ем
с Брауном. Полегла его "сотня юных бойцов". И Стержнев погиб, и Веселов... А
эти двое - ушли в подземелья. Сейчас их "тигры" ловят. Если не  поленятся  -
может, и живыми возьмут. Только вряд ли. Браун еще  может  руки  поднять,  а
Сарториус нет. Не та выучка.
   - А если возьмут все-таки?
   - Тогда я его выдерну от них и еще раз попробую с  ним  договориться.  Не
поймет меня - пусть не жалеет.
   Он говорил так, как будто уже давным-давно и не один раз рассказывал  мне
о своем знакомстве с Сорокиным-Сарториусом. Между тем все,  что  я  знал  об
этом знакомстве, было почерпнуто из дурацких снов, которые мы видели  вместе
с Таней. Это могло означать  одно.  Чудо-юдо  знал  действительно  ВСЕ.  Его
информировала об этом моя микросхема. И можно  было  не  спрашивать  о  том,
откуда он, всего пару часов назад прилетев в Сан-Исидро, уже знает то,  чего
еще не знаю я.  Например,  о  том,  что  Бетти  Мэллори  находится  в  руках
хайдийского    правительства.    Микросхема,    поставленная     Сарториусом
биологической маме Танечки-Вик, работает на моего  отца.  И  он,  перехватив
инициативу,  идет  сейчас  напролом.  Туда,  к  "Бронированному  трупу",   к
заветному сейфу с компьютером, позволяющим заполучить десятки  миллиардов  в
свое бесконтрольное распоряжение... Вот так. Живешь рядом, думаешь, что твой
папаша просто хитрый и умный пройдоха, а он - супермен  в  высшем  понимании
этого слова, то есть Сверхчеловек! А я так, что-то вроде  когтя  у  него  на
пальце...
   - Ладно, - сказал Сергей Сергеевич,  как  будто  я  все  эти  соображения
произнес в полный голос, - не забивай себе голову. У нас сейчас будет второй
тайм, где тебе придется играть поактивнее. Все, что они могут нам возразить,
я знаю. Сейчас главное - твердость. Если они не увидят "железного босса", то
постараются еще поюлить, повертеться, отложат решение вопроса до завтра  или
до послезавтра. А этого делать нельзя.  Дэрк  сейчас  сидит  в  американском
посольстве и трезвонит во  все  колокола.  Конечно,  нынче  ему  будет  туго
достучаться туда, куда прежде ногой дверь открывал. У него  в  Штатах  много
сильных врагов, и они ему спуску не дадут. Но все-таки друзья  у  него  тоже
еще есть. Если вопрос будет отложен до завтра, их станет больше. Послезавтра
они могут найти  способ  перекупить  здешнее  правительство.  Разумеется,  в
расчете на деньги О'Брайенов. Так что ты должен быть неумолим. И всем видом,
слышишь, обалдуй, - всем видом! - должен показать, что  у  них  нет  другого
выхода.
   - А что говорить-то? - Эту фразу я произнес очень  растерянно,  по-моему,
даже немного дрожащим голосом.
   - Что угодно, только не таким тоном, как сейчас, - жестко сказал отец.  -
Сделай наглую рожу, побольше высокомерия, поменьше  интеллигентности.  Ты  -
хозяин, они -  холуи.  Твоя  воля,  воля  царская,  непреклонна...  Старайся
смотреть на них, как удав на кролика. Представь себе, будто у  тебя  в  руке
автомат и тебе ничего не стоит положить их всех одной очередью. Ты же умеешь
это делать! Думаешь, я не мог кого-то еще приспособить в Москве на кочегарку
или иные неаппетитные дела? Там полно таких ребят. Но ты должен  был  пройти
все это. Пусть я рисковал тобой и не жалел твоих нервов,  но  это  пошло  во
благо. Еще чуть-чуть - и ты сможешь многое. Очень многое!
   Все это было похоже на  ускоренный  массаж  в  перерыве  между  раундами.
Когда-то, еще в детдомовские времена, тренер Петрович  -  фамилию  никак  не
вспомню! - несколько раз приводил мне в чувство  сведенную  судорогой  ногу.
Хрен его знает, отчего, но у меня регулярно сводило  икру  к  концу  первого
раунда. То ли от того, что я не умел правильно держаться в стойке и  вовремя
разгружать правую ногу, то ли просто от нервного напряжения. Когда  свело  в
первый раз и я после гонга уселся в углу, чуя, что на второй раунд меня надо
будет снабжать костылями, Петрович тут же, не раздумывая,  вцепился  в  икру
обеими  лапами,  басовито,  но  вполголоса  матерясь  по  поводу   судороги.
