н явно настороженно, и ей пришло в голову, что он избегает ее точно так же, как и она его.
     - Но я взяла с собой только один термос, поэтому нужно будет поделиться. - И пошла, сгорая от страха, что он останется стоять на месте. Через несколько секунд сзади послышались его шаги.
     Она ушла подальше к тому месту, где когда-то стояла карусель. Неподалеку лежал старый платан, поваленный грозой. Она села на ствол, поставила термос на землю и открыла свой пакет с едой. Мгновение спустя он оседлал ствол и извлек сандвич с арахисовым маслом, который она приготовила утром. Заметив, как он обертывает нижнюю часть сандвича целлофаном, чтобы защитить от замызганных рук, Хани вспомнила, что он рос в богатой семье, где чистота рук за обеденным столом была железным правилом.
     - Я порезала все не квадратиками, а треугольниками, - сказала она. - Это самое большее из кулинарных ухищрений, на которое я в эти дни была способна.
     Уголок его рта скривился в гримасе, которую можно было посчитать за улыбку. Хани ощутила острую боль, вспомнив, как много они с Дэшем обычно смеялись.
     Он жестом указал на вытоптанный круг земли перед ними:
     - Должно быть, здесь был какой-то аттракцион для катания.
     - Карусель. - Впервые с той поры, как она увидела Эрика, его глаза напомнили ей яркие голубые седла на лошадках с этой карусели. Пытаясь преодолеть беспокойство, она достала собственный сандвич. Хани знала, что это была скверная идея, но ничего лучшего в голову не пришло.
     Откусив кусок сандвича с арахисовым маслом, она прожевала его, не чувствуя вкуса, проглотила, потом отложила в сторону.
     - Я хотела бы поговорить кое о чем. Он выжидательно посмотрел на нее.
     - Мне, похоже, придется прервать восстановительные работы, если за следующие несколько недель я не достану некоторую сумму наличными.
     - Ничего удивительного. Этот проект довольно дорог.
     - Но дело в том, что я разорена. И хотела бы попросить тебя... - Казалось, кусок сандвича стал поперек горла. Она опять судорожно сглотнула. - Я подумала, что ты... То есть надеялась, что ты, может быть...
     - Надеюсь, ты не собираешься просить у меня взаймы?
     Тщательно подготовленная речь выскочила у нее из головы.
     - А что в этом такого страшного? У тебя же наверняка отложено несколько миллионов, а мне и нужно-то всего каких-нибудь две тысячи.
     - Только и всего? Так, может, мне надо сейчас просто взять да и вытащить свою чековую книжку?
     - Я же их верну.
     - Разумеется, вернешь. Эти горки будут приносить кучу денег. Как ты полагаешь? Может, даже по пять долларов в неделю?
     - Я и не собиралась отдавать долг с заработанного на аттракционе. Знаю, что на нем состояние не сколотишь. Но как только я закончу "Черный гром" и он опять заработает, я... - Она умолкла на полуслове. Это оказалось даже труднее, чем ей поначалу представлялось. Начав говорить, она знала, что выдает единственную оставшуюся у нее тайну, которая имеет для нее какую-то ценность - Сегодня же вечером позвоню своему агенту. Я опять собираюсь работать.
     - Не верю.
     Она почувствовала слабость.
     - Я должна. Если съемки - единственный доступный мне способ восстановить "Черный гром", то я пойду на это!
     - В конечном итоге из этого может получиться что-нибудь приличное.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Тебе не следовало бросать сниматься, Хани. Ты даже не потрудилась узнать, на что способна.
     - Я могу играть только Дженни Джонс, - свирепо ответила она. - Вот и все. Я личность, совсем как Дэш. А никакая не актриса.
     - Откуда ты это знаешь?
     - Просто знаю, и все. Я же слушала все эти ваши постоянные разговоры о вживании, аффектированной памяти, бухарестской школе. Но ничего в этих вещах не смыслю.
     - Да это просто словарь. И он не имеет ничего общего с талантом.
     - Я не собираюсь вдаваться в подробности, Эрик. Единственное, что хочу сказать, - эти деньги я верну. Я заставлю своего агента подобрать кое-какие жесткие контракты - роли в фильмах, телефильмы, коммерческие ролики, - словом, все, за что платят. К тому времени, как публика поймет, что я не Мерил Стрип, и предложения ролей иссякнут, ты получишь назад свои деньги с процентами.
