ких   технологий,   раскинувшихся   вдоль
скоростного шоссе Ист - Вест.  Постепенно  кирпичная  стена,  означавшая
границы поместья, была окружена тенистыми улицами жилых кварталов.
   В детстве Фэб не доводилось подолгу жить  в  этом  огромном  особняке
стиля  эпохи  Тюдоров,  крепко  посаженном  среди   раскидистых   дубов,
ветвистых  кленов  и  зарослей  грецкого  ореха,  которыми   изобиловали
западные пригороды Чикаго. Берт постоянно томил дочь в частной  закрытой
школе в Коннектикуте, а летом отсылал ее в оздоровительный  лагерь,  где
содержались только девочки. Во время своих нечастых  визитов  домой  Фэб
находила родительский особняк темным и гнетущим, и сейчас, взбираясь  по
изогнутой лестнице на второй этаж мрачного здания, она пришла к  выводу,
что здесь не произошло ничего, что заставило бы ее изменить свое мнение.
   Маленькие  глазки   слона,   браконьерски   подстреленного   папашей,
осуждающе  взирали  на  нее   сверху,   со   стены,   оклеенной   обоями
грязно-каштанового  цвета,  и  плечики   Фэб   удрученно   поникли.   Ее
великолепный костюм был испещрен темными  пятнами;  шикарные  нейлоновые
чулки разлезлись во многих местах. Светлые волосы в беспорядке торчали в
разные стороны, а элегантная пионовая помада давно стерлась.
   Неожиданно перед ней возникло  лицо  главного  тренера  "Звезд".  Это
именно он за шкирку стащил Пу с крышки  гроба.  Это  его  зеленые  глаза
насмешливо прищурились, когда он передавал ей  трепещущую  собачку.  Фэб
вздохнула. Свалка во время похорон, можно сказать, затянула еще на  пару
оборотов одну из вечно закручивающихся гаек, которыми была полна вся  ее
жизнь. Она всего лишь хотела  дать  понять  всем  этим  олухам,  что  ей
абсолютно наплевать на то, что отец лишил ее наследства, но, как обычно,
зашла слишком далеко, и дело закончилось скандалом.
   Фэб ненадолго задержалась на верхней  площадке  лестницы,  размышляя,
могла ли пойти по-иному ее жизнь, если бы была жива мать. Она  не  часто
думала о ней, она ее, собственно,  и  не  помнила,  но  ребенком  подчас
рисовала в своем воображении образ нежной, прекрасной  женщины,  которая
щедро проливала на нее океаны родительской любви, в которой отказывал ей
отец.
   А впрочем, любил  ли  Берт  кого-нибудь  вообще?  Он,  кажется,  мало
нуждался  в  чьем-либо  обществе  и  совершенно   игнорировал   толстую,
неуклюжую маленькую девчонку, которая и сама-то была о  себе  невысокого
мнения. Насколько Фэб себя помнила,  отец  постоянно  говорил  ей  о  ее
никчемности, и теперь она подозревала, что, возможно, он был не  так  уж
не прав.
   И теперь в свои  тридцать  три  она  практически  сидит  у  разбитого
корыта. Артуро умер семь лет назад. Первые два года после его смерти Фэб
сопровождала  передвижные  выставки  его  картин,  но  когда   коллекция
отправилась на постоянную  экспозицию  в  парижский  музей  д'Орсэ,  она
переехала в Манхэттен. Деньги, оставленные Артуро,  постепенно  иссякли,
ушли на оплату больничных счетов многочисленных друзей Фэб, умиравших от
СПИДа. Она не пожалела для них последнего пенни. Потом  ей  подвернулась
работенка   в   небольшой,   но   первоклассной    галерее    Вест-Сайда
авангардистского толка. Но увы, как раз на прошлой  неделе  двери  этого
почтенного заведения захлопнулись навсегда.
