т  грохнулся  мне  на
голову  вместе  с  заледеневшим  пилотом.  Поэтому,  как  только   появилась
возможность, я прыгнул в снег. Примерно метров с трех.
   Спрыгнул и ушел в сугроб по пояс. Выпростаться оттуда удалось ползком.  Я
добрался и до пулемета, и до ГВЭПа.
   Под деревом, на котором висел паралет с трупом, а снег проплавлен кровью,
мне было очень неуютно. Да и вообще дожидаться ночи здесь было как-то  не  с
руки.
   Значит, надо было куда-то топать. По глубокому снегу, без  лыж.  С  двумя
аварийными пайками общим весом примерно в полкило и слабенькой надеждой, что
кто-то меня найдет. Надо было еще не закоченеть ночью. И  не  свихнуться  от
фокусов "Черного камня".
   Но самое главное - нужно было определить, куда  направить  стопы.  А  для
этого требовалось прикинуть, хотя бы  примерно,  где  я  нахожусь.  Карта  и
компас имелись, но я подозревал, что здесь их будет недостаточно  для  того,
чтобы выбраться к заимке или хотя бы к одной из охотничьих избушек. Конечно,
была УКВ-рация. С паралета ее мощности вполне  хватало,  чтобы  поддерживать
связь с Чудом-юдом. Но на земле, когда вокруг  сопки  и  всяческие  аномалии
неизвестного свойства, она могла  оказаться  бесполезной.  И  даже  вредной,
потому что мои эфирные вопли и стенания мог перехватить какой-либо супостат.
Даже Сергей Николаевич Сорокин относился скорее  к  этой  категории,  чем  к
категории друзей.
   Судя по всему,  я  находился  на  склоне  сопки.  Солнце  лишь  чуть-чуть
вызолачивало небо где-то далеко за деревьями. Время было детское - 15.25, но
здесь,  в  тени  горы,  снег  был  уже  синеватого  оттенка,  и  создавалось
впечатление сумерек. Я помнил, что последние мгновения  полета  проходили  у
восточного склона сопки "Котловина". Скорее всего я и сейчас ползал по этому
склону.
   Стоп! Но в "Котловину" вроде бы с  "Ми-26"  высаживались  люди  Чуда-юда.
Стало быть, если я вылезу  на  вершину  сопки,  то  мне,  возможно,  удастся
помахать им ручкой и сообщить о своем существовании.
   И я полез вверх. Туда, где между стволами деревьев золотилось  небо.  Уже
через пять минут такого путешествия мне показалось, будто я пробежал десяток
километров. От меня повалил парок, ощущения тридцатиградусного мороза как не
бывало. А прошел я на самом деле метров  с  полета.  Цепочка  следов  чем-то
напоминала ледокольный ход, потому что я продавливал ногами  тонкий  наст  и
утопал по колено в сухом, сыпучем, как сахарный песок, льдистом снегу.  Само
собой, удобству передвижения не очень способствовали "ПК" с не  пристегнутой
здоровенной коробкой и ГВЭП без футляра, которые приходилось перетаскивать в
общей охапке.
   У меня появилось серьезное опасение, что я могу тут попросту сдохнуть, но
не добраться даже до кратера "Котловины".  Все-таки  не  зря  люди  изобрели
такую  полезную  вещь,  как  лыжи.  Не  только  для  того,  чтоб  прыгать  с
трамплинов,    проходить    трассы    скоростного    спуска    или    бегать
пятидесятикилометровые марафоны. Люди придумали лыжи  с  одной-единственной,
но вполне конкретной целью: чтобы ноги в снег не проваливались.  Именно  это
утилитарно-прагматическое назначение лыж  лучше  всего  начинаешь  понимать,
оказавшись без них на заснеженной сопке в сибирской тайге.
   Решив, что следует перекурить и перевести дух, я уселся было на снег,  но
быстро  понял,  что  не  стоит  экспериментировать.  Снежок  оказался  жутко
холодным и сразу потянул из меня тепло. Справедливо рассудив, что ишиас  мне
не к спеху, я встал и не поленился нарубить  лапника.  На  нем  сидеть  было
гораздо теплее. Выкурив сигаретку и чуточку отдышавшись, я подумал, что надо
принять какие-то меры, чтобы повысить комфортность перехода.
   Для начала я вспомнил, что паралет  был  установлен  на  лыжи.  Мне  даже
представилось, будто я сумею снять его с дерева, каким-то образом  запустить
мотор и с Божьей помощью подняться в воздух. Ну  а  если  купол  порван,  то
отрежу аппарат от стропной системы, заведу мотор и поеду как  на  аэросанях.
