ание,  а   также   внимание   американской   публики
сосредоточилось на шедшей рядом прекрасной англичанке.
   Когда Стефан подвел ее к ожидавшему их  лимузину,  Франческа  подняла
руку в перчатке в тщетной попытке прекратить обрушившийся на  нее  шквал
вопросов - вопросов о ее работе, об отношениях со Стефаном, там был даже
вопрос о ее дружбе со звездой нашумевшего телесериала "Китайский кольт".
   Когда они наконец устроились на роскошных кожаных сиденьях и  лимузин
выплыл в ночную  толчею  уличного  движения  Восточной  Пятьдесят  пятой
улицы, она вздохнула:
   - Весь этот цирк  из-за  соболей.  Вряд  ли  тобой  когда-нибудь  так
интересовалась пресса. Я сама виновата. Надень я старый плащ,  мы  могли
бы ускользнуть, не привлекая внимания.
   Стефан смотрел на нее с удивлением. Она с упреком нахмурилась.
   - Из этого можно извлечь важный нравственный урок, Стефан!
   - О чем ты, дорогая?
   - Женщины, носящие соболей в то  время,  когда  в  мире  свирепствует
засуха, заслуживают то отношение, которое получают.
   Он рассмеялся:
   - Тебя все равно узнали бы, что бы ты ни  надела.  Я  видел,  как  ты
вызвала пробку на дороге, будучи в поношенном костюме.
   - С этим я ничего не могу поделать, - мрачно  ответила  Франческа.  -
Это проклятие семьи Серрителла.
   - Ну знаешь, Франческа, мне еще не встречалась  женщина,  которая  бы
так ненавидела свою красоту, как ты!
   Он не расслышал, что она пробормотала в ответ, и, вероятно, не  понял
бы, даже расслышав. Франческа засунула руки поглубже  в  карманы  своего
пальто, как всегда равнодушно выслушав замечания о  своей  ослепительной
красоте. Она нарушила молчание лишь после продолжительной паузы:
   - Со дня моего рождения мое лицо приносило мне одни неприятности.
   "Не говоря уже  о  твоем  изумительном  маленьком  теле",  -  подумал
Стефан, разумно удержавшись от комментария вслух.
   И пока Франческа с отсутствующим видом  смотрела  через  тонированное
стекло,  он  воспользовался  моментом,  чтобы  получше  рассмотреть   те
невероятно прекрасные черты, что захватили воображение стольких людей.
   При этом он вспомнил слова известного издателя журнала мод,  который,
стараясь избежать штампов, годами сравнивавших Франческу  с  Вивьен  Ли,
написал:  "Имея  великолепные  каштановые  волосы,   овальное   лицо   и
серовато-зеленые  глаза,  Франческа  Дей  выглядит  как   принцесса   из
волшебной сказки, проводящая дни за  прядением  золотой  пряжи  в  садах
возле своего сказочного замка". Про себя он  был  настроен  к  ней  куда
более приземленно. "В глубине души я знаю, что Франческе Дей  совершенно
не нужно бывать в ванной..."
   Стефан кивнул на поблескивавший медью бар орехового  дерева,  скромно
притулившийся в углу лимузина:
   - Не желаешь ли выпить?
   - Нет, спасибо, я уже и думать про спиртное не хочу.
   Она не  выспалась,  и  ее  английский  акцент  стал  заметен  сильнее
обычного. Пальто распахнулось, и она посмотрела на свое расшитое бисером
платье от Армани. Платье от Армани... Меха от Фенди...  Туфли  от  Марио
Валентине. Она закрыла глаза, неожиданно  вспомнив  тот  жаркий  осенний
полден'., когда она лежала в грязи посреди дороги в Техасе и на ней были
только грязные голубые джинсы с двадцатью пятью  центами  застрявшими  в
заднем кармане. Тот день был для нее началом. Началом и концом.
   Лимузин повернул на Пятую авеню, и память  Франчески  скользнула  еще
дальше, в те детские годы в Англии, когда она еще не знала, что на свете
существуют такие  места,  как  Техас.  Каким  же  испорченным  маленьким
чудовищем она была - заласканная и изнеженная, и мать Клоуи тащила ее  с
одной европейской спортивной площадки на  другую,  с  одного  приема  на
другой. Даже для ребенка она была совершенно невежественна  -  настолько
уверена, что знаменитая  красота  Серрителла  расколет  для  нее  мир  и
составит обратно в том порядке, который ей нужен. Маленькая Франческа  -
тщеславное,  бесполезное,  безответственное  создание,   совершенно   не
готовое к тому, с чем собиралась столкнуть ее жизнь...