   В усталом мозгу Фэб вспыхивали и гасли  мысли  о  том,  что  надо  бы
что-то  в  корне  менять  в  ее  безалаберной  жизни,   но   она   вдруг
почувствовала себя слишком надломленной, чтобы заниматься  самоанализом.
Она подошла к спальне сестры и постучала в дверь:
   - Молли, это Фэб. Могу я войти? Ответа не последовало.
   - Молли, можно войти?
   Прошло несколько томительных  минут,  прежде  чем  Фэб  услышала  еле
слышное:
   - Я полагаю, да.
   Фэб внутренне передернулась, затем повернула ручку  двери  и  шагнула
через порог. Когда-то  эта  комната  принадлежала  ей.  Она  жила  здесь
ежегодно  по  несколько  недель,  на  эти  дни  в  помещении   воцарялся
восхитительный кавардак, включавший в себя груды растрепанных книг, горы
яблочных огрызков и  залежи  магнитофонных  кассет.  Теперь  здесь  было
стерильно, как в монашеской келье.
   Молли Сомервиль, пятнадцатилетняя сводная сестра Фэб, сидела  у  окна
все в том же бесформенном темном  платье,  что  было  на  ней  во  время
похорон. В отличие от Фэб, склонной в годы юности к полноте, Молли  была
худенькой как  тростинка,  и  ее  густые  короткие  темные  волосы  явно
нуждались в уходе. К тому же  бедняжка  была  некрасива:  бледная  кожа,
казалось, никогда не видела солнца; у нее были  мелкие,  невыразительные
черты лица.
   - Как чувствуешь себя, Молли?
   - Великолепно. - Она не оторвала взгляда от книги, лежавшей у нее  на
коленях.
   Фэб вздохнула. Бедняжка Молли никогда не скрывала, что ненавидит свою
старшую сестру, но девушки в жизни мало общались. Фэб и теперь не  могла
взять в толк, в чем кроется причина этой ненависти. Вернувшись  в  Штаты
после смерти Артуро, она несколько раз навещала сестру  в  пансионе,  но
Молли трудно шла на контакт, и поездки к ней  сами  собой  прекратились.
Она продолжала посылать Молли подарки ко дню рождения и на Рождество, но
все ее письма оставались безответными. Да, старина Берт, сходя в могилу,
еще раз мрачно пошутил, взвалив на свою старшую дочь и эту обузу.
   - Принести тебе чего-нибудь,  Молли?  Может,  поешь?  Молли  покачала
головой, и в комнате вновь воцарилось молчание.
   - Я знаю, что все  это  ужасно.  Я  искренне  сожалею.  Молли  пожала
плечами.
   - Молли, нам надо поговорить; и нам обеим будет Легче, если при  этом
ты будешь смотреть на меня.
   Молли подняла голову от книги и пристально посмотрела  на  сестру.  У
Фэб возникло  неприятное  ощущение,  словно  она  вдруг  превратилась  в
подростка и ее собираются отчитать.  Она  бессознательно  пожалела,  что
бросила курить, ей отчаянно захотелось как следует затянуться.
   - Тебе известно, что я - твой официальный опекун?
   - Мистер Хиббард объяснил мне это.
   - Я считаю, что мы должны поговорить о твоем будущем.
   - Тут не о чем говорить.
   Фэб убрала с глаз мешающую ей челку.
   - Молли, тебе не обязательно возвращаться в лагерь, если ты этого  не
хочешь. Более того, будет просто чудно, если ты полетишь завтра со  мной
в Нью-Йорк и пробудешь там до конца лета. Я арендую прекрасную  квартиру
у моего друга, который живет в Европе. Она расположена в чудесном месте.
   - Я хочу вернуться.
   Глядя на бледное личико Молли, Фэб утвердилась во мнении, что  сестре
лагерь нравится не больше, чем когда-то нравился ей самой.
