шливо  вскинув  руку  в  пионерском  салюте.  Вика
выскочила из-под одеяла по пояс. Такого финта Ленка не сделала бы ни за что,
даже под действием самого дурацкого препарата. Но и Таня, пожалуй, на это не
решилась бы. А если это Кармела прорывается, из своих  трех  процентов?  Что
тогда?
   Вот с этого момента и начался отходняк.  Я  думаю,  что  уже  тогда  стал
способен  на  кое-какие  рациональные  мысли.  Во  всяком  случае,  никакого
дурацкого хохота я больше не испускал.
   - Димка! - Чудо-юдо повернулся ко мне. -  Тебе  будет  туго!  Держись!  К
сожалению, мне пора идти, но я смогу вернуться часа через три.
   Он глянул на часы и поспешно вышел.
   "Через часок-другой..." - пообещал Чудо-юдо. Сам собирался  прийти  через
три часа. Стало быть, в худшем случае надо будет держаться два часа.  Почему
держаться? А? И почему я вообще  начал  бояться?  Да  потому,  что  поддался
внушению папаши, опасающегося, что мы не  выдержим  пытки  ломкой  и  начнем
буйствовать. Но, извините,  у  него  тут  куча  всякого  персонала,  который
запросто может нас скрутить и,  если  потребуется,  зафиксировать,  чтоб  не
убежали. Неужели опасается, что проснется Танечка и начнет делать что-нибудь
ужасное? Но ведь не побоялся же он послать Танечку к  французам  в  Ленкином
обличье?
   - Ты еще ничего не чувствуешь? - спросила Вика. -  Я  уже  чувствую,  что
немного ноет рука. Там, где рана была. Меня на Хайди, в Бронированном трупе,
"джикеи" ранили, помнишь?
   - Тебя или Таню? - я задал вопрос прямо.
   - Угадай с  трех  раз!  Ха-ха-ха!  -  закатилась  она  все  еще  дурацким
хохотком.  -  Может,  "я"  и  есть  Таня?  Ведь  твой  папочка  именно   это
подозревает.
   - Больше мне делать нечего, угадайками заниматься!
   У меня вдруг назойливо зачесался нос. Поэтому мой ответ  прозвучал  очень
раздраженно. Насчет того, что нос при  отходняке  будет  чесаться,  Чудо-юдо
ничего не говорил. Но, может  быть,  забыл  впопыхах?  Или  это  просто  так
чешется? Я почесал нос, и  он  вроде  бы  маленько  успокоился.  Но  тут  же
зачесалось под мышкой. И на спине, под лопаткой, тоже.
   - У тебя ничего не чешется? - спросил я Вику.
   - Ужасно! - захихикала она. - Особенно там...
   И, выскочив из-под одеяла, показала это местечко.
   Нет, мне было уже не до того. У меня чесалась вся кожа, с головы до  ног,
как при аллергии. И лицо, и щеки, и уши, и нос! Нестерпимо! Все  зудело,  аж
обжигало.
   - Блин! - вырвалось у меня. Я уже хотел было с  остервенением  почесаться
обеими пятернями, но тут вдруг  вспомнил,  что  говорил  Чудо-юдо.  Что  все
должно идти своим чередом и нельзя никак вмешиваться, нельзя  пытаться  себя
вылечить... Может быть, почесав нос, я нарушил это требование? И тогда сразу
же эта самая "чесотка" распространилась повсеместно...
   Жажда почесаться перешла все границы. Я схватил себя за  запястья,  чтобы
руки не взялись сами по себе скрести кожу. Но тут же  поймал  себя  на  том,
что, ворочаясь, чешу спину о простыню. Пришлось вскочить с постели и принять
вертикальное положение. Я отыскал  спортивный  костюм,  который  мне  выдали
вчера вечером взамен пижамы, и влез в него. И тут  произошло  неожиданное  -
все враз перестало чесаться. Как рукой сняло! Но зато  заныли  все  суставы.
Одновременно, как по команде! И малюсенькие суставчики на пальцах рук и ног,
и здоровенные плечевые, локтевые, бедренные и коленные.
   Сначала мне показалось, будто это испытание я выдержу легко, более  того,
подумалось, что если я  сейчас  сделаю  несколько  приседаний,  отжиманий  и
прочих упражнений, разомну пальцы, то все быстро  закончится.  Но  это  ведь
тоже искусственное вмешательство в процесс. Я еще не знал, была ли "чесотка"
следствием отходняка или сама по себе  произошла,  от  волнения,  но  только
прекратилась она сразу после того, как я, заставив себя не обращать  на  нее
внимания, слез и начал одеваться. Была тут какая-то  связь?  И  что  сыграло
главную роль? Если вообще сыграло, а не было простым совпадением.
