залось, улетучились, растаяли как дым.
   Это был Джеймс Дин.
   Высокий, гибкий мужчина, нервно  перебиравший  ногами,  словно  не  в
силах был хоть минуту постоять на одном месте, с  длинным  узким  лицом,
будто выстроганным упрямой, точной  рукой.  Черты  лица  не  правильные,
заостренные, в них читалась не только надменность, но  и  уверенность  в
себе, которая приходит к человеку  не  сразу,  а  после  долгих  усилий.
Камера наехала на него и показала крупным  планом.  Молодой,  не  больше
двадцати трех лет, не так красив, как положено  звезде.  У  него  прямые
каштановые  волосы,  длинный  нос,  узкий  с  горбинкой,  надутые  губы.
Передний  зуб  слегка  кривоват,  с  щербинкой.  Печально-голубые  глаза
смотрели на Белинду спокойно.
   Она поняла, он не похож  на  Джимми.  Да,  было  какое-то  отдаленное
сходство, но он выше и не так красив. А вот впечатление от  него  то  же
самое. Именно оно захватило Белинду. Она увидела еще  одного  мятежника,
человека, живущего по своим собственным правилам. Она задрожала.
   Фильм кончился, а Белинда сидела  не  двигаясь,  сжимая  нетерпеливую
руку Флер, глядя на бегущие по экрану титры. Его имя мелькнуло на  синем
фоне, в возбуждении Белинда прочла: Джейк Коранда...
   Она восприняла его появление на экране как сигнал, посланный  Джимми.
Он  предупреждал  Белинду:  рано  терять  надежду.   Словно   сам   факт
существования кого-то  вроде  Джейка  Коранды  доказывал  реальность  ее
мечты. Мужчина отвечает за себя, а женщина -  за  себя.  Джейк  Коранда.
Вероятно, каким-то странным образом Белинда еще может  осуществить  свою
мечту.

Глава 7

   Флер было шестнадцать лет, когда мальчики  Шатильон-сюр-Сен  обратили
на нее внимание.
   Она вышла из булочной, слизывая шоколадную глазурь с эклера,  таявшую
на июльской жаре, и капнула на юбку.
   - Проклятие! - прошептала она.
   Смешно, эти монашенки заставляли девочек надевать  платье,  выходя  в
город. Особенно в такую жару. Даже в легком  и  коротком,  намного  выше
колен,  ей  было  слишком  жарко.  Шея  тоже  взмокла.  Флер   перестала
завязывать хвост и теперь носила волосы распущенными, закалывая с  боков
маленькими коричневыми пластиковыми заколками. Но сегодня  было  слишком
жарко, поэтому она снова завязала хвост.
   - Салют, куколка!
   Она подняла глаза и вздернула измазанный шоколадом подбородок.
   Трое мальчишек прохлаждались  перед  входом  в  аптеку,  покуривая  и
слушая переносной транзистор, из которого несся голос Элтона  Джона.  Он
пел "Крокодилий рок". Один парнишка загасил сигарету, вдавив  ее  носком
ботинка в землю.
   - Эй, куколка, что-то мы тебя здесь раньше  не  видели.  -  И  мотнул
головой в ее сторону.
   Флер оглянулась через плечо посмотреть, кто из одноклассниц  стоит  у
нее за спиной, а мальчишки рассмеялись. Потом один из них ткнул приятеля
в бок, указывая на ее ноги.
   - Погляди-ка, какие ножки!
   Флер посмотрела вниз, желая понять, что с ней не так.
   Капля шоколада упала на ремешок голубых кожаных туфель.
   Она снова подняла глаза на мальчишек, и тот,  что  повыше,  подмигнул
ей. Она поняла вдруг, что они любовались ее ногами. Ее ногами.
   - Как насчет свидания, куколка? - спросил он по-французски.
   Свидание! О Боже. Флер уронила пирожное и побежала  по  улице,  потом
через мост, туда, где  должны  были  встретиться  все  девочки.  Светлые
волосы  развевались  на  ветру,  словно  роскошная  грива,  а  мальчишки
смеялись и свистели ей вслед.
   Вернувшись в монастырь, Флер кинулась к себе в комнату и  прилипла  к
зеркалу. Сегодня ей встретились те же самые  мальчишки,  которые  обычно
дразнили ее огородным пугалом. Так что  же  случилось?  Лицо  показалось
прежним, все как было: широкие брови, зеленые глаза и рот от уха до уха.
Ах да, она уже не росла, но куда же больше? В ней и  так  пять  футов  и
одиннадцать с половиной дюймов. Правда, с зубов сняли  пластины.  Может,
поэтому?
