у нее были и у Пиноккио. Во дворе у  нас  крутились,  в  бомбоубежище
лазили. И я четко знаю, что ты и этот,  который  Миша,  -  бывшие  менты.  А
может, не бывшие, а?
   - Нормально, - похвалил Агафон, - насчет того, что мы стеклили за вами, -
это без возражений. Но насчет сегодня - сплошное совпадение. Мы,  в  натуре,
отпуск получили, понимаешь? У нас даже пушек с собой не  было.  Гоняться  за
тобой мы не собирались и "лавровку" мочить - тоже. Сообрази, головка-то ведь
у тебя варит. Гребешок, между прочим, думать не думал, что мы  тут  с  тобой
увидимся. Я лично считал, что ты прямиком в Москву усвистала.
   - Вообще-то я могу и поверить, - хмыкнула Эля. - Похоже, что  тут  ты  не
врешь. Но ведь нам от этого не легче, верно? Я  вашего  брата  хорошо  знаю.
Сейчас ты такой вежливый, а через часик меня удавишь сонную, если  я  засну,
конечно. Вам ведь тоже ключики нужны, да? Только запомни: при себе их у меня
нет.  Может,  выбросила,  может,  потеряла,  а  может,  спрятала.  Позабыла,
понимаешь ли. Память-то девичья.
   - Это понятно, - кивнул Агафон. - Ты права, конечно, подруга.  Нам  ключи
нужны, хотя, если сказать откровенно, не знаем, кто их заказал  и  зачем.  И
"лавровка" тоже ни хрена о них не знала, им приказали достать их для  отмаза
Фили Рыжего. Правда, я Штырю не  верю,  потому  что  сегодня  он  мне  мозги
полоскал и врал вовсю, что он на шашлыках ночью был. А на самом деле ящики в
бомбоубежище под вашим домом припрятывал. Мы их, козлов, загодя предупредили
по-дружески, что утром на них спецназ наедет. Ты им ключ дала?
   - Ну я. У меня тоже был товар. Запихали туда же. Я и не думала, что утром
они за ключами припрутся. Правда, мне не до того было. Я и так в "Береговию"
опаздывала. Оксана, лярва стая, мне за час опоздания таких заказов  набрала,
что не жить" Турок-строителей, биомать, подсунула!  "Наташ  хочу!"  Ну,  это
лирика.
   - А откуда Лавровка узнала, что ключи у тебя?
   - По-моему, от Монтера, от  Ларискиного  двоюродного  брата.  Толька  его
зовут. Ты его, наверно, видел днем.
   - Видел. И больше не увижу. С гарантией.
   - Откровенничаешь? Думаешь, услышав твои исповеди, тоже начну  тебе  душу
выкладывать? Фиг ты угадал!
   - Да мне в принципе твоя душа - до бревна. Мне ключи нужны. И  не  только
мне. Я не Лавровку имею в виду, а кой-кого покруче. С Филей  мне  лично  все
ясно. Если он эту ночь еще переживет, то на следующую ему  жизни  не  дадут.
Или отравят, или еще чего-нибудь сделают. Его баксы  могли  спасти  или  эти
твои ключики. Но баксы его дружки не захотели отдавать, а ключей  не  нашли.
Впрочем, небось и ключи бы не отдали, если бы цену узнали.
   - А ты знаешь им цену?
   - Понятия не имею. И очень рад. А то нас бы, тех четверых, что возились с
ключами, почикали бы сразу после того, как мы их достали.
   - Могу сказать. Они миллиарды стоят. Долларов.
   - Точнее не знаешь?
   - Нет. Это мне один паскудник перед смертью сказал.
   - Ростик Воинов, наверное?
   - Догадливый ты до ужаса, - хмыкнула Эля.
   - В принципе, - осторожно проговорил Агафон, - мне без разницы, откуда ты
это знаешь. Но зачем ты его мочила?  Если  ты  ему  просто  мстила  и  взяла
ключики как памятный сувенир, это дно  дело,  а  если  тебя  кто-то  на  эти
ключики нацелил - совсем другое.
