворение. Молли любит его,  и  он  теперь  понимал,  что  это
означает. И представлял, что должен сделать.
   Только на этот раз все будет по правилам.
   Через полчаса он позвонил в дверь Кэйлбоу. Открыл Эндрю, в джинсах  и
оранжевой майке.
   - Кевин! Хочешь поплавать со мной?
   - Прости, дружище, не сегодня, - покачал головой Кевин, протискиваясь
в дом. - Мне нужно поговорить с твоими мамой и папой.
   - Не знаю, где папа, но мама у себя в кабинете.
   - Спасибо.
   Он взъерошил волосы Эндрю и прошел через весь дом к  кабинету.  Дверь
была открыта, но он все равно постучал.
   - Фэб!
   Она повернулась и взглянула на него.
   - Прости, что врываюсь, но мне нужно с тобой поговорить.
   - Вот как?
   Она устроилась поудобнее и вытянула свои изумительные ноги танцовщицы
кабаре, более длинные, чем у Молли, но далеко не такие  соблазнительные.
Сегодня  на  Фэб  были  белые  шорты  и  розовые   пластиковые   шлепки,
разрисованные фиолетовыми динозаврами. Но несмотря на это, она выглядела
грознее самого Господа Бога.
   - Это насчет Молли.
   Ему показалось, что в ее глазах промелькнуло подозрение.
   - А что насчет Молли?
   Он ступил в комнату, ожидая приглашения сесть,  однако  Фэб  молчала.
Похоже, разговор будет нелегким, но он не станет ходить вокруг да около.
   - Я хочу жениться на ней. И прошу твоего благословения.
   Вместо предвкушаемой улыбки последовал сухой вопрос:
   - С чего это вдруг?
   - Потому что я люблю ее и хочу стать частью ее жизни.
   - Понятно.
   Черт, Фэб, должно  быть,  здорово  играет  в  покер!  Лицо  абсолютно
бесстрастное, ничего  не  выражающее.  Может,  она  ничего  не  знает  о
чувствах Молли? С той станется защищать его  всеми  силами,  скрывая  от
сестры свое истинное отношение к мужу.
   - Она тоже меня любит.
   Похоже, это объявление не произвело ни малейшего впечатления на  Фэб.
Кевин попытался снова:
   - Уверен, что она будет счастлива, услышав мое признание.
   - О, разумеется. По крайней мере сначала.
   Температура в комнате упала градусов на десять.
   - О чем это ты?
   Фэб поднялась с видом куда более жестким,  чем  подобает  человеку  в
пластиковых сандалетах с фиолетовыми динозаврами.
   - Ты знаешь, как мы относимся к Молли.
   - Знаю. Именно потому и пришел.
   - Ей нужен муж, для которого она всегда будет на первом месте.
   - И она получит такого мужа.
   - Похоже, барс слишком быстро меняет свои пятна.
   Он не стал притворяться, будто не понимает, о чем идет речь.
   - Приз