   Прилечь обратно? Или сесть на стул? Не угадаешь... Но тут до меня  дошло:
все, что я буду делать с мыслью о том, как избежать последействия препарата,
будет своего рода "вмешательством в процесс".
   И тогда мне пришла в голову очень простая и  скорее  всего  еще  дурацкая
идея: не думать о том, что я пытаюсь победить боль. Игнорировать ее,  просто
забыть и думать о чем-то другом. Легко  сказать,  сделать  гораздо  труднее.
Чтобы не думать о боли в суставах, надо было забыть о  том,  что  эти  самые
суставы существуют. Превратиться в статую... Я сел на стул.  Боль  осталась,
но как-то изменилась, возможно, потому, что изменилось направление нагрузок.
Сила тяготения, давившая по вертикали, раздробилась на  несколько  векторов,
ослабела и мучила меньше.
   В это самое время я повернулся к Вике и понял, что отходняк  напал  и  на
нее. Но, судя по всему, последействие препарата проявлялось совсем по-иному.
   Ее бил озноб. Жуткий, похожий на тот, что бывает  при  агонии  или  после
нескольких минут пребывания в ледяной воде. А то казалось, будто ее положили
на мокрый пол и подключили электроды. Смотрелось  все  как  некая  вибрация,
по-авиационному - флаттер. От такой тряски самолеты разваливаются в  воздухе
на куски, как от попадания ракеты. Не  знаю  почему,  наверно,  от  остатков
дури, но мне подумалось, что  и  с  Викой  произойдет  нечто  подобное.  Она
закуталась в одеяло с головой и стала  похожа  на  труп,  зашитый  в  саван.
Только  не  простой,  а  гальванизированный,  дергающийся  от  электрических
разрядов.
   - Не смотри на меня! Не смотри!!! -  взвизгнула  Вика.  -  Закрой  глаза!
Отвернись на фиг!
   В этот момент у меня полностью прошла ломота в суставах,  зато  появилось
ощущение невероятной слабости. Я не смог бы встать со стула,  даже  если  бы
очень этого захотел. Теперь все тело было словно бы из песка, муки или воды,
которыми заполнили некую тонкую оболочку. Может быть,  эту  оболочку  просто
надули воздухом. С одной стороны, чудилось, что мне ни  за  что  не  удастся
привести свое тело в движение, с другой - мерещилось, будто самый слабенький
порыв  ветерка  может  свалить  меня   на   пол.   И   я   не   могу   этому
противодействовать. Сердце билось как  колокол  в  башенных  часах,  тяжело,
лениво, словно раздумывало, а не остановиться ли вообще?
   И мне уже начало казаться, будто оно бьется все  реже.  Вот-вот  встанет!
Возникло ощущение безысходности. Интервалы между  тюканьем  в  груди  росли,
руки бессильно висели вдоль тела, голова упала на грудь,  ноги  не  чуялись.
Все?! Насовсем?! Что дальше?! Стало в глазах темнеть...
   Но глаза еще видели. На циферблате электронных часов у меня  на  запястье
работал секундомер. Вероятно, я его случайно включил  -  может  быть,  когда
хватал себя за руки, чтоб не поддаться  искушению  почесаться.  Голова  была
повернута так, что я видел циферблат часов на  бессильно  свесившейся  руке,
которую я не мог ни поднять, ни убрать. И изменить положение головы тоже  не
мог.
   Цифирки менялись ритмично, хотя и бесшумно,  без  какого-либо  писка  или
тиканья: 01, 02, 03... И тут оказалось, что у меня моргают глаза. Причем они
моргали точно с интервалом в одну секунду. Открылись - на циферблате "04"  -
закрылись. Открылись снова - на циферблате "05", и  так  далее.  А  потом  я
обнаружил, что, оказывается, и сердце у меня бьется очень ритмично  -  ровно
по удару в секунду. Как только до меня это дошло, слабость исчезла. Я поднял
голову, повертел ею из стороны в  сторону,  поднял  руку,  согнул  в  локте,
пошевелил пальцами, наконец встал со стула. Все работает и ничего не  болит.
Зато появилось ощущение жажды.
   Еще секунду назад я ее не чувствовал. Не в пустыне ведь находился. Но тут
в один момент во рту пересохло. Слюна будто испарилась, и язык приварился  к
н„бу. Мне хотелось холодной воды. Было желание  осушить  один  стакан,  два,
три, десяток, ведро, бочку, цистерну, целый танкер. А еще лучше, если б  мне
дали шланг, подключенный к водопроводу, и  позволили  пить,  пить,  пить  не
отрываясь.