   Не зная что и думать, она решила выбросить из головы  эту  встречу  с
мальчишками, но во время следующего  выхода  в  город  произошло  то  же
самое. И самое удивительное, вскоре после этого и девочки стали смотреть
на нее иначе. Теперь Флер не убегала, когда мальчишки ее  окликали,  она
просто не смотрела в их сторону.
   Август они с Белиндой  провели  на  Миконосе,  их  любимом  греческом
острове. В первое утро, гуляя по  берегу  моря  и  наслаждаясь  слепящим
белым солнечным светом, который бывает только здесь и больше нигде, Флер
рассказала про это матери.
   - Так странно, Белинда. Я думала, они смеются надо мной.
   Но когда я смотрю на них, у них такие лица... -  Она  пыталась  найти
слово поточнее, чтобы объяснить, но не находила.
   Рассеянно Флер потянула вниз бикини цвета  зеленого  яблока,  которое
купила ей мать. Оно было  до  смешного  маленькое,  и  девочка  невольно
старалась прикрыться старой выгоревшей оранжевой майкой. Белинда  шагала
рядом в полосатой тунике овсяного цвета.
   Обе были босиком, на ногах Белинды блестел яркий,  как  и  на  руках,
лак, единственным украшением Флер служил пластырь на  мизинце,  натертом
новыми босоножками.
   Белинда отпила "Кровавой Мери", которую она прихватила с собой.
   - Когда ты смотришь на их лица, ты понимаешь, что мальчики над  тобой
не смеются. Так?
   - - Да, пожалуй:
   - Бедная детка. Как тяжело больше не быть гадким утенком.
   Да? Особенно если сама вбила себе в голову  веру  в  это.  -  Белинда
обняла Флер за талию, коснувшись бедром тела дочери.  -  Сколько  лет  я
твержу тебе, что единственная твоя проблема - возраст.  А  ты  никак  не
слушаешь. Ты очень упрямая. Веришь только  в  то,  во  что  сама  хочешь
верить. И ничего не поделаешь, это у тебя в крови.
   Интонация Белинды заставила  Флер  почувствовать,  что,  пожалуй,  ей
стоит  гордиться  своим  упрямством.  Девочка  шлепнулась  на  песок   и
откинулась  спиной  на  камень.  Белинда  осторожно  села  рядом.   Флер
спросила:
   - Ты слышала когда-нибудь  о  книге  "Любовь  без  страха"?  У  одной
девочки она есть. Там есть глава, которая  называется  "Поцелуй  любви".
Ужасно. - Она пожала плечами. - Не представляю, как люди могут вытворять
такое.
   Белинда молчала.
   Флер зарыла ноги в песок.
   - Очень сомневаюсь, что мне когда-нибудь понравится секс.
   Правда, Белинда. Я вообще никогда не выйду  замуж.  Терпеть  не  могу
мужчин.
   - Но ты еще не знаешь  мужчин,  дорогая,  -  усмехнулась  Белинда.  -
Поверь мне, ты будешь чувствовать себя совершенно иначе,  когда  наконец
выйдешь из этого захолустного монастыря.
   - Вряд ли. А можно я возьму сигарету?
   - Нет. Мужчины, детка, - это замечательно. Хорошие мужчины,  конечно.
Властные, сильные. Мужчины, что-то представляющие собой. Когда идешь под
руку с таким мужчиной  в  ресторан,  на  тебя  все  смотрят.  Ты  ловишь
обожание во взглядах. Ты  понимаешь,  что  все  считают  тебя  особенной
женщиной: ведь ты сумела привлечь к себе такого мужчину.
   Флер ощутила неловкость. Это звучало, как если бы... Она потянулась и
сорвала пластырь с пальца на ноге.
   - Ты вот так себя чувствуешь с Алексеем? И поэтому ты не хочешь с ним
разводиться?
   Белинда вздохнула, а потом подставила лицо солнцу.
   - Деньги, дорогая. Я  всегда  тебе  говорила.  Боюсь,  я  не  слишком
талантлива и не смогу содержать нас с тобой.
   Флер встала. Ей многое хотелось сказать, но она промолчала.
   - Пойдем лучше обратно. Пока не слишком жарко, я бы покаталась.
   - Эти твои лошади,  -  Белинда  с  интересом  посмотрела  на  нее,  -
монашенкам действительно удалось провести тебя с их помощью?
   Флер   скорчила   гримасу.    Несколько    лет    назад    монашенки,
воспользовавшись ее любовью к лошадям, обхитрили ее.  Они  сказали,  что
если она будет  прилично  учиться,  то  днем  по  субботам  ей  разрешат
кататься на лошади. За три  месяца  из  отстающих  она  стала  второй  в
классе. Связка розог перекочевала к другой непослушной девочке.
