илось, чтоб столь яркий свет смог  через  целую  кучу  изгибов  добраться
сюда... И уж тем более странно, что свет мог появиться  двенадцатью  метрами
выше, на горизонте 82.
   Конечно, если это, допустим, нечто вроде сверхмощного ГВЭПа, то он  может
пробурить лучом на режиме "О" и большую толщу...
   За спиной послышался гулкий топот ног  и  какой-то  шуршащий  шум,  будто
что-то волокли вниз по лестнице. Хотя "джикеи" не могли  топать  так  громко
своим войлоком, я на всякий случай  отпихнул  Веру  с  ребенком  к  двери  и
наставил автомат на поворот лестницы.
   - Не стреляй, свои! - рявкнул Сарториус.  Луза  и  Гребешок  волокли  под
микитки оглоушенного, но явно живого "джикея". Теперь  стало  уже  настолько
светло, что никаких фонарей не требовалось. Пленнику могло быть и полста,  и
шестьдесят с гаком, но выглядел он моложаво, спортивно. Да и силенок было  в
достатке. Едва очухался, стал дергаться, да так, что такие  крепкие  ребята,
как Луза с Гребешком, его едва держали.
   - Это фон Воронцофф, - сказал Сорокин, пока Луза с Гребешком пристегивали
пленника к поручню лестницы. - Соловьева пришлось грохнуть в  туннеле.  Хотя
он втрое меньший гад, чем этот. Но он и  только  он  знает,  как  это  можно
остановить.
   - Да, знаю! - Воронцов вызывающе поднял голову. - Но вы узнаете о пути  к
спасению только тогда, когда расколете икону пополам!
   - Этого нельзя делать, - сказал я уверенно.
   - Нет, только так. Потому что уже открылся Большой Проход и сейчас первые
счастливцы уходят по  нему  в  иной  мир!  -  патетически  вскричал  Рудольф
Николаевич. - Они будут жить вечно! А вы, вы все умрете! Уже  через  полчаса
эта стальная лестница накалится докрасна,  и  вы  испытаете  все  муки  ада,
прежде чем умрете.
   - А может, и правда, рубануть ее? - неуверенно пробормотал  Луза.  -  Все
равно, кому она теперь нужна, деревяшка эта?!
   - Молчи, блин! - сказал я. - Если мы это сделаем, нам точно хана придет!
   - Да какая разница?! - заорал Гребешок, явно поддерживая земляка.  -  Ну,
допустим, ты в Бога веруешь, святыней ее считаешь - все понятно.  Можешь  не
рубить! А мне, между прочим, по фигу. Я знаю, что если у этого козла бзик  -
он упрется и не скажет. Не чувствуешь,  что  ли,  жарко  становится?  Точно,
температура растет!
   - Нельзя этого делать! - строго сказал Сарториус. - Нельзя!
   - Да пошел ты на хрен, гэбист драный! - оскалился Гребешок,  вцепляясь  в
камуфляжку Сорокина. - Отдашь или нет?! По стенке размажу!
   - Ах ты с-сука! - Я хватанул предплечьем по рукам Гребешка. - Отдзынь  от
него, пар-раша!
   - Паскуда! На наших наехал? - проревел Луза. - Сукой назвал?
   Я внезапно понял:  "Black  Box",  пробравшийся  в  Воронцова,  потихоньку
просочился в них, а теперь, пользуясь случаем, хочет  вцепиться  и  в  меня.
Ненависть, разгоравшаяся в нас  всех,  прокладывала  ему  дорогу.  С  другой
стороны, попробуй  уговори  Лузу  с  его  полуторастами  килограммами!  Если
попадет  своим  кулачком  в  левую  щеку,  то  правую  подставлять  уже   не
потребуется...
   - Назад, шпана! - отскакивая из-под возможного удара, зарычал я.  -  Всех
пошмаляю, лярвы гребаные!