Наконец, если мотор не заведется, то сниму полозья и сооружу из них лыжи.  И
так меня эти дурацкие идейки ободрили и вдохновили, что я,  не  пожалев  той
полусотни метров вверх по склону,  которую  прошел  с  превеликими  трудами,
поперся обратно. Конечно, вниз идти было полегче, к тому же я шел обратно по
уже протоптанному следу, но все равно умаялся.
   Оказавшись в исходной точке, я сразу вспомнил расхожую истину,  что  если
Бог хочет  кого-то  наказать,  то  отнимает  разум.  Это  был  как  раз  мой
клинический случай.
   О том, чтоб поднять паралет в воздух, надо было начисто забыть. Купол его
был продран в нескольких местах, глубоко налез  на  пропоровшие  его  сучки,
стропы обмотались вокруг  ветвей,  а  некоторые  оборвались.  Но  даже  будь
аппарат в полной исправности, поднять его  с  лесистого  склона  можно  было
только краном. С  идеей  о  переделке  паралета  в  аэросани  тоже  пришлось
распрощаться быстро. Двигатель, может, и завелся бы,  но  винт,  у  которого
была обломана по крайней мере одна лопасть - они  были  сделаны  из  слоеной
древесины, - явно бы не  потянул.  К  тому  же  и  вал  двигателя  наверняка
расцентровался или погнулся. Но даже если б и винт, и двигатель  были  целы,
никакие аэросани из паралета не получились бы. Концы обеих лыж-полозьев были
обломаны, и гипотетические аэросани тут  же  зарылись  бы  в  снег.  Поломка
полозьев ставила крест и на последней идее - отделить  лыжи  от  скамейки  и
приспособить их на ноги.
   Выдав по собственному адресу некоторое количество  мысленных  матюков,  я
отвел душу и решил еще немного подумать, как выходить  из  положения.  Самое
лучшее - соорудить какие-нибудь снегоступы, чтоб не вязнуть. Я  помнил,  что
такие снегоступы напоминают по виду теннисные ракетки, но  догадывался,  что
сплести их смогу не раньше завтрашнего утра, да и то если  сумею  заниматься
этим при свете фонариков. Кроме того, если рамки для снегоступов можно  было
согнуть, допустим, из еловых веток, то соединить концы этих рамок можно было
только веревкой.
   За веревкой, то есть за стропой, пришлось лезть на дерево. Это  оказалось
намного труднее, чем слезать с него. Добирался туда, откуда я  так  запросто
спрыгнул вниз, минут десять. Все никак не  мог  прицепиться.  Потом  все  же
вскарабкался и, пару раз рискуя сорваться, добрался до того сука, на котором
висел паралет. Затем пришлось лезть еще выше, чтоб добраться до строп. Самый
опасный момент был тогда, когда я, сидя верхом на суку и держась  только  за
край паралетного купола, штурмовым ножом отрезал от него восемь строп. Потом
пришлось лезть к "скамеечке" и проделывать там ту же операцию, сидя лицом  к
покойнику на том самом суку, который пробил его насквозь. Не очень  приятное
соседство. Несколько раз с трудом подавлял подступающую  к  горлу  рвоту,  а
кроме того, напряженно вслушивался в скрип сука. Хрен его знает, все-таки на
нем двести килограммов с лишним висело.
   Но сук все-таки не хряпнул. И я не свалился, а благополучно  спустился  с
дерева.
   Срубив несколько тонких, гибких еловых веток, я  очистил  их  от  хвои  и
боковых отростков, скрутил в жгут, а затем согнул в какое-то подобие кольца,
связав свободные концы стропой. После этого начал обвязывать жгут стропой  и
одновременно приматывать к рамке более толстые  и  прочные  ветки.  В  конце
концов получилось что-то вроде плотной плетеной  решетки.  Точно  так  же  я
сработал и вторую снегоступину. Обрезками строп примотал "ракетки" к  ногам.
Попробовал ходить - и убедился, что теперь погружаюсь в снег не  больше  чем
на пару сантиметров. Потом  посмотрел  на  часы.  Было  уже  16.30.  Заметно
стемнело, но можно было разглядеть, куда идешь.