   - Ну, допустим, что я их взяла как сувенир. И что?
   - Тогда, надо думать, что ты последние деньки живешь. Потому что за этими
ключиками охота идет всерьез. Ментов и чекистов, пожалуй, отошьют в сторону.
Тебя будут искать такие ребятки, которые не чета Лавровке, да  и  нам  тоже.
Максимум через пару дней нащупают, минимум - не скажу, может, уже через час.
Сама можешь догадаться, что они в атаку цепями не ходят, ура" не  кричат,  а
делают все  тихо  и  чисто.  Автоматом  с  половиной  рожка  ты  от  них  не
отмашешься. Они, я думаю, тебе и выстрелить не дадут. Прыснут чем-нибудь  из
баллончика, и очнешься уже  в  браслетах.  Я  понимаю,  ты  баба  отчаянная,
возможно,  в  тебе  даже  Зоя  Космодемьянская  живет,  но  языки  там  тоже
развязывать  умеют.  Вколят  тебе  пару  кубиков   чего-нибудь,   сама   все
расскажешь. А могут  и  по  старинке:  утюг  на  живот,  паяльник  в  попку,
электроды в мокрое место. Но поскольку ты можешь оказаться совсем  железной,
они могут взяться за Лариску с Лидкой, за Олега...
   - Ты откуда знаешь, что они здесь? - удивилась Эля.
   - Сама сказала, что у вас еще две девочки спят. Ну а раз так, то  и  Олег
здесь. Не бросили же вы его одного. Я, правда, не знаю, когда  вы  его  сюда
привезти успели, но если девки здесь, то и он тут - это точно. Я прав?
   - Прав, - нехотя сказала она. - Все случайно получилось. Ксюха  в  отпуск
собралась  и  прикатила  из  Питера.  Вчера  вечером  приехала  на   машине,
заночевала в "Береговии", номерок сняла за 120  тысяч  в  сутки.  А  сегодня
утром собралась дальше ехать. Я выхожу, зеваю, а она в свой "Опель" садится.
Кривляется, конечно, с понтом - иностранка.  Чемодан  ей  до  машины  несут,
будто она Наоми Кемпбелл. У нее второй паспорт есть, не то  руандийский,  не
то бурундийский. То ли с рук купила, то ли  в  натуре  раздобыла,  но  ксива
стойкая. В Москве и Питере, конечно,  лучше  не  показывать,  а  тут  вполне
сойдет. Чуть что: "Я по-рюски не понимэ, давай транслейшен, буду  жаловаться
посоль!" Я не по делу, отвлеклась...
   - Верно, - кивнул Агафон.
   - В общем, мы с ней у выхода встретились. Сначала она меня просто  решила
домой подбросить. Приехали.  Сели  кофейку  попить,  Лидка  с  Лариской  уже
встали, хотели на работу идти. Ну а Ксюха и говорит: "Смотрите, погода какая
клевая! День будет - во! Плюньте вы корячиться за пол-"лимона",  поехали  на
фазенду позагораем". Ну а дуры спросонок  не  врубились,  что  она  русская,
подумали, будто она их и впрямь на виллу с бассейном привезет...
   - Слушай, а ты, когда смеешься, лучше смотришься...
   - Сейчас опять сердитая буду. Не заигрывай, я  не  на  работе.  Я  вообще
глупость делаю, что тебе так до фига рассказываю. Не знаю зачем.
   - Наверно, тебе это самой надо. Я, правда, не  поп,  грехи  отпускать  не
умею...
   - Ладно, в общем, продолжаю. Короче, они собрались ехать и решили  Олежку
с собой взять. А куда его без коляски? Не будешь  же  на  руках  носить  все
время. Тяжеленький как-никак. А я  устала,  измоталась,  подремать  хочется.
