Есаула  Механик
узнал.
   У машины никто не шевелился. Только где-то в кустах ворочался и матюкался
раненый Серый.
   Есаул первым подполз к Механику, за ним Ежик, а затем Света с Никитой.
   - Неужели все? Их одиннадцать должно было быть... - сказал Механик.
   - На поляне трое, в лесу двое... - начал загибать пальцы Есаул.
   - Ты только до десяти считать умеешь, не мучайся! -  хмыкнул  Механик.  -
Прикроете, если что... Поползу!
   Механик, примазываясь к земле, как масло к хлебу, пополз  к  тягачу.  Все
остальные, выставив стволы,  напряженно  смотрели  ему  вслед.  Минут  через
десять маленькая фигурка возникла на кабине тягача.
   - Абзац! - сказал Механик. - Все отдыхают! С легким  недоверием  включили
фонари и пошарили по поляне.
   - Серому помочь надо! - сказал Ежик. - По-моему, это он там стонет!
   Серый встретил спасателей неласково, навел ствол здоровой рукой:
   - Хальт! Фрекен Булочка, я вас  сюда  не  звал...  И  вас  тоже,  который
Никита. Если я вас еще не положил, то только потому, что  а)  не  стреляю  в
женщин и детей и б) потому что боюсь повредить товарища Ежика.
   - Они за нас! - очень по-детски, но убедительно произнес Ежик.
   - Между прочим, - заметил Никита, - руку вам капитально прошлимнули. Надо
жгут крутить...
   - А у меня перевязочный пакет есть, - сказала Светка. - Для себя берегла.
   - Ну от такой чести хрен откажешься! - кривясь от боли, проворчал Серый.
   В оказании первой помощи приняли участие все трое:  Ежик  держал  фонарь,
Никита с Люськой мотали  бинт  и  делали  что-то  вроде  шины  из  небольшой
расколотой вдоль еловой палки. Всего-то ничего осталось, когда  вдруг  мотор
тягача  взревел,  фары  прорезали  темноту,  залязгали  гусеницы  и   прицеп
заскрипел рессорами. Сначала все думали, будто Механик только  пробует  свои
силы - не забыл ли, как управлять гусеничной техникой. Но  потом  шум  вдруг
стал удаляться, и очень быстро...
   - Куда они? - завопила Светка.  Никита  выскочил  из  кустов  -  тягач  с
прицепом, тарахтя, укатывали в какую-то просеку за бугром.
   - Угнали! - воскликнул он скорее удивленно, чем с досадой.
   - Надо было  ставить  "Клиффорд"!  -  процитировал  телерекламу  Серый  и
закатился истерическим хохотом...
   ЭПИЛОГ
   Поезд подходил к Москве, за окном мелькали пригородные станции  с  хорошо
знакомыми Ветрову названиями. Никита стоял в  тамбуре  со  своим  рюкзачком,
одетый точь-в-точь как  в  день  своего  приезда  в  эту  самую  злополучную
область. Вся одежда, однако,  была  хоть  и  очень  похожа,  но  не  та.  Ее
презентовала Булочка взамен той, что была сожжена Люськой в дачном камине.
   Меньше чем за шесть дней Ветров испытал столько,  что,  казалось,  прожил
какую-то вторую жизнь. Которая вполне могла закончиться смертью, поставившей
точку и на этой, относительно спокойной и даже  скучной  жизни  одинокого  и
замкнутого в себе студента, сосредоточенного на всяких научно-учебных делах.
   И верилось, и не верилось в то, что все уже  позади.  С  каждой  секундой
приближался момент возвращения  домой,  в  прежнюю,  вполне  обычную  жизнь,
однако душа все еще переживала, восстанавливала перед  глазами  картинки  из
недавно пережитого...
   "Да куда они, на хрен, денутся! -  успокоил  Серый  Булочку,  поскрипывая
зубами от боли. - Догоним за шесть секунд!"
   И действительно, казалось, будто тягач сможет лишь ползти, как  черепаха.
Поэтому Светка, Никита, Ежик и Серый сгоряча бросились в погоню.