   - Если хочешь,  можешь  ехать  туда,  но  я-то  знаю,  каково  это  -
чувствовать, что у тебя нет дома. Берт ведь тоже ежегодно держал меня  в
школе в Крейтоне и упекал в лагерь  на  каждое  лето.  Я  эту  казенщину
просто возненавидела. В Нью-Йорке так весело летом, Молли. Мы  прекрасно
проведем время и лучше узнаем друг друга.
   - Я хочу уехать в лагерь, - упрямо повторила Молли.
   - Ты абсолютно уверена в этом?
   - Уверена. У тебя  нет  права  удерживать  меня.  Несмотря  на  явную
неприязнь Молли и легкую ломоту в висках, Фэб не  собиралась  сдаваться.
Она решила сменить тактику  и,  кивнув  в  сторону  книги,  лежавшей  на
коленях у Молли, ласково произнесла;
   - Что ты читаешь?
   - Достоевского. Я собираюсь приступить  к  самостоятельному  изучению
его творчества этой осенью.
   - У меня нет слов. Достоевский - тяжелое чтение для юных девушек.
   - Но не для меня. Я достаточно развита.
   Фэб хотела улыбнуться, но вовремя спохватилась.
   - Очень хорошо. Ты успеваешь в школе?
   -  У  меня  исключительно  высокий  балл  -  десять.  Фэб  припомнила
одиночество своих школьных дней. Это так тяжело -  выделяться  из  своих
сверстниц. Выражение лица Молли не изменилось.
   - Я довольна своими умственными способностями.
   Большинство девочек в моем классе - настоящие тупицы.
   Грустно глядя на несносную  маленькую  формалистку,  Фэб  все  же  не
осуждала ее. Рано или поздно дочерям Берта Сомервиля придется  пробивать
собственную дорогу в жизни. Да и сама она в детстве  не  раз  уходила  в
себя, когда тощие, как селедки, подруги дразнили  ее  толстушкой.  Чтобы
обрести  вес  в  их  глазах,  Фэб   стала   возмутительницей   школьного
спокойствия. Вот и Молли сейчас прячется в свою скорлупу.
   - Извини меня, Фэб, но я дошла до очень интересной главы и хотела  бы
вернуться к ней.
   Фэб пропустила мимо ушей попытку сестры выставить ее за дверь  и  еще
раз завела разговор о Нью-Йорке. Но Молли упорно стояла на своем. И  Фэб
в конце концов была вынуждена признать свое поражение.
   Стоя в дверях, она со вздохом произнесла:
   - Надеюсь, ты известишь меня, если тебе  что-нибудь  понадобится,  не
так ли?
   Молли кивнула, но Фэб не поверила ей. Девчонка скорее примет крысиный
яд, чем обратится за помощью к старшей сестре.
   Спускаясь по лестнице, она попыталась стряхнуть с себя подавленность.
Услышав, как в гостиной Виктор болтает по телефону со своим  менеджером,
и не желая сейчас никого видеть, она проскользнула в кабинет отца.  Там,
в кресле,  стоявшем  возле  застекленного  шкафа  с  коллекцией  оружия,
свернулась калачиком Пу. Лохматая белая головка пуделя резко вскинулась.
Пу спрыгнула с кресла и, радостно помахивая хвостом, бросилась  к  своей
хозяйке.
   Фэб опустилась на колени и притянула собачку к себе:
   - Эй, дружище, ну и натворила ты сегодня дел... Словно извиняясь,  Пу
лизнула ее в нос. Фэб принялась было завязывать бантики на ушах собачки,
но пальцы у нее вдруг задрожали, и она  оставила  это  занятие.  Пу  все
равно растреплет их. Эта собачка живет вопреки  своей  родословной.  Она
ненавидит всяческие бантики и  инкрустированные  ошейники,  отказывается
спать в своей собачьей кроватке и совершенно неразборчива в еде. Она  не
терпит, когда ее стригут, вычесывают или  купают,  и  совсем  не  терпит
прогулочный свитерок с монограммой - подарок Виктора. Надо сказать,  что
и сторож она никудышный. Когда в прошлом году Фэб  ограбили  среди  бела
дня в Верхнем Вест-Сайде, Пу ластилась к ногам грабителей, умоляя, чтобы
ее погладили.