Говорю: "Езжайте пока без меня, я отосплюсь - приеду  на  "Волге".  Ну,  они
вместо меня запихнули коляску и уехали, а я спать залегла. Часа не  проспала
- Штырь подвалил с кодлой: "Ключи давай!" Я их успокоила:
   "Сейчас, погодите, все принесу, только оденусь!" Ну и еще  сказала,  что,
мол, не прибрано у нас. Монтер, конечно, сука, но тут он помог. Дескать, там
духан от инвалида, судно не вылито, чего нюхать. Они в кухне остались,  а  я
не только переоделась и ключи достала, но и  пушку  вытащила.  Они  офигели,
когда я им "стечкин" к носу. Шарахнулись, а я - во  двор,  на  лестнице  еще
пуганула. Короче, они в парадное дунули наутек. "Волга" быстро  завелась,  я
со двора выехала. Наверно, подождать надо было, они бы сами смылись.  Но  не
сообразила, засекли. Погнали за мной. Дальше все ясно. Думала, в лес  сверну
- не потеряли, гады, вернулись. А тут бензин кончился. Слышу,  машина  сзади
рычит... Схватила пистолет, Олежкин комбез - он  у  меня  заместо  тряпки  в
машине лежал. Еще кроссовки из-под сиденья достала - я в туфлях на  шпильках
никогда не вожу, так получилось, что некогда  было  переодеваться.  Схватила
кроссовки, но в лес забежала еще в туфлях. Потом  остановилась  подальше  от
дороги, надела комбез и кроссовки. Туфли в дупло сунула, чтобы не  мешались.
Потом слышу, что они на просеке вас заловили. Пока базар шел -  поняла,  что
они сейчас меня будут по шпилькам искать. Тихонечко проскочила вдоль просеки
и  перешла  на  другую  сторону.  Дальше  вы  все  сами  видели...   -   Эля
остановилась, как бы соображая, надо ли было все это рассказывать Агафону.
   - Видели, - кивнул Агафон. - Между прочим, если  бы  ты  этот  фортель  с
пинком, угоном и проколотыми шинами не выкинула,  мы  бы  тебя  должны  были
цветами завалить и бассейн шампанским для тебя наполнить. Ну, хотя бы ванну.
Ты ведь нас с того света выдернула. Такой шанс  подворачивается  раз  в  сто
лет. Так что боялась ты нас зря и меня ни за что ударила.
   - Ну да, - сарказм у Эли так и лез наружу, - сейчас, когда ключики нужны,
ты меня готов золотом осыпать. Правда, золота нет, одни слова. А как ключики
получишь, так и про слова забудешь.
   - Обижаешь, а зря, - поморщился Агафон. - Давай  поразмыслим,  что  ты  с
этими ключиками сможешь сделать. На аукцион выставишь? Мол, ребята,  имею  в
наличии два ключика неизвестно от чего, но, говорят, стоят дорого...
   - А ты знаешь покупателя! - усмехнулась Элька. - Только не знаешь, чем он
с тобой расплачиваться будет. Твердой валютой или свинцовой.
   - Я знаю того, кто меня за этими ключами  послал.  Ему  я  верю,  он  мне
верит. А что с этими ключами дальше будет, по какой эстафете они пойдут и до
кого доберутся на финише - наплевать. В наших  делах,  понимаешь  ли,  очень
важно точно знать, где твое место. И  не  торопиться  лезть  выше,  пока  не
просят.
   - Четкая позиция, - хмыкнула Эля. - Ладно,  пошли  назад!  В  горку  идти
оказалось действительно труднее, хотя подъем был довольно  пологий.  Музыка,
долетавшая от села Воронцова, стихла, должно  быть,  дискотека  закончилась.
Каждый шаг по мягкой,  местами  травянистой,  местами  присыпанной  хвоей  и
шишками  дороге,  по  которой,  казалось  бы,  можно  было  идти  совершенно
бесшумно, звучал в тишине неожиданно громко,  почти  как  шаги  по  жестяной
крыше или бетонному полу. Где-то  в  белесых  тощеньких  облаках  посвечивал
серпик луны, выгнутый буквой С, то есть старый, уходящий. Звездочки мерцали,
и прохлада была вполне умеренной. Самое время для прогулок с любимыми.
