ову невольно  приходила  мысль  о  миллионах  других
матерей, которые в этот теплый июльский вечер вот  так  же  зовут  своих
детей спать.
   Гейб снова подумал о Черри и внутренне сжался  в  ожидании  боли,  но
вместо боли душу его наполнила грусть. "Возможно, - подумал он,  -  если
бы удалось заставить себя не вспоминать о Джейми, можно  было  бы  жить,
как все люди".
   Эдвард, подбежав к матери, вцепился в ее юбку.
   - Мам, ты мне говорила, что ругаться нельзя, верно ведь?
   - Да, верно. Ругаться очень некрасиво.
   - А вот он ругается.  -  Эдвард  посмотрел  на  Гейба.  -  Он  сказал
нехорошее слово.
   Рэчел молча подтолкнула сына к двери.
   Гейб еще раз покормил птенца, стараясь как можно меньше прикасаться к
нему, добиваясь, чтобы воробышек ел сам.
   Он знал, что кормление с рук могло быстро войти у птенца в  привычку,
и тогда он наверняка превратился бы в домашнюю птицу.
   Чтобы дать Рэчел время уложить  ребенка,  он  вычистил  сделанное  им
гнездо, постелил туда чистые тряпочки и лишь после  этого  отправился  в
гостиную. Сквозь открытую входную дверь он увидел Рэчел. Она  сидела  на
ступеньках крыльца, сложив руки на коленях. Рэчел слышала, как скрипнула
дверь,  раскрываясь  пошире,  чтобы  пропустить  Гейба.  Доски   крыльца
задрожали  под  его  шагами.  Подойдя,  он  опустился  рядом  с  ней  на
ступеньки.
   - Ты так ничего и не нашла в Библии, верно?
   - Не  нашла.  -  По  голосу  Рэчел  чувствовалось,  что  она  еще  не
справилась  с  новым  разочарованием.  -  Но  там  очень  много   текста
подчеркнуто и повсюду на полях пометки. Я  проштудирую  ее  страницу  за
страницей и наверняка найду где-нибудь ключ.
   - Тебе никогда ничего не дается легко, правда, Рэч?
   Она устала и измучилась. Энергия, прилив  которой  она  ощущала  днем
благодаря надеждам, возлагаемым на Библию Дуэйна, иссякла.  Когда  Рэчел
читала старые, давно знакомые строфы,  в  душе  ее  шевелилось  какое-то
смутное беспокойство. У нее даже возникло ощущение,  будто  ей  пытаются
снова навязать то, что она давно отвергла и не могла больше принять.
   У Рэчел защипало в глазах.
   -  Не  будь  сентиментальным,  Боннер,  -  сказала  она,   борясь   с
подступающими слезами. - Не надо меня жалеть.
   Со всем остальным я могу справиться, а вот с этим вряд ли.
   - Ладно, милая, - сказал Гейб, обнимая ее одной  рукой  за  плечо.  -
Пожалуй, мне в самом деле лучше тебя избить, чем пожалеть.
   Милая. Сегодня он уже не первый раз назвал ее так. В  самом  ли  деле
это слово отражало его отношение к ней?
   Рэчел прислонилась к его плечу и решила, что пора сказать себе  самой
правду:  она  полюбила  Гейба  Боннера.  Конечно,  можно  пытаться   это
отрицать, но это было бы бессмысленно.
   Ее чувства к Гейбу были совершенно иными, нежели к Дуэйну. В ее любви
к преподобному Сноупсу странным,  нездоровым  образом  сливались  слепое
обожание, направленное на человека, который в глазах других был  героем,
выдающейся личностью, и желание молодой девушки иметь  доброго,  мудрого
отца. Теперь же сердце Рэчел  наполняла  глубокая,  зрелая  любовь.  Она
любила Гейба, видя все его недостатки точно так  же,  как  и  свои.  Она
прекрасно понимала и то, что у ее отношений с Гейбом Боннером  не  может
быть будущего. Гейб по-прежнему любил свою погибшую жену и, что было еще
больнее, испытывал неприязнь к сыну Рэчел.
