а  потому  возможный
клиент их в два счета запеленгует, если, конечно, он сама не полный  кретин.
Гораздо проще поступить по-другому: взять приезжего  за  шкирман,  постучать
ему по ребрам в необходимых размерах, чтоб у него язык развязался,  а  затем
выяснить, что ему нужно на славной земле древнего Береговского княжества.
   Ясно, с этой простой системой работы  строгий  Ворон  не  согласился.  Он
даже,  помнится,  заявил,  что  Сэнсею  надо  не  думать  той   единственной
извилиной, которая имеется между ягодиц,  а  выполнять  приказ  безо  всяких
отсебятин. На месте Сэнсея Фрол, наверно, сказал бы Ворону пару теплых слов,
в основном, правда, из трех-пяти букв. Но Сэнсей был человеком осторожным  и
порой застенчивым. Во всяком  случае,  говорить  с  Вороном  на  тех  тонах,
которыми баловал Фрол, он бы не смог.
   И потому решил, что лучше всего  подчиниться.  Наверно,  думал,  что  его
ребята смогут более-менее аккуратно похвостить за гостем. Что разглядят,  то
разглядят, а если что-то потеряют из виду, то с него, Сэнсея, спроса нет: он
же предупреждал насчет слабой подготовки ребят.
   Поначалу все пошло лучше, чем ожидал Сэнсей. Четко  встретили  московский
поезд, углядели своего клиента. Высокий, поджарый, темноволосый, смуглый. Но
на кавказца не походил. Скорее, на импортного смахивал. В смысле  европейца.
Такую кислую морду сделал, поглядевши на провинциальный вокзал, будто  вчера
еще по Парижу шастал. Прошел трех-четырех  частников,  пытавшихся  переорать
друг друга, зазывая пассажиров, взял пятого. Поехал на  голубой  "шестерке",
за которой аккуратно, не прилипая к бамперу, но и не отставая  на  километр,
потянулась машинка соглядатаев. Вторая ушла вперед, обогнала  подконтрольную
"шестерку".   Конечно,   перекликались   по   рации.   Если    этот    самый
"сопровождаемый" ехал не на случайной  машине,  то  наверняка  мог  бы  эфир
послушать. Кодированных раций у Сэнсея не было. Но  внешне  "шестерка"  вела
себя  нормально,  не  дергалась,  не  петляла.  Притормозила   у   гостиницы
"Береговия", где высадился приезжий, и покатила обратно к вокзалу.  Одна  из
машин "прогулялась" за ней, проводила до стоянки.  Аккуратно  и  по-дружески
осведомились у дежурного куратора вокзальных "бомбил" по имени  Миша,  знает
ли он  этого  частника.  Тот  подтвердил,  что  чувак  состоит  в  "кадрах",
отстегивает в "профсоюз" исправно, в стукачизме не замечен, с  приезжим  его
раньше не видали. В  течение  последнего  года  точно.  Так,  уточнили,  что
москвича никто не встречал и в гостиницу он ехал на случайной тачке.
   Вторая машина припарковалась в переулке, поблизости от гостиницы.  Ребята
убедились, что мужик зашел в гостиницу, и один из них пошел за ним. Вроде бы
в киоск, газету купить. Мужик в это время уже стоял у окошка администратора,
пропиеывался.  Паренек  издалека  запомнил  ячеечку,   из   которой   ключик
доставали: мужик в 235-й номер вселился. Вещей  при  нем  было  не  много  -
"дипломат" и кожаная сумка на плечевом ремне. Паренек дождался,  пока  мужик
поднимется на второй этаж, и вернулся к машине.
   Часок мужик потратил на то, чтоб обустроиться, а  потом  вышел  в  город.
Прямо у гостиницы влез в автобус. Тачка потянулась  следом,  клиент  проехал
три остановки и вылез у супермаркета  (бывшего  универмага)  "Витязь".  Даже
здесь, где было довольно много народа, клиента не потеряли.  Почти  час  тот
шатался по трем этажам, смотрел все, прикидывал, но так ни черта и не купил.
Ни с кем не заговаривал, да и вообще надолго не останавливался. Потом  опять
сел на автобус и покатил дальше. Далеко прокатился, аж до улицы Пустырной.
