ка, женщины с Юга, которую воспитал разорившийся наездник родео, меня это не интересует.
     - Ты играла бы фермершу из Северной Дакоты, которая связывается с заключенным из лагеря для интернированных японцев, примыкающего к ее землям. Герой, молодой американец японского происхождения, - врач из этого лагеря. Муж этой фермерши сражается в южной части Тихого океана; у ее единственного ребенка смертельно опасная болезнь. Это хорошая мелодрама.
     Хани посмотрела на него ошеломленно:
     - Ничего подобного я сыграть не смогу. Фермерша из Северной Дакоты. Ты, должно быть, шутишь!
     - Исходя из того, что я видел, ты можешь сыграть все, на что настроишься. - Он уставился в переднее окно прицепа, обращенное к "Черному грому".
     - А ты, я смотрю, взялся за мои дела серьезно?
     - А ты еще не поняла? Чем бы я ни занимался, я отдаюсь этому без остатка.
     - Это уж точно, если судить по сегодняшним твоим делам. - Слова выскочили у нее прежде, чем она успела подумать.
     Лицо Эрика приобрело жесткое выражение, словно она нарушила какую-то договоренность, и, когда он заговорил, в его голосе послышались циничные нотки:
     - Ты что, действительно увлеклась этой клоунской рутиной?
     Внутри у нее все похолодело.
     - Не понимаю, что ты имеешь в виду.
     - Больше всего мне понравилось, как ты выступала там, в больнице, и делала вид, что все происходит на самом деле. - Он откинулся на стуле и усмехнулся. - Боже, Хани, ты действительно разыгрывала из себя дуру.
     Боль внутри нее разрасталась. К чему бы он ни прикасался, все сразу чахло и становилось уродливым.
     - Не надо так, Эрик.
     А он все продолжал атаковать, как будто только и ждал этого случая. Уж на этот-то раз он нападет первым.
     - Да кто ты такая? Двадцати пяти - двадцати шести лет от роду. А я актер, дорогая. Один из лучших. Иногда мне становится скучно, и я занимаюсь с детишками. Но это все ерунда, и я не думал, что ты так в ней увязнешь.
     У нее застучало в голове, и стало совсем плохо. И как только такой физически совершенный человек может становиться настолько отталкивающим?
     - Ты лжешь! Было совсем не так.
     - У меня для тебя кое-какие новости, дорогая! Не существует ни Сайта-Клауса, ни пасхального кролика, ни волшебных клоунов. - Он вытянул ноги еще дальше и бросился в атаку, чтобы полностью лишить ее способности сопротивляться. - И лучшее, на что ты можешь надеяться в этой жизни, так это набить брюхо и хорошо потрахаться.
     Она втянула в себя воздух. Его верхняя губа глумливо скривилась, и он осматривал ее с головы до ног, словно шлюху, которую собирался купить на ночь. Перед ее взором промелькнули все экранные негодяи. Все они сидели перед ней сейчас, мрачные, наглые, жестокие, - скрестив руки, вытянув ноги.
     Все экранные негодяи.
     И в этот момент сквозь дымный экран она поняла, что он выкинул очередной набор своих актерских трюков. Он уже играл другую роль. Взгляд Хани проник сквозь напускную наглость, и она необычайно отчетливо увидела там боль, которая была так похожа на ее собственную боль, что весь ее гнев исчез.
     - Кое-кому надо бы помыть свой рот с мылом, - тихо сказала она.
     - Как бы не так, - усмехнулся он. Она заговорила шепотом:
     - Оставь это, Эрик.
     Он увидел сострадание в ее глазах, вскочил со стула и с болью выкрикнул:
     - Так чего же ты от меня хочешь?
     И не успела она ответить, как он схватил ее за плечо и развернул лицом в глубь трейлера, к спальне.
     - Не беспокойся, я уже знаю. - И легонько подтолкнул ее. - Пойдем.
     - Эрик... - Только тогда она ясно поняла, что он собирается сделать. Повернувшись к нему, она посмотрела в лицо, недавно искаженное цинизмом, и поняла, что не сердится - ведь это была лишь роль.