   Флер довольно быстро поняла, что  молодые  люди  на  пляжах  Миконоса
ничем не отличаются от мальчишек Шатильон-сюр-Сен.
   Она заявила Белинде, что не пойдет на пляж, пока он не опустеет.
   Потому что молодые люди раздражают ее  и  не  дают  радоваться  новой
маске для подводного плавания. Ну почему они так по-дурацки себя ведут?
   Белинда объяснила ей, что  из-за  монастырского  воспитания  она  еще
совершенно незрелая. Большинство девочек радовалось бы такому вниманию.
   Флер пожала плечами: что делать, если ее так воспитывали.  Но  на  ее
взгляд, это не она, а молодые люди незрелые.
   Белинда посоветовала не обращать на них внимания, потому что они  все
равно ничего собой не представляют.
   Несколько дней они провели в  обществе  парижской  знакомой  Белинды,
неожиданно появившейся на острове,  мадам  Филипп  Жак  Дюверж.  Белинда
объяснила,  что  до  замужества  она  была  Банни   Грубен,   знаменитой
нью-йоркской моделью начала шестидесятых.
   Она работала у Казимир. До сих пор Банни была хороша собой.
   Она  так  пристально  рассматривала  Флер,  что  девочка   испытывала
неловкость под ее изучающим взглядом.
   Недели на Миконосе пролетели слишком  быстро.  Прежде  чем  Флер  это
осознала, они уже стояли перед входом в монастырь,  обнимаясь  и  плача.
Когда  Флер  наблюдала,  как  отъезжает  мать,  она  чувствовала,  будто
какая-то часть ее самой умерла. За  столько  лет  можно  было  научиться
иначе переносить расставания, но она не  научилась.  Девочка  попыталась
взбодриться, напомнив себе, что пошел последний год монастырской  жизни,
ей предстоит сдать самый важный экзамен, который определит, в  какой  из
французских университетов она сможет поступить. Другое дело, что она  не
собиралась учиться во Франции. Флер взяла слово с Белинды  поговорить  с
Алексеем насчет учебы в Штатах.
   -  Он  должен  быть  счастлив  отпустить  меня,  -  сказала  Флер,  -
избавиться от меня. Скажи ему, Белинда.
   Белинда,  казалось,  сомневалась  в  успехе,  но  Флер   была   полна
оптимизма. Она думала, что отец будет рад, когда их разделит океан. Флер
запрещала себе думать о нем, она больше не тешилась детскими фантазиями,
что он приедет за ней и заберет домой. Алексей Савагар никогда не станет
любящим отцом, с  этим  надо  смириться.  Он  ненавидит  ее,  ничего  не
поделаешь. Поэтому девочка никак  не  была  готова  получить  письмо  от
Белинды, которое пришло через несколько недель.
   "Детка, боюсь, у меня ничего не  получилось.  Алексей  и  слышать  не
хочет об  американском  университете,  он  уже  зарегистрировал  тебя  в
частный женский колледж  в  Швейцарии.  По-моему,  это  еще  посерьезнее
монахинь.
   Мне очень жаль, детка, я знаю, тебе туда  не  Захочется,  но  это  не
самый ужасный вариант. Каникулы там гораздо чаще,  и  мы  станем  больше
времени проводить вместе.
   Пожалуйста, дорогая, не грусти. Когда-нибудь наши планы осуществятся.
Вот увидишь.
   С любовью, Белинда".
   Флер скомкала письмо. Она не обладала терпением Белинды.
   Что значит "когда-нибудь"? Ублюдок!
   Она убежала в ту же ночь.  Это  был  глупый  шаг,  потому  что  через
несколько часов ее нашли и она оказалась в полицейском участке в Дижоне.
***

   Алексей Савагар был слишком умным человеком,  чтобы  надеяться  много
лет подряд сохранять в секрете существование Флер.
   Вместо  этого  при  упоминании  ее  имени  на  его  лице   появлялось
задумчивое выражение. Все стали думать, что его  дочь  украли  или  даже
задержали. Такое случалось в лучших  домах.  Но  большая  фотография  на
четыре колонки на первой полосе "Монд" положила конец  всяким  догадкам.
Увидев  замечательно  красивую  молодую  женщину  с   большим   ртом   и
поразительными глазами, в обществе заговорили о какой-то семейной  тайне
Савагаров.