   Враждебность между Гейбом и Эдвардом с каждым днем лишь  усиливалась,
и Рэчел не знала, как тут что-то поправить. Она не могла приказать Гейбу
изменить отношение к мальчику.
   Рэчел устала и  чувствовала  себя  буквально  раздавленной  очередной
неудачей. Гейб был прав: ей никогда и ничего не давалось легко.
   - Постарайся не ругаться при Эдварде, ладно? - попросила она.
   - У меня  случайно  вырвалось.  -  Гейб  посмотрел  на  темные  кроны
деревьев по краю лужайки перед домом. - Ты  знаешь,  Рэчел,  он  славный
паренек и все такое, но, пожалуй, тебе надо  добиваться,  чтобы  он  был
немножко потверже, посамостоятельнее, что ли.
   - Хорошо, завтра же с утра я начну давать ему уроки ругани.
   - Да нет, я не об этом...  Вот,  к  примеру,  этот  плюшевый  кролик,
которого он повсюду с собой таскает. Ведь парню уже шестой  год.  Другие
дети, наверное, смеются над ним.
   - Эдвард говорит, что, когда он в школе, он держит его  в  норке,  то
есть в ранце.
   - И все-таки он уже большой для таких игрушек.
   - А у Джейми разве не было чего-нибудь подобного?
   Гейб  мгновенно  окаменел.  Рэчел  поняла,  что  зашла  на  запретную
территорию, - Гейб мог говорить о своей жене, но никак не о сыне.
   - Ну, не в пятилетнем же возрасте.
   - Что ж, прости, что Эдвард в свои пять лет недостаточно смел на твой
вкус. Все, что с ним происходило в последнее время, поубавило ему отваги
и решительности. И то, что он этой весной целый месяц провел в больнице,
тоже не пошло ему на пользу.
   - А что с ним было?
   - Пневмония. - Рэчел провела пальцем по  тесьме,  которой  был  обшит
карман платья. Подавленное настроение, которое воцарилось в  ее  душе  в
тот момент, когда она поняла, что Библия  Дуэйна  не  даст  ей  никакого
ключа, угнетало ее.  -  Он  еле  выкарабкался.  Был  момент,  когда  мне
показалось, что он вообще не выживет. Это было ужасно.
   - Прости.
   Разговор об Эдварде лишь расширил разделявшую их пропасть, хотя Рэчел
знала: Гейбу не меньше, чем ей, хотелось ликвидировать ее.
   - Пошли спать, Рэчел.
   Она посмотрела Гейбу в глаза, и ей даже в голову не пришло возразить.
Он взял ее за руку и повел в дом.
 
*** 
 
   Старую кровать заливал лунный  свет.  Луна  затопила  серебром  белые
простыни, золотыми бликами играла на волосах Рэчел,  ощущающей  на  себе
тяжесть обнаженного тела Гейба. Сила его желания пугала его  самого.  Он
был молчаливым, сдержанным мужчиной,  за  последние  годы  жизни  твердо
усвоившим, что одиночество для него -  лучшее  лекарство.  Однако  Рэчел
изменила и это. Она подталкивала его к чему-то такому, к чему он был еще
не готов.
   Рэчел занималась любовью так самозабвенно,  что  Гейбу  порой  трудно
было контролировать себя. Иногда он даже боялся причинить ей боль.
   Подняв ее руки вверх, Гейб  сжал  ее  запястья,  зная,  что  ощущение
собственной беспомощности заставляет Рэчел совершенно терять голову. Как
только он это сделал, из ее груди тотчас же начали вырываться стоны.
   Правда, теперь он мог только одной рукой сжимать  ее  грудь,  ласкать
набухшие соски. Он провел  пальцами  по  внутренней  стороне  ее  бедер,
ощутив на своей коже горячую влагу. Это было замечательное  ощущение,  и
Гейб поразился тому, как он мог  забыть  обо  всем  этом,  как  позволил
терзавшим сознание воспоминаниям лишить его этой радости.