   В тот раз он никуда не делся, вошел в подъезд дома 12. За  ним,  конечно,
пошел другой, непримелькавшийся паренек. Приезжий поднялся  на  третий  этаж
пешочком,  лифт  был  отключен.  Сыщик  вприпрыжку  пробежал  мимо  него  на
четвертый, углядев, что мужик звонит в 67-ю  квартиру.  С  четвертого  этажа
услышал, как на вопрос: "Вам кого?", клиент ответил: "Мне бы Коваленко!". За
дверью  выругались  и  ответили:  "Не  проживает  тут  такой!"  Потом  после
небольшой перебранки открылась дверь соседней,  66-й  квартиры,  и  какая-то
бабка объяснила, что Коваленко тут раньше жили, но теперь  таких  нет.  Мол,
отец ихний, Юрий Аркадьевич, помер от рака, Сережку, сына его,  четыре  года
назад бандиты убили, мать сразу после того от инфаркта скончалась, а  Наташа
замуж вышла, квартиру продала и уехала куда-то. Конечно, бабка не  преминула
поинтересоваться, кем гость Коваленкам доводится. Гость сказал,  что  он  из
Москвы, дружил когда-то с Наташей, а потом за  границу  уехал,  пять  лет  в
России не бывал.  Тут  бабка  припомнила:  "Да  ты  не  Ростик  ли  Воинов?"
Оказалось, что именно так, но на приглашение бабки зайти чайку попить Ростик
ответил отказом и распрощался. Повздыхал и пошел  вниз.  Сэнсеевский  парень
подождал, пока Воинов выйдет из подъезда, последил за ним  через  окошко  на
площадке между третьим и четвертым этажами, а потом спустился следом.
   Воинов дождался автобуса и с Пустырной поехал  обратно  в  центр  города.
Прямо до гостиницы. Пообедал в тамошней ресторации, подремал,  должно  быть,
еще часок в номере. После  этого  отправился  на  Свято-Никольскую  улицу  и
уселся на скамейке в скверике перед областным драматическим театром.  Девица
в "бермудах" и розовой майке, катавшаяся по скверу  на  роллерах,  спросила,
который час, и укатила. Потом подходили еще двое или трое. Но  явно  не  те,
кого ждал Воинов. А он кого-то ждал. Два часа сидел на жаре - в сквере  тени
было кот наплакал. После того, как эти два часа минули, Ростик отправился  к
телефону-автомату. У ребят Сэнсея не было никакой техники,  чтоб  прослушать
его разговор. Вот отсюда и начались проколы.
   Поговорив неизвестно с кем неизвестно  о  чем,  господин  Воинов  сел  на
трамвай и проехал на нем до бульвара Декабристов.  Как  раз  в  тот  момент,
когда он выходил из вагона, невесть откуда взялся гаишник, который тормознул
машину сэнсеевцев. Ветровое стекло, видишь ли, было слишком пыльное. Всего в
двух шагах от этого места торчали пятеро  омоновцев  с  автоматами,  которые
шмонали  коммерческие  палатки  на  предмет  незаконного  алкоголя.  Поэтому
гаишник и обнаглел. Он наметанным глазом определил, что ребятам  не  хочется
задержаться надолго и что  у  них  есть  деньги.  Срубил  без  лишнего  шума
пол-"лимона", даже не представившись толком и удостоверения не предъявив.
   Сэнсеевцы потеряли на разговоре не только деньги, но  и  время.  Примерно
десять минут. Эти десять минут лишили их очень важных сведений. Прежде всего
о том, с кем встретился господин Воинов, встретился ли он с кем-либо  вообще
и что он такое приобрел на бульваре Декабристов. Но то, что  он  "приобрел",
было единственным неоспоримым фактом. Из трамвая Ростик  выходил  с  пустыми
руками, а уезжал с бульвара, имея в руках пластиковый пакет, в котором лежал
небольшой, но, по-видимому, увесистый предмет.
   Судя по объему, это могла быть всего лишь пачка чая  или  печенья.  А  по
весу намного тяжелее. Конечно, брусок свинца или урана такого объема намного
крепче оттянул бы  руку  Воинова,  да  и  хиленькие  ручки  пакета  вряд  ли
выдержали бы. Но все же вес того, что приобрел Ростислав, то есть получил от
кого-то, был примерно такой, как у жестяной банки с гвоздями.
   Воинов вполне мог бы уйти с  бульвара  незамеченным,  если  бы  беседа  с
гаишником продлилась минуты на  две-три  подольше.  Но  его  все  же  успели
углядеть и даже привязаться "хвостом" за трамваем.
   Ростик проехал на трамвае две остановки и слез около  кинотеатра  "Русь".
Вот тут-то его и потеряли из виду, потому что не ждали, что Воинов пойдет  в
кино. А он  пошел.  Пока  самодеятельные  сыщики  поджидали  вторую  машину,
прикидывая, что делать дальше, московский гость взял да и проскользнул через
кинозал насквозь: вошел и вышел, оставив сэнсеевцев с носом.