     Он внимательно посмотрел на нее:
     - Ты намерена так дешево продавать свой талант?
     - Говорить, что я буду продавать талант, было бы не совсем точно, разве не так? Возможно, лучше сказать "известность".
     Он поджал губы.
     - А почему бы тогда просто не позвонить в один из крупных журналов для мужчин? Там тебе заплатили бы целое состояние за позирование в голом виде. Подумай над этим. Ты получишь деньги, которые нужны для окончания восстановления аттракциона, а парни по всей Америке начнут кончать вручную перед фотографиями голой Дженни Джонс!
     Он нанес прямой удар, но она и виду не подала.
     - А сколько, по-твоему, там мне дадут?
     Он скомкал бумажный пакет и, неодобрительно крякнув, с силой швырнул на землю.
     - Шучу, - жестко сказала она. - Ты стал таким ханжой!
     - А вот что мне интересно. Будь фотографирование нагишом единственным способом раздобыть деньги, пошла бы ты на это?
     - Наверное, я бы подумала.
     - Держу пари, что пошла бы! - Он в изумлении покачал головой. - Черт побери, похоже, ты и в самом деле пошла бы на это.
     - Ну и что? Мое тело для меня больше ничего не значит.
     Эрик стоял, не шелохнувшись, и она подумала, уж не вспомнил ли он, как она предложила ему себя. И уцепилась за удобный случай намекнуть, что их недавняя близость не имеет для нее никакого значения.
     - Мое тело ничего не значит, Эрик. Ничегошеньки! Сейчас, когда Дэш умер, мне это ну просто совершенно безразлично!
     - А вот я на сто процентов убежден, что ему бы это было небезразлично!
     Она отвернулась.
     - Разве не так?
     - Да. Да, наверное, ты прав. - Она тяжело вздохнула. - Но он мертв, Эрик, а я должна восстановить эти американские горки.
     - Но почему? Почему для тебя это так важно?
     - Да я... - Она вспомнила ночь у озера. - Я хотела рассказать тебе раньше, но ты бы не понял. Просто есть кое-что, что я должна сделать, вот и все.
     Пока она пыталась справиться с волнением, повисло тягостное молчание.
     Он уставился на сбитые носки своих рабочих сапог.
     - Так все-таки сколько тебе нужно?
     Она ответила.
     Он посмотрел на пустое место, где когда-то стоял "Кид-диленд".
     - Так и быть, Хани. Давай с тобой договоримся. Я дам тебе взаймы денег, но с одним условием.
     - Каким?
     Он повернулся и посмотрел на нее единственным голубым глазом так пристально, что ее бросило в жар.
     - Тебе придется дать расписку, что ты поступаешь в мое распоряжение.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Я имею в виду твой талант, Хани. Ты отдашь его до последней капли, пока не сможешь вернуть долг.
     - Что-что?
     - Я буду выбирать сам, где тебе играть, а не ты и не твой агент. Я и только я буду решать, за какую роль ты будешь браться, а за какую нет.
     - Но это же смешно!
     - Можешь принять это предложение или отказаться.
     - Да с какой стати я буду его принимать? Ведь ты-то никогда не отдавал свою карьеру в чужие руки!
     - Да, и этому не бывать.
     - А вот от меня ты хочешь добиться именно этого!
     - Я ничего не хочу добиваться. Деньги-то нужны тебе, а не мне!
     - Это же какое-то рабство. Ты сможешь засунуть меня в какую-нибудь коммерческую тягомотину или заставить делать рекламу на автошоу по сто долларов за выход!
     - И такое может быть.
     - У меня нет причин доверять тебе. Да ты мне даже не нравишься!
     - А я этого вовсе и не жду.
     Он сказал эти слова с такой простотой, что ей стало стыдно. Скорее всего он больше ни на что и не рассчитывает.
     Схватив свой недоеденный бутерброд, Хани встала и бросила на него враждебный взгляд.
     - Ну ладно, договорились. Будь по-твоему. А теперь лучше не попадайся мне на глаза, иначе пожалеешь!
     Он проследил, как она удаляется.
     "Вот болтунья", - подумал он про себя. Она по-прежнему размахивает своими кулачками, как и в те годы, когда была ребенком. Да еще и угрожает.