   Фэб потерлась щекой о мягкий меховой хохолок.
   - При всей своей замечательной родословной ты не более чем дворняжка,
не правда ли, Пу?
   Внезапно Фэб поняла, что проиграла битву, которую вела весь  день,  и
всхлипнула совершенно по-детски. Дворняжка. Это  то,  чем  являлась  она
сама. Разодетая, как французский пудель.
   Виктор нашел ее в библиотеке, но сделал вид, что не замечает ее слез.
   - Фэб, крошка, - ласково сказал он, - пришел поверенный твоего отца.
   - Я не хочу никого видеть, - фыркнула Фэб, оглядываясь по сторонам.
   Виктор протянул ей свой носовой платок ярко-лилового цвета.
   - Рано или поздно тебе придется поговорить с ним.
   - Я уже это сделала. Он звонил мне по поводу  опекунства  через  день
после смерти Берта.
   - Возможно, речь пойдет о недвижимости твоего отца.
   - Меня это не касается.  -  Фэб  шумно  высморкалась  в  платок.  Она
искренне полагала, что ей плевать на ущемление ее прав,  и  хотела  лишь
избежать оскорбительных формальностей.
   - Он крайне настойчив.
   Виктор поднял с  пола  ее  сумочку,  щелкнул  замочком.  Это  изящное
творение Юдифь Лайбер он  приобрел  для  Фэб  в  оптовом  магазинчике  в
Ист-Виллидж. Обнаружив прилипший к  подкладке  сумочки  батончик  "Милки
Уэй", венгр неодобрительно качнул головой. Отбросив  мятую  шоколадку  в
сторону, он вынул расческу и привел в порядок ее волосы.  Затем  подошла
очередь помады и  пудры.  Помогая  Фэб  восстанавливать  макияж,  Виктор
невольно залюбовался ею.
   Эти не правильные  черты  лица  молодой  женщины  казались  ему  куда
привлекательнее стандартных кукольных физиономий  рекламных  моделей,  с
которыми ему приходилось  работать.  Впрочем,  незаурядная  красота  Фэб
приводила в восхищение  многих,  включая  знаменитую  владелицу  модного
фотоателье - мисс Эйш Белчер.
   - Сними эти порванные чулки. Ты выглядишь как девица  из  кордебалета
"Ле Мис".
   Пока Фэб покорно стаскивала чулки, Виктор вновь упаковал ее  сумочку.
Затем, заботливо поправив золотой фиговый брелок, свисавший с пояса Фэб,
он проводил ее до двери.
   - Я не хочу ни с кем встречаться, Виктор.
   - Ты ведь не собираешься  отступать.  Янтарные  глаза  Фэб  вспыхнули
темным огнем:
   - Я не могу больше выносить этот бедлам.
   - Фэб, крошка, - он провел большим пальцем по  ее  щеке,  -  люди  не
всегда столь плохи, как ты о них думаешь.
   - Мне ненавистна мысль, что кто-то станет жалеть меня.
   - Ты бы предпочла, чтобы тебя никто не любил? Она изобразила на  лице
самоуверенную улыбку и взялась за дверную ручку.
   - Я чувствую себя комфортно лишь в атмосфере всеобщего презрения.
   Виктор поднял с пола  съежившиеся  в  нелепый  комочек  чулки  Фэб  и
покачал головой:
   - Фэб, Фэб, когда ты перестанешь ломать себя?
   - Когда добьюсь совершенства, - фыркнув, ответила она.

Глава 2

   Брайен Хиббард, удобно устроившись в гостиной,  разложил  на  коленях
бумаги.