   О том, что в этом кинотеатре, как и во множестве других, зрители входят в
один вход, а выходят из другого, ребята знали. Им надо было сразу  перегнать
машину к выходу. Но они, во-первых, считали, что клиент  не  мог  обнаружить
слежку. А во-вторых, вполне резонно опасались, что  потеряют  его  из  виду,
если он раздумает идти в кино. Дело в том, что кинотеатр фасадом выходил  на
широкую и просторную, так  и  непереименованную  Коммунистическую  улицу,  а
зрителей из зала выпускали в проходной двор, откуда через  подворотню  можно
было выйти на улицу Мариинскую (бывшую  Ивана  Бабушкина),  которую  местная
шпана называла "Марихуанской".
   Других выходов из кинотеатра не было,  но  для  того,  чтобы  попасть  на
"Марихуанскую", пришлось бы долго рыскать в поисках проезда по дворам,  сняв
наблюдение с главного входа.
   Пометавшись с полчасика, горе-топтуны доложили Сэнсею  о  своем  промахе.
Тот отматерил их как следует и, в свою очередь, срочно доложил  Ворону.  Как
ни странно, Ворон,  выслушав  более-менее  подробный  отчет,  в  котором,  в
частности, говорилось, что Ростик раздобыл где-то  на  бульваре  Декабристов
пластиковый пакет  с  малогабаритным,  но  тяжеленьким  грузом,  успокоился.
Только велел проконтролировать, когда господин Воинов вернется в гостиницу и
будет ли у него пакет с тем же содержимым. Сэнсей гордо доложил, что ввел  в
действие третью машину с новой, непримелькавшейся парой ребят, а кроме того,
посадил  наблюдателя  в  кожгалантерейный  киоск,  стоявший   под   "крышей"
"Куропатки" еще со времен Курбаши. Ворон приказал  проверить,  не  успел  ли
Ростик удрать из города. Сэнсей обиженно ответил, что наблюдатель  приступил
к работе гораздо раньше, чем Воинов смог бы добраться от  "Марихуанской"  до
гостиницы. Но Ворон настоял на своем, и Сэнсей велел одному из своих  парней
зайти в отель и проверить, не выехал ли господин Воинов.  Парень,  предъявив
администраторше удостоверение сотрудника областного УВД (довольно похожее на
настоящее) и фотографию клиента, спросил, не останавливался ли этот господин
в гостинице.  Администраторша  сказала,  что  он  приехал  утром,  предъявил
паспорт на имя Лушина  Валерия  Михайловича,  остановился  в  235-м  номере,
оплатил за трое суток. Оставил вещи в номере, сдал ключ, ушел и до  сих  пор
не  приходил.  Парнишка  не  поверил,  что  господин  Лушин  оставил   вещи.
Администраторша f сопроводила "сотрудника" на второй этаж, и  они  вместе  с
дежурной вошли в  235-й  номер.  Вещи  Воинова-Лушина  оказались  на  месте.
Конечно, пареньку захотелось глянуть,  что  в  сумке  и  "дипломате",  чтобы
понять, захочет ли Валерий Михайлович за ними вернуться, но  "дипломат"  был
закрыт на кодовый замок, ломать который  парню  показалось  стремным.  Да  и
рыться в сумке поленился. Лжемилиционер только открыл "молнию",  увидел  там
сверху спортивный  костюм,  тапочки  и  бритвенный  прибор.  Администраторша
сказала, что она слышала - обыскивать  можно  только  с  санкции  прокурора.
Мильтон убедил ее, что они не проводят никакого обыска, а просто  проверили,
на  месте  ли  вещи.  Обе  дамы,  довольно  внимательно  присматривавшие  за
"представителем закона", успокоились только тогда, когда убедились,  что  он
ничего не "изъял".
   Парнишка вернулся и  доложил  хозяину,  что  вещи  в  номере.  Из  этого,
конечно, не следовало, что Воинов-Лушин за ними  придет.  Особенно  если  он
перед тем, как исчезнуть из кинотеатра, обнаружил  за  собой  слежку,  а  не
просто принял  превентивные  меры.  Но  надежда  на  его  возвращение  была.
Наблюдатель в киоске просидел почти сутки. Наведались и  на  Пустырную,  12.