"Петрович, не могу! - выл я. - Не пройдет она, эта нога! Чего мы, первенство
мира проиграем, что ли? Кинь полотенце!" - "Я тебе  так  кину,  что  шеи  не
повернешь! - рычал Петрович. - Работай! Он  тебя  за  человека  не  считает,
потому что у него третий взрослый. А ты ему в хлебало!  В  хлебало!  А  ногу
разомнем как-нибудь!" И размял ведь, да так, что  я  нормально,  хоть  и  по
очкам, доделал бой.
   Так и тут. Чудо-юдо знал, как надо меня приводить в форму...
   ПРИ ВСЕХ КОЗЫРЯХ
   Наконец перерыв закончился, и весь народ расселся на прежние  места.  Мне
показалось, что хайдийская сторона за время перерыва не только не отдохнула,
но  и  аж  взмокла  в  междуусобных  дискуссиях.  Дон  Соррилья   производил
впечатление человека, похищенного орангутангами, прожившего среди  них  пару
лет, но  затем  пойманного  охотниками  и  посаженного  в  клетку  вместе  с
обезьянами. По-моему, он мучительно припоминал человеческую речь,  чтобы  не
ляпнуть  чего-нибудь  такого,  что  заставило  бы  нас  усомниться   в   его
цивилизованности.  Во  всяком  случае,  на  своих  соратников  по  партии  и
правительству он смотрел именно как на орангутангов,  а  на  нас  -  как  на
посетителей зоопарка. Мне даже казалось, будто он вот-вот скажет: "Граждане!
Заберите меня отсюда! Не хочу я быть президентом у  этих  четвероруких!  Это
они в четыре руки взятки брали, весь остров пропили, а я-то чем виноват?"
   Чудо-юдо ухмыльнулся. Он слышал то, что я подумал про себя.  Более  того,
он в отличие от Сорокина и скрывать не стал, что читает мои мысли.
   - Вот тут ты  не  прав.  Они  все  брали  в  четыре  руки  и  еще  зубами
прихватывали. Сифилитик покойный ему семь миллионов долларов на предвыборную
кампанию отстегнул, а вся кампания обошлась, дай Бог, чтоб в два. Между  тем
у гражданина президента откуда-то взялись аж три шикарные виллы,  и  все  за
пределами республики.
   Дон Хосе,  продолжая  смотреть  на  нас  все  тем  же  скорбным  взглядом
человека, несправедливо посаженного в одну клетку с приматами низшего ранга,
поднялся со своего места и произнес:
   - Сеньоры! Хайдийская делегация, обменявшись мнениями в перерыве,  пришла
к  выводу,  что   предложения,   выдвинутые   делегацией   "Rodriguez   AnSo
incorporated"  заслуживают  серьезного  внимания  и  требуют   всестороннего
рассмотрения в течение одного-двух дней. Поэтому от имени хайдийской стороны
я предлагаю продолжить наши консультации по истечении этого срока.
   Он сел, а Чудо-юдо, Перальта и все, все, все повернули на меня  морды.  Я
понял: мой выход.
   Первое, что я изобразил, - тяжелый, мрачный и в  упор  невидящий  взгляд.
Именно тот, "расстрельный", который  предложил  отец.  Затем  я  поднялся  с
места, неторопливо и так, что дону Хосе стало ясно: Родригес  встает,  чтобы
уложить.
   Правда, в период этого медленного вставания  я  еще  не  знал,  что  буду
говорить, но почему-то был уверен, что слова придут сами. Так оно  и  вышло.
Говорил не я, говорил Чудо-юдо, но моими устами. РНС не только подавала  мне
в  мозг  нужные  мысли,  но  и  управляла  моим  языком,  расставляя  нужные
интонации.