   В тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда она лежала в пыли  на
техасской дороге, ей был  двадцать  один  год.  Двадцать  один  год,  не
замужем, одинока и беременна.
   А сейчас ей уже почти тридцать два, и, хотя  она  имеет  все,  о  чем
когда-либо мечтала, ей так же одиноко, как  и  в  тот  осенний  полдень.
Франческа сомкнула веки, пытаясь представить, какой была  бы  ее  жизнь,
останься она в Англии. Но Америка изменила ее так глубоко, что  подобное
она не могла даже вообразить.
   Франческа улыбнулась про себя. Когда Эмма Лазарус  написала  поэму  о
толпах, жаждущих дышать воздухом свободы,  она,  конечно  же,  не  могла
думать о маленькой тщеславной английской девочке, прибывшей в эту страну
в  кашемировом  свитере  с  чемоданом  от  Лоис  Вуттон.  Но  должны  же
несчастные  маленькие  богатые  девочки  мечтать,  и  мечта  об  Америке
оказалась достаточно грандиозной, чтобы захватить и ее.
   Стефан чувствовал, что Франческу что-то  беспокоит.  Весь  вечер  она
была необычайно тиха, что было на нее не похоже.
   Сегодня вечером он собирался просить  ее  выйти  за  него  замуж,  но
сейчас Стефан думал, не лучше ли подождать. Она настолько отличалась  от
всех других женщин, которых он знал, что  невозможно  было  предсказать,
как она отреагирует. Он подозревал, что десятки  других  влюблявшихся  в
нее мужчин оказывались перед теми же проблемами.
   Если верить молве, свою первую важную  победу  Франческа  одержала  в
возрасте девяти лет на борту яхты "Кристина", когда  в  нее  без  памяти
влюбился Аристотель Онассис.
   Слухи.,. Франческу окружало так много слухов, и  большинство  из  них
были настолько невероятны, что...
   И тем не менее, учитывая, какую она вела жизнь, Стефан думал, что для
некоторых слухов есть основания. Однажды она мимоходом сказала ему,  что
Уинстон Черчилль научил ее играть в "джин-румми", и всем  известно,  что
за  ней  ухаживал  принц  Уэльский.  Как-то  вечером,  вскоре  после  их
знакомства, они потягивали шампанское и рассказывали друг другу  истории
из своего детства.
   - Детей в основном зачинают в любви, - сообщила она, - но меня зачали
на  демонстрационной  площадке  в  центре  мехового  салона   универмага
"Харродз".
   Когда лимузин проехал мимо салона Картье, Стефан про себя  улыбнулся.
Занятная история, но ни одному слову из нее он не поверил.
 
СТАРЫЙ МИР 
 
Глава 1 
 
   Когда  Франческу  впервые  показали  матери,  Клоуи  Серрителла   Дей
ударилась в слезы и начала утверждать, что  медицинские  сестры  частной
лондонской больницы поменяли рожденного ею  ребенка.  Даже  безумный  не
стал  бы  утверждать,   что   это   уродливое   маленькое   создание   с
деформированной головой и опухшим лицом могло появиться из  ее  изящного
тела.
   И поскольку мужа не было, чтобы  унять  истерику  Клоуи,  медицинским
сестрам ничего  не  оставалось,  кроме  как  убеждать,  что  большинство
новорожденных несколько дней выглядят не лучшим образом. Клоуи приказала
им унести уродливую маленькую самозванку и не  появляться  до  тех  пор,
пока не принесут ее собственное драгоценное дитя.  Потом  она  поправила
макияж и занялась приемом посетителей:  среди  них  были  и  французская
кинозвезда, и секретарь министерства внутренних. дел, и Сальвадор  Дали.
Она поприветствовала их слезным рассказом об обрушившейся на нее ужасной
трагедии. Посетители, давно  знакомые  с  истериками  прекрасной  Клоуи,
пообещали заняться этим вопросом. Дали в порыве великодушия объявил, что
напишет сюрреалистический образ младенца в качестве подарка на крестины,
но потерял интерес к идее и  вместо  этого  прислал  набор  позолоченных
серебряных кубков.
