ачерпнул кружку воды из бачка, стоявшего у стены, и плеснул в морду
"подследственному". Тот ерзнул, дернулся, проныл:
   - Мужики, вы ж обещали! Креста на вас нет...
   - А мы комсомольцы, - пошутил я. - Нам не положено.
   - "Не расстанусь с комсомолом! Буду вечно молодым!" - покривлялся Мартын.
- И ты - тоже...
   Варан открыл  заслонку  ломиком  -  пригрелась.  Внутри  гудело  пламя  -
нехилое.
   - Париться, говорят, любишь? - заметил Варан.  -  Полторы  тыщи  градусов
устроит, или еще накочегарить?
   - Вы что?! - глаза у Круглова выползли из орбит.
   - Еще разок телефон Славика! - спросил я  голосом  робота,  в  то  время,
когда Фриц с Мартыном, стараясь не подходить к топке ближе, чем на полметра,
поставили доску на край этого окошка в ад.
   Перед смертью не врут, тем более,  когда  доска  уже  горит,  и  плавятся
подошвы ботинок.
   - 289-32-13! - корчась на доске, выкрикнул он, еще надеясь на что-то...
   - Спасибо! Спасибо, дорогой, - сказал я, - не соврал, значит... Раз-два -
взяли!
   И, чуть приподняв доску, мы вчетвером вогнали ее  вместе  с  Кругловым  в
пышущее адским жаром жерло топки.  Сразу  же  вспыхнула  одежда,  из  глотки
вырвался последний истошный вопль:
   - Уо-а-а-а-я-а-а! - я еще успел углядеть, что у него там, в огне, лопнули
глаза, налысо сгорели волосы...
   - Все, что могу, сынок! - сказал я, выдернув из-под  куртки  "макара",  и
выстрелил через пламя в его обритый огнем затылок...
   Варан захлопнул заслонку, пламя загудело с удвоенной яростью.
   - "Бьется в тесной печурке Лазо..." - промурлыкал Мартын.
   - Зря ты, Капрал,  патрон  извел,  -  заметил  Варан.  -  Пулька  в  угле
останется. Хоть и расплавится, а не выгорит.
   - Ерунды не говори, - мрачно сказал я. - Там  решетка,  все  в  поддувало
стечет. В общем,  так:  мы  с  Фрицем  уезжаем.  А  вы  с  Мартыном  немного
поработаете. Чтоб порошок был кондиционный. Завтра можете  отдыхать,  но  не
вусмерть. По пятьсот на мелкие получите...
   - "Товарищ, я вахту не в силах стоять, - сказал  кочегар  кочегару..."  -
пропел Мартын, похрустев баксами.
   - Нормально, - кивнул Варан, пряча свою долю.
   "Волга" стояла на месте, Фриц сел за руль, выкатил ее задом из тупика.  Я
развалился на заднем сиденье.
   - Тебя куда? - спросил Фриц, осторожно выруливая из лабиринта  гаражей  и
сараюшек.
   - В тот же двор, откуда брал, -  сказал  я.  -  И  сразу  же  обратно,  к
пацанам. Тебе шестьсот,  за  вождение.  И  тоже,  смотри,  не  усердствуй...
Послезавтра нам нужен водила. Не подведи.
   - Как можно, командир! Сто грамм - не больше.
   Выкатили на более-менее проезжую  улицу.  Светящиеся  часы  на  приборной
доске "Волги" показывали второй час утра. Фриц молчал. Он  не  сильно  гнал,
хотя по таким пустынным  улицам  можно  было  и  поскорее.  Это  Фриц  делал
правильно, потому что гаишников еще не разморило, и они могли прицепиться  к
чему угодно. Особой опасности в этом не было, но тратиться  на  них  мне  не
хотелось.