   Осуществить эту мечту было нетрудно. Вода была  в  пяти  шагах.  К  нашей
"камере" примыкал санузел (хулиганистая Вика называла его "ссанузлом"),  где
имелся умывальник. К крану был  подключен  специальный  фильтр  производства
фирмы "Теледайн", который, по  уверению  производителей,  превращал  обычную
водопроводную воду в нечто экологически чистое. Всего пять шагов  -  и  хоть
залейся этой водой. Непроизвольно я двинулся в этом направлении.  Ноги  сами
понесли, но мозг вовремя вспомнил и рявкнул: "Нельзя! Ни в коем  случае!"  Я
ощущал на себе почти такое же воздействие разнонаправленных векторов, как во
время первого стояния перед алым прямоугольником двери там, в  искусственной
реальности "дурацкого сна". Но если тогда я  пошел  вперед,  преодолев  силу
страха, то здесь мне пришлось заставить себя идти  назад,  прочь  от  двери,
преодолевая могучую силу соблазна.
   Я опять поглядел на Вику. Озноб у нее прошел.  Теперь  ее  мучил  жар.  В
комнате было  по-прежнему  прохладно.  И  какие-то  клетки  Викиного  мозга,
освободившись от воздействия дурмана, путались и не понимали  поступавших  к
ним сигналов от нервных окончаний. А может,  эти  самые  рецепторы,  подобно
перевербованным агентам-двойникам, гнали в мозг стопроцентную дезуху.  Точно
так же, как мои убеждали меня, что организм испытывает недостаток влаги.
   - Душно! - прохрипела Вика, сбрасывая одеяло. - Открой дверь!
   - Нельзя! - сказал я. - Нельзя вмешиваться! Все  должно  идти  как  идет.
Озноб кончился, и жар пройдет.
   Вдруг  меня  осенило.  Приступы  всяческих  раздражающих  или  угнетающих
факторов длились почти равные временные отрезки. Минут десять каждый. А  раз
так, то и следующие, наверно, будут такими. Но если точно знать,  что  через
десять минут недомогание сойдет на нет, то терпеть будет легче.
   Как раз в это время напавшая на меня  жажда  прошла  сама  по  себе.  Рот
заполнился слюной, сухость исчезла, язык стал  нормально  поворачиваться.  Я
сглотнул слюну и тут  же  ощутил  нарастающую  зубную  боль.  Проверяя  свою
гипотезу, засек время. 9.34! Ну,  если  я  прав,  то  зубы  перестанут  ныть
примерно без четверти десять.
   Боль, конечно, от этого не уменьшилась. Напротив, пошла  по  нарастающей.
Сперва заболел один из коренных, потом тот, что торчал рядом  с  ним,  потом
еще  один.  Противной,  ноющей,  тупой  болью,  сопровождающейся  назойливым
желанием схватить спичку  или  иголку,  расковырять  все  дупла  или  вообще
клещами выдрать к чертям, невзирая на угрозу сепсиса.  Но  я  заставил  себя
сидеть спокойно и глядеть на часы.  Минуты  казались  длинными  и  тягучими,
гораздо легче было смотреть на секундомер. Там цифирки менялись  быстренько.
Желание  расковырять,  выдрать  к  черту  сохранялось  и  даже  усиливалось.
Особенно острым оно стало на самой последней минуте.  При  этом  следить  за
циферблатом оказалось очень сложно. Я  уже  засомневался  в  верности  своей
гипотезы. Но боль исчезла в 9.46, я ошибся не больше чем на пару минут.
   Особого облегчения от  этого  не  было.  Зубная  боль  плавно  перешла  в
головную. А Вика в это  время  испытывала  острый  приступ  боли  в  животе.
Сжавшись в комочек, подтянув колени к груди, она негромко постанывала. И  до
моих ушей уже долетел вздох:
   - Неужели нельзя но-шпы выпить?
   -  Не  надо,  -  сказал  я,  -  через  десять-двенадцать  минут  пройдет.
Что-нибудь другое заболит. Еще на десяток минут, а потом еще что-нибудь -  и
еще через дюжину минут кончится. Само по себе, без всякого вмешательства.
   - Утешил! - прокряхтела Вика.
   - А говорила, что женщины терпеливей...
