о большевиков всеми фибрами  души,  потерпело  полный  крах.  Я,
капитан русской армии, проиграл сражение какому-то унтеру-токарю! Причем  не
могу сослаться даже на численный перевес неприятеля - у  Ермолаева  не  было
против меня и одной полной дивизии. Качественное превосходство красных войск
было тоже не столь значительно, если  было  вообще.  Точно  такие  же,  едва
обученные стрелять, колоть и рубить мужики. К тому же подневольно призванные
из иных губерний, где  точно  такие  же  продразверстка  и  мобилизация.  Ни
мадьяр, ни латышей, ни китайцев среди карателей не было. Во  всяком  случае,
мне их увидеть не удалось. Я за шесть дней сумел очистить от большевиков две
трети губернии. Мне  подносили  хлеб-соль  на  полотенцах,  кричали  "ура!",
благовестили  в  колокола,   батюшки   благословляли   меня   Св.   Георгием
Победоносцем и святили мое оружие... Пять или десять тысяч мужиков - кто  их
толком считал? - казалось бы, готовы были хоть до Москвы  со  мной  идти.  И
если я не въехал в губернский город на  белом  коне,  то  лишь  потому,  что
чуточку промедлил.
   Впрочем, не знаю. Только сейчас мне, кажется, стала  до  ужаса  ясна  моя
наивность и непонимание народной жизни. Я, русский до мозга костей, -  и  ни
черта  не  понимаю  русского  мужика.  С  каким  наслаждением  я  бы  сейчас
расстрелял  тех,  кто  рисовал  нам  этакий  трудолюбивый  и   христолюбивый
народ-богоносец! Они просто притворяются такими, наши мужички. Всякую власть
над собой они терпят лишь тогда, когда власть жестока и беспощадна. Если она
расстреливает, вешает или крепко порет. Если отбирает все и пикнуть не дает.
Как большевики, например.
   В то же время каждый из мужиков,  если  ему  подворачивается  возможность
осуществлять власть, будет делать это точно так же. Еще  в  Древнем  Египте,
говорят, и то знали, что самые жестокие надсмотрщики  получаются  из  бывших
рабов.
   Нет, нет! Прочь все эти мысли. Убрать дневник и не трогать  его  сегодня.
Иначе я помешаюсь или застрелюсь.
   5 сентября 1919 года.
   Три дня пил беспробудно. А может, четыре?
   Итак, 29 августа я попытался вырваться из треугольника,  в  который  меня
зажали красные.
   Едва стемнело, как мы бесшумно выскользнули  из  городка  и  втянулись  в
лощину. Судя по карте, мы должны были миновать дефиле между частями  красных
и выйти в лесной массив в сорока  верстах  западнее  С.  Оттуда  можно  было
поворачивать на юг и двигаться на соединение со своими.  Правда,  предстояло
преодолеть небольшую реку П., на которой был обозначен мост, в целости коего
я сомневался.
   Все шло хорошо именно до этого моста. И сам  мост  оказался  целехонек  и
даже никем не охранялся.  В  отличие  от  правого,  возвышенного,  лесистого
берега, левый, низменный, луговой, был совершенно  открыт  для  обозрения  и
просматривался на несколько верст во всех направлениях. Наверное, надо  было
сделать привал, выслать на тот берег разведку и лишь после этого  переходить
мост. Но я, убежденный, что за мостом  открытая  местность,  не  стал  этого
делать. И - поплатился!
   Мост был недлинный - какие-нибудь 50 саженей, но довольно  широкий,  и  я
решился переходить его в колонну по три,  на  рысях.  Колонна  втянулась  на
мост, и головные, в числе которых находился я,  уже  приближались  к  левому
берегу, а охвостье уже вступило на мост. Вот тут-то  с  обоих  берегов  реки
ударили пулеметы.
   Ни с чем не могу сравнить чувство ужаса, пережитое  мной  в  тот  момент,
хотя длилось оно лишь несколько секунд! Меня  спасла  от  мгновенной  смерти
лишь широкая грудь Гунна, в которую ударила первая пуля, и его  предсмертный
скачок вдыбки. После этого бедняга, приняв в брюхо несколько  пуль,  которые
могли бы достаться мне, завалился набок, на  двухаршинные  перила  моста,  а
затем с высоты полутора саженей рухнул в воду. После этого я надолго потерял
память...
   Сознание возвратилось от удара ногой в бедро.
