ение  работы,  но  и  кое-что
посущественней. И провал на "экзамене" может Ежику выйти боком. Поэтому, как
ни силился Женя прогнать всякие тревожные мысли, они все  лезли  и  лезли  в
башку. Например, все время думалось, не болтанул ли он хотя бы случайно  или
обрывком фразы насчет истории на Индустриальной. Нет, память  ничего  такого
не зафиксировала. Но, с другой стороны - кто его знает? Ведь вспоминалось-то
все отрывками, кусочками, одно с другим не связанное. Может быть, в каких-то
провалах что-то и проскользнуло? В общем, поводов для волнений у Ежика  было
предостаточно.
   Ежик повернулся на бок, обнял со спины мирно посапывавшую  Иру,  просунув
руки ей под мышки и положив ладони на крупные припотевшие груди. При этом он
прижался животом к ее мягкой и теплой попе. То, что  у  него  было  довольно
безжизненно,   начало   быстренько   согреваться    и    проявлять    нужную
жизнестойкость.
   - Сплю еще, - пробормотала дама с раздражением.
   - Спи, если надо, - прошептал Ежик,  -  самое  интересное  проспишь...  -
Наверно, Ежик мог бы и  обидеться.  Но  в  этот  момент  запиликал  сотовый,
висевший в футляре на спинке стула. Макар резко отодвинул от себя обнимавшую
его девицу и выхватил телефон.
   - Алло!
   Что прозвучало в трубке, Ежик не слышал, но понял что трахнуть эту  самую
Ирку ему вряд ли удастся. Потому что Макар ответил на то, что ему  сообщили,
очень коротко и твердо, даже немного по-военному:
   - Все ясно, сейчас будем.
   Если б Макар сказал: "Буду", то можно было  надеяться  что  сообщение  по
телефону касается только его лично, а Ежик  может  оставаться  в  постели  и
развлекаться хоть с Иркой, хоть со второй, которую забыл, как звать, хоть  с
обеими вместе, если получится. Но Макар сказал: "Будем", а это означало, что
и Ежику надо срочно вскакивать, одеваться и куда-то топать.  Куда  и  зачем,
конечно, сразу не скажут.
   Макар тоже  был  в  настроении  еще  побарахтаться  в  постели,  продлить
вчерашний кайф, тем более что на следующую неделю у него уже  был  серьезный
заказ.  Но  человек,  который  звонил  ему,   был,   пожалуй,   единственной
инстанцией, которая могла  заставить  Макара  резко  изменить  все  планы  и
заниматься тем, что прикажет этот командир.
   - Ежик! - резко окликнул Макар. - Подъем!  Сорок  пять  секунд!  Девочки,
можете отдыхать, потом уедете, когда проспитесь. По-моему, мы вам  особо  не
должны?
   - Нет... - отозвалась его партнерша по постели.  Ежик  тем  временем  уже
надевал брюки. Он знал, что  лучше  не  заставлять  Макара  ждать.  Если  он
торопится, - значит, и Ежик должен спешить.
   А Макар действительно одевался  быстро,  прямо  как  отличный  солдат  по
тревоге. Ежик еле-еле успел за ним.
   Выскочили из номера, пробежались по коридору -  его  Ежик  совершенно  не
помнил - и по какой-то, явно не парадной, а  скорее  всего  вообще  какой-то
запасной или аварийной лестнице, спустились вниз.
   Во двор они вылезли из двери с табличкой "Закрыто".
   И никто их не останавливал, ни о чем не спрашивал,  хотя  какой-то  народ
поблизости пробегал и проходил. При этом, хоть  и  видно  было,  что  Макара
здесь знают, никто с ним не здоровался  и  заговорить  не  пытался.  Кивали,
мигали, приветственно махали рукой и даже слали  воздушные  поцелуи,  но  ни
одного слова ему не сказали. Макар тоже  всем  помахивал  и  подмигивал,  но
никому ничего не сказал.
   Белая "шестерка" обнаружилась, видимо, точно там, где ее оставлял  Макар,
хотя Ежик совершенно не мог припомнить  никаких  эпизодов  с  переездами  на
машине, кроме того, когда они грузили в нее девушек, а потом ездили не то на
улицу Чернышевского, не то на улицу Белинского... Потом Ежик вроде бы  ходил
куда-то за продуктами и вином. И  вроде  бы  в  это  время  был  еще  совсем
трезвым.
   Макар дыхнул себе в руку, понюхал и пробормотал:
   - Духи - "Мечта гаишника". Ладно, начхать на это.  Обойдемся  освежителем
"Тик-так". Может, сотней-двумя, если особо жадный попадется.