     Как ненавистны ему это ее донкихотство, бой с тенями и призраками. И худший из всех ее призраков - эти проклятые американские горки. Говорит, что эти горки - ее надежда, а у него тяжелое предчувствие, что она надеется с помощью "Черного грома" вернуть из небытия мужа. Постояв, Эрик собрал остатки ленча. Нельзя и представить, чтобы кого-нибудь любили так, как Хани любила Дэша.
     И хотя у него еще оставалось две недели до возвращения в Лос-Анджелес, у него появилось непреодолимое желание уехать сейчас же. Убраться от убитой горем вдовы Куган восвояси - вот что ему следует предпринять! А он вместо того, чтобы отдалиться от нее, еще сильнее вовлекся в ее орбиту, и когда спросил себя, почему это произошло, ответ был только один.
     Каким-то странным образом Эрик почувствовал, что сделал гигантский шаг на пути к тому, чтобы заслужить уважение Дэша Кугана.

Глава 26

     Тем рождественским утром обстановку ее трейлера не украшало ни единого красного бантика или хотя бы веточки. Хани собиралась скорее перетерпеть этот праздник, чем отпраздновать его, однако, когда выбралась из постели, не смогла заставить себя влезть в будничную одежду и снова целый день проработать в одиночестве.
     Когда в ванной она посмотрела на себя в зеркало пристальнее, то ощутила слабый укол уязвленного самолюбия. Дэш часто говаривал ей, что она мила, а то маленькое личико, что глянуло на нее из зеркала, было тощим и слегка потрепанным - уличный сорванец состарился чересчур быстро. Хани недовольно отвернулась, но вместо того чтобы выйти из ванной, неожиданно для себя опустилась на колени, дабы пошарить в крохотном закутке под раковиной, куда после переезда засунула свою косметику.
     Спустя час, одетая в шелковистый свитер и брюки из розовой шерсти, она завершила укладку волос. Они ниспадали свободными волнами на плечи и светились теплым медовым оттенком. Круги под глазами удалось скрыть под макияжем, а тушь сделала ресницы более пушистыми и подчеркнула ее светлые голубые глаза. Она тронула скулы румянами, подвела губы нежной розовой помадой и вставила в мочки ушей золотые полумесяцы, подаренные Дэшем. Вид серег, блестевших в волосах, терзал сердце, и Хани быстро отвернулась от своего отражения в зеркале.
     Перебравшись в жилую часть трейлера, она налила себе чашечку кофе и подошла к столику рядом с диваном, где вот уже несколько дней лежал оставленный ею коричневый конверт. Через весь конверт детскими каракулями Шанталь было нацарапано: "До Рождества не вскрывать! Это для тебя!" Она оборвала клапан конверта и вытащила завернутый в белую оберточную бумагу скомканный пакет, к которому сверху была прикреплена записка.

     "Милая Хани!
     Надеюсь, ты весело проводишь Рождество. Нам с Гордоном нравится Уинстон-Салем. Мы нашли местечко, чтобы остановиться, в весьма славном парке трейлеров. Гордону нравится его работа. Он просил передать, что у него есть для тебя подарок, но ты его пока не получишь. У меня появилась подружка. Ее зовут Глория, и она научила меня вязать крючком. Я считаю, что тебе все же стоит вернуться в Лос-Анджелес. Не думаю, что Дэшу понравилось бы то, что ты над собой вытворяешь. Я скучаю по тебе. Надеюсь, подарок тебе понравится.
     С любовью, Шанталь и Гордон.

     P.S. Не беспокойся: если вернешься в Лос-Анджелес, мы с Гордоном следом за тобой не поедем".

     Хани закрыла глаза и развернула тонкую оберточную бумагу. С блуждающей улыбкой на лице она вытащила первый с детских лет настоящий подарок, который получила от Шанталь, - вышитый вручную чехол для ролика туалетной бумаги. Он был сделан из отливающей неоновым оттенком голубой пряжи и украшен бесформенными желтенькими петельками, которые должны были изображать цветочки. Хани отнесла его в ванную, засунула в него запасной ролик и водрузила в красном углу туалета.