   Прежде чем двинуться вперед,  я  вытащил  пулеметную  ленту  из  коробки,
обмотал ее длинный конец вокруг пулемета и  подвязал  стропой.  После  этого
надел пулемет на себя в положение "за спину".  В  ближнем  бою  как  "оружие
быстрого  реагирования"  гораздо  удобнее  применить  "дрель",   которую   я
пристроил в правый  боковой  карман,  откуда  ее  можно  было  выдернуть  за
секунду. А в коробку уложил ГВЭП. К брезентовой ручке коробки привязал кусок
стропы, просунул ее конец под бронежилет через  отверстие  для  левой  руки,
выдернул через проем для шеи, перетащил за спину и наискось  протянул  через
грудь, после чего еще раз продернул через ручку коробки и закрепил,  обмотав
остаток шнура вокруг пояса.
   В таком обалденном прикиде я и начал свой крестный путь  на  горку.  Идти
стало  полегче,  но  сумерки  сгущались  все  быстрее.  Батарейки  фонариков
требовалось поберечь, к тому же ползать с постоянно включенным  светом  было
не совсем безопасно. Кто-нибудь мог запросто выделить из  темноты,  а  какая
гарантия, что поблизости нет никого желающего моей кончины? Так что скорости
передвижения без света у меня прибыло не намного. При этом мне не  удавалось
и двух шагов сделать по прямой. Все время  приходилось  что-то  огибать:  то
ствол  стоячий,  то  лежачий,  вывернутый  с  корнем,  то  частокол  мелкого
подроста, через  который  фиг  протиснешься,  то  заметенный  снежком  валун
размером с "Запорожец". Иной  раз  приходилось  полтора-два  десятка  метров
двигаться поперек склона, прежде чем  появлялась  возможность  подняться  на
пару метров вверх. Конечно, лесистая  сопка  -  не  Эверест,  но  местами  и
крутизна  оказывалась  приличной.  А  ближе  к  вершине  таких  утесиков   и
обрывчиков несколько прибавилось. Кое-где на поверхность горы  вылезали  уже
не просто валуны, вымытые  некогда  дождями  из-под  грунта,  а  натуральные
матерые скалы. Такие, что сразу не обойдешь и не оползешь. А уж о том,  чтоб
взбираться на них в моем вовсе не альпийском снаряжении, и думать не стоило.
Расселины между этими скалами заполнял все тот же сыпуче-текучий снежок,  по
которому гораздо проще было съезжать вниз, чем взбираться наверх.
   Тем не менее я все-таки добрался до более-менее пологих мест, где  подъем
перестал быть крутым. Тьма к этому времени уже хорошо сгустилась, и пришлось
изредка посвечивать фонариком, чтоб не  напороться  глазом  на  сучок  и  не
слететь с обрыва в кратер, который был где-то поблизости.
   Вообще-то я не очень надеялся, что увижу  какой-то  свет  в  "Котловине".
Вряд ли сотрудники СБ ЦТМО со своим вертолетом  захотели  бы  высветиться  в
прямом и переносном смысле. Поэтому  я  удивился,  увидев  впереди  какие-то
красноватые пляшущие блики. Костерчик разожгли? В это было  легко  поверить,
поскольку   в   остывшем   вертолете   не   шибко   приятно   ночевать   при
тридцатиградусном морозе. Тем более таком здоровом, как "Ми-26", который  не
так просто прогреть.
   Блики были слабенькие, а вот запах гари - довольно сильный. И это были не
дровишки. Воняло чем-то нефтяным.
   После того как я увидел блики, обнаружилось, что кратер находится всего в
двадцати метрах от меня. Теперь следовало топать  с  большой  осторожностью,
потому что появился уклон  вниз,  и  снежок,  мирно  шуршавший  у  меня  под
снегоступами, мог как-нибудь невзначай поехать,  сыпануться  в  какую-нибудь
трещину и низвергнуть меня в стометровую пропасть.
   Придерживаясь руками за стволы деревьев, я  подошел  поближе,  оказавшись
всего в двух метрах от обрыва. Дальше деревьев не было, и то, что находилось
внизу, неплохо просматривалось.
   Прежде всего я увидел несколько неярких костров. Именно от них и исходили
красноватые блики, отражавшиеся на скалах с противоположной стороны кратера,
которые я заметил, поднявшись по восточному склону.
   К сожалению, после того, как я увидел эти  костры,  а  особенно  то,  что
высвечивалось в отсветах их пламени, у меня появилось стойкое убеждение, что
мне нечего надеяться на помощь...
   Там, внизу, тускло поблескивали  лакированным  металлом  разбросанные  на
большой площади обломки огромного вертолета. А костры горели там,  куда  при
взрыве выплеснулось горящее топливо, и  пылали  какие-то  горючие  предметы,
находившиеся на борту "Ми-26".