   "Жигули" выкатили на улицу, которая при утреннем свете смотрелась  совсем
не так, как  вечером,  а  потому  воспринималась  Ежиком  как  нечто  совсем
незнакомое.
   - А в чем дело? - позволил себе вопрос Ежик.
   - Пока не знаю, -  ответил  Макар.  -  Но  думаю,  мы  еще  расстрела  не
заслужили. Мне так кажется. Шутка.
   После этих заявлений Ежик решил помалкивать - может,  за  умного  сойдет.
Сделав несколько поворотов,  прокатившись  через  пару  проходных  дворов  и
проездов между  глухими  бетонными  заборами,  белая  "шестерка"  въехала  в
железные  ворота  с  вывеской   "Автосервис",   протиснулась   через   двор,
заставленный разноцветными  "Жигулями",  "Ладами",  "Самарами"  и  "Нивами",
после чего притулилась у сарайчика с надписью "Шиномонтаж".  К  ним  тут  же
подошли два дяди в комбинезонах.
   - Значит, так, - деловито произнес один из них,  обращаясь  к  Макару.  -
Мальчик здесь посидит, а ты с нами сходишь.
   Макар вылез и пошел вместе с "ремонтниками", а Ежик инстинктом  чувствуя,
что место это, несмотря на  вполне  безмятежный  вид,  очень  даже  опасное,
скромно пригорюнился на правом переднем сиденье.
   Макар тем временем благополучно дошел до двухэтажного домика, где  висела
вывеска "Администрация автоцентра". Сразу за дверью обнаружилось нечто вроде
предбанника, где сидели два молодых вахтера в темно-синей форме с дубинками.
Из предбанника Макара  провели  в  самую  дальнюю  подвальную  комнатку,  не
имевшую окон.
   Здесь не было никакой мебели, кроме пары кресел и журнального столика.  В
одном из кресел сидел массивный мужик в черном плаще,  перчатках  и  вязаной
шапочке-маске, под которую еще и темные очки надел.
   Сопровождающие, придержав Макара за куртку, усадили его в кресло напротив
мужика и неторопливо покинули помещение.
   - Здравствуйте, Хрестный, - с должным почтением,  но  без  подобострастия
произнес Макар.
   - Извини, что не даю тебе в выходной день  погулять,  -  произнес  из-под
маски мужик, - но ты ведь парень понятливый, не обидишься на меня, верно?
   - Естественно, - кивнул Макар, - какие могут быть обиды?
   - Добро. Теперь о делах скучных и несколько неприятных.  Придется  срочно
поработать. На очень жестких условиях. О том, что работа сделана,  я  должен
узнать самое позднее сегодня к вечеру. Гонорар очень приличный, но  и  спрос
за невыполнение - крутой. Очень крутой!  Объясняю  вкратце.  Вчера  утречком
один твой коллега по  профессии  сильно  меня  подвел.  Насколько  чисто  ты
сработал на Индустриальной, настолько он провалился на другой  улице.  Более
того, он еще и Роберта провалил. Вместе со всем "Маркелом".
   -  Неужели  менты  зажали?  Там  же  ведомости,  адреса,  телефоны...   -
взволнованно произнес Макар.
   - Менты, слава Богу, тобой еще не интересуются. Короче говоря, то, что не
сумел сделать тот, вчерашний, должен сделать ты. Правда, в другом месте и  в
другое время. Один или со своим корешком - сам решишь. Общая сумма  двадцать
кусков. Поселок Ново-Сосновку знаешь? Бар "Утиные истории".
   - Видел.
   - Так вот. Сегодня в 11.00 там намечается  небольшой  сходнячок.  Два  не
очень крутых, но поганых джентльмена должны встретиться с одной очень крутой
дамой. Сколько они проторчат там - неизвестно, но не позже, чем  в  19.00  я
должен быть уверен в их полном и окончательном отсутствии на белом свете.
   - Порадовали вы меня, Хрестный. Задачу ставите для самоубийц. Среди  бела
дня... К тому же  такие  дела  обычно  неделями  готовят.  А  тут  наспех...
Обеспечение какое-то будет? Или мне надо, как в ковбойском фильме:  вошел  в
салун - и начал  шмалять?  Боюсь,  что  с  автоматом  меня  в  этот  бар  не
пропустят...
