анет понятным и  объяснимым.  Ведь
там даже Чудо-юдо и Сарториус сумели прийти к выводу, что "Black Box" -  это
не просто коробка или ящик, содержащий в себе некий инопланетный прибор  или
компьютер, а разумное существо. А я по простоте  душевной  даже  решил,  что
это, извините за мракобесие, черт. Ну,  не  такой,  конечно,  как  у  Н.  В.
Гоголя, традиционный, с рогами, хвостом, копытами и свинячьим рылом, и  даже
не такой, как у М. А. Булгакова, с  аристократической  внешностью  и  полным
человекоподобием, а, скажем, так: некое материально-овеществленное Зло.
   Потом, правда, когда я уже достаточно  долго  прожил  в  нынешнем  потоке
времени,  а  Чудо-юдо  разубедил  меня  в  реальности  того,  что  со   мной
происходило, произошло определенное изменение позиции. Тем более что  долгое
время практически никаких реальных подтверждений моего возвращения в прошлое
не было. Также, как их не было у Майка Атвуда, который  дважды  перескакивал
по времени назад. И бедного парнишку долго считали фантазером  и  придурком.
Сейчас  я  с  удовольствием  встретился  бы  с  ним  и  побеседовал  о   тех
впечатлениях, которые он пережил. Потому что если двое разных людей  ощущали
одно и то же, это уже заслуживает внимания. Но его нет. Его убил  Сарториус.
Зачем и почему, кстати, я толком не знаю. И этот же Сарториус загрузил в мою
память то, что хранилось в мозгах Атвуда. Знал  ли  он,  что  именно  помнил
Атвуд, или списал все по принципу: "Вали кулем, потом разберем!"?
   Если Сарториус списывал все подряд, то, пожалуй, мог и  не  просматривать
запись памяти Майка. В пользу этого, например, говорит то, что у  него  было
слишком мало времени на все про все. Но, с другой  стороны,  он  должен  был
загодя знать, что там содержится, иначе  на  фига  ему  вообще  переписывать
что-либо?
   Очень это непросто - пытаться все осмыслить, когда  в  башке  каша  и  не
знаешь, что в грядущие полчаса может произойти. Конечно, я так ничего  и  не
сообразил, даже не смог по-настоящему ухватиться  за  какой-нибудь  "хвост",
выводящий от одного факта к другому.
   Для  начала  стих  шум  машин  судна,  довольно  близко  от  моей   каюты
загрохотала якорная цепь, и послышался громкий бултых якоря. Встали. Прибыли
на место или ждем кого-то? Щелкнул замок, дверь отворилась, в комнату  вошли
знакомые молодцы в черных очках, а с ними Клык.
   - Ну вот, - сказал он с веселой улыбкой, будто мы были с ним  закадычными
друзьями, и он меня не взаперти  держал  три  часа.  -  Приехали!  Сейчас  в
последний раз мешочек наденут...
   Странно, но на этот раз я  почему-то  не  стал  пугаться.  Хотя  то,  что
прозвучало вслух, нормальный человек мог понять как прелюдию к  отправке  за
борт.
   Мешок мне надели, но наручники и на этот раз не употребили. Повели тем же
порядком, под руки, но в более спокойном темпе. Правда, и на сей раз  молча.
Никаких разговоров не было слышно даже тогда, когда меня вывели на подвесной
трап и сгрузили на небольшое суденышко - катерок или моторку.  Тотчас  после
того, как меня на него погрузили, суденышко врубило движок и, подпрыгивая на
небольших волнах, понеслось куда-то.
   Минут через двадцать оно причалило не то к пирсу, не то к стенке - я  это
и сейчас не очень различаю, а меня вытащили наверх и повели уже  по  твердой
земле. Не очень долго вели. До моих ушей долетело фырчание автомобиля,  лязг
открываемой  дверцы,  а  в  следующую  минуту  конвоиры   резким   движением
затолкнули меня на заднее сиденье. Все,  как  и  прежде,  делалось  молчком,
никто даже команд никаких не  отдавал.  Должно  быть,  все  было  уже  давно
отработано.
   Трасса, по которой гнали машину эти господа, должно  быть,  позволяла  им
ехать с очень приличной скоростью. Вместе с тем регулярные рывки то  вправо,
то влево заставляли думать, что дорога эта горная  и  где-нибудь  справа  от
автомобиля довольно приличная пропасть. Вообще-то  я  думаю,  что  это  даже
неплохо - ехать с завязанными глазами,  когда  водила  себя  не  жалеет.  По
крайней мере, меньше пугаешься.