   Стоны Рэчел доводили его до исступления.  Она  попыталась  освободить
руки, но делала это недостаточно решительно,  и  он  не  стал  разжимать
пальцы,  а  вонзил  палец  свободной  руки  в  ее  лоно.  Рэчел   громко
вскрикнула.
   Не в силах больше терпеть, Гейб мощным толчком вошел в нее.
   - Да, - прошептала она.
   Он прильнул губами к ее губам, коснувшись  зубами  ее  зубов,  ощущая
своим языком ее  горячий,  требовательный  язык.  На  несколько  кратких
мгновений Гейб отпустил, ее руки, а затем их пальцы крепко сплелись.
   Рэчел обняла ногами его бедра, и буквально через несколько секунд  по
телу  ее  прошла  волна  наслаждения.  Для  Гейба  в  эту   секунду   не
существовало ничего, кроме женщины,  сладко  стонущей  в  его  объятиях,
лунного света, запахов лета  и  легкого  ветерка,  который,  проникая  в
комнату сквозь открытое окно, овевал их разгоряченные тела.
   Ему наконец удалось, хотя бы на короткое время, забыть обо всем,  что
его терзало и тревожило.
   Когда Гейб пришел в себя, ему было так хорошо, что он решил  полежать
не двигаясь еще немного. Простыня туго обернулась вокруг его бедер и ног
Рэчел. Он прижался губами к ее шее и закрыл глаза.
   Внезапно он почувствовал на спине какую-то тяжесть.
   - Отпусти мою маму! Отпусти, слышишь?! - раздался  у  него  над  ухом
детский крик.
   Что-то твердое ударило его по голове, маленькие кулачки  забарабанили
по его телу, ногти ребенка впились в кожу на его шее.
   - Прекрати! Прекрати сейчас же! Отпусти ее! - звенело в комнате.
   Рэчел обмерла и сжалась под тяжелым телом Гейба.
   - Эдвард! - воскликнула она.
   На затылок Гейба стали один за другим ритмично сыпаться удары чего-то
гораздо более твердого и тяжелого,  чем  крохотные  кулачки  пятилетнего
ребенка.
   - Ты делаешь ей больно! Прекрати делать ей больно! - в панике  кричал
мальчик сквозь слезы.
   Гейб пытался отражать удары, но это было непросто.
   Эдвард оседлал его бедра, а откатиться в сторону Гейб не мог, так как
в этом случае  Рэчел  предстала  бы  перед  маленьким  сыном  совершенно
обнаженной. Интересно, каким образом он попал в комнату, думал Гейб.  Он
был уверен, что Рэчел заперла дверь на ключ.
   - Эдвард, перестань! - выкрикнула Рэчел, хватаясь руками за простыни.
   Гейбу удалось поймать маленький, острый локоть.
   - Эдвард, я вовсе не делаю ей больно.
   Тяжелый удар, гораздо более сильный, чем все предыдущие, обрушился на
его висок.
   - Меня зовут не...
   - Чип! - выдохнул Гейб.
   - Я убью тебя! - воскликнул ребенок и ударил его еще раз.
   - Немедленно прекрати, Эдвард Стоун! Ты слышишь?!
   На этот раз в голосе Рэчел звучала сталь. Удары прекратились. Мальчик
затих.
   - Гейб вовсе не делает мне больно,  Эдвард,  -  сказала  Рэчел  более
мягким тоном.
   - А что же он тогда делает?
   Впервые с того момента, когда  Гейб  с  ней  познакомился,  Рэчел  не
нашлась, что  сказать.  Повернув  голову,  Гейб  посмотрел  на  Эдварда,
сидящего на кровати, - волосы мальчика  были  всклокочены,  покрасневшие
щеки блестели от слез.
   - Я целовал ее, Эд... Чип.