   Прошла неделя. В тот день, когда Клоуи должна была выйти из больницы,
медсестры помогли ей одеться в свободное черное бальмейновское платье  с
широким  воротником  и  манжета  ми  из   органди.   Затем   усадили   в
кресло-каталку и вручили в  руки  отвергнутого  ею  младенца.  Прошедшее
время мало чем изменило внешность ребенка, но в тот  момент,  когда  она
взглянула на положенный ей на руки сверток, Клоуи испытала одну из своих
молниеносных перемен  настроения.  Всмотревшись  в  испещренное  пятнами
лицо, она объявила всем и вся, что на свет  появилось  третье  поколение
красавиц Серрителла. Никто не проявил настолько плохих  манер,  чтобы  в
этом усомниться, и уже через  несколько  месяцев  оказалось,  что  Клоуи
права.
   Понимание Клоуи женской красоты шло из детства. Еще девочкой она была
полненькой, со складкой жира на талии и мясистыми  щечками,  скрывавшими
изящные кости лица. Она была не настолько тяжеловесной, чтобы  в  глазах
окружающих считаться  тучной,  а  просто  достаточно  пухленькой,  чтобы
внутри чувствовать  себя  уродливой,  особенно  по  сравнению  со  своей
элегантной матерью, великой  кутюрье  итальянского  происхождения  Нитой
Серрителла. И только в тысяча девятьсот сорок седьмом году,  тем  летом,
когда Клоуи исполнилось двенадцать лет, все начали говорить ей, что  она
прекрасна.
   Немалую  часть   своих   детских   лет   ей   довелось   провести   в
школах-пансионах. Однажды, будучи  дома  на  каникулах,  она  сидела  на
золоченом стуле в салоне мод на рю де ла Пакс, стараясь  привлекать  как
можно меньше внимания своими полными бедрами. С обидой и завистью  Клоуи
наблюдала, как стройная, словно  карандаш,  Нита  в  сильно  укороченном
черном костюме с непомерными отворотами из малинового атласа  совещается
с элегантно  одетой  клиенткой.  Иссиня-черные  волосы  ее  матери  были
подстрижены так, что спадали на бледную кожу левой щеки завитком в  виде
большой запятой.  На  модильяниевской  шее  красовалась  нитка  идеально
подобранного черного жемчуга. Жемчуг, так же как  содержимое  маленького
стенного сейфа в спальне, был подарен Ните  поклонниками,  известными  в
мире  состоятельными  мужчинами,  получавшими  удовольствие  от  покупки
драгоценностей женщине, которая и сама была достаточно обеспечена, чтобы
покупать такие вещи.
   Один из этих мужчин (Нита притворялась, что  не  знает  который)  был
отцом Клоуи, но мать и на мгновение не допускала мысли,  что  выйдет  за
него замуж.
   Привлекательная блондинка, удостоенная внимания Ниты в  тот  полдень,
говорила по-испански, ее акцент был на удивление  обычен  для  человека,
привлекшего к себе столько внимания в мире в то  особенное  лето  тысяча
девятьсот сорок седьмого года. Клоуи следила за разговором  и  в  то  же
время рассматривала выстроившиеся в центре салона стройные как тростинки
манекены, демонстрировавшие последние модели Ниты. Почему  бы  и  ей  не
быть такой же изящной и самоуверенной, как эти манекены, думалось Клоуи.
Почему она не выглядит, как  мать,  ведь  у  них  же  одинаковые  черные
волосы, одинаковые зеленые глаза? Если бы она была так же хороша, думала
Клоуи, возможно, мать перестала бы смотреть на нее с таким  отвращением.
Она в сотый раз приняла решение прекратить есть  пирожные,  чтобы  можно
было заслужить одобрение матери, и в сотый раз  губительное  ощущение  в
желудке  говорило,  что  ей  не  хватит  на  это  силы  воли.  Рядом  со
всепоглощающей   целеустремленностью   Ниты   Клоуи   чувствовала   себя
пуховиком, набитым лебяжьим пухом.
   Блондинка   неожиданно   подняла   глаза   от    наброска,    который
рассматривала, остановила взгляд на Клоуи и заметила на  своем  странном
грубом испанском:
   - Эта малютка когда-нибудь станет великолепной красавицей. Она  очень
похожа на вас.
   Нита бросила на Клоуи взгляд, в  котором  сквозило  плохо  скрываемое
пренебрежение:
   - А я вообще не вижу какого-либо сходства, senora. И  ей  никогда  не
стать красавицей, если она не научится отодвигать вилку в сторону!
   Клиентка Ниты  подняла  руку,  отягченную  несколькими  массивными  и
безвкусными кольцами, и жестом подозвала Клоуи:
   - Подойди сюда, дорогая. Подойди поцеловать Эвиту!