     После этого она попыталась придумать еще что-нибудь такое, чем можно было убить время. Внезапно она схватила серый шерстяной жакет, сумочку и сорвалась с места к своему "блейзеру". Ей приспичило включить радио и уехать куда глаза глядят.
     Местные радиостанции передавали только рождественские гимны, и Хани разочарованно выключила радио, не добравшись еще до пригорода. Погода стояла ясная, около пятнадцати градусов, и она решила проехать по Миртл-Бич, чтобы полюбоваться океаном. Через несколько кварталов она неожиданно заметила фургон Эрика, притормозивший у светофора. Хани вспомнились его загадочные исчезновения, и она загорелась желанием узнать, не едет ли он на свидание с какой-нибудь женщиной. От одной этой мысли ей сделалось дурно.
     Она не собиралась следить за ним, однако, когда он свернул с Пальметто-стрит, она не раздумывая свернула тоже. Дорога была запружена машинами, и ей не составило труда держать между ними дистанцию в несколько машин. К ее удивлению, он въехал на стоянку центральной больницы Пак-савачи - Каунти.
     Она припарковала свою машину несколькими рядами далее его фургона и стала ждать. Прошло несколько минут. Ее мысли все время возвращались к Дэшу, но так как это причиняло слишком острую боль, она стала думать о работе, которую предстояло проделать, чтобы "Черный гром" опять ожил.
     Ее внимание вернулось к фургону в тот момент, когда распахнулась задняя дверца. И оттуда вышел клоун.
     На нем была лиловая рубашка, заправленная в мешковатые шаровары в горошек; на голове красовался курчавый рыжий парик, на котором был завязан пиратский платок. В одной руке он держал связку разноцветных воздушных шариков, стремящихся в небо, а в другой - пластиковый пакет для мусора, который выглядел так, будто был набит подарками. Едва Хани подумала, что погналась не за тем фургоном, как показалось лицо клоуна, и она мельком уловила повязку на глазу, сделанную в виде лиловой звездочки. Хани на мгновение растерялась.
     У Эрика Диллона оказалось еще одно лицо.
     Так кто же он в действительности? Сколько у него обликов? Сначала Дэв. Теперь это. Она хотела было уехать, но не смогла. А потом не раздумывая бросилась вслед за ним.
     Он успел скрыться, пока она добралась до вестибюля, но напасть на его след не составило труда. Вот старуха в инвалидной коляске с красным шариком. Вот ребенок с рукой в гипсе и зеленым шариком. А вот оранжевый шарик плавает над лежащим на каталке пациентом. А дальше след свернул в закоулки холла.
     Она попыталась было убедить себя бросить эту затею, но тут ноги сами понесли ее к комнате медсестер.
     - Простите, вы случайно не видели, здесь только что клоун не проходил? - Вопрос прозвучал по меньшей мере странно.
     Молоденькая медсестра за перегородкой с искусственной рождественской веточкой в пластиковом кармашке для имени уточнила:
     - Вы имеете в виду Пэтчеса?
     Хани неопределенно кивнула. Вероятно, это был уже не первый визит Эрика в больницу. Не здесь ли он бывал во время своих исчезновений?
     - Возможно, у него сегодня представление для детей. Подождите.
     Медсестра сняла телефонную трубку, задала собеседнику на другом конце провода несколько вопросов и повесила трубку на место.
     - В педиатрии, на третьем, этаже. Они как раз начинают.
     Хани поблагодарила и бросилась к эскалатору. Едва она вышла на третий этаж, как услышала детский смех и визг восторга. Хани пошла на звуки к комнате отдыха в конце коридора и остановилась у двери. От нее потребовалось все ее мужество, чтобы заглянуть внутрь.
     Дюжина совсем маленьких ребятишек, примерно от четырех до восьми лет, собрались в весело разукрашенной комнате. Одни были в больничных платьицах, другие - в халатах. Там были и черные, и желтые, и белые ребятишки. Несколько детей сидели в инвалидных колясках, а к некоторым была подключена медицинская аппаратура.
     Лицо Эрика под кудрявым рыжим париком скрывал белый грим. У него была одна огромная бровь, нарисованная на лбу, алый рот, красный круг на кончике носа и лиловая повязка со звездочкой на глазу. Все его внимание было обращено к детям, и ее он не заметил. Она зачарованно смотрела.