   У меня тем временем нарастала головная боль.  Сначала  было  впечатление,
что голову сдавили в тисках и  медленно,  по-садистски  смакуя,  закручивают
винт. Но я заставил себя глядеть на часы. Надо  было  обязательно  дождаться
цифр 9.58. Что будет потом, меня не интересовало. На сей раз сосредоточиться
было намного легче, я меньше задумывался над  тем,  чтобы  поскрести  виски,
сделать массаж головы, проглотить таблетку анальгина. Правда, головная  боль
не могла не сказаться на мышлении, и мне начали  мерещиться  разные  веселые
картинки, например, - как  некий  злодей  завинчивает  мне  в  башку  не  то
буравчик, не то штопор. И появлялось желание  треснуться  башкой,  расколоть
ее, чтоб этот буравчик вылетел вместе с мозгами...
   Но я дождался. Голова перестала болеть точно в  9.58  -  ровно  через  12
минут. Вместо боли появилось головокружение. Все, что было вокруг,  поехало,
как на карусели. Я чудом удержался на ногах,  такого  не  было  даже  тогда,
когда меня в армейской учебке первый раз  прокрутили  на  допинге.  Еще  был
случай во время одного прыжка, когда меня здорово повращало еще до раскрытия
парашюта. Но ничего похожего на то, что произошло сейчас, мне не  доводилось
испытывать. Пришлось ухватиться  за  спинку  стула  одной  рукой,  а  другой
опереться на стол - иначе свалился бы.
   Голова кружилась у меня, а затошнило почему-то Вику. Впрочем, ей Чудо-юдо
это загодя предсказывал. Прижав обе ладони ко рту, она в чем была - то  есть
вовсе ни в чем - понеслась в санузел.
   Смотреть на часы я не  мог  -  цифры  метались,  сливались,  смешивались.
Пробовал считать про себя секунды, но все  время  сбивался.  Начинал  снова,
путался, вот так и скоротал время. Во  всяком  случае,  смог  устоять  и  не
попытался вертеть головой в другую сторону.  Главное,  что  удивило  меня  в
10.10, - на смену пришла икота.
   Куда круче досталось Вике. Тошнота ее покинула, но ей пришлось остаться в
туалете на второй срок.
   Икота сама по себе боли не доставляет, но когда 12 минут подряд и часто -
превращается в мучение. Однако  в  отличие  от  предыдущей  ситуации  я  мог
следить за временем, а потому все  перенес  спокойно.  Искушению  сбегать  к
умывальнику и попить водички я не мог поддаться - дверь была заперта изнутри
Викой, у которой организм очищался.
   Следом за икотой наступил период слезотечения. Точнее, сильнейшей рези  в
глазах. Было не слишком весело. Щипало не так, как от лука,  а  раза  в  три
покрепче. Глаза ни черта не видели, было впечатление, будто они  прохудились
и собираются вытечь. И циферблата не  разглядишь.  Все  расплывается.  Вика,
пока я заливался горючими слезами, успела выбраться из туалета. Я не смог ее
разглядеть, но догадался, что выглядела она не лучшим  образом.  Впервые  за
двое суток оделась и простонала:
   - Когда оно кончится? Ноги не несут... Теперь на нее напала слабость. Она
еле добралась до кровати и упала.
   - Умираю, наверное, - пробормотала Вика, - сердце не работает.
   - Пройдет, - сказал я, - со мной такое было. Через двенадцать минут...
   - Лучше помереть, чем столько мучиться!
   - Не помрешь!
   Слезы у меня течь перестали. Что-то дальше будет? Стал  прислушиваться  -
главным образом, к своим внутренним органам. Однако ничего не почуял.  Очень
удивительно показалось, как-то непривычно. Ведь времени еще  мало.  Чудо-юдо
обещал, что вся фигня кончится к пяти-шести часам вечера,  а  сейчас  только
половина одиннадцатого утра. Кончилось все, что ли? Или опять начнется?
   Выпросил-таки на свою голову! Точнее, на затылок. Где-то в шейном  отделе
позвоночника что-то хрустнуло. Отчетливо, звонко. Так, как если  б  мне  его
кто-нибудь ломал. Скорее всего сие было чистой воды  глюком,  галлюцинацией.
Но мне от того легче не стало. Боль скрутила, заставила подбородок упереться
в грудь. Назад - ни-ни! Сразу почуешь, почем фунт лиха. Но самое главное, те
12 минут протянулись неимоверно долго. А потом пошла тринадцатая... Вот чего
не предполагал: 14, 15, 16, 17 минут прошло, а шея не разгибалась! И на 20-й
минуте  ничего  не  изменилось.  Появилось  подозрения,  что  моя   гипотеза
потерпела крах. Что-то не связывалось. 21, 22,  23,  24  минуты...  Никакого
изменения. А если у меня шея вообще не разогнется? Страшновато стало.