   Во дворе "сталинского" восьмиэтажного домищи я выскочил в  заднюю  дверь,
махнул ручкой  Фрицу.  Он  тоже  поднял  ладонь  на  манер  покойного  Адика
Шикльгрубера. (За эту манеру прощаться его  и  прозвали  "Фрицем".)  "Волга"
ушла со двора через подворотню, а я, глянув по сторонам  и  убедившись,  что
никто меня не сглазит, сбежал по  узкой  лесенке,  спрятанной  под  жестяным
навесом, к двери, ведущей в полуподвал восьмиэтажки. Ключик от  нее  у  меня
был.  Щелчок!  -  и  я  внутри.  Включив  фонарик,  я  спустился  в   бывшее
бомбоубежище. Должно быть, при товарище Сталине думали,  что  тут  можно  от
атомной бомбы отсидеться. Какие-то нары даже имелись. Плакаты на стенах  еще
не выцвели:  "Оповещение  населения...",  "Действия  по  сигналу  о  ядерном
нападении"...
   Я миновал все эти реликты "холодной войны" и толкнул маленькую незапертую
железную дверцу. За ней было еще помещение, с нарами и плакатами, а в  одной
из его стен - квадратный люк-лаз. На тот случай,  ежели  супостатская  бомба
завалит шедевр архитектуры эпохи сталинизма, и он, грохнувшись, засыплет тот
самый вход в убежище, через который я  сюда  вошел.  Лаз  представлял  собой
длинную и довольно извилистую бетонную  трубу  квадратного  сечения.  Метров
пятьдесят я прошел по нему на коленях, пока  не  нащупал  справа,  в  стенке
трубы, еще один лючок.
   Этого  лючка  сталинские   конструкторы   не   предусматривали.   Я   его
предусмотрел, на  всякий  случай.  Лаз  за  "моим"  лючком  был  поуже,  чем
сталинский, Но зато он вел туда точно, куда мне  было  нужно.  Еще  тридцать
метров, снова лючок. Открыв его, я очутился в  сухом  подземном  колодце  со
скобами. По скобам наверх - и вот я в подвале.
   Подвал  этот  располагался  в   одном   из   недавно   отреставрированных
особнячков, располагавшемся довольно далеко от дома,  во  дворе  которого  я
простился с  Фрицем.  А  особнячок  принадлежал  теперь  на  правах  частной
собственности фирме "Барма", генеральным  директором  и  владельцем  которой
являлся господин Михаил Баринов, мой младший братец. Я у  него  числился  на
должности "референта по специальным вопросам" с окладом  в  400  "гринов"  в
месяц и свободным графиком посещения.
   Тут горела только слабая дежурная лампочка, освещавшая  представительский
"Кадиллак", на котором мистер Майкл Баринофф выкатывал на сборища фирмачей и
прочей  шушеры.  Подвал  был  гаражом  и  мастерской  для  текущего  ремонта
заокеанской тачки.
   Я  потопал  к  дверце   шкафа,   встроенного   в   стену   подвала.   Там
механик-водитель "Кадиллака" держал свою спецуру. Он и понятия не имел,  что
если как следует надавить на верхнюю, потолочную часть  стенного  шкафа,  то
выяснится, что она не бетонная, а из папье-маше... Я вошел в шкаф, запер  за
собой дверь, надавил - и крышка поднялась, открыв мне дорогу наверх, еще раз
по скобам.
   Доску из папье-маше я задвинул на место, а  скобы  вывели  меня  в  узкую
клетушку на уровне первого этажа. Почти такой же шкаф, как в подвале, только
вовсе без дверей и чуточку пошире. Сюда можно было попасть  лишь  через  люк
сверху или через люк снизу. Узкий, замаскированный под каменную плитку пола.
Закрыв его за собой, я разделся и спрятал в пластиковый  мешок  всю  одежду,
кроме трусов и майки, а также пистолет с кобурой.