   Алексей пришел в ярость. Он скомкал газету, бросил ее на постель, где
Белинда пила кофе, и  пригрозил,  что  никогда  больше  не  позволит  ей
видеться с  незаконной  дочерью.  Но  было  слишком  поздно.  Посыпались
вопросы. Возможно, инцидент скоро забылся бы, но Соланж Савагар  выбрала
именно это время, чтобы умереть.
   В  обычных  обстоятельствах  Алексей  испытал   бы   даже   некоторое
облегчение от смерти матери. Боли мучили ее почти год,  они  становились
все невыносимее, но она, конечно, умерла не вовремя.  Он  понимал,  что,
если его дочь, о которой теперь узнал Париж, не  появится  на  похоронах
бабушки, разговорам не будет конца. И приказал  Белинде  послать  за  ее
ублюдком.

***

   Когда лимузин проезжал сквозь большие железные ворота,  обращенные  к
рю де ля Бьенфезанс, Флер думала только о том, как она  одета.  Конечно,
смешно думать об этом сейчас, когда может измениться вся  ее  жизнь.  Но
тем не менее единственное, о чем она беспокоилась, - это об  одежде.  По
крайней мере лучше думать о ней, чем о побеге, а именно  убежать  отсюда
ей сейчас хотелось больше всего.
   Она оделась  в  черное.  Во-первых,  это  были  похороны  и  Флер  не
собиралась давать  кому-то  повод  заподозрить  ее  в  бесчувственности.
Во-вторых, монахини никогда бы не выпустили ее за дверь в одежде другого
цвета. Но она не согласилась надеть платье или юбку с  блузкой,  которые
вынула было из шкафа. Она должна показать ему, что вовсе  не  собирается
производить на него впечатление.
   Хотя от этой мысли ей было не слишком уютно.
   Флер выбрала хорошо сшитые  шерстяные  брюки,  кашемировый  свитер  с
капюшоном и старый твидовый блейзер с черным бархатным воротником. Потом
для уверенности прицепила маленькую серебряную  брошь  в  виде  подковы.
Подруги пытались убедить ее зачесать волосы наверх, но  она  отказалась.
Флер просто убрала их с лица,  и  хотя  заколки  не  очень  подходили  к
наряду, они показались надежными. Девочка так нервничала, что  не  могла
вспомнить, где лежат заколки получше.
   Лимузин замер у парадной двери, шофер вышел.
   Флер с трудом проглотила слюну  и  пожалела,  что  она  не  настолько
верующая, чтобы сейчас прочесть молитву. Она знала, что ей будет  не  по
себе в огромном доме,  оказавшемся  точно  таким,  каким  его  описывала
Белинда. Горничная повела Флер  по  бесконечному  коридору  в  маленький
салон, где ее ожидала мать. Она была очень элегантна в черном костюме от
Диора со скромной алмазной брошкой на лацкане и  в  черных  лакированных
туфлях без каблука,  с  вырезами  грушевидной  формы  на  пальцах.  Флер
пожалела, что не надела платье.
   - Детка! - И Белинда  плеснула  на  стол  ликер,  торопясь  поставить
рюмку.
   Они обнялись посреди комнаты, Флер вдохнула знакомый запах  "Шалимар"
Белинды  и  сразу  почувствовала  себя  гораздо  лучше.  Мать  обхватила
ладонями ее щеки.
   - Я так рада, что ты здесь. Но, детка, тебе придется нелегко.
   Алексей все еще в ярости от фотографии. Постарайся не попадаться  ему
на глаза, и будем надеяться на лучшее.
   Флер увидела тени под глазами матери и почувствовала слабую дрожь  ее
руки.
   - Мне жаль, что появилось это фото. Я правда не собиралась доставлять
вам беспокойство.
   - Я знаю, ты не хотела. Дело в том, что, когда  заболела  Соланж,  он
стал вообще невыносим. По правде  говоря,  я  рада,  что  старая  ворона
умерла.  Она   становилась   настоящим   испытанием   даже   для   него.
Единственный, кто искренне жалеет о ее смерти, - это Мишель.
   Мишель. Флер понимала, что он будет здесь. Конечно. Но запрещала себе
Думать о нем. Белинда стиснула руку дочери.
   - Алексей вызвал его домой из школы две  недели  назад,  когда  стало
ясно, что она при смерти. Мишель оставался с ней до конца.
   Дверь позади них легонько щелкнула.
   - Белинда, ты позвонила, как я просил, барону де Шамбрэ?
   Он особенно любил мать.
   Голос  был  низкий  и  очень  властный.  Голос,  который  никогда  не
повышается, потому что в этом нет необходимости.