     Ему хотелось, чтобы она послала его к черту, вышвырнула из трейлера, из своей жизни, обозвала последними словами. Ему хотелось, чтобы она смогла сделать за них двоих то, над чем сам он был не властен, - сдержать ту загадочную силу, что притягивала их друг к другу. Но декабрьская ночь по ту сторону серебристой скорлупы трейлера была бесконечна и пуста, и она не смогла выгнать его туда.
     Он тихо выругался.
     - Ты собираешься оставить меня, не так ли? Ты дашь мне...
     Она плотно закрыла глаза, чтобы сдержать слезы.
     - Замолчи, - прошептала она. - Пожалуйста... замолчи.
     Редуты его обороны рухнули. Эрик со стоном прижал ее к своей груди.
     - Я виноват. О Боже... Прости меня.
     Она почувствовала его губы на волосах, на лбу. Сквозь мягкий свитер она ощутила его упругие и твердые мышцы. Он ласкал ее через одежду - грудь, живот, бедра, требуя ее всю; его прикосновения воспламенили ее.
     Хани опьянела от его запаха: шерсти свитера, соснового мыла и чистой кожи, резкого цитрусового аромата шампуня. Он наклонился и поцеловал ее в подбородок. Ее мозг забил тревогу. Поцелуй был запретом. Только поцелуй.
     Быстро наклонив голову, она расстегнула "молнию" на его джинсах, и оба они разделись еще до того, как добрались до постели. Кровать была узкая, односпальная, но их тела так переплелись, что это не имело никакого значения.
     Их страсть можно было сравнить с горячим прекрасным монстром. Она позволяла ему делать с самыми интимными местами ее тела все, что он хотел, и сама отвечала тем же. Первобытная змея, алчущий зверь. Руки и рты не знали покоя; пробуя, требуя, они умирали от желания.
     Она не знала мужчину, которого приняла в свое лоно. Он не был ни кинозвездой, ни строительным рабочим, ни клоуном. Язык его был груб, лицо мрачно, но руки были щедрыми и мягкими, как у нежнейшего из любовников.
     Спустя несколько секунд после близости, когда ее тело еще не вернулось на землю, а он еще лежал на ней, она начала гладить его щеки подушечками пальцев. Нечаянно палец скользнул под черную повязку на глазу. Она бессознательно попыталась нащупать тот безобразный рубец шрама, который он так тщательно скрывал.
     А наткнулась лишь на густую бахрому ресниц.
     Хани задержала дыхание. Под пальцем ощущались очертания нормального глаза.
     - Там нет глаза, - сказал он, - только масса обезображенной зарубцевавшейся ткани. - Эрик отодвинулся и сел на край узкой кровати. - Жаль, что я бросил курить, - пробормотал он.
     Она натянула простыню на обнаженное тело и уперлась взглядом в его мускулистую спину.
     - У тебя совершенно здоровый глаз.
     Он резко вскинул голову, затем собрал одежду и вышел в ванную.
     Хани завернулась в простыню до самых подмышек и согнула ноги в коленях. Она начала дрожать, как будто на нее вновь обрушились все невзгоды.
     Эрик вышел из ванной в джинсах, натягивая через голову свитер; черная повязка, закрывающая глаз; была прочно закреплена на положенном месте. Он остановился в дверях, с трудом различимый во мраке - загадочный и опасный.
     - С тобой все в порядке? - спросил он. У Хани от волнения зуб на зуб не попадал.
     - Почему ты лгал мне насчет глаза? - спросила она.
     - Не хотел, чтобы кто-нибудь узнал меня.
     - Но я же не кто-нибудь. - Голос ее дрогнул. - Не лги мне, Эрик, скажи, зачем ты так?
     Он оперся рукой о дверной косяк и сказал таким тихим голосом, что она едва различила слова:
     - Я сделал это потому, что в собственной шкуре жить больше не мог.
     Он повернулся и ушел, оставив ее одну в маленьком серебристом трейлере.

***

     В северной части штата Джорджия Эрик съехал с шоссе на площадку для отдыха - одну из содержащихся за счет штата, оборудованную туалетами, фонтанчиками для питья и торговыми автоматами. Было три утра, и он боролся с дремотой, время от времени потягивая кофе с сахаром из пакетика, завалявшегося в перчаточном ящике. Он так и не решил, бросить ли фургон в Атланте и лететь обратно в Лос-Анджелес или продолжить путь на автомобиле.