   С мешком под мышкой я полез выше и поднял головой  верхний  лючок.  Через
него я попал  в  ванную  комнату,  располагавшуюся  позади  кабинета  нашего
генерального. В эту ванную мистер Майкл Баринофф  водил  трахать  секретаршу
Люсю. Наверно, можно было раздеться и здесь, но в клетушке под  ванной  было
спокойнее. Не хотелось, чтобы какая-нибудь  лишняя  ниточка  от  куртки  или
тряпичка с каплей крови остались на полу и привели к каким-нибудь неприятным
последствиям. Скорее всего ничего страшного бы не произошло, в  этой  ванной
бывал лишь ограниченный круг  лиц,  но...  береженого  Бог  бережет!  -  как
сказала одна монашка, надевая презерватив на свечку.
   Трусы и майку я запихнул в пакет, влез  в  ванну  и  пустил  воду.  Долго
париться времени не было, но ополоснуться требовалось. Все-таки от  ползанья
по подвалам и котельной аромата не прибавилось. У Мишки тут  шикарный  набор
всего, что нужно: шампуни, дезодоранты, фен, одноразовые станки...  А  смену
чистого я прихватил с собой и оставил в предбаннике, в  толстом  чемоданчике
типа "президент".  Здесь  же  висит  двубортный  пиджак  делового  человека,
темно-синий в белую полоску  галстук.  А  бандитскую  курточку,  рэкетирские
штаны  линяло-зеленого  цвета  и  пушку  в  кобуре  джентльмен   положит   в
"президент"...
   В кабинете генерального светился экран компьютера и работал магнитофон  с
закольцованной кассетой, на которой был  записан  звук  щелчков  клавиатуры,
невнятное бормотание мистера референта "со  свободным  графиком  посещения".
Это должно было убедить охранников Валю и Вову, что  любезный  брат  хозяина
пашет как проклятый во благо фирмы "Барма" аж до двух часов ночи. Думаю, что
и компетентные органы вполне удовлетворились  бы.  Топтунишка,  которого  мы
запеленговали  достаточно  быстро,  еще  в  прошлую  пятницу  обежал  вокруг
особняка и убедился, что, кроме выхода через парадное крыльцо  и  выезда  из
подземного гаража, никаких других  выходов  из  нашего  заведения  нет.  Они
поставили  наблюдателей   с   оптикой   на   чердаке   небольшого   домишки,
располагавшегося напротив угла нашего особнячка, и решили, что все держат на
контроле. Они видели, что я вошел в офис, появился на втором этаже и опустил
защитные  шторы,  за  которыми,  однако,  просматривался  свет  и   мерцание
компьютерного экрана. Теперь  я  просто  обязан  был  выключить  магнитофон,
убрать из него кассету кольцовку и запихнуть вместо нее любимый Мишкин  "Лед
дзеппелин" - он от него в восьмом классе сходил с ума и по сей день  слушает
не отрываясь. После этого убрать  кассетник  в  стол,  выключить  компьютер,
верхний свет и спуститься в фойе к Вале и Вове...
   -  Ну,  Дмитрий  Сергеевич,  вы  -  трудоголик!  -  подивился  Вова.   Он
бодрствовал, а Валя похрапывал на топчане в вахтерской.
   - Работа такая, - развел я руками, и Вова выпустил меня на улицу, где  за
рулем джипа "Чероки" дремал мой давний знакомый Юра Лосенок.
   Я постучал в стекло, украдкой бросив взгляд на слуховое окно того  самого
чердака. Да, они смотрели. Я словно бы чуял их,  этих  гляделок  паршивых...
Нате, убеждайтесь, я только-только работу закончил! Пашу,  как  папа  Карло!
Хоть и на брата-эксплуататора, но за баксы. Все,  интервью  закончено.  Пора
лезть в машину.
   - Ну и здоров ты вкалывать, - проворчал Лосенок. - Миллиард, что  ли,  по
рублю пересчитывал? Никак с тобой не угадаешь, когда домой вернешься.
   - Лосенок, - сказал я строго, но очень внятно, - тебя на фирме  никто  не
держит. В свободной стране живем, капитализм строим.  Хошь  -  покупай  себе
трейлер, как Леня Голубков, и зарабатывай деньги. Не могешь  -  сиди  здесь,
дрыхни по полдня и получай тыщу баксов ни за хрен собачий.