   Через ткань мешка мне не было видно ничего,  кроме  чередования  света  и
тени, которое показывало, что  мы  периодически  не  то  въезжаем  под  сень
деревьев, не то даже в какие-то туннели. Последнее можно было  определить  и
по звуку, мотор урчал более гулко. Несколько раз мимо проносились  встречные
машины, а вот чтоб кто-то нас обогнал - не припомню.
   Полчаса так ехали, пока не остановились. Мотор не глушили, но  через  его
холостое фырканье донеслось гудение какого-то механизма, не то  поднимавшего
шлагбаум, не то открывавшего ворота. Потом что-то лязгнуло, автомобиль вновь
тронулся с места, но на сей  раз  и  пяти  минут  не  проехал.  Въехали  под
какой-то свод, навес или фиг знает что - потемнело. Дверца машины открылась,
меня из нее выдернули и опять повели пешком. Сперва по гулкому коридору  или
туннелю. Потом по небольшой лестнице, где света стало  побольше.  Наконец  я
услышал  тихий  щелчок  нажатой  кнопки  и  слабое  гудение  с   шорохом   -
раздвигались двери лифта. Меня втянули на слегка пружинящий пол,  отодвинули
от дверей в глубь кабины. Поднимались меньше минуты. Кабина остановилась,  и
меня повели по коридору. Почему по коридору? Потому что долго вели, и  лампы
над головой периодически ощущались -  по  увеличению  освещенности,  видимой
через мешок. Пахло  не  подвалом  и  не  тюрьмой  -  во  всяком  случае,  не
российской. Наоборот, ощущался дух какого-то более-менее  приличного  жилья.
Скорее всего, такого,  где  по  крайней  мере,  ежедневно  убирают  комнаты,
проветривают помещение и протирают пыль, а также, возможно, освежают  воздух
какими-нибудь патентованными дезодорантами.
   После нескольких поворотов конвоиры открыли передо мной  какую-то  дверь,
несильно подтолкнули вперед, а затем заперли дверь за моей спиной.
   Сообразив, что теперь можно снять мешок с головы, я осмотрелся.
   В общем, это оказалось гораздо лучше, чем подвал с  крысами,  но  немного
похуже, чем каюта на том судне, куда меня пересадили с танкера.  Так,  нечто
среднее. Нечто вроде большой кладовки с кондиционером.  Правда,  койка  была
застелена бельем, но  зато  вообще  никаких  окон  не  имелось.  Свет  горел
слабенький, где-то на 25 ватт, не больше. Не жарко, не холодно,  но  скучно.
Опять улегся и стал думать. Но думалось плохо, мозги не  ворочались.  Так  и
заснул помаленьку. Несмотря на то, что свет в этой самой камере не гасили.
   Сколько проспал - не  понял.  Проснулся  от  большой  жажды  наоборот.  В
смысле, от желания исполнить малое, но гнусное дело. Удобств здесь, как и на
втором корабле, не имелось, а  почки  у  меня,  в  общем  и  целом  работали
нормально. Постучал в дверь - ноль эмоций. То ли никакой охраны  в  коридоре
не было, то ли ей было по фигу, что я в дверь барабаню.  Минут  пять  долбил
кулаками по двери, а потом стал прикидывать, что мне будет,  если  побрызгаю
прямо на пол где-нибудь в углу. Дух,  конечно,  не  лучший  будет,  но  ведь
пузырь, извините, не резиновый... Неужели, ежели лень выводить, нельзя  было
человека парашей обеспечить?
   Я уже пришел к выводу, что надо поливать угол, когда  дверь  открылась  и
появилась Элен.
   - Чего молотишь? - сказала она строго. - До витру трэба?
   - А ты как думала? - проворчал я. - Горшка тут нет, забыли установить...
   - Перепутали, козлы, - хмыкнула она. - Пошли, устрою поприличнее...
   - Что значит "перепутали"? - удивился я. - Не туда заперли, что ли?
   - Именно так. Это ж балбесы куракинские. У  нас  любой  вышибала  на  два
порядка интеллектуальнее. Им объяснишь, как надо, а они все  поймут  не  тем
местом.
   Вышли в коридор. Нет, это была, конечно, не тюрьма, но и  не  вилла  типа
такой, какой обладала на Гран-Кальмаро Марсела Браун. Больше всего заведение
напоминало небольшой отель для среднего класса. Что-то типа "Каса бланки  де
Лос-Панчос", только намного меньше по площади Коридор был вовсе не  длинный,
метров на полста от угла до угла, не больше. Правда, потом он уходил за угол
и вообще, как мне кажется, тянулся по периметру  всего  здания,  имевшего  в
плане квадратную форму.