   Ствол "AR-18S" уставился на разъяренных "куропаточников". Но не  напугал,
а лишь остановил. Во мне сцепились две силы:  одна  прямо-таки  требовала  -
"мочи, пока не поздно!",  а  другая  осаживала,  убеждая,  что  это  происки
"черного ящика". Луза, чуя мою неуверенность, неторопливо потянулся к поясу,
где торчала рукоять "глока", а Гребешок постепенно  отодвигался  от  Лузы  в
сторонку, чтоб не угодить под одну очередь.
   - Перекреститесь! - внезапно произнес коммунист Сорокин неожиданно зычным
комиссарским голосом, которым,  должно  быть,  целые  полки  можно  в  атаку
поднять. - Именем Божьим заклинаю, перекреститесь!
   И сам, как это ни удивительно, наложил на себя крестное знамение...  Луза
с Гребешком будто завороженные - тем более что так оно  и  было!  -  тут  же
троекратно повторили его движения.
   Ну а я что, хуже, что ли? Переложил автомат в левую руку и тоже  по  всем
правилам осенился... Щелк! Что-то полегчало... И сразу появилась идея.
   - Этого, этого крестите! - заорал я, указывая  на  Воронцова.  Сарториус,
Луза, Гребешок и даже Вера, которая до того безучастно  стояла  в  сторонке,
начали чертить в воздухе кресты. Чирк! Чирк! Одна за одной несколько вспышек
сверкнули на черном силуэте пленника. Воронцов испустил какой-то невероятный
рев - я таких даже в видеофильме "Чернокнижник"  не  слыхивал!  -  и  обмяк,
повиснув на скованных руках. Но зато во все стороны - вверх и вниз  тоже!  -
искрясь, унеслось множество  мелких,  с  теннисный  мяч  размером,  "зеленых
ежей".
   Сорокин уже хлопал по щекам Рудольфа Николаевича:
   - Очнитесь, Воронцов!
   Луза пробормотал:
   - Ну, блин, и чертовщина... Прямо ужастик какой-то!
   Гребешок обалдело похлопал глазами и проворчал:
   - Галлюцинация... Я ж тебя застрелить мог, Барин!
   - Я тоже... - прошептал я. - Это ж такое дело...
   Воронцов тяжело открыл глаза.
   - Это вы, дон Умберто? Который час?
   - 13.45.
   - Уже началось?! Господи, спаси и помилуй! Где икона? Вы ее не разбили?!
   - Нет, - отозвался Сорокин. - Хотя вы и очень просили...
   - Это он, Враг!!! - с доподлинным ужасом пробормотал Рудольф  Николаевич.
- Отстегните меня... Слово дворянина, я не попытаюсь бежать. Господи, как же
Он хитер!
   Луза нашел ключик от наручников и освободил Воронцова.
   - Надо спешить! - озабоченно разминая запястья, произнес тот. - Только бы
успеть... Вы точно не разбили икону?! Покажите ее!
   Сарториус расстегнул камуфляжку и бронежилет, вытащил  икону...  Воронцов
упал на колени, перекрестился уже самостоятельно, пробормотал:
   -  Богородица-Дево,  Царица  Небесная,  Пресвятая  Владычица!  Заступница
милосердная! Вразуми нас, рабов твоих, грешных и темных! Просвети и  оборони
от лукавого! Спаси и помилуй! - Мне показалось, что это была не  молитва,  а
скорее какое заклинание, набор кодовых фраз...
   И тут икона словно бы осветилась изнутри, отбросив какой-то странный блик
на лицо бывшего россиянина. Только теперь я смог  ее  увидеть  как  следует.
Впрочем, наверняка в обычной обстановке  икона  смотрелась  совсем  не  так.