   Клоуи на мгновение застыла,  стараясь  осознать  сказанное  женщиной.
Затем она неуверенно поднялась со стула, пересекла салон,  со  смущением
думая о своих коротких и толстых  икрах,  которые  теперь  оказались  на
виду. Подойдя  к  женщине,  она  наклонилась  и  запечатлела  на  мягкой
благоухающей щеке Эвы Перон благодарный поцелуй.
   - Фашистская сука! - прошипела Нита, когда  двери  главного  входа  в
салон закрылись за первой леди Аргентины. Она закусила мундштук  черного
дерева и сразу же резко выдернула, оставив на нем ярко-красный  след  от
губной помады. - У меня  от  ее  прикосновений  мурашки  по  телу!  Всем
известно, что у Перона и его братии мог найти убежище любой  европейский
нацист.
   В сердце Ниты еще была жива память о немецкой оккупации Парижа, и она
не испытывала к людям, сочувствующим нацистам, ничего, кроме  презрения.
Тем не менее женщиной она была практичной и не видела причин  для  того,
чтобы деньги Эвы Перон, каким бы дурным образом они ни были  заработаны,
уходили с рю де ла Пакс на авеню Монтегю, где царствовал дом Диора.
   После этого эпизода Клоуи вырезала фотографии Эвы Перон  из  газет  и
вклеила в альбом с красной обложкой. И всякий раз,  когда  критика  Ниты
становилась особенно жалящей, Клоуи рассматривала эти картинки, нечаянно
оставляя на страницах пятна от шоколада, и вспоминала слова  Эвы  Перон,
что в один прекрасный день она станет красавицей.
   Зимой, когда ей исполнилось четырнадцать, ее полнота чудесным образом
исчезла  и  со  всей  определенностью  стали  видны  легендарные   черты
Серрителла. Она начала  часами  вертеться  перед  зеркалом,  очарованная
стоявшей перед ней стройной как тростинка фигурой. Теперь,  сказала  она
себе, все будет по-другому. Сколько себя помнит, в школе она всегда была
где-то на задворках,  а  сейчас  неожиданно  почувствовала  себя  частью
высшего круга. Она не догадывалась, что других девочек больше привлекала
новообретенная атмосфера уверенности в себе, чем ее двадцатидвухдюймовая
талия. Для Клоуи Серрителла быть красивой означало быть принятой в  круг
избранных!
   Казалось, Нита была довольна, что дочь так похудела.  Поэтому,  когда
Клоуи приехала в  Париж  на  летние  каникулы,  она  набралась  мужества
показать матери  некоторые  из  набросков  сконструированной  ею  одежды
(Клоуи и сама надеялась  когда-нибудь  стать  кутюрье).  Нита  разложила
наброски на своем рабочем столе, закурила и  исследовала  каждую  модель
тем критическим взглядом, который и сделал ее великим модельером.
   - Эта линия смешна! А здесь все пропорции искажены.
   Видишь, как ты испортила эту модель обилием деталей? Где твои  глаза,
Клоуи? Где были твои глаза?
   Клоуи выхватила рисунки и больше уже  никогда  не  пыталась  заняться
моделированием.
   Вернувшись  в  школу,  Клоуи  посвятила  себя   тому,   чтобы   стать
симпатичнее, остроумнее и популярнее, чем любая из ее подруг, решив, что
уж теперь никто и  никогда  не  должен  видеть  все  еще  жившую  в  ней
неповоротливую полную девчонку. Она училась  изображать  в  лицах  самые
обычные события дня, отрабатывая широкие жесты и экстравагантные вздохи,
пока все, что она ни делала, не  начинало  исполняться  как  ни  у  кого
значительно и осмысленно. Постепенно даже самые заурядные происшествия в
жизни Клоуи Серрителла наполнялись высоким драматизмом.
   В шестнадцать лет она отдала свою девственность брату друга  в  вышке
на крыше дома, обращенного окнами к озеру Люцерн.
   Опыт был не из приятных, но секс придал Клоуи  ощущение  уверенности.
Она быстро  вознамерилась  испытать  все  еще  раз  с  кем-нибудь  более
опытным.
   Весной  1953  года,  когда  Клоуи  исполнилось   восемнадцать,   Нита
неожиданно умерла  от  перитонита.  На  похоронах  Клоуи  сидела  словно
онемевшая: она была слишком ошеломлена, чтобы  понять,  что  глубина  ее
горя проистекает не столько из-за того, что у нее умерла  мать,  сколько
из-за того, что теперь у нее не  будет  матери  вообще.  Боясь  остаться
одна, она по ошибке,  бросилась  в  постель  богатого  польского  графа,
который был на много лет старше ее. Он предоставил ей временное  убежище
от ее страхов  и  через  шесть  месяцев  помог  продать  салон  Ниты  за
баснословную сумму.