   Однако для начала им пришлось взбежать на бугор, а он хоть и был не шибко
крутой, но довольно длинный. Поэтому сил на  него  ушло  много.  А  тягач  с
прицепом уже укатил за поворот просеки. В это  самое  время  Серый  -  тоже,
блин, взялся с перебитой рукой и  солидной  кровопотерей  кроссы  бегать!  -
неожиданно повалился на дорогу, потеряв  сознание.  Светка  приказала  Ежику
приводить его в чувство, а сама вместе с  Никитой  продолжила  бег.  Но  уже
помедленнее. К тому же на скользкой, разбитой гусеницами дороге они пару раз
успели шлепнуться в грязь.
   От поворота, в который свернула сцепка, дорога пошла под уклон,  и  стало
возможным бежать быстрее. Но это сыграло злую шутку. Разогнавшись, в темноте
не  заметили,  что  просека  раздвоилась,  и  пробежали  почти  километр  не
сворачивая, а тягач-то с прицепом, оказывается, повернул направо.  При  этом
тот,  кто  управлял  тягачом,  выключил  фары,  а  лесное  эхо   сыграло   с
преследователями  злую  шутку.  За  те  десять  с  лишним   минут,   которые
понадобились Никите и Светке, чтоб осознать свою ошибку и вернуться  обратно
на развилку, тягач утащил свою добычу почти на три  километра  от  развилки,
потому что дальше дорога оказалась выстлана бревенчатой  гатью,  и  скорость
движения стала побольше. Но зато бежать по этой гати было почти  невозможно.
Залетишь на бегу ногой в зазор между бревнами-и пара  месяцев  травматологии
обеспечена.
   Наверно, уже тогда надо было вернуться, но разъяренная Булочка продолжала
преследование шагом, прислушиваясь к все удаляющемуся гулу двигателя. Потом,
правда, он на какое-то время стал слышнее, а потом резко оборвался.  "Завяз!
Заглох!" - восторженно воскликнула  Светка  и  прибавила  шагу,  заставив  и
Никиту напрячь последние силы. Так, на этом душевном подъеме, они прошли еще
полчаса, пока не добрались до  просторного  заболоченного  лога,  посередине
которого была настоящая топь. Гать обрывалась на берегу  небольшого  озерца,
которое, судя по всему, образовалось совсем недавно, после  того,  как  туда
провалился тягач с прицепом. Тягач уже полностью скрылся под  водой,  а  вот
часть заднего борта прицепа еще торчала из озерца.  Сундуков  над  водой  не
просматривалось,  но  Светка  была  убеждена,  что  они  из  кузова   никуда
подеваться не могли, и хотела даже в воду  полезть.  Однако  вспомнила,  что
сундуки из колодца поднимали  краном,  и  им  вдвоем  и  даже  втроем,  если
подключить  Ежика,  ни  одного  сундука  достать  не  удастся.  К  тому   же
провалившийся  тягач,  разбередив  топь,  уходил  все  глубже  под  воду,  в
полужидкий ил, под которым был еще один или несколько слоев воды. Уже  через
пару минут задний борт прицепа исчез с поверхности воды.  Никаких  признаков
того, что угонщики выскочили из  кабины  и  прячутся  поблизости,  не  было.
Светка сочла, что их Бог наказал.
   Как ни странно, несмотря на то, что клад ушел в болотные прорвы,  Булочка
успокоилась и даже радовалась, что клад далеко не убежал, и надеялась, будто
ей удастся его вытащить из болота. Эта версия устроила.
   Благополучно добравшись на "Черный полигон",  они  застали  там  Ежика  и
Серого, которые дожидались  их  возвращения,  а  заодно  стаскивали  в  яму,
оставшуюся после изъятия сундуков, трупы Гериных подручных.
   Потом,  на  бывшей  крыше  одной   из   землянок   мародерского   лагеря,
превращенной в плот, доплыли до палатки, разбитой перед выходом  на  "Черный
полигон". В палатке обнаружили совершенно пьяную Люську, которая жгла костер
и отогревала  тоже  пьяненького  и  очень  ослабевшего  Василия  Михайловича
Ермолаева. Вот только тут Никите удалось  с  ним  наконец-то  встретиться  и
поговорить.