     В ту рождественскую ночь площадка для отдыха была почти пуста. Однако не настолько, чтобы можно было снять повязку. Он сдвинул ее на лоб, а потом вышел из автомобиля и прошел мимо стеклянной витрины с картой автомобильных дорог Джорджии. Внутри низкого кирпичного строения на одной из скамеек сидела бедно одетая девочка-подросток со спящим младенцем на руках. Вид у нее был голодный, измотанный и отчаявшийся.
     Чувство жалости вывело Эрика из оцепенения. Она была слишком юной, чтобы оказаться в этом мире одинокой. Он порылся в карманах посмотреть, сколько у него осталось мелочи, в надежде, что сможет купить ей немного еды, но в этот момент она подняла на него полные безысходности глаза, и в них отразился страх.
     Девочка прижала малыша еще крепче к груди и сама вжалась в скамейку, словно дерево могло защитить ее от той опасности, которую он представлял. Эрик услышал ее участившееся дыхание и почувствовал отвращение к самому себе из-за того, что вызвал у нее страх. Он быстро вернулся к автоматам. Она была совсем юной - еще одна невинная душа. Ему хотелось бы купить ей дом, послать в колледж, подарить плюшевого медведя. Он хотел бы купить будущее ее ребенку, теплой одежды, обеды с индейкой, учителей, которые бы заботились о нем.
     Ощущение несправедливости мира вновь захлестнуло его, и Эрик сокрушенно покачал головой. У него были и деньги, и власть, и он должен был бы найти в себе силы сохранить все это. Должен был, но не смог. Не смог защитить даже своих самых дорогих людей.
     Бросая в автоматы мелочь, он дергал и дергал за ручки, но вместо домов и образования в колледже из автоматов с лязгом выпадали пакеты с бросовой едой: картофельные чипсы, палочки карамели, домашнее печенье различной формы - все полное химикатов, - щедрые подарки Америки. Он собрал еду и приложил оставшиеся в бумажнике доллары, даже не посчитав. Затем молча положил все это на пустую скамейку напротив девочки и оставил ее одну.
     Но, уже подходя к автомобилю, Эрик понял, что должен вернуться. Он пытался обходить то зло, с которым не мог справиться, но даже в парке развлечений на Серебряном озере ему не удалось найти убежище. Это было царство смерти, которым правила принцесса, умирающая от горя. И она была одной из немногих невинных душ, которую он, возможно, был способен спасти.
     Менее чем через неделю ему нужно было возвратиться в Лос-Анджелес, но до отъезда он должен был попытаться помочь ей. Только как это сделать? Находясь с ней рядом, он причинял ей одну лишь боль. Эрик вспомнил, какой она была в больнице с детьми - полная радости, любви, свободная от тяжелых переживании. И тем, кто вернул ее к жизни, оказался клоун, похожий на пирата, неистощимый шутник с бесконечной способностью отдавать и бесстрашно предлагать всего себя.
     Эрик понял, что сам он помочь ей не сможет, но вдруг это окажется под силу клоуну?

***

     Когда в среду, через два дня после Рождества, Хани после работы возвратилась в свой прицеп, она обнаружила за дверью коробку из-под платья. Она поставила ее на стол и открыла. Внутри лежал костюм принцессы - белое тюлевое платье, украшенное серебряными лунами и звездами величиной в полдоллара. Она вынула платье и увидела корону с фальшивыми бриллиантами и пару пурпурных парусиновых баскетбольных кроссовок.
     К коробке была прикреплена записка, в которой было написано только несколько слов: "В четверг, в два часа дня".
     Вместо подписи внизу была нарисована небольшая, похожая на звезду глазная повязка.
     Хани прижала все это к груди: платье, пурпурные туфли и корону. Крепко зажмурившись, она кусала губы и старалась думать только о клоуне, а не о том, что случилось между ней и Эриком рождественской ночью. Сегодня он появился на работе и только раз глянул в ее сторону, и то бесстыдным глазом Дэва.
     На следующий день она пришла в больницу в приподнятом настроении, но слегка волновалась - то ли потому, что ей предстояло увидеться с клоуном, то ли потому, что, облаченная в белое тюлевое платье принцессы, она чувствовала себя немного не в своей тарелке. И все-таки Хани понимала, что нужно быть осторожной. После колкостей, которые ей наговорил Эрик, нельзя опять поддаваться чарам клоуна-пирата. Душевная близость между нею и клоуном существовала только в ее воображении. На этот раз она уже не забудет, кто скрывается под белой маской и шутовским париком.