   - Приношу извинения за  свое  вторжение  сразу  после  похорон,  мисс
Сомервиль, но ходят слухи, что вы собираетесь улететь из  Чикаго  завтра
же вечером.
   Адвокат оказался плотным мужчиной  небольшого  роста,  лет  сорока  с
небольшим, с красноватой кожей и седеющими  волосами.  Отличного  покроя
угольно-черный костюм все же  не  мог  полностью  скрыть  его  небольшое
брюшко. Фэб разместилась  напротив  него  в  одном  из  широких  кресел,
стоявших перед огромным каменным  камином.  Она  всегда  ненавидела  эту
темную, обитую панелями комнату, увешанную чучелами птиц,  задранными  к
потолку черепами убитых животных и с пепельницей, вырезанной  из  копыта
жирафа.
   Когда Фэб скрестила ноги, тонкая золотистая цепочка полукругом  легла
на ее колено, поблескивая на свету. Хиббард опустил глаза и откашлялся.
   - У меня нет причин задерживаться здесь дольше, мистер Хиббард. Молли
возвращается в лагерь завтра днем,  а  мой  самолет  отбывает  несколько
позднее.
   - Боюсь, что ваш отъезд создаст вам определенные трудности. Завещание
вашего отца имеет некоторые нюансы.
   Отец ознакомил Фэб со своим завещанием  полгода  назад,  когда  врачи
обнаружили у него рак печени. Она знала,  что  Берт  утвердил  трастовый
фонд для Молли и что Рид унаследует его обожаемую команду "Звезды".
   - Вам известен тот факт, что у вашего отца были некоторые  финансовые
затруднения в последние годы?
   - Без особых подробностей. Мы редко общались. Отец и дочь не общались
друг с другом в течение десяти  лет.  Только  после  смерти  Артуро  они
изредка стали встречаться, когда Берт бывал в Манхэттене  по  делам.  Но
Фэб к тому времени уже выросла из детских штанишек, и их встречи  скорее
походили на стычки.
   Старина Берт содержал стайку любовниц  и  имел  обыкновение  выбирать
подруг  жизни  из  состава  кордебалета,   однако   его   провинциальное
воспитание   давало   себя   знать.   Душа   Берта   страстно    жаждала
респектабельности,  и  потому   стиль   жизни   дочери   раздражал   его
чрезвычайно. Он являлся, по сути, воинствующим мещанином  и  к  тому  же
презрительно относился к любому виду искусства. Берт Сомервиль ненавидел
газетные и журнальные публикации, в  которых  упоминалось  имя  Фэб,  он
заявлял, что блудная дочь выставляет его дураком в глазах  партнеров  по
бизнесу. Снова и снова он предлагал ей вернуться в Чикаго  и  скромно  и
благопристойно вести домашние дела. Если бы  эти  его  предложения  были
продиктованы родительской любовью, Фэб откликнулась бы на них,  но  Берт
просто-напросто хотел наложить на  нее  лапу,  как  накладывал  лапу  на
каждого, кто с ним общался.
   Он до конца оставался жестким и  бескомпромиссным  жлобом,  используя
даже свою скоротечную болезнь в качестве моральной дубины, чтобы  лишний
раз уязвить Фэб. Он, лежа на смертном одре, не позволил  ей  приехать  в
Чикаго, прохрипев, что не желает  видеть  возле  себя  никаких  чертовых
сиделок. В последнем телефонном разговоре Берт заявил  дочери,  что  она
была его единственной жизненной неудачей.
   Пока Фэб моргала глазами, чтобы не разреветься, до ее сознания  вдруг
дошло, что Брайен Хиббард продолжал говорить.
   - ..поэтому состояние вашего отца не  так  велико,  как  это  было  в
восьмидесятые годы. Он распорядился продать этот особняк,  и  вырученные
за него деньги отписать в пользу вашей сестры. Однако его шале не станет
выставляться на продажу в течение по крайней  мере  года,  поэтому  ваша
сестра и вы можете им сейчас пользоваться.