   После  того,  как  Ермолаев  получил  от  Никиты  письмо,  старик   очень
растрогался. Само собой, что старик согласился принять Никиту  и  рассказать
все, что знал  об  отце.  Но  поскольку  отца  своего  он,  по  собственному
признанию, "и дня живым не видал" (может, и видал, но не помнил),  то  полез
на чердак за старыми альбомами.
   На чердак в доме Ермолаевых, построенном еще  Михаилом  Петровичем,  вела
крутая деревянная лесенка с перилами. А под одной из ступенек, пятой  снизу,
большевик-подпольщик  Ермолаев  устроил  схоронку,   куда   прятали   всякую
нелегальную литературу. Внешне ступенька ниче от остальных не отличалась, но
был один хитрый гвоздик пружинкой,  находившийся  под  ступенькой  с  нижней
стороны, а потому совсем незаметный. Отжав этот гвоздик можно  было  открыть
ступеньку, как лючок.
   Ни сам Василий Михайлович, ни его мать,  Антонида  Васильевна,  ничего  о
схоронке не знали. О тайнике знали только несколько большевиков,  работавших
с Ермолаевым в подполье. Да еще он рассказал о нем уже во время  гражданской
войны своему ординарцу  Егору  Демину,  когда  была  угроза  захвата  города
белыми. Василий Михайлович узнал о схоронке  случайно,  зацепившись  за  тот
самый гвоздик, когда собирался лезть на чердак.
   Увидев старые бумаги, Василий Михайлович очень обрадовался  -  будет  чем
удивить  московского   гостя.   Нацепил   стариковские   очки   и   принялся
рассматривать. При этом самым первым он нашел письмо Егора Демина, в котором
тот,  обращаясь  к  Степаниде  Егоровне,   объяснял,   почему,   спрятав   в
ермолаевскую схоронку захваченный у убитого Евстратова дневник, никому о нем
не говорил.
   Прочитав письмо, Василий Михайлович хотел тут же  показать  его  соседке.
Как-никак послание дочери  от  покойного  отца.  Однако,  боясь,  что  бабка
Егоровна расчувствуется и разволнуется, не показал,  а  просто  сообщил.  Он
очень хотел сперва дождаться Никиту.
   Младший Корнеев приехал к нему днем,  часа  в  четыре,  привез  кое-какие
продукты. И денег не взял, сказав, что это в порядке гуманитарной помощи  от
фирмы. Но чаю попить не отказался.  Вот  тут-то  за  разговором  Ермолаев  и
поделился радостной вестью о том, что из Москвы "ученый" приезжает, а он ему
в "подарок" преподнесет новые документы о Михаиле Петровиче и о кладе.
   У Корнеевых уже не спросишь, как они принимали решение,  сам  ли  Сережка
додумался похитить старика или решил сначала проконсультироваться с папашей.
Прикинули, что Никита может забрать у старика  бумаги  и  увезти  в  Москву,
после чего сюда нагрянут археологи, которые  близко  не  подпустят  к  кладу
каких-либо посторонних. И решили похитить Ермолаева.
   Почему они не решились сразу пристукнуть старика?  А  потому,  что  улица
тихая и любой шум среди  ночи  мог  привести  к  нежелательным  результатам.
Прислал  под  утро  Сережку,  который  сообщил  Василию  Михайловичу,  будто
Владимир Алексеевич попал под машину, состояние почти безнадежное, но он еще
в сознании и жаждет проститься с любимым учителем.
   Собрался и поехал, думая только о том, чтоб  успеть  живого  увидеть,  не
опоздать. Даже не смотрел на дорогу, куда везли, слезы глаза застилали...  А
привезли его в Бузиновский лес, в лагерь мародеров.
   Здесь его и спрятали надежно, под полом "штабной" землянки,  и  допросили
без сантиментов, тыча в лицо ствол. Двое Корнеевых и  Гера.  Даже  Серый  до
последнего дня не знал о том, что в лагере держат престарелого узника.
   А чтоб его и вовсе не искали,  как  и  предполагал  Никита,  переодели  в
одежду Ермолаева одного из бомжей-мародеров возрастом  постарше,  убили  его
ударом кастета в голову, а потом отвезли на Московское шоссе и уже  в  черте
города имитировали ДТП.