   Меня  рывком  поставили  на  ноги.  Краснюки  сорвали  с  меня  оружие  и
снаряжение, в  том  числе  и  планшетку,  где  лежали  карандаш  и  дневник.
Последний был обернут прорезиненной тканью, а потому почти не  пострадал  от
воды. Красные ударами прикладов заставили меня  пойти  вперед,  и  я  увидел
ужасную картину. Мост был завален трупами  людей  и  лошадей,  попавших  под
перекрестный огонь нескольких пулеметов, - мой отряд погиб весь целиком.
   Конвоиры вывели меня на луговой берег, и тут я увидел, как меня обманули.
В трех или четырех местах были вырыты ямы, прикрытые до времени  деревянными
щитами, на которые был уложен  дерн.  А  в  ямах  на  грубо  сколоченных  из
чурбаков подставках стояли пулеметы! С правого берега даже в бинокль эти ямы
были незаметны. Нечто подобное было устроено и на правом берегу,  но  только
там  пулеметы  установили  в  песчаных  пещерках,   вырытых   в   обрыве   и
замаскированных кустами.
   К мосту со стороны лугового берега подскакал конный отряд - сабель в сто.
Где он укрывался до этого - черт его  знает.  Должно  быть,  его  держали  в
резерве на тот случай, если мы все-таки проскочим на левый берег и,  порубив
пулеметчиков, попытаемся уйти.
   Во главе конников ехал на сером жеребце светловолосый бородач в фуражке с
красной звездой, вытертой до дыр кожаной куртке и латаных галифе. Сапоги его
я тоже отнес бы скорее к разряду опорок. Солдаты его выглядели не  в  пример
опрятнее. Бородач спешился.
   - Та-ак, - пришурясь, он поглядел на меня, - стало быть, это  вы  капитан
Евстратов Александр Алексеевич?
   Меня это ошеломило. Ни одной прокламации,  обращенной  к  мужикам,  я  не
подписывал   фамилией   и   инициалами.   Писал   лишь   так:   "Командующий
повстанческими силами". А это значило, что либо здесь, у меня в  штабе,  был
его осведомитель, либо изменник сидел там, за  фронтом,  в  контрразведке  у
Краевского. Я собрался с духом и ответил:
   - Не имею чести знать вас, любезный. И полагаю,  что  меня  вам  тоже  не
представляли.
   - Справедливо, - спокойным тоном заявил бородач.  -  Две  недели  с  вами
воюем, пора бы и познакомиться. Я - председатель  губревкома  и  командующий
карательными силами Михаил Петрович Ермолаев.  Мы  вас  провезем  по  селам,
покажем людям. И тем, кто от ваших бандитов  пострадал,  и  самим  бандитам,
которые еще по лесам  бегают.  Чтоб  все  знали  -  вот  он,  "повстанческий
командующий", кадетская морда, который вас, дураков, подбил бунтовать против
Советской, вашей же собственной, рабоче-крестьянской власти.
   Нет, тяжело вспоминать! Набегают слезы и начинают дрожать руки.  Продолжу
завтра".
   Громкий  стук  в  дверь,  частый  и,  как  показалось  Ветрову,  какой-то
тревожный, заставил его прервать чтение.
   КРАЕВЕД
   Никита в некоторой нерешительности прошел  в  сени  и  остановился  перед
дверью. Наконец он спросил:
   - Кто там?
   По-видимому, молодого голоса, и к тому же  мужского,  стучавший  в  дверь
услышать не ожидал. Пришелец покашлял, поскрипел половицами  на  крыльце,  а
затем поинтересовался нерешительным, хотя и низким баритоном:
   - Извините, Степанида Егоровна дома?
   - Дома, дома! - отозвалась бабка. - Открывай, Никитушка,  не  бойся!  Это
Володя Корнеев пришел, я тебе об нем говорила...
   Никита отпер засов и пропустил в сени крупного, лысоватого,  круглолицего
мужика в темном плаще и несколько старомодной шляпе, похожей на тирольскую.
   - Здравствуйте, -  сказал  вошедший,  не  очень  приветливо  поглядев  на
Никиту, - я, тетя Стеша, уж запутался в твоих внуках, это который? Вроде  ты
его Павлушкой называла?!
   - Не Павлушкой, а Никитушкой! - поправила Егоровна. - И не внук он мне, а
в гости к Михалычу приехал. Из самой Москвы! А Михалыча-то  и  дома  нету...
Вот у меня сидит.
   - Ладно, - еще пуще помрачнел  господин  Корнеев,  -  будем  знакомиться.