   На лице ребенка появилось выражение ужаса.
   - Никогда больше этого не делай, понял?
   Гейб знал, что вес его тела мешает Рэчел нормально дышать, но тем  не
менее, когда она снова заговорила,  пытаясь  успокоить  сына,  голос  ее
звучал почти нормально:
   - Не волнуйся, все в порядке, Эдвард. Мне нравится, когда  Гейб  меня
целует.
   - Нет, это не правда!
   Было ясно, что, если разговор будет продолжаться в том же  духе,  это
не приведет ни к чему хорошему, поэтому Гейб решил взять  инициативу  на
себя.
   - Чип, прошу тебя, сходи на кухню и принеси маме большой стакан воды.
Она очень хочет пить.
   Мальчик исподлобья посмотрел на Гейба, но не двинулся с места.
   - Пожалуйста, сделай, что он говорит, Эдвард, -  вмешалась  Рэчел.  -
Мне действительно очень хочется воды.
   Малыш неохотно слез с кровати, всем своим видом  при  этом  показывая
Гейбу, что, если он попытается причинить его матери вред, это ему  даром
не пройдет. Как только он исчез за  дверью,  Гейб  и  Рэчел  вскочили  с
постели и начали лихорадочно натягивать на себя одежду.  Гейб  буквально
впрыгнул в джинсы. Рэчел, схватив с пола его футболку, торопливо нырнула
в нее и тут же стала шарить вокруг в поисках трусиков. Не найдя их,  она
торопливо надела трусы Гейба. Как это ни смешно, в эту минуту ее  больше
всего волновало, успеет  ли  она  одеться  к  тому  моменту,  когда  сын
вернется в комнату.
   - Я думал, ты заперла дверь, -  сказал  Гейб,  застегивая  молнию  на
джинсах.
   - Нет, я решила, что это сделал ты.
   Эдвард  вернулся  в  рекордно  короткое  время.  Он  бежал  с   такой
скоростью, что вода  выплескивалась  через  края  голубого  пластикового
бокала  без  ножки  с  изображением  кролика  -   героя   многочисленных
мультфильмов.
   Шагнув навстречу, чтобы  принять  у  него  бокал,  Рэчел  обо  что-то
споткнулась. Посмотрев вниз, Гейб увидел, что на полу лежит "Стеллалуна"
- книжка, которую Эдвард так полюбил. Ему потребовалась  всего  секунда,
чтобы понять, каким образом книга оказалась в спальне: именно ею  Эдвард
колотил его по голове.
   Итак, Гейбу Боннеру чуть не разбили голову той самой книгой,  которая
вызывала у него воспоминания, лишающие его желания жить.
 
Глава 17 
 
   Рэчел сделала вид, что ее в самом деле мучила жажда, и осушила стакан
с такой жадностью,  что  никому  и  в  голову  бы  не  пришло,  что  она
притворяется. Когда стакан опустел, она положила руку на голову Эдварда.
   - Давай-ка я уложу тебя обратно в постель, - сказала она.
   Гейб шагнул вперед, понимая, что ясность должна быть внесена до того,
как Рэчел отправит ребенка спать. Он внимательно посмотрел на маленького
Эдварда, невольно вспоминая, с какой силой и  яростью  тот  колотил  его
своими крошечными кулачками, и впервые увидел перед собой его самого,  а
не жалкое подобие Джейми.
   - Чип, я очень люблю твою маму, и я никогда и ни за что не сделаю  ей
больно. Мне хочется, чтобы ты это запомнил.  Если  ты  еще  когда-нибудь
увидишь, как мы трогаем друг друга, то знай - мы делаем это потому,  что
нам это нравится, а не потому, что что-то не так.
   Эдвард бросил на мать изумленный взгляд.
   - Тебе хочется его трогать?
   - Я знаю, тебе трудно это понять,  тем  более  что  вы  с  Гейбом  не
очень-то ладите, но мне нравится быть с ним рядом.