   Заведение, возможно, когда-то знавало лучшие времена и даже, быть  может,
ломилось от постояльцев - в последнем,  конечно,  сильно  сомневаюсь.  Но  в
настоящее время, как мне казалось, тут было полное запустение. В коридоре не
было никого, и ни за одной из дверей жизни не ощущалось.  А  на  дверях  той
комнатушки, куда меня запихнули, поначалу была надпись "Cloak-room",  не  то
гардероб, не то камера хранения. На остальных были номера.
   - Точно, - сказала Элен, когда мы прошли весь коридор до угла. -  Болваны
есть болваны. Правда, я не лучше. Велела им тебя отвести в конец коридора, а
он замкнутый. Ладно, хорошо, что вовремя поправились. Вот эта  комната.  Тут
все не хуже, чем на танкере. Все удобства имеются. Правда, комната  с  видом
на внутренний двор, а не на море. Да оно и не нужно. Отсюда до моря двадцать
миль, только раздражать будет.
   - Ладно, - сказал я, торопясь отыскать заведение, - запирай.
   - Зачем? - произнесла Элен. - Отсюда не сбежишь. Даже не  пробуй,  ладно?
Напортишь все и себе, и отцу, и Сарториусу.
   Я это принял к сведению, уже заскочив за заветную дверь.
   Выйдя с чувством глубокого удовлетворения, я обнаружил, что Элен не ушла.
   - Проголодался? - спросила она. Конечно, не так, как Хрюшка,  хотя  и  ее
голосом.
   - В принципе, пожевал бы чего-нибудь...
   - Сейчас сделаем, - пообещала Элен и вышла.
   Пока  она  ходила,  я  убедился,  что  окошко  действительно  выходит  во
внутренний двор, а общий уровень комфорта действительно соответствует  тому,
который был на танкере. Даже телевизор имелся, который я  на  всякий  случай
включил. Хотя бы для того, чтоб узнать, в  какое  такое  царство-государство
меня завезли. Однако все каналы были заполнены спутниковыми  передачами,  за
исключением одного кабельного, где  в  режиме  нон-стоп  крутилась  порнуха,
должно быть, немецкого производства,  потому  что  все  более-менее  связные
реплики произносились на языке Г„те, Шиллера и  Шикельгрубера.  В  принципе,
картинки можно было и без перевода глядеть, но недолго. Ежели, допустим,  вы
лет двадцать просидели в большеземельской тундре, куда клубнику со  сливками
чаще всего забывают доставить, то,  дорвавшись  до  нее,  возможно,  сможете
сожрать килограмм или полтора в  один  присест.  Но  ежели  вас  этой  самой
клубникой покормить с утра до вечера хотя бы неделю подряд, то  вы  попросту
начнете блевать, едва увидите это блюдо.
   В общем, когда вернулась Элен, то я уже выключил  телевизор.  Теперь  все
мои думы были направлены на подготовку  организма  к  приему  пищи.  А  Элен
пришла не одна, с ней вместе была еще одна  блондинка,  не  старше  ее.  Они
катили столик со всякой снедью, негромко болтали и подхихикивали.
   - Знакомься, Любаша. Это мой бывший  муж,  Дима,  -  несколько  рекламным
образом представила меня Элен.  Примерно  так  дамы  показывают  друг  другу
ношеные платья: "Представляешь, я  так  похудела,  что  оно  висит,  как  на
вешалке... А тебе, Любочка, по-моему, оно будет в самый раз!"
   - Очень приятно, - сказала Люба, и я вспомнил,  что  так  звали  какую-то
даму, которая, не выполнив задания по Воронцову, вдобавок сдалась  Куракину,
а теперь, зарезав князя,  пасется  около  Клыка.  Похоже,  что  с  Элен  они
закадычные  подружки.  Если  учитывать  Танечкину  начинку,  содержащуюся  в
белокурой Хрюшкиной голове, то Элен с Любашей - коллеги по профессии. Киллер
киллеру - друг, товарищ и  брат.  В  данном  конкретном  случае  -  подруга,
товарка и сестра. По полноте, надо заметить, Любаша заметно  уступала  Элен,
поэтому аналогия с платьем была не совсем правомерна.
   - Взаимно, - ответил я, хотя значительно больше,  чем  присутствию  Любы,
возрадовался отбивным с картошкой. Ну а про всякие там  бутерброды-салаты  и
прочие дополнения - клубника со сливками тоже была, легка  на  помине!  -  и
говорить нечего. Но поскольку дамы собрались разделить  со  мной  трапезу  -
обед или ужин, я определить затруднялся, то я как-то подсознательно  испытал
сожаление. Вполне мог бы и один все сожрать, в принципе.