Корнеев Владимир Алексеевич.
   - Ветров Никита Сергеевич, - чинно представился московский гость.
   - Очень приятно, - церемонно произнес Корнеев, хотя явно ничего приятного
от присутствия Никиты не ощущал. Напротив, весь его вид  давал  понять,  что
юный бородач серьезно осложнил его миссию.-  Мне  бы  поговорить  надо...  -
Корнеев  бросил  недовольный  взгляд  на  Никиту.  Мол,  дело   срочное,   и
желательно, чтоб без посторонних... Ветров решил пойти навстречу.
   - Я пойду, пройдусь немного, - сказал он. - На часок...
   Определенной цели у него не было. Но когда он проходил мимо дома ј 48, со
двора выехал знакомый "Запорожец". Протрезвевший Андрей со своим  семейством
решил прогуляться. И, притормозив около Никиты,  окликнул  его  как  старого
знакомого:
   - Далеко собрался?
   - В... краеведческий музей, - сказал Никита первое, что пришло в голову.
   - Отлично! - воскликнул Андрей. - А  мы  все  думали:  куда  бы  сходить?
Садись!
   Действительно, доехали быстро. Областной краеведческий музей размещался в
обшарпанном, но крепком, на  совесть  построенном  двухэтажном  особнячке  с
портиком, украшенным шестью толстенькими, как грибы, дорическими  колоннами.
На углу красовалась довольно свежая мемориальная  мраморная  доска:  "Бывший
дом  градоначальника.  Памятник  архитектуры  XVIII-XIX  веков.   Охраняется
государством".
   Оказалось, что вход стоит  2000,  для  детей  и  солдат  -  1000  рублей.
Кассирша, вязавшая, по-видимому, детские носочки, аж  встрепенулась,  увидев
сразу четырех посетителей, способных привнести в кассу  охраняемого  (но  не
ремонтируемого) государством учреждения культуры аж  целых  7  (семь)  тысяч
рублей.  Другая  бабуля,  читавшая  какую-то  местную  газету  за  небольшим
столиком с табличкой "Экскурсовод",  торопливо  встала  и  сказала,  приятно
улыбнувшись:
   - Здравствуйте! Меня зовут Нина Васильевна. Я рада вас  приветствовать  в
стенах нашего областного  краеведческого  музея.  Верхнюю  одежду  можно  не
снимать, у нас, к сожалению, еще не топят...
   - И не затопят, - добавила кассирша, -  за  отопление  еще  с  того  года
должны остались...
   - Прошу пройти в начало экспозиции, -  Нина  Васильевна  взяла  указку  и
пропустила всех четверых за барьерчик. Потом она очень бойко, ибо  наверняка
лет тридцать повторяла одно и то же с небольшими дополнениями и уточнениями,
вносимыми различными съездами и пленумами, начала рассказывать  о  том,  где
расположена область, с какими субъектами РФ граничит, какая у  нее  площадь,
численность и плотность населения. Не  забыла  поведать  о  реках,  рельефе,
полезных ископаемых и прочем, а затем подошла  к  стенду,  где  обнаружились
каменные топоры, черепки и наконечники стрел. Оказалось, что здесь,  в  этих
краях, первые стоянки первобытных людей появились совсем недавно -  каких-то
20 тысяч лет  назад,  и  жили  здесь  племена  ямочно-гребенчатой  культуры,
которые  вроде  бы  жили  оседло  и  находились  на   неолитической   стадии
развития...
   - Ну, блин! - тихо пробормотал Андрей. - Это ж надо же!
   Послушав о первобытности, сразу перешли к древним славянам, которые вроде
бы тут что-то пахали, а за одно и к тюркам, которые когда-то кочевали  через
эти  места.  Конечно,  бабулька  повздыхала  насчет  того,   что   все   это
сопровождалось набегами и грабежом. Никита  в  свое  время  немало  об  этом
слышал еще на лекциях по отечественной истории, но из жалости к бабульке  не
показывал, что ему скучно.
   Что же касается Андрея и  Аллы,  а  также  мало  что  понимавшего,  но  с
удовольствием смотревшего всякие занятные штуковины Максимки, то их  интерес
был самым неподдельным. Правда, "блины" с "хренами", то и дело слетавшие  из
уст Андрея, несколько коробили интеллигентную старушку, еще не знавшую,  что
эти выражения уже вполне вписались в литературный язык,  но  тем  не  менее,
чувствуя внимание публики, она продолжала рассказывать о том, что в  здешних
местах происходило во времена Киевской Руси,  феодальной  раздробленности  и
монголо-татарского нашествия и т.д. Наконец  Нина  Васильевна  добралась  до
восстания Степана Разина.