   Надо сказать, до этого в моей памяти еще не совсем закончился кавардак, и
последовательность   событий,    происходивших    до    падения    паралета,
представлялась мне довольно смутно. Только тут, глядя на угасающее  пламя  и
груду обломков, я начал вспоминать, что слышал гул вертолета перед тем,  как
отсюда, из "Котловины", выползло некое дирижаблеобразное сооружение, которое
я расстрелял из ГВЭПа. Стало быть, оно,  это  сооружение,  могло  уничтожить
вертолет, который, допустим, увидев  эту  "пузень",  как  выражался  старший
Лисов, пытался взлететь...
   Из этого  следовало,  что  экспедиция  Чуда-юда  потерпела  полный  крах.
Вывозить из "Котловины" то, что он хотел, было теперь не на чем. Кроме того,
если он действительно брал вертолет в аренду, то ему будет не так-то  просто
рассчитаться за  угробленную  федеральную  собственность  или  собственность
какой-то авиакомпании. Почем нынче такие вертолеты? Ого-го, не один миллиард
небось. Да плюс еще погибшие... Комиссии, разборки всякие - жуть. А если еще
и выяснится, что все эти исследования велись  неофициально,  при  оплаченном
невмешательстве местных властей, то у Чуда-юда будет куча неприятностей.
   Фонарик был слишком слабенький, чтобы как следует  осветить  что-либо  на
стометровой глубине. Я все же посветил вниз, втайне надеясь, что  там  может
найтись кто-то живой. Правда, толку от этого все равно не  было  бы.  Шансы,
что оставшийся в живых при катастрофе вертолета не получил серьезных  травм,
равнялись нулю. А у меня не было никакой  возможности  ему  помочь.  Стропы,
даже если б я срезал с паралета не восемь, а все целиком и  связал  воедино,
до дна не достали бы. Кроме того, они были слишком хилыми,  чтобы  выдержать
меня, даже если б я разделся догола.
   Но никаких живых людей внизу  не  было.  Лишь  один  предмет,  освещенный
догоравшими "костерками", был похож на человеческую фигуру, но  если  это  и
был человек, то у него отсутствовала голова и в медицинской помощи он уже не
нуждался.
   Я отошел от обрыва  подальше,  чтоб  меня  не  снесло  вниз,  если  вдруг
поднимется ветер. Следовало подумать, что же делать теперь, когда надежда на
вертолет в "Котловине" рухнула.
   Спускаться с сопки,  искать  тропу,  ведущую  к  зимовью?  Ну  уж  дудки!
Пожалуй, это намного опаснее, чем подниматься. По крайней мере, взбираясь, я
еще видел, куда иду, и не совался  на  обрывы,  а,  спускаясь  в  абсолютной
темени, неожиданно свалиться вниз легче легкого.  Допустим,  до  паралета  я
дойду по своим следам, а дальше куда?  Очень  кстати  припомнилось  то,  что
говорил Лисов. Насчет  того,  что  выйти  из  "эпицентра"  можно  только  по
бревнышкам через мостик, и больше никак. Может, он  и  врал,  мозги  пудрил,
чтоб мы без него по тайге не шастали, но ведь была же тут "пузень",  которую
я сбил ГВЭПом, стало быть, и прочие аномалии могут проявиться...
   Оставаться здесь, поблизости от кратера, развести костерчик и  попытаться
не замерзнуть до утра? Очень ненадежное решение. Сейчас вроде ветра нет,  но
где гарантия, что он через час не поднимется. И отсюда,  с  верхотуры,  меня
запросто может сдуть. Или заморозить тут же, на месте, хотя  здесь  деревьев
много и укрыться кое-как удастся.
   В очередной раз пришла хорошая мысля,  но,  конечно,  опосля.  Надо  было
никуда не лазить, а остаться на месте падения паралета, содрать его купол  с
дерева, сделать из него шалаш или шатер, разжечь  костер  и  прокемарить  до
утра.
   Но топать вниз, пусть даже и  по  проторенной  дорожке,  мне  чего-то  не
хотелось. Поэтому я подумал, что лучше будет найти  какую-нибудь  подходящую
площадочку и построить себе укрытие из подручного материала, то есть сделать
шалаш из лапника и обложить его  смерзшимся  снегом  на  манер  эскимосского
иглу. Правда, эти самые  иглу  я  видел  только  на  картинках  и  не  очень
представлял себе технологию их изготовления, но зато в детдомовские  времена
соорудил немало снежных крепостей. Если моему  проекту  и  не  суждено  было
осуществиться, то совсем не потому, что я  не  был  готов  к  такой  работе.