   Я и на Вику не обращал  внимания.  Не  знаю,  что  в  тот  период  с  ней
происходило. Не мог в ее сторону голову повернуть. Полчаса минуло  -  и  все
как было.
   Появились мысли насчет того, что надо бы попробовать как-то разобраться с
шеей.  Подумалось,  что  происшедшее  не  имеет  отношения  к  последействию
препарата, а само по себе выщелкнулось...  Но  все-таки  слова  Чуда-юда  из
памяти не вылезали. В том смысле, что нельзя ни во что вмешиваться.
   Обеда, само собой, нам и не приносили. Пришла Зинка.
   - Страдаете? - с легким  злорадством  спросила  она.  -  Ничего,  недолго
осталось, подождите чуточку. Этот препарат не очень сильный,  не  "Зомби-8".
Отойдете помаленьку.
   - У меня шея не поворачивается, - пожаловался я, - даже  не  разгибается.
Но может, это не от препарата?
   - От него, родимого, - сказала Зинка  уверенно,  -  стандартный  симптом.
Почти у всех такой бывает. А ты чем маешься?
   Это уже относилось к Вике. Вообще, мне еще вчера было ясно, что Зинуля не
воспринимает новообразованную даму как родную сестрицу. Еще бы, они с Ленкой
были близнецами, а тут это почти идеальное сходство  -  только  по  Зинкиной
родинке на шее одну от другой отличить можно - исчезло.
   - Зубами! - держась за щеку, проворчала Вика.
   - Тоже стандартное явление. Сколько уже болит?
   - А я, думаешь, время засекала?
   - У меня зубы двенадцать минут болели, - сообщил я,  -  и  все  остальные
болячки тоже по столько же держались.  А  эта  зараза,  в  смысле  шея,  уже
полчаса не проходит.
   - Понятненько, - посерьезнела Зина. - Стало быть, у тебя  осталось  всего
одно испытание. Минут через пять  будешь  буянить  и  требовать,  чтоб  тебе
закололи еще одну дозу.
   - Откуда ты знаешь?
   - Вы ж, слава Богу, не первые. Знаем, что проходит от семи до  двенадцати
приступов разных недомоганий, которые  протекают  от  десяти  до  пятнадцати
минут  по  времени.  А  вот  последний  перед  тем,  как  появляется  острая
потребность в новой инъекции, обычно длится тридцать-сорок минут.
   - А набор недомоганий у каждого свой? - спросила Вика.
   - Конечно. Одинаковых людей не бывает, а какие именно клетки и  рецепторы
активизируются в период последействия  -  не  предскажешь.  Все  зависит  от
индивидуальных особенностей, У одного будут рези в животе, понос или  рвота,
а у другого зубная боль,  головокружение  или  слабость.  А  у  кого-то  все
вместе.
   - Как у меня, например, - проворчала Вика.
   - С ума не надо было сходить. Тебе кто-нибудь приказывал  колоться?  Сама
полюбила, никто не велел. Мы, между прочим, были в шоке, когда  узнали.  Тем
более клятвенно уверяла, что берешь одну ампулу. У Чуда-юда  теперь  к  тебе
доверия вполовину меньше.
   - Плевать! - бесшабашно ответила Вика. - Зато хоть душу отвела!
   - Все ж таки эта хохлушка у тебя  крепко  прописалась,  -  констатировала
Зинка. - Ты, конечно, дура, что полезла на чужой носитель.
   - Лучше в разведенках числиться?
   - Ну и что, подумаешь! Я бы  с  Мишкой  хоть  завтра  развелась,  если  б
Чудо-юдо разрешил...
   - Потому что надеешься - Димуля к тебе по  старой  памяти  бегать  будет?
Все, лафа кончилась, сестричка!
   - Завязывайте, бабы! - проорал я и ощутил, что шея начала  поворачиваться
и гнуться. Но, как  только  это  произошло,  у  меня  завертелась  в  голове
знакомая мне золотистая спираль, внешний мир за несколько секунд исчез, но и
каких-либо фантастических картинок типа всяких там виртуальных  переходов  и
коридоров не возникло. Появилось много раз испытанное ощущение  пограничного
состояния, когда кажется, будто вот-вот не то проснешься, не то помрешь. Так
было, например, когда  Чудо-юдо  вскрыл  архивированные  файлы  генетической
памяти, где сохранялись кусочки памяти негритенка Мануэля, доньи Мерседес  и
капитана Майкла О`Брайена.
   И, как всегда бывало  в  таких  случаях,  начался  "компот"  из  образов,
видений