   - На территории  нашей  области,  -  повествовала  она,  -  главные  силы
повстанческого войска так и не  появились  но,  хотя  крепостные  крестьяне,
ремесленники, городовые  казаки  и  часть  стрельцов  активно  сочувствовали
восставшим,  на  то,  чтоб  подняться  против  крепостников,  решились  лишь
несколько волостей. Там произошли бунты,  было  убито  несколько  владельцев
вотчин, и по городам распространялись подметные письма с  призывами  убивать
изменников - бояр и воевод, стоять за правую веру, царя Алексея  Михайловича
и царевича Алексея Алексеевича. Степан Разин, как вам,  возможно,  известно,
не призывал открыто к свержению самодержавия и утверждал, будто действует от
имени и по повелению Алексея Михайловича. В составе  его  флотилии,  плывшей
вверх по Волге, были два особых струга, один из  которых  был  обит  красным
бархатом, а другой - черным. Разин и его сподвижники  распространяли  слухи,
будто на "красном" струге плывет  царевич  Алексей  Алексеевич,  который  на
самом деле умер задолго до восстания, а на "черном" - патриарх Московский  и
Всея Руси Никон, который на самом деле умер за год до восстания, но в народе
ходили слухи о несметных богатствах, захваченных разницами в Персии.
   Поиски  разинских  сокровищ  начались  непосредственно  после  подавления
восстания, велись они в разных местах, но так ни к  чему  и  не  привели.  В
частности, существует легенда и о том, что "разинский" клад был  спрятан  на
территории нашей области, куда  в  1670  году  отошел  отряд,  возглавляемый
атаманом Федькой Бузуном. Известно, что отряд Бузуна  продолжал  действовать
на северо-западе нынешней территории нашей области до 1671 года, то есть  до
того времени, пока Федька Бузун не был убит  в  бою  с  царскими  драгунами.
После этого его отряд прекратил свое существование, распавшись на  несколько
мелких разбойничьих шаек. Однако нет  никаких  документальных  свидетельств,
что разинская казна находилась в отряде Бузуна, так же, как и о  ее  захвате
царскими войсками. Конечно, народная молва, в частности, изустные  предания,
записанные нашим  известным  краеведом-энтузиастом  Владимиром  Алексеевичем
Корнеевым, ныне директором  школы  ј  127,  в  немалой  степени  приукрасила
историю, обрастила ее всякого рода лирическими и мифическими деталями,  явно
гиперболизировала  размеры  клада  -  чуть  ли  не  сорок  возов  золота   и
бриллиантов!  -  но  убеждения  в  том,  что  "разинский"  клад  существует,
придерживается  и  значительное  число  вполне  серьезных  специалистов,   -
закончила Нина Васильевна.
   Ветров на некоторое время отключился от прослушивания того, что  говорила
Нина Васильевна. Он переходил вместе со всеми от стенда к стенду, смотрел на
ржавые бердыши, почерневшие шпаги и штыки, модели галер  Петровского  флота,
ядра,  портреты  каких-то  типов  в  париках  и  прочие  экспонаты,   слышал
монотонную речь экскурсовода, но  ни  во  что  не  вникал.  Никита  еще  раз
проматывал в памяти историю своего заочного знакомства с Ермолаевым.
   За размышлениями Никита и не заметил,  как  экскурсия  завершилась.  Они,
оказывается, уже поднялись на второй этаж, где была экспозиция,  посвященная
растительному  и  животному  миру  области,  посмотрели  чучела  всяких  там
кабанов, волков и зайцев, которые не то прежде, не то и теперь  водились  на
здешней территории. Максимка восторженно указывал  пальчиком  на  потолок  и
пищал: "Птички! Птички!", а Андрей интересовался у  Нины  Васильевны,  почем
нынче покупают волчьи шкуры для чучел, так как  он  сам  охотник  и  в  зиму
собирается  с  мужиками  пооблавить  немного.  Алла  в  это  время  настырно
призывала Максимку поглядеть на коллекцию бабочек.
   В общем, каждый нашел здесь что-то свое. Ветров поглядел на часы. С  того
момента, как он покинул дом Егоровны, минуло уже два часа. Пора бы  и  честь
знать...