   - Да я разве против? - сказал Лосенок. - Жена, понимаешь, ревнует...
   - Драть тебе ее нужно, - посоветовал я, - и лучше - в переносном  смысле.
А то ты сейчас придешь домой, засосешь стакан - и храпака до утра. Вот  жена
и ревнует. Нет бы вернуться, впиндюрить  ей  как  следует  -  вот  сердце  и
успокоишь.
   - Она уже спит сейчас... - пробубнил Лосенок.
   - Разбудишь! Еще спасибо скажет.
   - Ладно. Куда едем?
   - Домой, куда ж еще?
   "Чероки" зафырчал, словно бы ругаясь на этих русских  обормотов,  которые
заставляют его ездить  по  избитому  асфальту,  а  то  и  вовсе  без  оного,
ополаскивают из ведра и заливают в баки  неведомо  какой  бензин.  Меня  его
фырчание не волновало. Беспокоило другое - не пошлют ли "гляделки"  за  мной
"хвоста". Конечно, это не божий день, когда в четырехрядном потоке не  сразу
углядишь, кто к тебе прицепился: вон те "Жигули"  или  какой-нибудь  "мерс".
Улицы пустые, за километр видно, кто впереди, кто сзади.
   Конечно, там, на чердаке, не дураки сидели. Они имели  рацию  и  доложили
тем, кто ждал своего  часа  в  машине,  припаркованной  на  боковой  улочке,
примерно в километре по курсу нашего джипа. Расчет простой: я,  простачишко,
буду глядеть назад, успокоюсь, что не увижу никакой  тачки,  отъезжающей  от
дома со слуховым окном, а на ту, что появится  после,  могу  и  внимания  не
обратить. Поэтому я все поглядывал то назад, то вбок.
   - Да вот они, - радуясь,  что  увидел  "хвостов"  раньше  меня,  хихикнул
Лосенок. - У обочины, в моторе копаются. Сейчас отпустят метров на пятьсот и
пойдут за нами. Спорим?
   - Нормально, - сказал я. Мы миновали стоящую у обочины белую "девятку". У
нее был открыт капот, но остроглазый Лосенок по-шоферски углядел,  что  они,
то есть два плотных мужичка у "девятки", не столько смотрят  на  то,  что  в
кишках у машины, сколько на улицу в нашу сторону.
   Они действительно пошли за нами. Не  приближались,  но  и  не  отставали.
Решили домой проводить? Зачем? Я и так доеду.
   - Прибавить? - спросил Лосенок.
   - Не надо. Там впереди, по-моему, гаишники...
   Что-то  уж  очень  спокойно  я  это  отметил.  Впереди  помигивало  синее
пятнышко, виднелись силуэты нескольких машин. А может, меня брать собрались?
Сейчас выйдет какой-нибудь хрен с жезлом,  махнет:  "К  обочине!"  Дернешься
вперед - кинут поперек "крокодила" с зубками или поставят трейлер. Дальше  -
по известному сценарию:  "АКС-74у"  к  спине:  "Руки  на  капот,  ноги  шире
плеч..." А что у вас, гражданин, в чемодане? Ах, пушечка! Да  со  свеженьким
нагарчиком! Как интересно! А на  рукаве  у  вас,  господин-товарищ,  чего-то
красненькое! Замочили, наверно, кого-нибудь? Ай-яй-яй! Что ж вы,  гражданин,
так неаккуратненько!"
   Точно, балда я, гражданин  начальник.  Надо  мне  было  не  рисковать,  а
оставить пушку вместе с бандитской курточкой  и  прочей  труниной  там,  под
ванной, в секретной клетушке. После забрал бы. А  теперь  трясись,  господин
Баринов Дмитрий Сергеевич.
   Зря трясся. Авария впереди была - всего и делов-то. Дальнобойный  "КамАЗ"
"жигуленка"  в  багажник  поцеловал.  Гаишники  чего-то   меряют,   щоферюги
ругаются. "Скорой" нет, значит, все нормально.