   - Шале? Я ничего о нем не знаю.
   -  Этот..,  гм..,  коттедж  расположен  неподалеку   от   спортивного
комплекса "Чикагских звезд". Мистер Сомервиль.., гм..,  держал  его  для
личного пользования.
   - Для своих любовниц, - решительно уточнила Фэб.
   - Да, в  общем,  наверное,  это  так.  Шале  пустует  уже  в  течение
полугода. К несчастью, это единственная собственность мистера Сомервиля,
не  связанная  напрямую  с  футбольным  бизнесом.  Впрочем,   финансовая
ситуация складывается не так уж плохо...
   - Я и думать не думала ни о каких шале. Одна  футбольная  команда,  я
полагаю, должна была стоить отцу миллионы.
   - Футбол - весьма надежное помещение денег, мисс Сомервиль, хотя тут,
как и во всяком деле, имеются свои сложности...
   Заметив странное выражение лица Фэб, Хиббард  внезапно  наклонился  к
ней и доверительным тоном спросил:
   - Вам не нравится футбол?
   - Нет. - Фэб произнесла это  с  излишней  горячностью,  и  адвокат  с
любопытством взглянул на нее. Она сделала рукой отстраненный жест:
   - Я скорее принадлежу к типу людей, болтающихся по картинным галереям
и   закусывающих   в   харчевне   "Цирк"   перед   вечерним   посещением
экспериментального  театра.  Я  лакомка,  мистер  Хиббард  Она  мысленно
порадовалась своему остроумию, но мужчина даже не улыбнулся.
   - Трудно поверить, что дочь Берта Сомервиля не любит футбол.
   - Практически невозможно, - небрежно бросила Фэб. - Но тем  не  менее
это факт. Меня тошнит от запаха пота - собственного или чьего-либо  еще.
К  счастью,  мой  бесподобный  кузен  Рид  невероятно  потеет,   поэтому
фамильной футбольной династии ничто не грозит.
   Адвокат поколебался, лицо его приняло откровенно кислое выражение.
   - Боюсь, что вы чего-то недопонимаете, мисс Сомервиль.
   - Что вы имеете в виду?
   - За несколько месяцев до  смерти  мистер  Сомервиль  составил  новое
завещание. Говоря короче, ваш кузен Рид, во всяком случае, не  имеет  на
команду никаких прав.
   Несколько  секунд  Фэб  переваривала   полученную   информацию.   Она
припомнила, как спокойно держался ее кузен на похоронах.
   - Рид, очевидно, не подозревает об этом?
   - Я настаивал, чтобы Берт сам сообщил ему  о  своем  решении,  но  он
отказался. Моему партнеру и мне достался незавидный  удел  сообщить  эту
новость вашему кузену. Не думаю, что он с пониманием  отнесется  к  тому
факту, что Берт временно переадресовал команду своей дочери.
   - Своей дочери! - Фэб тут же представила  себе  строптивую  девчонку,
корпящую  над  томиком  Достоевского  в  спальне  наверху,  и   невольно
заулыбалась. - О,  моя  сестричка  войдет  в  историю  профессионального
футбола!
   - Боюсь, что не совсем понимаю вас.
   - А много ли вы знаете пятнадцатилетних соплюшек, владеющих командами
НФЛ? Хиббард разволновался:
   - Прошу меня извинить, мисс Сомервиль. День был таким трудным, и я не
сумел точно выразить свои мысли. Ваш отец вовсе не завещал команду вашей
сестре.
   - Разве?
   - О нет. Он оставил ее вам.
   - Что?!
   -  Он  оставил  команду  вам,  мисс  Сомервиль.  Вы  -  новый  хозяин
"Чикагских звезд".

***

   В эту ночь Фэб долго бродила без цели по комнатам хмурого особняка.
   Зачем ты так поступаешь со мной, Берт? Неужели  тебе  так  необходима
власть надо мной, что ты достаешь меня даж