   Он же со мной больше ничего не может  сделать,  думала  Флер.  Совсем
ничего. Белинда напряглась, и у девочки возникло странное  чувство,  что
ей надо защитить мать. Та выглядела сегодня особенно хрупкой, а Флер  не
хотела, чтобы мать казалась испуганной. Она медленно повернулась; сейчас
она встретится лицом к лицу с отцом.
   Фотографии в газетах и журналах  не  слишком  выдавали  его  возраст,
пятьдесят шесть лет. Он был словно отполирован: руки и ногти безупречны,
редкие  седые  волосы  идеально  зачесаны.  На  нем  был  галстук  цвета
переспелой вишни и темный жилет из дорогой ткани от  дорогого  портного.
Говорили, после Помпиду он самый влиятельный человек во Франции.  Именно
так он и выглядел. Как человек, обладающий богатством и положением,  как
глава промышленной империи и потомок древней русской крови.
   - Итак, Белинда, это твоя дочь. - Он хмыкнул. - Одета как крестьянка.
   Сукин сын. Флер вздернула подбородок.
   - По крайней мере у меня не  крестьянские  манеры.  -  Она  намеренно
произнесла эту фразу  на  английском.  На  таком  английском,  на  каком
говорят в Индиане, на ясном, четком, презрительном.
   Белинда задохнулась, но Алексей и бровью не повел. Медленно, не спеша
он оглядел девочку  с  головы  до  ног,  пытаясь  найти  недостатки  или
предательские признаки слабости. Она никогда не чувствовала себя крупнее
и отвратительнее, чем сейчас. Но не сдавалась и  смотрела  ему  прямо  в
глаза.
   Белинда,  стоя  рядом  с   Флер,   наблюдала   за   дуэлью,   которая
разворачивалась у нее на глазах. Внезапно ее охватила гордость.
   Это ее дочь. Сильная духом  и  удивительно  красивая.  Пусть  Алексей
сравнит ее со своим сыном.
   Белинда ждала, что он увидит  сходство,  и  абсолютно  точно  уловила
нужный момент. Она все еще держала руки по бокам, в первый раз за долгое
время почувствовав себя спокойно в его  присутствии.  Когда  он  наконец
посмотрел в ее сторону, она послала ему короткую победную улыбку.
   На Алексея смотрел Флинн, но юный, еще непорочный Флинн.
   Только черты лица его были смягченными, преображенными,  наделяя  его
дочь особенной красотой. У нее был такой  же  крупный  нос  большой,  но
красиво очерченный рот, высокий лоб. Даже разрез глаз его,  и  они  были
так же широко расставлены;
   Ее собственным был их цвет: золотисто-зеленый. Ни  слова  не  говоря,
Алексей повернулся и вышел из комнаты.

***

   Флер стояла у окна  материнской  спальни  и  наблюдала,  как  Алексей
уезжает  на  "роллс-ройсе"  с  шофером.  Серебристый  автомобиль   ровно
скользнул по дорожке, потом проехал через железные ворота на  рю  де  ля
Бьенфезанс. Улица Благотворительности. Какое  глупое  название!  Никакой
благотворительностью здесь не пахнет.
   Здесь живет ужасный человек, ненавидящий  свою  собственную  плоть  и
кровь. Может быть, если бы она была маленькая и хорошенькая...
   Но это смешно. Отцы должны любить дочерей, не  важно,  какие  они  на
вид. Она посмотрела на Белинду,  задремавшую  на  кровати,  и  подумала:
может, пошуметь и разбудить ее? Чтобы не оставаться в одиночестве с этим
тяжелым грузом в  душе,  становившимся  тяжелее  с  каждой  минутой.  Но
Белинда,  свернувшаяся  на  кровати,  казалась  такой  хрупкой,   а   ей
предстояло выдержать еще и ужин.
   Пора прекратить думать об  ужасном  поведении  отца,  или  она  снова
расплачется, а ей уже семнадцать, стыдно лить слезы, она не дитя.  Надев
удобные мокасины, Флер вышла из спальни через гостиную матери в коридор.
Несколько  минут  постояла,  пытаясь   сориентироваться,   потом   нашла
лестницу, ведущую в сад. Когда глаза Флер привыкли к  яркому  солнечному
свету,  она  заставила  себя  сосредоточиться  на  геометрически   точно
расположенных клумбах и кустах. В общем-то ей повезло, что ее отослали в
монастырь.
   Подумать  только,  ее  воспитывал  бы  человек,   который   в   такой
аккуратности содержит сад! Монастырский сад гораздо лучше. Там  и  кошка
может спать на клумбе. И не  одна.  Много  кошек.  Там  растут  сорняки,
прыгают жабы и...
   К черту, к черту, к черту. Она вытерла глаза рукавом с