Конечно,  когда  ее  освещали  свечами  или  лампадкой,  все  многочисленные
бриллианты переливались как радуга, и чеканное золото  оклада  отражало  эти
блики. Наверно, это было красиво.  Но  сейчас  было  иное.  Сияние  исходило
изнутри, а не извне. Постепенно оклад терял свою вещественность,  переставал
восприниматься как сочетание металла и прозрачных камней,  а  превращался  в
лучистый, расплывчатый и зыбкий ореол, посреди которого все  ярче,  четче  и
рельефнее прорисовывались лики Богоматери и  Младенца.  Оттуда,  из  глубины
ореола, от этих ликов шло Спасение и Жертвенность...
   МЕЖДУ ЯВЬЮ И СНОМ
   Примерно через  минуту  мне  впервые  показалось,  что  эти  плоскостные,
писанные  кистью  древнего  мастера  изображения  становятся  более  живыми,
обретают объем и меняют цвет. Еще спустя полминуты мне  привиделся  лучистый
блеск в глазах и одновременно  почудилось,  что  губы  Богородицы  дрогнули,
будто она собиралась произнести какую-то фразу. При этом радужный туман  все
больше распространялся вокруг ликов,  постепенно  заполняя  всю  площадку  и
окутывая находившихся на ней людей. Я ощутил, что теряю ощущение  реальности
и  вхожу  в  некий  пограничный  мир,  где  сон  и  явь  сливаются  воедино,
переплетаются, спутываются и перестают быть противоположностями.
   Еще через  какое-то  время  контуры  шахты,  лестницы,  кабельной  трубы,
поручней,  двери  кабельного  туннеля,  всех  людей,   присутствовавших   на
площадке, полностью исчезли. Я не ощущал  ни  земной  тяжести,  ни  стальных
листов площадки  под  ногами.  Даже  собственное  тело,  окутанное  радужным
туманом,  стало   каким-то   эфемерным,   бесплотным,   призрачным.   Черный
"джикейский" комбинезон, бронежилет, оружие и амуниция - исчезли. Я  уже  не
мог понять, одет я или нет, и даже больше - был не уверен, что у  меня  есть
тело. Зато  там,  где  находилась  Богородица  с  Младенцем,  туман  как  бы
рассеивался и расступался. И уже  видно  было,  что  это  не  горельефы  или
скульптуры, а живые существа, одетые в старорусскую одежду. Причем  их  лица
все больше обретали облик Веры и Юрика.
   Свет, который исходил от них, становился все ярче, золотистее, все больше
напоминал солнечный, и смотреть на него становилось все труднее.
   Я ждал, что услышу от них некое Откровение, какое-то Слово, которое,  как
известно, было в начале ВСЕГО.
   Но на самом деле ничего я не услышал. Просто  Богородица  подняла  правую
руку и указала куда-то за мою спину. И хотя прямой команды повернуться вроде
бы не было, мой взгляд повернулся  на  180  градусов.  Там,  все  в  том  же
радужном тумане, возникло нечто похожее на окно в облаках.  В  этом  окне  я
увидел лабораторию Чуда-юда на горизонте 82, только все оборудование ее  уже
куда-то исчезло. Остался лишь длинный вытянутый зал,  залитый  знакомым  мне
ослепительно ярким, режущим глаза светом. Вместо дальней  от  меня  торцевой
стены, посреди этого  голубоватого,  электросварочного  сияния  стремительно
скручивалась черная спираль, постепенно приобретавшая  форму  воронки.  Свет
пытался сжать, захлестнуть эту жуткую, беспросветно-черную пасть, но ему это
не  удавалось.  Чернота  все  густела,  углублялась,  а  горловина   воронки
неумолимо притягивала. В нее, словно в странный,  противоречащий  физическим
законам,  горизонтальный  водоворот  постепенно  всасывалось  все,  что  еще
оставалось в зале. А оставались в зале только люди. Их было довольно  много,
несколько десятков человек, знакомых и  незнакомых.  Конечно,  там  был  сам
Чудо-юдо, Эухения, Зинка, Вика, Лариса, Пепа и Аурора, Ваня, Валерка,  Олег,
три подопытные мамаши, трое супермладенцев, охранник Рауль, инженеры Борис и
Глеб, а также еще какие-то типы то ли из обслуги "Горного Шале", то ли из СБ
ЦТМО. Черное жерло воронки  надвигалось  на  них,  подхватывало  крайних  и,
вращая по спирали, уносило куда-то в Неизвестность. А они стояли и улыбались
глупыми, самодовольными, даже счастливыми улыбками. Потому что  думали,  что
спасаются. Когда я присмотрелся, то увидел: на глазах у всех  были  огромные
голубовато-зеленые бельма. Слепцы! Они не видели, что их ждет.  Более  того,
им мерещилось, будто они уже видят прекрасную, "экологически чистую" планету
с голубыми реками и зелеными лесами. Эти  фантастические  пейзажи  светились
там, в бельмах, будто в маленьких цветных телеэкранах.  И  плевать  им  всем
было на то, что у них души отбирают, им вечную телесную жизнь посулили...