   - Сеньор президент, ваше предложение  при  других  обстоятельствах  можно
было бы  расценить  как  проявление  разумной  осторожности.  Однако  посмею
напомнить, что консультации были начаты по  инициативе  хайдийской  стороны,
которая утверждала, что заинтересована в скорейшем  их  проведении.  Сейчас,
когда выяснилось, что предложения возглавляемой вами делегации выглядят явно
непродуманными и крайне расплывчатыми,  у  нас  создается  впечатление,  что
хайдийская сторона вовсе не готова к серьезному диалогу. Как представляется,
хайдийская сторона не пришла к пониманию того, что  наши  вполне  конкретные
предложения по так называемому "мягкому" варианту - суть жест  доброй  воли,
который предпринят отнюдь не от слабости наших  юридических  позиций,  а  из
соображений чисто гуманитарного характера. Предложение отложить консультации
на один-два дня не может быть  расценено  нами  иначе,  как  попытка  тянуть
время. Более того, мы располагаем сведениями из достоверных источников,  что
затяжка времени инспирируется силами, которые преследуют своекорыстные цели,
далекие  от  подлинных  интересов  Республики  Хайди  и  ее   народа.   Если
правительство Хайди своевременно не дистанцируется от этих сил и не  проявит
государственную мудрость,  то  разговоров  о  каком-либо  "мягком"  варианте
решения проблемы мы  вести  не  сможем.  Тогда  речь  может  идти  только  о
"жестком"  варианте  со  всеми  вытекающими  последствиями.   Этот   вариант
"Rodriguez  AnSo  incorporated"  вполне  может  привести  в   действие,   не
возобновляя консультаций с хайдийской стороной. При этом не  исключено,  что
мы  пересмотрим  прежние  условия  в  сторону  их  дальнейшего  ужесточения.
Подобные возможности у нас имеются, и мы не преминем ими воспользоваться.  В
заключение хотел бы  сказать,  что,  если  хайдийская  сторона  снимет  свое
предложение относительно перерыва в ходе консультаций и приложит все  усилия
к взаимовыгодному их завершению в кратчайшие  сроки,  то  со  своей  стороны
готовы рассмотреть некоторые дополнительные льготные  условия  по  "мягкому"
варианту. Благодарю за внимание.
   После этого я сел на место. Чудо-юдо снова  показал  под  столом  большой
палец, хотя скорее это мне надо было ему показывать:  "Во!",  ибо  текст  он
заготовил очень веский и, солидный.
   На полторы-две минуты воцарилась гробовая тишина. Дон Хосе  Соррилья  все
это время напоминал человека, которого с размаху посадили  на  кол,  да  так
быстро, что он стал задумываться над своим неудобным положением лишь  в  тот
момент, когда кол подошел к горлу. Дон Хосе судорожно хватал  воздух,  глаза
заметно выкатились из орбит и оторопело уставились куда-то в потолок, где, к
сожалению, не было никаких  рекомендаций  по  поводу  сложившейся  ситуации.
Возможно, он уже видел, как виллы,  построенные  за  счет  дотаций  Бернардо
Сифилитика, описываются судебным исполнителем, как, со свистом  пролетев  на
президентских и парламентских выборах,  он  лишается  власти  и  улюлюкающая
оппозиция тащит его на аркане к позорному столбу. Я даже испугался, что  его
хватит  инсульт  или  инфаркт,  а  потому  консультации  все-таки   придется
отложить. Но Бог не выдал, а свинья  не  съела.  Гражданин  Соррилья  Васкес
пришел в форму, спрыгнул  с  невидимого  кола  и  бодро  заявил,  что  готов
рассмотреть льготные условия по "мягкому" варианту.
   Моя миссия после этого  была  практически  завершена,  потому  что  я  за
последующие полтора часа, то есть до самого конца консультаций, не  проронил
ни слова. Все вопросы решали отец и Перальта. Дискуссии не было.  Хайдийская
сторона на все отвечала "да". Я даже задремал, по-моему,  и  меня  разбудили
только тогда, когда настало время подписать  какие-то  документы.  Мраморным
"паркером"   с   платиновым   пером   я   начирикал   очередные   закорючки:
"A.Rodriguez", поручкался с президентом Соррильей, а затем  в  сопровождении
всей  остальной  публики  отправился  в   банкетный   зал,   где   намечался
торжественный обед.
   Где-то  по  дороге  на  банкет   к   нашей   дружной   мужской   компании
присоединились  дамы,  то  есть  Таня  и   толстая   негритянка-президентша,
имя-отчество которой мне так и забыли сообщить. Вместе с  тем  как-то  очень
незаметно испарился Чудо-юдо.
   - Ну, как дела? - спросила Танечка. - Купили островишко?
   - Вроде бы, - сказал я, хотя  общий  итог  переговоров  представлял  себе
довольно смутно.
   - А мне донья Соррилья картины показывала, - сообщила Кармела.  -  У  них
тут и Веласкес, и Сикейрос -  все  в  копиях.  Только  почему-то  все  время
называла меня сеньорой Бариновой.
   - Скажи спасибо, что у  тебя  никто  паспорт  не  спрашивал.  Хотя,  если
откровенно, то им было все по фигу - кто ты и что ты.  Правда,  от  Хавроньи
мне, конечно, будет проборция, потому что нас тут, по-моему,  телевизионщики
засняли и фотографы вокруг  носились.  Да  и  папаня,  конечно,  молчать  не
будет...