   В конце концов граф вернулся к своей жене, а  Клоуи  начала  жить  на
средства, полученные  в  наследство.  Молодая,  богатая,  не  отягченная
семьей, она быстро привлекла внимание праздных молодых  мужчин,  которые
оплетали весь бомонд подобно позолоченной цепи. Она стала  чем-то  вроде
коллекционера, пробующего одного за другим мужчин в  поисках  того,  кто
дал бы ей ту безоговорочную любовь, которую она не получила  от  матери:
она  искала  мужчину,  который  заставил  бы  ее  не  чувствовать   себя
несчастной толстой девчонкой.
   Джонатан Блэк Джек <Блэк Джек - Черный Джек.> Дей вошел в  ее  жизнь,
появившись по противоположную сторону колеса  рулетки  в  игорном  клубе
"Беркли-сквер". Блэк Джек Дей получил свое прозвище  не  из-за  внешнего
облика, а из-за склонности к азартным играм. К двадцати  пяти  годам  он
успел загубить три классных спортивных автомобиля и значительно  большее
количество женщин.
   Порочно красивый  американский  плейбой  из  Чикаго  имел  каштановые
волосы, спадавшие на лоб непокорным чубом, жуликоватые усики и при  игре
в поло давал фору в  семь  очков.  Во  многих  отношениях  он  ничем  не
отличался от других молодых гедонистов, занимавших столь большое место в
жизни Клоуи: он пил джин,  носил  изящные  костюмы,  сшитые  у  хорошего
портного, и каждый сезон менял игровые площадки. Но в  характере  других
мужчин не было безрассудности и способности Джека  Дея  рисковать  всем,
даже  унаследованным  состоянием,  нажитым  на   американских   железных
дорогах, - рисковать, поставив все на один оборот рулетки.
   Помня об обращенных к ней его глазах поверх кружащегося колеса, Клоуи
видела, как маленький шарик из слоновой  кости  мечется  с  красного  на
черное и обратно,  остановившись  в  конце  концов  на  черном  17.  Она
позволила себе поднять глаза и обнаружила, что Джек Дей смотрит на  нее.
Он улыбнулся.  Она  в  ответ  тоже  улыбнулась,  уверенная,  что  хорошо
смотрится в серебряно-сером конфекционе от Жака Фаса из атласа  и  тюля,
подчеркивающем отблески света в ее  темных  волосах,  бледность  кожи  и
глубину зеленоватых глаз.
   - Кажется, вы сегодня не проиграете, - сказала она. - Вам всегда  так
везет?
   - Не всегда, - ответил он. - А вам?
   - Мне? - Она испустила один из своих коронных драматических  вздохов.
- Сегодня я теряю на всем. Je suis miserable <Я так несчастна (фр.).>.
   Вечно мне не везет!
   Его глаза неустанно скользили по ее телу, он вытащил сигарету.
   - Да нет, вам везет. Вы ведь только что встретили меня, не так ли?  И
я собираюсь проводить вас вечером!
   Клоуи заинтриговала и очаровала его смелость, и рука ее  инстинктивно
ухватилась за край стола в поисках поддержки.
   Она почувствовала, как его дымчатые  глаза  словно  плавят  платье  и
зажигают глубины ее тела. Не в силах точно определить, что  же  отличало
Джека от остальных, она поняла, что сердце этого безмерно самоуверенного
человека могла покорить лишь исключительная женщина и, если  она  именно
такова, нужно навсегда забыть о сидящей внутри толстой девчонке!
   Но как  бы  Клоуи  ни  желала  его,  она  все-таки  одернула  себя  и
сдержалась. В год смерти матери она уже понимала мужчин лучше, чем себя.
Клоуи заметила отчаянный блеск в глазах Джека,  наблюдавших  за  бешеным
вращением колеса рулетки, и решила, что он не будет  высоко  ценить  то,
что достанется ему слишком легко.
   - Извините, - ответила Клоуи спокойно. - У меня  другие  планы.  -  И
прежде чем он смог отреагировать, взяла свою сумочку и ушла.
   На другой день он позвонил, но горничной было дано указание говорить,
что она отсутствует. Через неделю она  заметила  его  в  другом  игорном
клубе и у