     Когда Хани пришла в педиатрическое отделение, медсестра направила ее в одну из палат в конце коридора. Там она обнаружила две пустые кровати. Обитатели палаты сидели на коленях у клоуна и увлеченно слушали, как он читал им книжку "Где живут дикие звери".
     Клоун, должно быть, читал эту книгу много раз, потому что, как она заметила, он редко заглядывал в текст. Он смотрел в глаза своим маленьким слушателям, играя попеременно то роль Макса, то сказочных диких зверей.
     Он перевернул последнюю страницу.
     - ...и оно было по-прежнему горячим.
     Девочки захихикали.
     - Я был очень страшным, когда читал этот рассказ, правда? - с оттенком горделивого хвастовства сказал клоун. - Я хорошенько напугал всех вас, не так ли?
     Они так согласно закивали головами, что сам он рассмеялся.
     Хани нерешительно вошла в комнату. Девочки были так поглощены рассказом, что заметили ее только сейчас. При виде ее костюма глаза у них расширились от удивления, а рты сами собой раскрылись.
     Клоун окинул ее взглядом и даже не попытался скрыть своего удовольствия при ее появлении.
     - Ну а сейчас смотрите, кто пришел. Это же сама принцесса Попкорн!
     Одна из девочек, сидевших у него на коленях, серьезная темнокожая малютка с повязкой, закрывавшей левую сторону лица, повернулась к нему и прошептала:
     - А она настоящая принцесса?
     - Ну конечно, настоящая, - сказала принцесса Попкорн, пройдя вперед.
     Девочки продолжали рассматривать ее удивленными глазами.
     - Она красивая, - решила вторая девочка.
     Малышки с благоговением потрогали корону, венчавшую копну золотистых локонов, белое тюлевое платье с переливающимися лунами и звездами, пурпурные парусиновые баскетбольные кроссовки. Маленькие рты от удивления не закрывались. Хани порадовалась, что не забыла о прическе и гриме.
     - Не могу с вами не согласиться, - тихо сказал Пэтчес. - Безусловно, она самая прекрасная принцесса в Америке!
     Подобно тому, как это случалось и раньше, она могла бы сейчас оказаться под действием его чар, но в этот раз она боролась против них, скривив свои мягкие розовые губки.
     - Красота в том, как она себя проявляет. То, что сидит внутри человека, гораздо важнее, чем то, как он выглядит!
     Пэтчес округлил свой единственный глаз бирюзового цвета:
     - Кто это вам сказал, принцесса? Мэри Поппинс?
     Она бросила на него надменный взгляд.
     - А что это у вас под глазом? - спросила одна из девочек, слезая с его колен.
     Она моментально вспомнила о маленькой пурпурной звездочке, которую сама нарисовала на левой щеке. Стараясь, чтобы клоун не увидел, она достала из сумки черную кисточку для грима и баночку фиолетовых теней для глаз.
     - Это звездочка, точно такая, как у Пэтчеса. Хочешь такую же?
     - А мне можно? - спросила другая девочка, ватаив дыхание.
     - Конечно, можно.
     Представление шло своим чередом и переместилось в комнату отдыха. Пэтчес шутил и показывал свои фокусы, а она в это время рисовала звездочки на детских личиках. В то время как мальчиков больше интересовали фокусы Пэтчеса, девочки во все глаза глядели на Хани, как будто она сошла со страниц их любимых сказок. Она расчесывала им волосы, позволяла трогать корону и напомнила себе, что нужно купить еще одну баночку теней для век.
     Тем временем Пэтчес развлекал всех детей, флиртовал с сестрами и больше всех - с Хани. Она уже не могла противостоять его обаянию, как и дети, и хотя обещала себе больше не поддаваться действию его чар, в нем было нечто столь неотразимое, что вся ее благоразумная решимость улетучилась.
     Когда в конце концов пришло время уходить и они спускались в лифте, она еще раз призвала себя к осторожности. Но он же исчезнет уже через несколько минут, и что плохого, если продлить эту сказку чуть дольше?