   Некоторое время я помалкивал и только  поглощал  пищу.  Мне  было  не  до
рассматривания красавиц. Тем более что одну из них - если  брать  внешность,
конечно, я знал 14 лет и во всех видах повидал. Вторая,  наверно,  могла  бы
вызвать интерес, если б я о ней не знал того, что знаю.  Валерий  Васильевич
Куракин не производил впечатление слабака, но эта гражданочка его  зарезала.
Сколько еще народу, и какими способами было  отправлено  на  тот  свет  этой
милой беляночкой, я не знаю, но можно догадаться, что  немало,  раз  девушке
поручили работу за  границей.  Правда,  тут  она  по  каким-то  соображениям
сплоховала, но вряд ли по гуманитарным.
   - Хорошо лопает, верно? - сказала Элен, мотнув головой в мою  сторону.  -
Сердце радуется.
   - Сама готовила? - поинтересовался я.
   - Ну да, жди-ка... - хмыкнула Элен. - Здесь повара  есть,  между  прочим.
Здесь ведь готель, как-никак.
   - А раньше умела вообще-то, - припомнил я,  имея  в  виду  не  Хрюшку,  а
Танечку.
   - Раньше некоторые тоже кое-что  умели,  а  теперь  разучились,  -  очень
туманно произнесла Элен. Любаша посмотрела на  нее  каким-то  необычным,  но
немного обеспокоенным взглядом. Чужая душа,  конечно,  потемки,  однако  мне
показалось, будто она без слов спрашивает у Элен: "Ты  его  просто  так,  от
скуки доводишь, или в натуре поиграть охота? А мне тут чего делать?"
   Элен этот взгляд перехватила, успокоительно и ласково  навела  глазки  на
Любу. Что-то знакомое промелькнуло, очень  знакомое  в  выражении  ее  лица.
Ленкино все-таки. Очень быстро припомнилось, когда я  такую  рожицу  впервые
наблюдал... Точно! В гидроплане "Каталина эйрлайнз", во время перелета между
маленькими необитаемыми Карибскими островками Сан-Мигель  и  Роса-Негро.  На
первом из них мы познакомились с Линдой Атвуд и снялись у  нее  в  порнушном
фильме, а  на  втором  Ленка  с  Линдой  внезапно  воспылали  нетрадиционной
страстью и занялись любовью в то время, как я охранял их покой от "джикеев".
Может, и у этих чего-нибудь такое?
   Тут мне вспомнился один пример  из  животноводческой  практики.  Когда-то
давно - мне тогда лет тринадцать было - наш детдом отправили  в  колхоз,  на
прополку. Конечно, мы не только работали, но и носились по деревням,  потому
что в конце концов, лето оно и для отдыха тоже. Не обходилось,  само  собой,
без мелких налетов на  сады  и  огороды,  откуда  мы  восполняли  недостаток
витаминов. Воспитатели, может, и пытались с этим справиться, но только  хрен
у них это получалось. Тырили мы молодую морковку, зеленый лук, горох, ранние
яблоки и вишню - по мере созревания, так сказать. В большинстве случаев  все
сходило  с  рук,  потому  что  засечь  нас  на   деле   было   очень   туго,
атасно-стремная служба была поставлена отлично,  а  ноги  мы  делали  всегда
резко, быстро и в разные стороны. Но однажды какая-то бабка,  у  которой  мы
скоммуниздили морковку, не поленилась дойти до школы, где мы квартировали, и
настучала нашей Лидии Сергеевне, что мол, "белые пришли  -  грабят,  красные
пришли - грабят, и куды хрестьянину податься?". Лидия без долгих размышлений
застроила всю нашу систему и провела бабку мимо рядов на  предмет  опознания
грабителей. Меня, кстати сказать, бабка видеть не могла.  Она  только  Сашку
Половинко запеленговала, Андрюшку Васина и Наташку Иванову. Я и  еще  пятеро
погнали совсем в другом направлении, а эти маленько  замешкались  у  забора,
потому что Наташка зацепилась юбкой.  Пацаны  ее  отцепили  буквально  перед
носом у бабки, и она их успела хорошо разглядеть. Сначала  Наташку  вытащила
из строя - юбку вспомнила, а потом и  Сашку  с  Андрюшкой.  Лидия  Сергеевна
сразу сообразила, что  в  этой  группе  кого-то  не  хватает,  и  сама  меня
выдернула, хотя ребята молчали как партизаны. Бабка и то  засомневалась,  но
мне было неудобно отнекиваться, и я добровольно сознался, чтоб не отрываться
от коллектива. Прочих мы не выдали -  это  западло.  Лидия  Сергеевна  долго
вкручивала нам насчет того, что мы совершили  преступление,  предусмотренное
статьей 144-й  УК  РСФСР,  и  про  гуманность  советского  закона,  согласно
которому уголовная ответственность за это правонарушение на нас,  13-летних,
пока не распространяется. По-моему, она очень жалела, что  мы  не  совершили
преступления в 14-летнем возрасте, потому что тогда нас можно было посадить.