Причина была вполне объективная и от меня не зависящая.
   В полугробовой тишине, нарушаемой только легкими потрескиваниями пламени,
долетавшими со дна кратера, да всякими неясными лесными шорохами, я  услышал
нечто похожее на звук шагов. Шагов человека, который, как я в  самом  начале
своих таежных приключений, топает по снегу без лыж, проваливаясь по  колено,
пыхтит, выдергивая  ногу  из  снежного  плена,  опять  проваливается,  опять
топает, продираясь через сухостой и с треском ломая какие-то сучки и ветки.
   Человек был не очень близко от меня. Определить  направление  я  не  мог,
потому что каждый шорох дублировался эхом,  которое  моталось  по  сопке  из
стороны в сторону. Топающий мог находиться даже на  противоположной  стороне
кратера, каменные стены которого были отличным резонатором.  Одно  я  уловил
точно с самого начала: шум приближался. Через пару  минут  я  уже  улавливал
даже отдельные вдохи и выдохи. Именно поэтому мне  стало  ясно,  что  скорее
всего сюда приближается дама. Ввиду того, что было  сказано  Лисовым  насчет
некоего высшего запрета на посещение района "Котловины" и  всей  близлежащей
зоны лицами слабого пола, появление какой-то местной  дамы  было  исключено.
Маловероятным представлялось и прибытие сюда Зинаиды, во всяком случае,  без
лыж. А вот Лусия Рохас могла очутиться  здесь,  если  с  их  паралетом  тоже
произошла авария. "Лулу", насколько я помнил, находился довольно  близко  от
нашего "Троди", и  его  тоже  должна  была  задеть  воздушная  волна.  Если,
допустим, Лукьян погиб, то сеньорита Рохас вполне могла добраться до вершины
сопки лишь сейчас. Вряд ли ей доводилось много путешествовать по снегам.
   Прислушавшись, я все-таки сумел определить, откуда идет шум.  Получалось,
что Лусия - если это, конечно, она - приближается справа, если стоять, как я
в тот момент, спиной к кратеру. Я направился навстречу.
   Рискнул даже помигать фонариком. И не зря: оттуда тоже три раза  мигнули.
Теперь  направление  было  уже  совсем  точно  известно,   осталось   только
встретиться.
   Встретились мы с Лусией примерно через десять минут, когда я высветил  ее
фонариком под каким-то здоровенным деревом, где она сидела прямо на снегу  и
тяжело дышала. По-видимому,  она  совершенно  выдохлась  и  последние  метры
двигалась только силой воли. Она, должно быть, уже и говорить-то  не  могла,
до того устала. Казалось бы, ей сейчас все должно быть по фигу,  лишь  бы  к
людям попасть.
   Но первые слова, которые она едва сумела произнести, звучали в переводе с
испанского так:
   - Вы настоящий?
   ВДВОЕМ
   -  В  каком  смысле?  -  ошалело  ответил  я  вопросом  на  вопрос,  тоже
использовав  для  ответа  испанский.  Точнее,  диалект,  употреблявшийся   в
хайдийской столице Сан-Исидро в районе Мануэль-Костелло.
   - Настоящий, - облегченно пробормотала Лусия. - Я рада, Деметрио.
   - А что, были ненастоящие?
   - Да, тут многое ненастоящее, - пробормотала научная мышка  заплетающимся
от усталости языком. У меня  было  впечатление,  что  она  вот-вот  потеряет
сознание. Тогда бы она замерзла. Надо было срочно разжигать костер и ставить
что-то типа шалаша.
   Но очень хорошо, что я не  успел  сделать  ни  того  ни  другого.  С  той
стороны, откуда пришла Лусия, легкий ветерок  донес  шорох  лыж.  И  там  же
несколько раз мелькнул на стволах деревьев  светлый  круг  от  фонаря.  Сами
люди, судя по всему, были еще внизу, на склоне. Они, похоже, лезли вверх  по
следам Лусии.
   - Передохнем, а? - Человек, произнесший эти слова, полагал,  что  говорит
тихо. - Куда он без лыж денется? Еле идет.
   - Тихо ты, козел!  -  прошипел  второй.  -  Слышишь,  вроде  Остановился.
Слушает небось...
   Они притихли. Тоже прислушивались. Сколько их там и кто они? Ясно, что не
чудо-юдовские.