   "Африка ужасная, Африка опасная..."
   Агафон с Элькой еще только уходили от деревни, а  Гребешок  под  ручку  с
Ксюшей двигались в противоположном направлении, по  деревенской  улице.  Они
миновали сперва дом Евдокии Сергеевны, откуда доносился  могучий  храп  Лузы
(Налим и бабушка тоже похрапывали, но потише), а потом прошли мимо  Ксюшиной
"фазенды". Это был примерно такой  же  дом,  как  и  тот,  где  пристроились
куропаточники - по размерам и по планировке. Только там не храпели.
   По идее прогулку на сем следовало прекратить, пожелать  Ксюше  "спокойной
ночи", а самому отправляться дрыхнуть. Но у Гребешка такого желания не было.
И у Ксюши, кстати говоря, тоже. Их беседа, в отличие от  диалога  Агафона  с
Элей, не носила столь острого характера.  Гребешок  анекдоты  рассказывал  -
Ксюша хихикала, потом Ксюша анекдоты рассказывала - Гребешок  ржал.  Немного
про музычку поболтали, немного про видео, чуток про тряпки - тут в  основном
Ксюша просвещала темного Гребешка, чего теперь в Питере модно,  а  чего  уже
никто не носит. И конечно, что где почем.
   В том, что Ксюша - девочка без комплексов  еще  в  большей  степени,  чем
Элька, Гребешок не сомневался. Повода для  таких  сомнений  не  было,  да  и
разубеждать в этом экс-лейтенанта милиции "афророссиянка" не собиралась. Это
самое  слово,  "афророссиянка",  оказывается,  было  записано   в   Ксюшином
российском паспорте, там, где  указывают  национальность.  Из  какой  именно
страны  прибыл  тот  самый  африканец,  который  был  виновником   Ксюшиного
рождения, никто не знал,  даже  ныне  покойная  мамаша,  а  писать  в  графе
национальность "русская" паспортистам было как-то неловко, вот они и  думали
довольно долго. Конечно, Ксюша никакого другого языка,  кроме  русского,  не
знала (во всяком случае, до той поры, пока не занялась проституцией),  но  у
любого мента, которому был бы  предъявлен  паспорт  на  имя  Щаповой  Ксении
Николаевны, 1973 года рождения, русской, возникли бы серьезные сомнения  при
взгляде на физиономию хозяйки этого документа. С  другой  стороны,  написать
"негритянка"  означало  то  же  самое,  что  написать   "белая".   Начальник
паспортного стола увидел в газете "Правда" слово "афроамериканец" и  повелел
паспортистке засандалить в графе "национальность" эту самую "афророссиянку".
   Ксюше было по фигу, каково ее официальное название.  Цвет  кожи  это  все
равно не могло поменять. Расизма в СССР вроде бы и не было, но у многих  при
взгляде на нее лица неприятно  менялись.  Живи  она  в  нормальной  семье  и
вращайся в среде обычных детей, наверно,  было  бы  ей  туго.  Дразнили  бы,
сторонились, брезгливо морщились, сидя за одной партой. Но поскольку  мамаша
у нее то и дело либо садилась в тюрьму, либо лечилась от алкоголизма,  Ксюша
большую часть жизни провела в детдомах и интернатах. Это  была  не  сахарная
жизнь, но когда всех одинаково наряжают, кормят одним и тем же по одинаковым
негустым нормам, кладут спать в одно и то же время в одни  и  те  же  койки,
ругают одними  и  теми  же  словами,  то  и  все  остальные  отличия  как-то
стираются. Детдома и интернаты Ксюшке попадались не самые плохие, и она  там
чувствовала себя  намного  лучше,  чем  в  те  редкие  периоды,  когда  мать
приходила из заключения.  Особенно  ей  доставалось,  пока  маленькая  была.
Потом, когда Ксюшка выросла, а мать здоровье пропила, стало проще.