Но все же меру наказания она  нам  придумала  и  отправила  нас  работать  в
свинарник, где, один раз  вдохнув  тамошнее  "амбре",  можно  было  откинуть
копыта. Но это все, так сказать, преамбула.
   Именно в этом  свинарнике  нам  довелось  полюбоваться  на  занимательную
картинку, связанную с процессом  искусственного  осеменения  свиноматок.  По
проходу между загончиками, где  содержалось  многосисечное  свинство,  дюжие
свинари  волокли  одного-единственного  хряка,  у  которого   небось   глаза
разбегались от обилия свинячьего женского пола, хотя он и понимал, что всего
этого ему не перетрахать до скончания века. Вместе с тем хрюшки  визжали  от
восторга, почти как те дуры, которые балдеют  от  Майкла  Джексона,  или  их
бабки, которые сдергивали с себя блузки при виде Элвиса Пресли.  Само  собой
они приходили в то состояние, которое зоотехники называют "охотой", и теперь
им можно было впрыскивать шприцем их будущее потомство. Но  поскольку  шприц
осеменатора был все же не совсем удачной заменой  кабану,  хрюшки  некоторое
время не успокаивались. Должно быть, они жаждали не  только  оплодотворения,
но и кое-каких свинско-сексуальных удовольствий,  а  потому  начинали  лезть
друг на друга, чесаться и кусаться самым противоестественным образом.
   Может, эти дамы тоже пришли  посмотреть,  так  сказать,  на  самца,  чтоб
маленько разогреться, а потом предаться своим личным проблемам? Я  вспомнил,
как Ленка с Линдой возились на песочке, потом припомнил, что Ленка  работала
домашней учительницей у детей "голубого" Джека Табберта...  А  у  того,  как
сама Хрюшка рассказывала, была  "розовая"  супруга,  находившая  в  Хавронье
"мужское начало". Правда, Ленка клялась и божилась, что у миссис  Табберт  с
ней вышел облом, из-за  которого  тогдашнюю  госпожу  Баринову  вроде  бы  и
уволили, но поди, проверь это! Может, еще тогда чего-то в ней  раскрутилось,
а потом на Линде продолжилось.  И  теперь,  вполне  возможно,  не  отпускает
смешанное "я".
   - О чем задумался? - прервал мои размышления голос Элен. Оказалось, что я
сижу с наколотым на  вилку  куском  отбивной  и  смотрю  куда-то  в  мировое
пространство.
   - Да так, о  жизни...  -  пробормотал  я,  поскольку  пересказывать  свои
животноводческие наблюдения не собирался.
   - Небось Вику вспомнил? - вкрадчиво поинтересовалась Элен. - Тоскуешь?
   Теперь мне показалось, будто ей очень хочется, чтоб я сказал: "Да,  очень
тоскую!" Потому что Танечке Кармелюк, сидевшей в Ленкиной  упаковке,  должно
быть, было приятно услышать, что я  привязался  к  ее  телу,  пусть  даже  с
доминирующим Ленкиным "я". Когда-то Чудо-юдо вычислил, что в  Вике  осталось
36 процентов Танечки, то есть больше трети, почти 2/5.  Да  еще  4  процента
осталось от Кармелы О'Брайен и Вик Мэллори. Интересно, а сколько в  Элен  от
Хрюшки?
   - Как тебе сказать... - неопределенно произнес я, отвечая  на  вопрос,  и
наконец-то  скусил  с  вилки  мясо.  Это  позволило  мне  выдержать   паузу,
необходимую на тщательное пережевывание пищи. Потому что отвечать прямо  мне
не хотелось. Если как на духу, то я точно не знал, тоскую я или  нет.  И  по
чему именно тоскую, тоже не знал. Может, по Ленкиному телу, которое вот тут,
рядышком сидело и ухмылялось, а может, по ее доброй и нежной  душе,  которая
вынуждена была страдать  от  разных  нюансов,  св