   - Не балабонь. Дело серьезней некуда. Будет обеспечение. И  вариант  этот
проработан. Вот схемка. Это перекресток, можно сказать, центральная  площадь
Ново-Сосновки. С севера на юг идет главная улица - Деловая, а сбоков на  нее
выходят улицы Некрасова и Пушкина. То здание, где расположен бар,  находится
на углу Деловой и Пушкина. Сам бар - на втором этаже, а на первом -  магазин
"Леокадия". У них общее парадное со стороны Деловой  улицы:  идешь  прямо  -
попадаешь в торговый зал магазина, сворачиваешь  налево  и  поднимаешься  по
лестнице - приходишь в общий зал бара.  Но  леди  с  джентльменами  будут  в
отдельном кабинете. И подъедут они не с главного входа,  а  со  двора.  Двор
общий с магазином. Въезд -  с  улицы  Пушкина,  через  ворота.  Там  дежурит
охранник, который эти ворота закрывает и открывает. Но среди дня они  обычно
открыты. Во дворе стоят пять-шесть  машин.  Наши  клиенты  приедут  на  трех
машинах, имея шесть-восемь человек охраны. Вот вход на лестницу,  ведущую  к
кабинету. Она изолирована от первого этажа, по ней можно пройти только в сам
кабинет. Вход туда только один, через  коридор  из  кухни,  всех  официантов
знают в  лицо.  Само  собой,  что  и  лестница,  и  коридор,  и  вход  будут
контролироваться. Так что внутри здания шансов мало. Наде работать во дворе.
   - Да, - внимательно поглядев на схемку, заметил Макар. - Но во дворе тоже
хреново. Конечно, ваша идея мне понятна. Загнать во двор машину,  желательно
пикапчик типа "каблука", посадить в  кузов  меня,  напарника  -  за  руль  и
поставить  эту  машинку  вот  сюда,  в  угол  двора.  Откуда  очень   удобно
стрекануть, когда заказанные товарищи  подъедут.  Но  они  ведь  приедут  не
одновременно,  а  вам,  как  я  понял,  надо  мочить  всех  троих?  Или  это
необязательно?
   - В принципе можно и одной бабой обойтись, - сказал  Хрестный.  -  Она  в
этой компании самая вредная. Остальных - по возможности.
   - Уже легче. Второй вопрос. Эти ребята могут поставить  машины  так,  что
запрут нас во дворе. Есть возможность отойти через "Леокадию"?
   - Да. Вот эта дверь, через которую товар в подсобки заносят, -  постоянно
открыта. Выбегаешь в торговый зал, проскакиваешь через парадное на  Деловую.
Движение там небольшое, в два счета перескочишь на  ту  сторону,  там  будет
вторая машина стоять. Зеленые "Жигули". Ну а насчет "каблука" -  извини.  Не
запаслись. "Рафик" будет, фургончик. С боковой  дверью  на  правом  борту  и
окошком на левом.  Окошко  до  поры  до  времени  будет  закрыто  заслонкой.
Поставишь фургон  правым  бортом  к  служебному  входу  магазина  -  сможешь
выскочить через боковую дверь и отойти  под  прикрытием  "рафика".  Водитель
"рафика" может выйти раньше и занять  место  в  "Жигулях".  Там  будет  свой
водитель. Доедете до города по Московскому шоссе. Завод  имени  Орджоникидзе
знаешь? Вас довезут до его территории, охраны там  нет.  Пересядете  в  твою
"шестерку", а зеленую бросите там.
   - Оружие?
   - "АКМС" будет  лежать  в  спортивной  сумке.  После  работы  оставишь  в
"рафике". Ребята тебя сейчас проводят. Жду хороших вестей!
   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
   Остаток ночи и все воскресное утро Никита проспал спокойно. Тем не менее,
едва Никита проснулся, память развернула перед ним  всю  невеселую  картинку
его вчерашних деяний.
   Никита ощутил дискомфорт: с одной стороны, эта самая "барыня" Люська,  не
имея иного способа доехать в безопасное место, воспользовалась его  услугами
как шофера, может сегодня, отоспавшись, попросту погнать его, чтоб не  мешал
ей устраивать свою жизнь.
   С другой стороны, Никита вспомнил о бумагах,  которые  достались  ему  от
гражданина Корнеева Сергея Владимировича.
   Пока Никита спал, эти бумаги мирно лежали в рюкзачке, а  рюкзачок  -  под
кроватью. Ветров тут же полез туда и убедился, что  никому  его  вещички  не
понадобились, а он сразу же развернул бумажную трубку и  тут  же  забыл  обо
всем - ему ли было не узнать почерк капитана Евстратова!