   Конечно, в советские времена КГБ не оставил  бы  девчонку  без  внимания.
Нашли бы ей дело, обучили бы нужному языку  и  отправили  бы  секретаршей  к
какому-нибудь чернокожему лидеру  африканского  национально-освободительного
движения, чтобы она потом помаленьку информировала  соответствующие  органы,
стоит ли этого лидера кормить и не продался ли  он,  скажем,  китайцам.  Но,
увы, Ксюшке не повезло. Поступив после восьмилетки в ПТУ, она  окончила  его
только в 1991 году, когда всем стало не до Африки.
   Про то, как Ксюша овладела своей нынешней специальностью, она Гребешку не
рассказывала. Не потому, что стеснялась, а потому, что это было  неинтересно
и несмешно. Зато рассказала,  как  путешествовала  по  миру:  побывала  и  в
Германии, и в Дании, и в Голландии, и в Греции, и в Турции. Даже на  Тайвань
как-то залетела. В Африку, правда, так и не попала, потому что там и без нее
таких до фига.  Америку  (хоть  Северную,  хоть  Латинскую)  тоже  не  особо
удивишь. Да и в Европе, в общем, уже понаехало всяких. Но  все-таки  такого,
чтобы русская  и  черная,  там  редко  видели,  поэтому  спрос  на  нее  был
повышенный и заработала она неплохо. С Элькой они еще в Питере подружились и
в Германии вместе вкалывали.
   От  Гребешка  особых  откровений  относительно  его  нынешней  работы  не
потребовалось. Но зато он мог порассказать кое-что об истории деревни Конец,
в которой некогда жили предки афророссиянки. Конечно, Гребешок тут и  сам  в
последние годы бывал нечасто, но в детстве приезжал каждый год.  Поэтому  он
помнил, в какой избе кто жил и почему в одной живут, а в другой  уже  никого
нет. Ксюша попросила рассказать,  какой  была  ее  бабушка  Дарья  Петровна.
Гребешок Дарью Петровну помнил не очень, но кое-что подсобрал  в  памяти,  а
остальное сам придумал. Получился образ нежной и доброй  бабули,  святой  по
жизни. Конечно, Гребешку, как парню с  высшим  гуманитарным  образованием  -
юрист  все-таки  дипломированный!  -  создать  этот  положительный  персонаж
удалось без труда, но  к  реальности  он  имел,  видимо,  не  самое  близкое
отношение.
   - Что ж она, падла такая, меня к себе  не  забрала?  -  резонно  спросила
Ксюша.
   - Не знаю, - пожал плечами Гребешок, - может, мать твоя не разрешала?
   - Ладно тебе... - отмахнулась Ксюша. - Мать за эти годы на воле так  мало
побывала, что бабка могла и без нее взять. Знаю я, почему. Потому что стыдно
было чернушку сюда привозить, соседям показывать. Никем я для нее  не  была.
Ни внучкой, ни ребенком, ни вообще  человеком.  А  ты  мне  сказки  плетешь,
утешаешь... Но я не в обиде.  Ты  хороший  парень.  Мишка,  хотя  и  бандит,
по-моему.
   - Давай не будем о спорте? - предложил Гребешок. - Я о твоем  хобби  тоже
молчу.
   - Не будем. А о чем будем?
   Гребешок хотел сказать: "О любви", но постеснялся. Промолчал.
   Они прошли всю деревню. Улица закончилась, упершись в изгороди из жердей,
ограждавших два соседских огорода  -  здесь  их  называли  садками.  Никаких
деревьев в этих садках не было, а росла картошка. Между изгородями, по  меже
шла узкая тропинка в сторону мрачного, темного леса. Он был совсем  недалеко
- кусты начинались метрах в тридцати от огородов.
   - Вот почему эта деревня называется Конец,  -  догадалась  Ксюша,  -  тут
конец дороги, конец пути.
   - Тропка-то еще есть. Не забоишься в лес ночью?
   - Лес не город, чего тут бояться?
   - Волков, кабанов. Тут и медведь, говорят, появлялся.