   - Если тебе хочется кого-нибудь  трогать,  дотрагивайся  до  меня!  -
упрямо заявил мальчик.
   - Мне очень нравится тебя обнимать и целовать, - улыбнулась Рэчел.  -
Но я взрослая женщина, Эдвард, и иногда  мне  необходимо  прикасаться  к
взрослому мужчине.
   - Тогда обнимайся лучше с пастором Этаном.
   У Рэчел хватило чувства юмора, чтобы рассмеяться:
   - Боюсь, это невозможно, мопсик. Пастор Этан - твой друг,  а  Гейб  -
мой друг.
   - Пусть он не врет, они с пастором Этаном никакие не братья.
   - Почему бы тебе не спросить об этом самого пастора Этана,  когда  ты
встретишь его завтра в школе?
   Тут Гейб заметил, что его трусы вот-вот свалятся с Рэчел.
   - Ну, иди, Чип. Я тебя сейчас догоню. Давай с тобой покормим еще  раз
Твити, прежде чем ты отправишься спать, - предложил он.
   Эдвард, однако, был не так глуп, чтобы попасться на подобную удочку.
   - А откуда я знаю, что ты снова  не  начнешь  ее  целовать,  когда  я
уйду?
   - Я буду целовать твою маму, - твердо сказал Гейб, - но только  когда
она не будет против этого возражать.
   - Тебе вообще нельзя ее целовать. - Эдвард топнул ногой. - Я все  Про
тебя расскажу пастору Этану.
   - Замечательно, - пробормотал Гейб. - Только этого нам и не хватало.
   Пастора Этана, однако, заботили свои проблемы. Было всего одиннадцать
часов утра среды, а в кофейнике, которым пользовались они с Кристи, кофе
не оставалось уже и на полчашки.
   Дело было не в том, что Этан не знал, как варить кофе.
   Дома он каждое утро  сам  заваривал  его  себе.  Но  ведь  сейчас  он
находился не дома, а на работе. Он сидел у себя в кабинете, и  для  него
было ужасно непривычно, что Кристи, которая в течение  последних  восьми
лет неизменно следила за тем, чтобы кофейник всегда  был  полон,  теперь
этого не делала.
   Схватив стеклянный графин, он с  возмущенным  видом  вихрем  пронесся
мимо ее стола. Набирая воду, Этан умудрился порядком забрызгаться. Затем
он побрел обратно, вытряхнул из кофейника спитую  гущу,  бросил  в  него
несколько  ложек  свежесмолотого  кофе,  добавил  воды  из   графина   и
раздраженно хлопнул по кнопке выключателя.  Ничего,  подумал  он,  пусть
полюбуется и подумает о своем поведении.
   К сожалению, Кристи слишком увлеченно напевала себе под  нос  мелодию
одной из старых песен Уитни Хьюстон и набирала  на  компьютере  какой-то
текст, чтобы заметить все эти маневры Этан не мог решить, что раздражало
его больше: то, что  ему  самому  приходилось  варить  кофе,  мурлыканье
Кристи или то, что она на этот раз пришла  на  работу  одетая  так,  как
раньше, в свою привычную, скромную одежду.
   Похоже было, однако, что ее бесформенное платье цвета хаки бесит  его
куда больше, нежели пустой кофейник. До этого дня Этан видел на ней  это
платье десятки раз. Оно было просторное, удобное, но какое-то совершенно
бесполое. Почему она не надела что-нибудь из  своего  нового  гардероба,
который он, Этан Боннер, так убежденно критиковал? Где  белые  джинсы  в
обтяжку, где приоткрывающие грудь блузки, где золотистые сандалии?
   Если же она решила снова превратиться  в  прежнюю  Кристи  Браун,  то
почему остановилась на полпути? Почему не сделала  более  скромной  свою
прическу и не оставила дома, в ящике  туалетного  столика,  ярко-красную
помаду, а заодно и духи, аромат которых будил в воображении Этана весьма
нескромные мысли?