   ИЗ ДНЕВНИКА КАПИТАНА ЕВСТРАТОВА
   "10 сентября 1919 года.
   Трехдневные страдания мои, связанные с отсутствием бумаги и почти  полным
исчерпанием  карандаша,  неожиданно  прекратились.  Хозяин,  разбираясь   на
чердаке, нашел там старую  конторскую  книгу,  исписанную  на  три  четверти
всякими там дебетами-кредитами за 1897 год, и презентовал ее мне со словами:
"Вот, ваше благородие, она нам, чай, уже не к делу, а вам для писанины гожа.
Баре, сказывают, без записи жить не могут. Опишите,  как  все  тут  в  наших
местах было, а коли и приврете малость,  так  Бог  вам  судия  -  без  того,
говорят, нельзя нынче".
   В сущности, мало шансов, что мои записи вообще до кого-либо дойдут, а  не
сгинут вместе со мной на этом уединенном острове в середине  континентальной
России. Еще раз повторю,  что  не  ведал,  какие  забытые  Богом  места  еще
сохранились в нашем Отечестве, и не в дальней Сибири, а  менее,  чем  в  400
верстах от Москвы. Впрочем, весьма возможно, что со временем, если  война  с
большевиками продлится еще несколько лет, а тиф и голод не уймутся, то число
таких забытых мест сильно приумножится. Народ  наш  вымрет  или  сбежится  в
города, где большевики дают "пайку" тем, кто служит или работает.  А  там-то
уж наверняка вымрет, ибо пахать, сеять и жать будет некому.
   Иронизируя над  перспективами  своих  записей  и  поднимаясь  отсюда,  из
болотной глуши, до анализа положения в  губернии  или  вообще  в  России,  я
прекрасно отдаю себе отчет, что, быть может, уже будущей  зимой  или  весной
буду потешаться над собственными мрачными пророчествами.
   Действительно, сейчас все выходы наших разведчиков за  болото  для  сбора
информации в большинстве своем приносят сведения, крайне неутешительные  для
большевиков и крайне отрадные для нас. Правда, ожидать, что Советская власть
рухнет сама собой, довольно трудно,  нет  особой  надежды  и  на  повторение
восстания. Большевики, конечно же, верны себе: они,  сумев  поссорить  между
собой здешних мужиков, усердно задабривают тех, кто  готов  им  помогать,  и
самым жестоким образом карают тех,  кто  противится.  По  деревням  и  селам
сейчас идет волна создания комитетов бедноты, в массовом  порядке  вербуются
осведомители для Чека, причем указавшему на "контрреволюционера" -  то  есть
хотя бы и на своего соседа-мужика, или даже на родного брата! -  выплачивают
награды из числа "реквизированного" имущества. Таким  образом,  чуть  ли  не
каждый, опасаясь, что его признают "контрой", стремится донести на тех,  кто
участвовал в восстании. Таким образом, в Чека собираются доносы  практически
на всех местных жителей, которых можно в любой момент припугнуть  арестом  и
расстрелом, заставив сносить любой произвол и насилие. С другой стороны, при
всякой попытке более чем трех мужиков собраться вместе, чтобы обсудить  свое
житье-бытье, каждый из них боится не то что сказать, а  и  подумать  лишнее.
Ибо любой из них может оказаться  осведомителем.  Поэтому  многие,  стремясь
приобрести заслуги перед властью, заставляют сыновей идти в  Красную  Армию.
Причем не только голытьба, но и вполне справные мужики.
   Главная надежда, таким образом, на наступление наших войск.  Увы,  слухи,
порой сулящие весьма радужные перспективы, чаще всего не оправдываются. Судя
по  всему,  красные  действительно  отступают  на  главном  направлении,  но
наступление  наших  идет  весьма  узким  клином,  нацеленным  на  Москву,  и
противник, находящийся  перед  ними,  скорее  отбрасывается  с  дороги,  чем
уничтожается. Действия наших войск напоминают мне поведение небольшой группы
решительно настроенных  людей,  проталкивающихся  через  многочисленную,  но
более робкую  толпу.  Неоднократно  наблюдал  подобное  на  вокзалах,  когда
солдаты из разных эшелонов одновременно пытались протолкаться  за  кипятком.