Позвонили не в 67-ю, а в 66-ю квартиру. Спросили у бабульки, не заходил ли к
ней Ростик Воинов. Послали  по  мужику  и  в  аэропорт,  на  железнодорожный
вокзал, на автовокзал, хотя нужно было это сделать  раньше.  Сэнсей  считал,
что дело безнадежное, Ростик скорее всего удалился из города на попутке  или
на электричке, так как там паспорт не спрашивают. Поскольку молодой человек,
с детства известный бабульке под фамилией Воинов, отчего-то стал Лушиным  да
еще и Валерой, это наводило на подозрение, что он не  самый  добропорядочный
гражданин. Да и все его поведение по приезде в город о том говорило.  А  раз
так, то он вполне мог принять неудачливых "наружников" за  настоящих  ментов
или чекистов и, оторвавшись от них, резко и быстро сделать ноги.
   Но  вот  сегодня  приехал  Ворон  и  сообщил,  что  на  улице  Александра
Матросова, дом 8, дворничиха нашла между гаражами "расчлененку", и менты  по
татуировке на предплечье опознали в убиенном Воинова Ростислава Алексеевича,
1966 года рождения, русского, ранее судимого по статьям 146 и 218 УК  РСФСР.
Они же обнаружили (уж не с подсказки  ли  Ворона?)  его  полное  сходство  с
гражданином Лушиным Валерием Михайловичем, который не вернулся в  гостиницу.
А при досмотре вещей гражданина Лушина в "дипломате", который столь  скромно
постеснялся взломать паренек Сэнсея, оказалось ровно 50 пачек сотенных купюр
USD. Доподлинных, нового образца.
   В общем, выходило, что  Воинов-Лушин  не  только  занимался  в  облцентре
какими-то таинственными делами, но и был при  хороших  деньгах.  Сам  он  не
производил впечатление подпольного миллионера, а тем  более  явного.  Скорее
всего привез кому-то чьи-то  денежки,  которые  босс  не  мог  перевести  по
легальным каналам. Очень возможно, что денежки эти предназначались в  уплату
за ту штуковину, которую Ростик "приобрел" на бульваре Декабристов.  Правда,
непонятно, почему ее ему отдали в руки, а денег не получили... А может,  его
и поканали за то, что денег не отдал в срок? Или за то, что купил вещицу "не
у тех"?
   Глупейшее  положение,  конечно.  Типичная  "Сказка  про  Федота-стрельца,
удалого молодца" - поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.
   Теперь-то Сэнсей мог придумывать что угодно. Но не больше, чем "три дня и
три ночи", ибо именно столько ему отвел Ворон на поиски "вещицы".  Знать  бы
еще, что искать...
   Время пошло
   Сэнсей успокоился,  даже  попробовал  погрузиться  в  медитацию,  набрать
космической энергии, сконцентрироваться. Если сказать честно, то  получалось
это у него плохо, потому что с духовной точки зрения сэнсей он был  липовый,
но бить умел хорошо, быстро, сильно и жестоко. Этому он и учил своих бойцов.
А насчет нравственного усовершенствования - извините. Это даже для спорта не
надо, а у него не спортсмены, а бойцы. Люди,  которые  бьют  и  убивают  чем
угодно: пулей,  ножом,  кувалдой,  веревкой,  бутылочным  горлышком,  просто
кулаком. Но для того, чтобы эти самые бойцы лучше слушались и  почитали  его
знатоком,  хранителем  высших  тайн  карате-до,  о  которых  не  написано  в
популярных учебниках, Сэнсей напускал на себя сумеречное: состояние, садился
в позу "лотоса", принимал асаны йоги, вещал" что-то  непонятное,  утверждая,
будто говорит на старояпонском! диалекте  времен  Токугавы  Иэясу.  Он  даже
Фрола с его незаконченной военной академией в этом убедил, а уж что говорить
о рядовых бойцах,  которые  набирались  среди  городской  шпаны  и  сельских
хулиганов, подавшихся в город! Законченное среднее было примерно  у  каждого
пятого. Чуточку сообразительнее были четверо участников слежки за Ростиком.
   Вот их-то Сэнсей и решил вызвать для  серьезного  разговора.  Больше  ему
было не на кого опереться - откуда  профессионалов  взять?!  А  эти  хоть  и
молодые, но показали рвение.