   Пальцы Кристи порхали над клавиатурой  компьютера,  и  украшавшие  их
золотые и серебряные колечки так и сверкали в лучах солнца. В мочках  ее
ушей поблескивали те самые  серьги  с  фальшивыми  бриллиантами.  Взгляд
Этана скользнул по лифу ее отвратительного платья, и  он  подумал,  что,
пожалуй, было бы лучше, если бы он не знал, что скрывается под ним.
   Подумай  о  чем-нибудь  другом,  дорогой,  посоветовала  ему   Марион
Каннингэм своим нежным, мягким голоском.  Сосредоточься  на  предстоящей
службе. Я уверена, что если ты хоть немного постараешься,  ты  проведешь
ее лучше, чем когда-либо раньше.
   Этан скорчил недовольную гримасу. С  какой  стати  Марион  Каннингэм,
пресная и правильная домохозяйка, явилась ему именно в тот момент, когда
в голове у него бродили мысли о женских грудях?
   Пощелкивание компьютерной клавиатуры прекратилось, Кристи  встала  со
стула, посмотрела на Этана  и,  выскользнув  из  офиса,  направилась  по
коридору в сторону туалета.
   Этан знал, что, придя домой, Кристи тут же снимет  с  себя  уродливое
платье и наденет соблазнительные шорты и блузку, едва  скрывающую  бюст.
Ему, однако, не доведется  увидеть  это  превращение,  поскольку  Кристи
весьма недвусмысленно дала ему понять, что не хочет видеть  его  у  себя
дома. Не будет  больше  приготовленных  ею  домашних  обедов,  не  будет
возможности излить ей душу, жалуясь  на  какого-нибудь  неблагоразумного
прихожанина. Этан Боннер очень скучал по ней, скучал по Кристи Браун, по
своему верному другу.
   Посмотрев на ее стол. Этан подумал о том, что  вчера  вечером  Кристи
опять ходила обедать с Майком Риди. Это был  уже  второй  их  совместный
обед. В воскресенье Майк возил ее в  ресторан  в  Кэширз,  а  вчера  они
обедали в клубе "Горец". Об этом Этану услужливо сообщили сразу трое его
прихожан.
   Кристи не возвращалась. На лбу Этана выступила испарина. Он знал, что
Кристи обычно держит свою сумочку в нижнем левом ящике стола,  вместе  с
упаковкой салфеток и аптечкой со средствами для оказания первой  помощи.
Всю свою жизнь, даже в  самые  развеселые  и  разгульные  времена,  Этан
старался не совершать низких поступков, а то, что он  собирался  сделать
теперь, было как раз  из  этого  ряда.  Он  пошел  низким,  недостойным,
недопустимым путем. Однако его уже ничто не могло остановить.
   Он быстро пересек  кабинет,  рывком  выдвинул  ящик,  вытащил  оттуда
маленькую черную сумочку Кристи, ту  самую,  которая  была  при  ней  на
прошлой  неделе,  когда  между  ней  и  Этаном  произошел  тот  ужасный,
тягостный разговор.
   Настоящий  священник,  которого  само  провидение  призвало   служить
Всевышнему, никогда не сделал бы того, что сделал  Этан  Боннер.  Открыв
застежку  сумочки,  он  заглянул  внутрь  и  увидел  кошелек,  расческу,
коробочку ароматических пилюль "Тик-так", кое-какую косметику, ключи  от
машины и молитвенник. Презерватива не было.
   Услышав в коридоре приближающиеся шаги  Кристи,  Этан  сунул  сумочку
обратно в ящик и вынул оттуда аптечку.
   - Что-нибудь случилось? - спросила, входя, Кристи.
   Всего несколько минут назад выражение озабоченности на ее лице  разом
подняло бы Этану настроение, но только не сейчас.
   - Что-то голова разболелась, - солгал он.
   - Садись, я дам тебе аспирин.
   Этан передал ей аптечку,  и  Кристи  впервые  за  все  последние  дни
принялась суетиться во