   - А ты уж и испугался? - прищурилась Танечка.
   - Да мне-то бояться нечего. Я, как говорил убиенный  тобой  Джек,  "чист,
как швабра".
   - Ты на некоторые имена, пожалуйста, наложи  мораторий,  -  очень  строго
попросила Таня. - Джек,  Кот,  Толян,  Андрюха...  Первых  двух  мне  вообще
вспоминать противно, и я б их еще десять раз убила, если б могла.  А  вторых
двух я сама помнить буду, без тебя. Уговорились?
   - Как скажешь... - Мне было все равно, что поминать, что не поминать.  Ни
один уже не оживет. Покаяться перед ними я мог бы, потому  что  перед  всеми
понемногу был виноват. Особенно перед Толяном. Но даже если  покаяться,  это
их с того света не вытащит. Тем более что в  существование  того  света  мне
верилось с большим трудом, и не хотелось верить по понятным причинам.
   Банкет прошел на редкость тоскливо и скучно, хотя Соррилья явно хотел  не
ударить  лицом  в  грязь  перед  колумбийскими  товарищами.  Пожалуй,  самым
оригинальным номером в программе было вручение мне хайдийского  паспорта  на
имя Анхеля Родригеса Рамоса, который, как это ни смешно,  состарил  меня  на
десять лет и два месяца, потому что год, число и месяц рождения принадлежали
покойному брату Марселы, а он был  ровесником  Ричарда  Брауна-натурального.
Еще более удивительное открытие я сделал во внутреннем кармане  собственного
пиджака, сшитого накануне визита к президенту Соррилье. Там обнаружился  еще
один паспорт на имя Анхеля Родригеса Рамоса, но уже  колумбийский.  Нашел  я
его только тогда, когда стал класть туда хайдийский. Там же  обнаружились  и
международные водительские права на это имя.  В  России,  наверное,  удобнее
быть хайдийцем, на Хайди - колумбийцем, а в Колумбии - россиянином. Так  или
иначе, запас беды не чинил, и я с благодарностью принял тройное гражданство.
   Тем не менее, поскольку все пялились на меня и чего-то ждали,  я  втихаря
спросил у Перальты, чего именно ждут. Оказалось, что  ждут  теплых  слов.  Я
поблагодарил Соррилью за высокое доверие и обещал с честью нести  хайдийский
паспорт, когда пойду по миру. Все это было, конечно, сказано по-испански,  а
потому принято на полном серьезе. Мне даже  зааплодировали,  хотя,  наверно,
аплодировали бы даже  в  том  случае,  если  бы  я  сказал,  что  это  самое
хайдийское гражданство я видал в гробу  и  в  белых  тапочках.  Подхалимы  и
бюрократы, по сути дела,  одинаковы  во  всех  частях  света,  и  дону  Хосе
приходилось вести себя так же, как секретарю райкома,  принимающему  у  себя
делегацию от какого-нибудь крутого  министерства,  задумавшего  возвести  на
районных землях некий гигант социндустрии.  Все  это  дело  мне  было  очень
понятно, хотя и ужасно противно. Тем не менее  я  еще  раз  поблагодарил  за
теплый прием и гостеприимство, а затем распрощался с местными начальниками.
   Уже во дворе президентского дворца, когда передо мной и  Таней  открывали
дверцу "Кадиллака", подбежал Перальта и сообщил:
   - Сеньор Серхио предлагает вам заехать к сеньоре Эухении.
   - Отлично! - бодренько сказал я. - Обожаю астрологию.
   Перальта только улыбнулся. Наш автомобильный конвой, опять  уменьшившийся
до   первоначального   состава,   без   особых   приключений   добрался   до
Боливаро-Норте.  По-прежнему  впереди  нас  неслась  полицейская  машина   с
мигалкой, потоки автомобилей останавливались, даже  многочисленные  световые
рекламы, как мне показалось, переставали мигать и замирали, чтобы не  мешать
нашим водителям. Ночной Сан-Исидро  смотрелся  очень  шикарно.  Я  с  тоской
подумал, что вряд ли когда-нибудь смогу пошляться по этому городишке в  свое
удовольствие, как простой и мирный турист. Теперь  мне  тут  шагу  не  дадут
ступить без охраны и без толпы журналистов. Паблисити, мать его так!