   Но я-то откуда-то знал: все не так! Они не только отдавали Врагу души, но
и тела. Их ждала не вечная жизнь, а  аннигиляция,  обращение  в  ничто,  для
того, чтобы Враг поглотил выделившуюся энергию  и  с  ее  помощью  превратил
Землю в ад.
   Чудо-юдо исчез в черном водовороте  одним  из  первых,  туда  же  нырнула
Эухения, еще какие-то люди...
   Страшновато стало, но  только  на  миг.  Сзади,  оттуда,  где  находилась
Богородица, вынесся искрящийся, переливающийся ало-желто-оранжевыми красками
луч или даже поток света, и я,  должно  быть,  слившись  с  этим  потоком  и
окончательно потеряв человеческую форму, превратился в острие этого  луча  -
разящее, уничтожающее оружие Справедливости и Возмездия!
   В мгновение ока световой меч рассек черную воронку, клочья ее разлетелись
в стороны. Единый поток света тут же разбился на  тысячи  малых,  но  острых
лучиков, которые продолжали дробить бесформенные  клочки  черного  на  более
мелкие и мельчайшие кусочки, крошки и пылинки.  Но  один,  наиболее  крупный
клок черноты сумел скататься в шарик, ощетиниться зелеными иглами, и  именно
на него Высшая Воля направила свое острие - то есть меня.
   Столкнулись! Сверкнула ярчайшая вспышка! Грохот неимоверный, будто  разом
взорвались тысячи ядерных бомб, заполнил уши.
   И тут же все погасло. Я очутился в странно знакомом месте. Когда-то  -  и
не очень давно! - мне уже доводилось видеть во  тьме  красный  прямоугольный
контур. Такое впечатление, что он был обведен неоновыми трубками,  будто  на
световой рекламе. Причем в прошлый раз я не сразу  разобрал,  горят  ли  эти
трубки на сплошной стене или ограничивают какой-то проем. На  сей  раз  тоже
ощущалось сомнение, но  оно  быстро  улетучилось.  Я  вспомнил,  что  контур
ограничивал проем виртуальной двери, в которую я обязательно  должен  войти,
но там, за дверью, подстерегает опасность. И очень серьезная...
   Снова, как и в том недавнем  прошлом,  я  испытал  два  взаимоисключающих
воздействия.
   Во-первых, меня, как магнитом, потянуло к мерцающему алому  контуру.  Это
тяготение  сопровождалось  какими-то  таинственными  звуками,  вроде  бы  не
имеющими  смыслового  содержания.  Однако  с  каждой  секундой   эти   звуки
воспринимались  все  более  однозначно:  как  призыв  и  даже   как   приказ
приблизиться к светящемуся прямоугольнику.  Что-то  манящее  появилось  и  в
самом мерцании красного контура. Чуть позже возник еще и запах, странный, ни
на что не похожий, знакомый лишь по прошлогоднему  "дурацкому  сну-ходилке".