   - Притормози, - велел я Лосенку. Тот глянул на меня,  как  на  психа,  но
остановился.
   - Товарищ капитан! - спросил я, выходя из машины уверенным шагом  хозяина
новой жизни, честного совете... то есть, тьфу ты, российского бизнесмена.  -
Помощь не нужна?
   - Спасибо, - вежливо ответил гаишник, - все целы, все в порядке.
   Интересно! То ли у меня рожа на  какого-нибудь  депутата  похожа,  то  ли
гаишник интеллигентный попался...
   Я уже собрался садиться в машину,  бросив  косой  взглядик  назад,  туда,
откуда должен был подъехать наш "хвостик", но тут от  битого  "жигуленка"  к
нашему "Чероки" подбежала, цокая каблуками,  черноволосая  девушка  в  белом
плаще. В руке она тащила скрипичный футляр.
   - Простите, - сказала она, немного запинаясь от волнения, -  вы  меня  не
подвезете?
   - И не боитесь? - спросил я. - Везде предупреждают: не садитесь в  машину
к незнакомому мужчине.
   - А тем более -  к  двум,  -  поддакнул  Лосенок,  нервно  глянув  назад.
"Девятка", не сбавляя хода, промчалась мимо нас и ушла вперед. Глаза  словно
бы сфотографировали ее номер: "45-38 МКМ". Ментовский, выходит:  "Московская
Краснознаменная милиция". Неужели оперы пошли такие  дурные,  что  не  могли
что-нибудь другое повесить?
   - Знаете, - сказала девушка до ужаса наивным тоном,  -  вам  я  почему-то
верю.
   - Садитесь, - сказал я, - сегодня как раз тот единственный вечер, когда я
не насилую случайных попутчиц. Куда вам?
   Она назвала адрес, и я вспомнил, как десять лет назад  отец,  которого  я
тогда звал в глаза Сергеем Сергеевичем, а  за  глаза  -  Чудо-юдом,  впервые
привез меня на "Волге" на эту самую улицу. Там за Николаем Коротковым до сих
пор числилась однокомнатная квартира.  В  том  самом  доме,  номер  которого
назвала наша пассажирка.
   - Вам, случайно, не в тридцать девятую квартиру? - поинтересовался я.
   - Нет, в сороковую, - хлопнув глазками, удивилась скрипачка. - А что?
   Голосок у нее был почти как  у  семнадцатилетней,  но  личико  смотрелось
минимум на двадцать пять. Не маленькая - за метр семьдесят, не  худенькая  -
килограммов на шестьдесят потянет. Плащ скрывал фигуру, но вряд ли это  было
что-то экстра-класса. Нет, она могла быть за себя совершенно спокойна.
   - С концерта? - спросил я.
   - Да нет, - потупилась девушка, - я в ресторане играю...
   - И где же?
   - В "Чавэле", знаете? - девушка опять смутилась.
   - Понятия не имею, к сожалению. Я нынче в рестораны не хожу -  все  дела,
дела... "Чавэла", как я понимаю, что-то связанное с цыганами?
   - Ага, - кивнула пассажирка, - ресторан с цыганами. Я у них в ансамбле на
скрипке играю.
   - Так вы цыганка? - удивился я. И даже вроде бы  обрадовался.  Я  ведь  в
детстве немного цыганского молока попробовал...
   - Нет, - девушка мотнула своими черными, поблескивавшими при свете ночных
фонарей волосами. - Я - украинка. Меня зовут Таня Кармелюк. А когда  я  соло
играю, объявляют: "Кармела!"
   - Почти Кармен, - заметил я. - Очень цыганское имя. Но красивое.
   Представляться ей я не  собирался.  Какая  ей  собачья  разница,  кто  ее
подвозил? Баринов,  Коротков,  Браун,  Родригес...  Можно  было  как  угодно
назваться, но не хотелось. Тем более что пронырливая "девятка" "45-38  МКМ",
видно, хорошо знавшая, как прятаться,  опять  вынырнула  откуда-то  сбоку  и
пошла за нами.