   Самым толковым из четверки оказался Гребешок, во всяком случае, по личной
оценке Сэнсея:  отслужил  срочную  в  разведбате,  после  дембеля  поработал
сержантом  ППС  пять  лет,  окончил  юридический  и  уже   аттестовался   на
лейтенанта, когда подкралось  то,  что  подкрадывается  незаметно.  То  есть
служба "собственной безопасности", названная так,  по  мнению  ментов,  явно
издевательски.  То  ли  у  ребят  не  хватало  для  плана   одного   лишнего
милиционера-коррупционера,  то  ли  просто  рожа   Михаила   Гребешкова   им
показалась неприятной, но только подсекли они его на Воздвиженском базаре во
время  обхода  коммерческих  палаток  и  нежно   взяли   под   белы   ручки.
Соответственно Гребешку посветили на выбор 173-я (получение взятки) и  148-я
(вымогательство) старого УК РСФСР. Но ни ту, ни другую доказать  не  смогли.
Потому  что  состав  преступления  по  173-й  часть  1  формулировался   как
"выполнение  или  невыполнение  в  интересах  дающего   взятку   какого-либо
действия, которое  должностное  лицо  должно  было  или  могло  совершить  с
использованием своего служебного положения". А Гребешок просто брал,  ничего
конкретно не обещая - ни действия, ни бездействия.  Точно  так  же  действия
Миши не втискивались и в лоно статьи  148  -  он  ни  от  кого  не  требовал
"передачи личного имущества граждан или права на  имущество  или  совершения
каких-либо действий  имущественного  характера",  не  угрожал  насилием,  не
шантажировал и так далее.
   В общем, посадка не состоялась, но Гребешка тихо уволили по  собственному
желанию. Тут его и подобрал Курбаши, от которого он по наследству перешел  к
Фролу, а потом к Сэнсею. В отличие от милиции персональная ответственность в
конторе всегда держалась на высоком уровне, да и  денежное  содержание  было
существенно выше, а потому Гребешок не был замечен в  рвачестве,  чрезмерной
работе на собственный карман и числился весьма надежным бойцом.
   Не менее толковым, хотя и без высшего образования, был и Агафон.  Этот  в
ментуре прослужил  еще  дольше,  но,  правда,  выше  старшины  не  поднялся.
Спалился на неприятной истории  с  бомжем,  которого  нечаянно  затоптал  до
смерти. Сел по статье 105 на два года, хотя там была 103-я  или  даже  102-я
"г", ибо на бомже живого места не было. Само собой, только очень  доверчивый
прокурор мог поверить, что бомж, общий  вес  которого  вместе  с  костями  и
тряпьем   не   составлял   и   шестидесяти    кило,    первым    напал    на
девяностосемикилограммового старшину Агафонова, вынудив его  защищаться.  Но
признать действия молодца совсем уж правомерными он все-таки не  сумел,  тем
более что в "обезьяннике", рядом  с  которым  происходило  избиение,  сидело
много народа и у большинства было  совсем  иное  впечатление  о  ходе  этого
процесса. Инициатором отдачи под суд старшины оказался один из офицеров, уже
давно цеплявшийся к Агафону.
   Отсидев, Агафон вернулся в родные места,  попробовал  было  трудиться  на
машиностроительном заводе,  но  явно  не  ощущал  удовлетворения  от  жизни.
Курбаши прибрал и его. Поскольку хороших друзей по прежней службе у  Агафона
было хоть пруд пруди, информированность о делах ментовских с его приходом  в
команду сильно возросла. Агафон выглядел очень  представительно,  солидно  и
мог,  если   надо,   изобразить   подлинного   служаку   с   большой   долей
убедительности. И в форме, и в штатском. Ни один  из  клиентов,  с  которыми
работал Агафон, не успевал усомниться  в  том,  что  перед  ним  не  капитан
милиции или майор ФСБ,  а  всего  лишь  отставной  старшина,  к  тому  же  с
криминалом за душой.
   Двое остальных. Луза и Налим, были попроще, в правоохранительных  органах
не служили, но в исполнительности им не было равных. Оба  отсидели  по  паре
лет за хулиганство, попав в хорошие руки, то есть к  Курбаши,  уловили,  что
жизнь дается человеку один раз и надо прожить ее так, чтоб не жег  позор  за
бесцельно прожитые  годы,  убитые  на  поиск  денег  на  пьянку  и  драки  в
подворотнях. Юра сумел донести до их сознания, что высокая идея освобождения
человечества от излишних денежных знаков  реализуется  лишь  путем  долгого,
кропотливого и упорного труда, а те, кто хочет слишком много и сразу, у кого
эмоциональное преобладает над рациональным,  попадают  на  кладбище  намного
раньше тех, кто знает меру в алкоголе, женщинах и трепе.
   Сейчас все четверо скромно сидели на стульях и  ждали,  чем  их  порадует
Сэнсей. Особой радости  они  не