Множество пехотинцев с котелками и чайниками,  вяло  переругиваясь  и  мешая
друг другу, окружали заветный  кипятильник,  пытаясь  установить  какое-либо
подобие очереди, а в это время откуда-нибудь появлялось десятка два  рослых,
здоровенных и сердитых казаков, к тому же, должно быть, взятых в  службу  из
одной станицы. Лихо действуя локтями и плечами, а  при  нужде  кулаками  или
даже нагайками, станичники быстро распихивали "серую скотинку", оттирали  ее
от кипятка и, наполнив им свою посуду, столь  же  решительно  выбирались  из
толпы.) Москва в какой-то мере выполняет роль эдакого "кипятильника", вокруг
которого сгрудились многочисленные толпы красных,  а  наши  уподобились  тем
казакам, которые лезут к  нему  без  очереди.  Кстати  сказать,  видел  я  и
печальный исход подобного прорыва не то в  Батайске,  не  то  в  Иловайской.
Кто-то из  пехотинцев,  которому  казак  отвесил  зуботычину,  отмахнул  его
кулаком и заорал: "Бей лампасников!" Навалившись с разных сторон, эти мужики
в серых шинелях принялись дубасить казаков изо всех сил. Лишь  вмешательство
офицеров не дало этой драке окончиться смертоубийством.
   Боюсь, не закончилось бы чем-либо подобным и наше наступление на  Москву.
Наступление с одной стратегической целью, не обращая  внимание  на  открытые
фланги, - чревато многими опасностями. Задумываясь над действиями Верховного
- хотя мне ли о них судить, сидючи здесь и слушая очень неточные сведения на
сей счет! - я тем не менее полагаю, что Антон Иванович подчинил военные цели
политическим и, вероятно, надеется со взятием Москвы  на  более  интенсивную
союзную помощь. Есть слухи о взятии Петрограда Юденичем, но ничем  серьезным
они  не  подтверждаются.  Вообще  для  меня  и  сейчас  остается   загадкой,
координируется ли борьба с большевиками на разных  фронтах  или  идет  своим
чередом.
   Впрочем, еще раз повторю, что моя голова занимается тем,  чем  ей  ни  по
чину, ни по современному состоянию заниматься не положено.  Такова,  видимо,
национальная  особенность   русского   человека:   размышлять   о   чем-либо
стратегическом, всероссийском или всемирном (не имея ровным  счетом  никакой
возможности повлиять на эти события), когда  стоило  бы  подумать  о  чем-то
насущном и близком. Например,  о  том,  стоит  ли  дожидаться  здесь  зимних
холодов и метелей или же попытаться проскочить через красные тылы  навстречу
своим? Кстати,  зимой,  я  в  этом  не  сомневаюсь,  наше  нынешнее  убежище
перестанет быть  столь  надежным,  как  сейчас.  Болота  замерзнут,  и  нам,
возможно, придется прекратить свои вылазки, ибо найти наше  расположение  по
следам на снегу будет значительно проще. Конечно,  если  войска  Юга  России
сумеют наконец-то продвинуться на нашем участке, то ожидание может  быть  не
напрасным. Если же наше наступление выдохнется, то перспектива  перезимовать
здесь мне не представляется оптимистической.  Запасы  весьма  ограничены,  и
если до февраля-марта их хватит несомненно, то  дотянуть  до  нового  урожая
вероятность очень малая.
   Хозяин, надо сказать, уже не раз  намекал,  что  "семейство  у  нас  ныне
великовато стало". Природная деликатность и гостеприимство, должно быть,  не
позволяют ему сказать напрямую: "Господа, вы составляете для меня неприятную
проблему и своим присутствием угрожаете моей безопасности!", как  сказал  бы
на его месте, я думаю, представитель образованного класса.
   Вообще, надо сказать, что  Трофим  являет  собой  весьма  любопытный  тип
православного русского  мужика-фаталиста.  Глядя  на  него,  ни  за  что  не
подумаешь, что он способен к весьма глубокому философскому анализу. Казалось
бы, его удел - земля и скот. Но он с  удовольствием  "мозгует"  о  проблемах
всей Руси великой.
   Разумеется, его суждения до крайности наивны, невежество  потрясающе,  но
чего еще требовать от человека, который грамоте обучился на японской  войне,
а в период от японской до германской нажил  совместно  с  братом  капитал  в
десять тысяч рублей! Все мое имущество оценивалось не больше,  чем  в  2500,
несмотря на то, что наживали его пять поколений  дворянских  предков,  среди
которых было несколько генералов и статских советников. А Федор  с  Трофимом
были голы, как соколы. Отец завещал им избу, и 100 рублей  не  стоившую.  Но
сумели разжиться: мельницу поставили, маслобойку, завели лавки в городе. И в
торговых делах преуспели. Н