   СНОВА У ЕГОРОВНЫ
   Пока ехали из краеведческого музея, Андрей и Алла наперебой  расхваливали
друг другу прошедшее посещение  этого  культурного  учреждения.  Было  такое
ощущение, что они, которые каждую субботу и воскресенье,  не  говоря  уже  о
будних днях, могли любоваться экспозициями этого  музея,  "открыли  его  для
себя", как  Рита  из  телерекламы  "открыла  для  себя"  какие-то  очередные
прокладки с крылышками или без. Никита, конечно, из чисто  благотворительных
побуждений, поддерживал разговор и тоже вовсю восхищался тем, что  на  самом
деле произвело на него самое жалкое впечатление. Впрочем, при  том,  что  он
усердно поддерживал беседу, мысли его уже торопились к Егоровне.  Интересно,
посвятит ли его бабка в тайны беседы с краеведом-директором  или  оставит  в
неведении? Кроме того, была надежда на то, что вернется Василий  Михайлович.
А уж это для Никиты было и вовсе вопросом первостепенной значимости.
   Взойдя на скрипучее крылечко, Никита постучал в дверь.
   - Кто там? - послышался голос Корнеева.
   - Это Никита Ветров...
   - А-а... - без  прежнего  недовольства  произнес  Владимир  Алексеевич  и
открыл дверь.
   - Что ж ты бабушку так волнуешь? - строгим тоном произнес директор школы,
будто Никита учился у него, примерно в пятом или в шестом классе. -  Сказал,
что на час уходишь, а сам три часа гуляешь?! Ай-яй-яй! Она только-только  по
поводу Василия Михайловича успокоилась, а теперь ты куда-то запропал?
   - Нашелся Василий Михайлович?! - обрадовался Никита. - И где ж он был?
   - У меня он, на квартире, в добром здравии.
   - Ну а что ж вы его сюда не привезли? - спросил Никита, и это Корнееву не
понравилось.
   - Долго рассказывать. И вообще, какое тебе до этого дело?
   - Но я вообще-то именно к нему ехал. И письмо предварительно  написал.  А
он мне ответил и пригласил приехать в выходные. Вот я и приехал, а  его  нет
дома...
   - Ну, это еще не повод, чтобы поднимать панику.
   - Да ладно, Володя, -  оборонила  Никиту  бабка,  -  чего  напустился  на
малого? Иди, Никитушка, чайку попей с нами.
   Никита уселся  за  стол,  Егоровна  налила  ему  крепкого  чаю.  Владимир
Алексеевич пристально посмотрел на Никиту и спросил:
   - Ну, погулял, ознакомился с достопримечательностями?
   - Да, - кивнул Никита, которому очень хотелось заметить, что он не ученик
пятого класса, и  не  пил  с  директором  на  брудершафт,  а  потому  просит
именовать его на "вы". Но было неудобно заводить склоку по такому пустячному
поводу.  В  конце   концов,   ему   надо   как   следует   познакомиться   с
краеведом-общественником, да еще с такими разносторонними интересами:  он  и
народные предания насчет клада Федьки Бузуна собирает, и  с  сыном  красного
героя Ермолаева на дружеской ноге...  Тем  более  что  о  том,  где  Василий
Михайлович, он осведомлен, хотя и не очень хочет почему-то вводить Никиту  в
курс дела. Отхлебнув чай, он произнес:
   - У вас в краеведческом музее,  -  ответил  Никита,  -  очень  интересная
экспозиция, только вот о Ермолаеве там ничего нет, да и вообще о мятеже 1919
года не упоминается. Зато Нина Васильевна нам много рассказала о том, как вы
народные предания собираете.
   - Неужто? - воскликнула Егоровна, поглядев на Корнеева. - В  самом  музее
про тебя рассказывают?!
   - Ну а что тут такого? - невозмутимо произнес директор. - Нина Васильевна
одно время у нас в школе историю преподавала. Очень приятная старушка.  Надо
будет как-нибудь съездить в музей, навестить ее... Работы  только  много.  А
тебя, Никита, как я понял, интересует история советского периода?  На  каком
курсе учишься?
   - На втором, - ответил Ветров.
   - Странно, - покачал головой Владимир Алексеевич, - в мое время на втором
курсе проходили историю СССР XIX века... И курсовые вроде бы по этой же теме
писали. A ты, стало быть, вперед забежал? Или теперь такие новые веяния?
   - Я еще с прошлого года этой темой занимаюсь, - ответил Никита, -  изучаю
вашу здешнюю историю.
   - А почему именно нашу? Почему, допустим, не лево-эсеровский  мятеж  1918
года в М