     - Ты не Санта-Клаус! - крикнул мальчуган в голубом халате.
     - Ну уж тут ты не прав, - с вызовом возразил Эрик. - Разве ж у меня нет бороды? - И он погладил свой гладко выбритый подбородок.
     Дети приветствовали это замечание энергичным качанием голов и отрицательными криками.
     Он похлопал по своей стройной талии:
     - И у меня огромное жирное пузо?
     - Нет!
     - И у меня красный наряд Сайта-Клауса? - Он дернул за свою лиловую рубашку.
     - Нет!
     Последовала длинная пауза. Эрик выглядел изумленным. Лицо его сморщилось, словно он собирался заплакать, и дети засмеялись громче.
     - Тогда кто же я? - взвыл он.
     - Ты Пэтчес! - взвизгнуло несколько детей. - Пират Пэтчес-одноглазый!
     Лицо Эрика расплылось в улыбке.
     - Так вот я кто!
     Он потянул за пояс свои мешковатые красно-лиловые шаровары, и с полдюжины маленьких шариков запрыгали вверх-вниз. Затем он залихватски исполнил пиратскую песенку "Моряк Поппи", подставляя в нее имя Пэтчес и танцуя что-то вроде ирландской джиги.
     Хани изумленно наблюдала. Как этот дьявольски перегруженный делами человек мог отложить их все ради такого представления? Его речь была забавной смесью простонародного, пиратского и еще какого-то невообразимого говора. Дети хлопали с восторгом, захваченные веселым разговором и дурашливым настроением Пэтчеса.
     Закончив, Эрик вытащил из кармана своих штанов три резиновых шарика и принялся жонглировать ими. Жонглером он был никудышным, но орудовал с таким старанием, что дети пришли в восторг. И тут он ее заметил.
     Хани похолодела.
     Один из мячиков выскользнул у него из рук и запрыгал по полу. Несколько секунд он смотрел на нее, потом как ни в чем не бывало переключил внимание на детей.
     - Это я нарочно его не поймал, - громогласно объявил он, подбоченившись, и оглядел их, всем своим видом призывая возразить ему.
     - А вот и нет! - запротестовал кто-то из детей. - Вы уронили его!
     - Похоже, вы думаете, что шибко умные, - сердитым голосом заявил клоун. - Да будет вам известно, что я тренировался в искусстве жонглирования у самого Корни Великолепного!
     - А кто это? - поинтересовался кто-то из ребят.
     - Вы что, никогда не слыхали про Корни Великолепного?
     Дети замотали головами.
     - Ладно, тогда слушайте... - И он начал сплетать волшебную нить повествования о жонглерах, драконах и о прекрасной принцессе, под действием злых чар забывшей свое имя и вынужденной неприкаянно бродить по белу свету в поисках своего дома. Мимикой и жестами он делал воображаемые картины столь зримыми, что трудно было не поверить в их существование.
     Хани увидела то, за чем пришла, но заставить себя уйти не было сил. Она и сама угодила в тенета, расставляемые им для детей, и, слушая его голос, забыла, кто скрывается за этим клоунским лицом. Эрик Диллон был угрюмым и отталкивающим, а этот клоун-пират прямо-таки изливал на всех веселье и колдовское обаяние.
     Пэтчес скорбно покивал головой:
     - Вот отчего эта красивая принцесса так грустна! А вам бы понравилось, если бы вы не смогли вспомнить свое имя или где живете?
     - А я знаю свое имя, - отозвался один из мальчуганов посмелее. - Джереми Фредерик Купер Третий. А живу я в Ламаре.
     Другие дети тоже стали наперебой называть свои имена, и Пэтчес поздравил их с такой превосходной памятью. Потом, сгорбившись, напустил на себя грусть:
     - Бедняжка принцесса! Как бы помочь ей? - Тут он щелкнул пальцами. - Идея! Может, нам всем вместе и удастся разрушить эти злые чары.
     Дети дружно загалдели, выражая согласие, а одна маленькая девочка в очках подняла руку:
     - Пэтчес! Как же мы можем помочь принцессе, если ее здесь нет?
     - Кто сказал, что ее нет здесь? - На лице Пэтчеса появилось изумленное выражение. - Ведь я этого не говорил, дружище! Она здесь, а как же иначе.
     Дети стали огляды