Не очень приятный и тревожный  какой-то.  Но  этот  запах  странным  образом
заставлял сосредоточить внимание на алом  прямоугольнике  -  несомненно.  Им
оттуда веяло. Сначала ощущался только сам запах, но  потом  я  стал  осязать
нечто вроде ветерка, исходившего из алого  прямоугольника.  Именно  с  этого
момента я утратил все сомнения - прямоугольник воспринимался мной только как
некая дверь, и никак иначе.
   Во-вторых, желанию  подойти  к  этой  самой  двери  препятствовал  страх.
Неосознанный и не привязанный  к  чему-либо  конкретному.  Похожий  страх  я
испытывал в недавних дурацких снах, когда перевоплощался в  Майка  Атвуда  и
переживал похищение инопланетянами. Или  тогда,  когда  шел  на  виртуальную
встречу с покойным Васей Лопухиным, а потом охотился  на  Белого  Волка.  Но
похожесть эта была обманчивой. Сейчас происходило нечто совсем иное,  я  уже
не ощущал себя самим собой и сознавал, что это не обычный "дурацкий сон", из
которого, если что, могу выйти в реальный мир. Здесь надо  было  быть  очень
осторожным, ибо от меня сейчас зависело ОЧЕНЬ МНОГОЕ, может быть, даже  ВСЕ.
Я рисковал не только собой, и ответственность эта  была  невероятно,  просто
чудовищно огромна. Я даже не мог ее осознать до конца.
   Итак, меня, с одной стороны, тянуло к двери, с другой  -  отталкивало  от
нее.
   И все-таки желание приблизиться к двери было  сильнее.  Поэтому  в  конце
концов, я сделал шаг вперед. Волна страха тут же  усилилась,  мне  отчетливо
представилось, будто, войдя в контур двери,  я  перешагну  некий  порог,  за
которым таится ВЕЛИКИЙ УЖАС, с которым мне, ничтожному,  не  справиться.  Но
тут же я вспомнил, какая ВЕЛИКАЯ СИЛА стоит за мной, и,  преодолев  робость,
прошел в красный контур.
   Страх практически сразу исчез. Впрочем,  и  стремление  двигаться  вперед
ослабло. Ослабло потому,  что  ничего  неожиданного  не  произошло,  просто,
оказавшись за порогом "красной двери", я увидел три точно такие  же.  Только
отстояли  они  гораздо  дальше  от  меня.  Поначалу  казалось,  будто  двери
находятся  в  одной  стене,  рядком.  Но   постепенно   произошла   какая-то
трансформация в восприятии, и я стал осознавать, что к каждой из трех дверей
ведет отдельный туннель.
   Дальше все пошло так, как во время "дурацкого сна-ходилки"  и  посмертной
встречи  с  Васей  Лопухиным.  Я  проходил  Двери,  набирал  знакомые  коды,
превращал отвесные шахты в коридоры.
   Все ближе была дверь той комнаты, в которой я когда-то  получил  от  Васи
его посмертное послание и архивированные файлы его памяти. Потом я удирал из
этой комнаты от  Белого  Волка.  Тогда  мы  с  Чудом-юдом  сомневались,  где
происходила эта встреча - в искусственном  переходнике,  образовавшемся  при
временном объединении моего и Васиного сознания, или  же  конкретно  в  моем
мозгу. Теперь я четко понимал, что нахожусь внутри собственного  сознания  и
именно здесь должна состояться решающая последняя схватка.
   Почему-то я ждал, что Враг появится оттуда, из-за дверей комнаты, где  мы
встречались с Васей. Но он пришел с другой стороны, с той же, откуда и я.