   - По-моему,  все  зверье  сейчас  от  людей  разбегается.  Кроме  крыс  и
тараканов. Только я не пойму, зачем тебя в лес тянет?
   - Так, прогуляться...
   - Понятно. А я-то думала,  что  ты  мне  потрахаться  предложишь.  Хотела
сказать, что в доме удобнее.
   - Издеваешься?
   - Ни чуточки. Мы с Элькой вообще-то за этим гулять отправились.  Она  вас
еще днем приметила. Других нет. Не пилить же за семь километров в Воронцово,
когда тут все рядом.
   - Знаешь, - сознался Гребешок, - мы сегодня на  это  дело  не  настроены.
Вторую ночь не спим. Может, даже третью.  И  днем  не  очень  отсыпались.  А
погулять вышли, чтобы нервы успокоить. И насчет леса я просто так, для понта
сказал. Пошли по домам?
   - Пошли... - с легкой издевочкой согласилась Ксюша. - Хорошо, что вовремя
сообразил, чего сказать. А то я уж подумала, будто ты  решил,  что  с  дикой
негритянкой только в лесу можно.  На  елке,  за  неимением  пальмы.  "Африка
ужасная - да-да-да! Африка опасная - да-да-да! Не  ходите,  дети,  в  Африку
гулять..."
   - Не злись, а? Хорошо прошлись, проветрились, посмеялись - разве мало?
   - Мне - мало, во мне дикие страсти кипят. У меня вообще мозгов нет, разве
не знаешь? Негры - они не люди. Не слышал? Обезьяны мы, гориллы лысые.
   - Не дури, Ксюшка, - Гребешок  обнял  афророссиянку  за  талию.  -  Зачем
глупости молоть?
   - Знаешь, я сейчас один случай вспомнила. Снял меня  в  Питере  приезжий.
Наш, русский, по-моему, из Сибири  откуда-то.  Богатый  фраер,  прикинут  по
фирме. Номерок снял крутой, для импортных. При нем два мордоворота, конечно.
Ясно, что для экзотики  выбрал.  Не  пробовал  раньше  черных.  Ну,  угостил
немножко и вежливо так говорит: "Пойди  помойся!"  Я-то,  дура,  вначале  не
поняла. Думала, может, сомневается, что я после  предыдущего  не  окатилась.
Клиент всегда прав - нет проблем, ванна в  номере,  далеко  не  бегать.  Ну,
вернулась. Легли, поработали. Я опять в ванну  пошла.  Выхожу,  а  он  стоит
перед зеркалом и себя рассматривает: не испачкался ли случайно о черноту?  А
сам, между прочим, перед тем, как ложиться,  не  мылся  ни  фига.  Пропрелый
весь, вонючий, сальный... Тьфу! Все вы, мужичье, одинаковы.
   И решительно отстранив Гребешка, Ксюша зашагала к дому. Миша  задержался,
переваривая сказанное, затем сорвался с места и догнал. Остановил,  взял  за
плечи и, отчего-то волнуясь, сказал:
   - Прости, пожалуйста. Я обижать не хотел, правда.
   - Ладно, завяжем, сама виновата. Не так все надо, не так как-то. Только я
просто не знаю, как надо. В смысле, не как на работе, а как для души.  Элька
- та умеет. Она ловкая. А я нет.
   - Может, еще научишься?  -  усмехнулся  Гребешок,  взял  Ксюшу  за  руку,
положил ее небольшую ладошку на свою, распухшую и забинтованную, и поднес  к
губам. - Шоколадка ты моя...
   - Ох,  зря  ты  это  сделал!  -  пробормотала  Ксюша,  тяжко  задышав,  и
неожиданно прильнула к Гребешку.
   - Сердечко у тебя тюкает, - заметил тот.  -  Быстро-быстро.  И  осторожно
прижался губами к влажному пухлому рту Ксюши.
   - Ой, дура-ак... - прошептала Ксюша. - Я ведь  могу  поверить,  будто  ты
влюби