   На часах было уже без четверти одиннадцать, когда мы вылезли из  машин  в
подземном гараже сеньоры Эухении. Весь дом  охранялся  не  только  коллегами
покойного Ромеро, но и целой кучей агентов хайдийских  спецслужб.  Меж  ними
доблестно тусовались и несколько колумбийцев.
   Большинство  представителей  "Rodriguez  AnSo  inc.",   участвовавших   в
консультациях, отправились в "Каса  бланку  де  Лос-Панчос"  отдыхать  после
трудового дня. Со мной и Таней остался только Перальта. Аурора  и  несколько
охранников сопроводили нас наверх, туда, где когда-то Эухения кормила нас  с
Ленкой "русским обедом", а мы ее после этого брали в заложники...
   Сейчас здесь собрался достаточно избранный круг лиц. За столом, который я
несколько  дней  назад  безжалостно  опрокинул  на   гостеприимных   хозяев,
присутствовали: Чудо-юдо, удовлетворенно поглаживавший  бородищу;  Хавронья,
сиявшая как медный пятачок, но разом помрачневшая при  виде  Танечки;  Лусия
Рохас,  с  обожанием  глядевшая  на  Хавронью;  Сесар  Мендес,  с  обожанием
глядевший на Лусию; наконец, дама средних лет, в лице которой нетрудно  было
разглядеть много общих черт с генотипом моей спутницы. Догадаться,  что  эту
гражданку зовут Бетти Мэллори, мог бы любой идиот, не исключая и меня.
   - Ну вот и все в  сборе!  -  произнес  Чудо-юдо  счастливым  тоном  главы
дружного и многочисленного семейства.
   - Вик, девочка моя! - Миссис Мэллори сорвалась с места и, едва не  сшибив
вовремя увернувшегося Перальту, заключила в объятия Таню.
   Пока мамочка целовала то,  что  произвела  некогда  на  свет,  а  Эухения
утирала  слезы  радости  при  виде  бесплатной  мелодрамы,   я   скромненько
приземлился на стул рядом с законной супругой. Хрюшка показала мне  кулак  и
грозно сообщила:
   - Вот этого я тебе не прощу, Димочка! Ни за что и никогда!
   - Что ты мне не простишь? - удивился я. - То, что я  живой  из-под  земли
вылез?
   - То, что ты мне не сказал насчет этой сучки.
   - А что я должен был говорить? У меня с ней в этот раз ничего не было...
   - Не ври. Я не поверю, что ты проспал всю ночь в другой комнате. Ты  спал
с ней, можешь не отпираться, все равно не поверю. Между нами все кончено. Ты
холостой, можешь радоваться.
   - Ур-ра! - прошипел я ей в ухо.
   Чудо-юдо внимательно посмотрел на нас и покачал  головой.  Ленка  на  мое
кривляние отреагировала без улыбки.
   - Я не шучу, понял? Сейчас все на нас таращатся, и я не хочу скандала, но
перед отъездом выскажу все.
   После этого разъяренное животное от меня отвернулось и жестоко засопело.
   Скандал действительно затевать не  следовало.  Хавронья  во  гневе  могла
отвесить плюху, а тут как-никак сеньор Даниэль Перальта,  другие  зарубежные
товарищи и друзья. Но самое главное - Чудо-юдо. Если мы подпортим  ему  игру
своими разборками,  -  а  в  таком  деле  иногда  любая  мелочевка  в  папку
подшивается! - он на нас сильно обидится. Ставки у  него  совсем  крутые,  и
хотя ему есть что терять, кроме запасных цепей, приобретать-то  он  собрался
весь мир! И не для какого-нибудь там вшивого мирового  пролетариата,  а  для
самого себя лично. Персональный, так сказать, шарик со  всеми  удобствами  и
недостатками. И ради этого уютного шарика, пусть даже  обвитого  по-прежнему
цепями мирового капитала, он может пойти на все... Не  надо  будить  спящего
льва, даже если ты его львенок.
   - Ну-ну, - обратился отец к Бетти и Тане-Кармеле-Вик. - Милые дамы, у вас
будет еще масса времени для того, чтобы поговорить о том, как вы провели эти
полгода в разлуке. Сперва надо решить некоторые вопросы насущного характера.
   Мать и дочь разомкнули объятия. Казалось, обе ликовали при встрече вполне
искренне. Но все-таки каким-то подсознанием я уловил, что искренность  Бетти
была куда больше, чем у пани Кармелы. Может быть, потому что у  Бетти  глаза
были мокры, а у Танечки только чуть-чуть поблескивали, а может быть, потому,
что Таня, обнаружив на щеке мамину помаду, тут же поспешила ее стереть...
   Когда все уселись, Чудо-юдо начал свой speec