   - Тупые какие-то! - пробормотал под нос  Лосенок.  Кармела-Таня  вскинула
свои густые, нещипаные брови, но ничего не сказала. Я тоже, хотя  в  отличие
от нее догадывался, чем недоволен Лосенок. Ребята не просто "пасли" нас, они
мозолили нам глаза. Зачем? Что, они не знают, где  живет  господин  референт
фирмы "Барма"? Знают. Я человек легальный, семейный, женатый, с пропиской...
Правда, в двух местах и на разные фамилии, но не в этом же дело! Они  хорошо
осведомлены, что товарищ Юрий Андреевич  Лосев,  он  же  Лосенок,  честно  и
благородно работает в "Барме" с окладом в 1000 баксов и  в  его  обязанность
входит развозить  по  домам  горящих  на  работе  сотрудников  фирмы,  вроде
вышеупомянутого  референта  с  ненормированным  рабочим  днем  и   свободным
графиком посещения. Какие проблемы?
   Если вы, товарищи менты, комитетчики-контрразведчики  или  кто  там  еще,
хотите   узнать,   что   гражданин   Баринов   Дмитрий   Сергеевич    делает
предосудительного, возвращаясь с работы домой,  то  не  маячьте.  Привлеките
пару-тройку машин, расставьте их на маршруте и меняйте помаленьку... Не могу
же я на эту вашу "девятку" так долго любоваться.
   - Приехали, - сказал Лосенок, притормаживая. Умный парень, остановился не
у самого дома, а не доезжая.
   - Сколько я вам должна? - спросила Таня.
   - Бог с вами, не разоримся! - отмахнулся я и захлопнул дверцу  за  Таней.
Она зацокала вперед, а мы поехали  дальше.  Упрямые  обладатели  ментовского
номера все на той же дистанции перлись за нами.
   - А может, это не контора? - прикинул Лосенок.
   - А кто? "Лига защиты животных"?
   - Вот влепят  они  нам  где-нибудь  за  городом  пару  очередей  -  тогда
посмеешься! - зло сказал Лосенок. Он всерьез это  сказал,  и  мне  чуть-чуть
поплохело. А почему бы и нет? Все люди, все человеки. Конечно, это не  из-за
Круглова. Но ведь до того был еще  не  один  клиент,  и  кое-где  оставались
ниточки, за которые могли потянуть, особенно  -  по  самым  ранним  делам...
Опыта было мало. То, что для ментов - отмазка, для крутых ничего не  значит.
Конечно, мало шансов, что выкопали эти  хвостики,  но  все  бывает...  Тогда
"МКМ" - просто для успокоения. Сейчас мы пойдем по Можайке -  там  вряд  ли.
Борзеть и строчить на улице или большой дороге  захочет  только  самоубийца.
Это менты не найдут свидетелей, а наши - найдут.  И  тогда  у  многих  кишки
повиснут сушиться на проводах. Прежде всего у заказчиков. А заказчикам, если
таковые имеются, есть что  терять,  кроме  своих  цепей...  Могут,  конечно,
подставить дурачков, какую-нибудь шпану, решившую поиграть  в  киллеров.  По
поведению - вполне похоже, но я их все-таки немного разглядел, и впечатления
такого,  что  это  мальчики-хулиганчики,  не  сложилось.   Плотные   мужички
выглядели довольно солидно и профессионально. Такие, если б уж собрались нас
делать, то довели бы до поворота на лесную бетонку, по которой в  это  время
суток никто не ездит. Почти десять верст - и все лесом. Правда, на "девятке"
догнать "Чероки" им вряд ли  удастся.  А  если  там,  в  лесу,  на  каком-то
километре нас ждут? Эта прилипчивая "девятка" может быть только  наводчицей.
А там, в лесу... Блин, да что ж я такой мнительный стал?
   Тем не менее  я  выдернул  из  специального  ящичка,  укрытого  в  спинке
сиденья, радиотелефон.