     - В следующий раз ты меня не заарканишь, - сказала она.
     - Ты не понимаешь, как надо хорошо проводить время, принцесса!
     - Вместе мы весь вечер будем на ножах.
     Когда двери открылись, его лицо осветилось.
     - В самом деле?
     - Да, я метну первая.
     Он засмеялся. Они прошли через холл и вышли на стоянку. Дни были короткие, и сумерки уже сгустились. Он провел Хани к ее автомобилю, но, когда они дошли, заколебался, словно тоже не хотел расставаться.
     - Пойдешь опять к детям со мной на Новый год? - спросил он. - Это будет мое последнее представление, перед тем как я поплыву за семь морей.
     На новогодний праздник выпадало четыре выходных дня. Вот если бы ушел только Эрик, а Пэтчеса оставил!
     - Конечно. - Она вынула из сумки, ключи, зная, что должна расстаться с ним, но садиться в автомобиль не хотелось.
     Эрик взял ее ключи. Хани посмотрела на него и увидела, что он чем-то обеспокоен.
     - Я думал о твоих американских горках, - сказал он. - Я беспокоюсь за тебя.
     - Не беспокойся.
     Эрик открыл дверь и отдал ей ключи.
     - Это не вернет твоего мужа, принцесса.
     Она напряглась. Свет фар автомобиля, выезжавшего со стоянки, превратил луны и звезды на ее платье в сверкающие искры. Разум предупреждал ее, что опасно раскрывать перед ним душу, он потом может поднять ее на смех, но сердце подсказывало, что этот клоун-пират не может причинить ей зло. И возможно, клоун поймет то, чего не мог понять Эрик.
     - Я должна. - Она закусила губу. - Мир не очень хорош, если в нем нет места для надежды.
     - О какой надежде ты говоришь?
     - Надежда на то, что в нас есть что-то вечное. Что мы появились здесь не в результате какой-нибудь случайной вселенской катастрофы.
     - Если ты пытаешься найти Бога на своих американских горках, принцесса, я думаю, тебе лучше поискать его в другом месте.
     - Ты не веришь в Бога?
     - Я не могу верить в того, кто позволяет, чтобы в этом мире было так много зла - страданий маленьких детей, убийств, голода. Как можно любить Бога, который, обладая властью остановить все это, не использует эту власть?
     - А что, если у Бога нет власти?
     - Тогда он не Бог.
     - А я в этом не уверена. Я тоже не могу любить того Бога, о котором ты говоришь, - Бога, решившего, что моему мужу пора умереть, и пославшего ему убийцу-наркомана. - Она быстро перевела дыхание. - Но может, Бог не так всемогущ, как думают люди. Может, я и смогу полюбить Бога, у которого не больше власти над случайными силами природы, чем у нас самих. Не того Бога, который награждает и наказывает, как Санта-Клаус, - голос ее перешел в шепот, - а Бога любви, страдающего вместе с нами.
     - Не думаю, что американские горки смогут тебя этому научить.
     - Однажды уже научили. Когда я была ребенком. После того как я все потеряла, "Черный гром" вернул мне надежду.
     - Вряд ли ты желаешь обрести именно надежду - ты ищешь не Бога. Ты просто хочешь найти своего мужа. - Он привлек ее к себе. - Дэш не вернется, принцесса. И у него сердце разорвалось бы на части, если б он увидел, как ты страдаешь. Почему ты не даешь ему уйти?
     Хани ощутила нежное прикосновение его подбородка к макушке, и тепло его рук возвратило ей давно забытое чувство безопасности. Но именно потому, что этот глупый клоун стал значить слишком много для женщины, оплакивавшей смерть мужа, она отпрянула от него и гневно воскликнула:
     - Я не могу позволить ему уйти! Он был единственным, что принадлежало мне целиком.
     Хани вскочила в свою машину и, выезжая со стоянки, все смотрела в зеркало заднего вида. Клоун исчез.

Глава 28

     На исходе дня, когда над парком начали опускаться сумерки, Хани остановилась на крыльце "Загона", спрашивая себя, что она здесь делает. Был Новый год, и во время посещения больницы она старательно избегала столкновения с клоуном. И даже ускользнула пораньше, дабы избежать очередной уединенной беседы на стоянке. Завтра он уезжает, и все будет кончено.
     Повернув ру