   Это был не "зеленый еж", не "длинный-черный", не "Black Box"  и  даже  не
"черный камень". То, что, омерзительно шмякая,  пришлепывая  и  побулькивая,
вползло в 500-метровый "коридоршахту", напоминало  прежде  всего  гигантскую
кучу дерьма. Вонь, исходившая от этого месива, разила за полкилометра, и чем
ближе подползала ко мне омерзительная масса, тем сильнее воняла.
   Там, в этой куче омерзительного и страшного, что-то ворочалось,  хлюпало,
выло. Оттуда то высовывались некие щупальца, то выпрыгивали какие-то  жуткие
существа с огромными  головами,  пупырчатой  кожей  и  чудовищными  когтями,
которые были вроде бы разного пола и тут же приступали  к  каким-то  брачным
играм.
   Сначала мне казалось, что Враг будет долго ползти эти 500 метров,  потому
что коридор выглядел наклонным, и гнусная масса как  бы  вползала  вверх  по
наклонной плоскости. Но чем ближе  она  подползала,  тем  меньше  становился
уклон, и когда половина пути до меня была пройдена, оказалось,  что  коридор
строго  горизонтален.  Но  черная  грязь  поползла  дальше  и   теперь   уже
скатывалась на меня с горки. Из массы  с  чавканьем  высунулись  три  жутких
черепа с оскаленными зубами и громко, злорадно захохотали.
   - Не уйдешь! - заорал чей-то громовой голос, и тут посреди кучи воздвигся
метровый постамент - явный "Black Box"! -  на  котором  я  увидел  ту  самую
таинственную  конструкцию,  сооруженную  Чудом-юдом  в  камере-одиночке   на
горизонте 94. Зловещие багровые лучи вырывались из тех усеченных  пирамидок,
в  которые  Чудо-юдо  положил  перстни  Аль-Мохадов.  Эти  лучи   причудливо
выгибались в  пространстве  и  медленно  свивались  в  общую  багрово-черную
спираль - очень похожую на ту, что была разрублена световым мечом.
   Неожиданно я понял: Враг принял облик  того  зла,  которое  было  во  мне
самом. Не было такого смертного греха,  который  я  не  совершал  -  убивал,
прелюбодействовал, желал и имел жен ближних, воровал,  клятвопреступничал  и
просто врал. Все это приняло теперь зримый образ, отвратительный и  ужасный.
Коридор все более наклонялся в мою сторону, черная  мерзость  скользила  все
быстрее, еще минута - и коридор превратится в шахту, а я окажусь на самом ее
дне, поглощенный и раздавленный грудой собственных грехов...
   Впрочем, на будущем "дне" шахты - я воспринимал его  все  еще  как  конец
коридора, - как и прежде, имелась большая дверь,  окантованная  все  тем  же
алым контуром. В прошлый раз над ней располагались четыре  яркие  рисованные
картинки. Тогда, помнится, на одной из них была изображена игральная карта -
валет пик, на другой -  сказочный  царевич,  на  третьей  -  серый  кот,  на
четвертой - болт с четырехгранной головкой. Они символизировали тех, с кем я
летал в Афган за "черным ящиком"  -  Валета-Валерку,  Ваню  Соловьева,  Васю
Лопухина и погибшего там Болта. Сейчас картинок было пять. В середине  между
царевичем и котом появилось изображение Белого Волка  с  оскаленной  мордой.
Картинки, символизировавшие Васю и Болта, были обведены  синими  рамками,  а
те, что символизировали Валерку и Ваню, - алыми. Этот знак я тоже  помнил  -
Валерка и Ваня были живы, Вася и Болт умерли. Но чей же символ  Белый  Волк?
Его картинка была с трех сторон обведена синим, а с одной - алым.
   Двух секунд мне хватило, чтобы догадаться  -  это  мой  символ.  Ужасному
чудовищу осталось пройти ровно четверть пути, чтоб  поглотить  меня  навеки.
Да, именно так, Волчарой, называла меня  та  Ленка,  чье  тело  осталось  на
ступенях лестницы, а душа в другой о