   Корнеев приехал к Егоровне, чтоб  рассказать  о  трагической  кончине  ее
соседа. Но опоздал. Никита с Егоровной уже побывали у капитана  Кузьмина,  и
тот зафиксировал бабкины показания.
   А к ночи появился Сережка Корнеев.
   Василий Михайлович, которого пока не били и не мучили, а только пугали  и
унижали, не стал разыгрывать стоика.
   Именно это, как позже оказалось,  и  спасло  жизнь  Василию  Михайловичу.
Хрестный не поверил, что тот не прочитал бумаги, и, когда узнал, что дневник
и прочее пропали, а  Сережка  найден  мертвым,  приказал  Гере  "нажать"  на
старика. Но Гера оказался хитрее своего пахана. Он выдал старику  телогрейку
и валенки, стал регулярно приносить  ему  горячую  пищу  и  вести  дружеские
разговоры, намекая, будто может при  удобном  случае  его  и  освободить.  А
заодно потихоньку выспрашивал, не видел ли тот каких-то  карт  или  рисунков
среди бумаг. При этом он показал ему свою  карту,  на  которой  был  помечен
бугор, похожий по форме на язык, и Ермолаев, краем  глаза  видевший  схемку,
нарисованную Егором Деминым, лежавшую среди бумаг, сказал, что  видел  нечто
похожее. Именно поэтому Гере и удалось, не имея самих  бумаг,  добраться  до
клада. А потому Гера, отправляясь со Светкой  и  ее  командой  "на  розыски"
клада, на самом деле готовился его похитить. Он попытался обмануть  всех:  и
Хрестного, которому сообщил, будто Ермолаев  уже  умер,  и  Светку,  которую
собирался ликвидировать на "Черном полигоне", зная, что она взяла  Хрестного
в заложники своей безопасности. Не угадал только одного: Никита  со  Светкой
вышли под дождь из заминированной избы за несколько минут до взрыва.
   В общем, все кончилось хорошо. Так или  иначе,  не  спеша,  добрались  до
просеки, выводящей на Московское шоссе. Здесь их  ожидал  приятный  сюрприз.
Лишняя вода за ночь сошла, и просека стала  проходимой  для  автотранспорта.
Как раз в тот момент, когда подошли к старому  завалу,  туда  подкатили  два
джипа "Чероки-Ларедо", принадлежащие охранному подразделению фирмы "Света  и
Кё". В них сумели всунуться  все  участники  экспедиции.  Меньше  чем  через
полтора часа они оказались на хлебозаводе.
   Куда подевались Ермолаев и Серый - Никита так и не узнал, а спрашивать  у
Светки побоялся. Всяко могло быть... Ему за себя надо было  переживать.  Тем
более что всю среду  и  полчетверга  он  провел  в  подвальной  гостинице  -
отмывался, отогревался, отъедался и отсыпался. А в четверг, ближе к  вечеру,
неожиданно явилась Светка, вручила ему новую одежку, очень похожую на ту,  в
какой он приехал в город, его собственный настоящий паспорт,  который  вроде
бы собиралась сжечь, и рюкзачок, в котором, кроме уже упоминавшихся белья  и
диктофона, лежали ксерокопии со второй части дневника Евстратова и  "Привета
с того света", написанного Егором Деминым. Оказалось, что все эти  документы
уже приняты на хранение  в  областной  архив  и  Никита  может  их  спокойно
использовать в своей курсовой работе и научной статье. А еще она вручила  от
себя подарок: "Advantage organizer", с калькулятором, авторучкой  и  десятью
"лимонами" в кошельке.
   Потом Светка и ее подручные отвезли Никиту на вокзал и усадили  в  поезд.
Прощание было коротким.
   "Забудь все, что тут было, как страшный сон, -  произнесла  Светка  тоном
приказа, - пока ты это будешь соблюдать - можешь ничего не бояться".
   "А тебя тоже забыть или как?" - спросил Никита, поглядев ей в глаза.
   "Головой - забудь, сердцем  -  можешь  помнить",  -  милостиво  разрешила
госпожа Булочка.



   Леонид Влодавец.
   Шестерки сатаны (Black Box 7)

   OCR by Ksu Datch

   Часть первая. ОДНАЖДЫ УБИТЫЕ
   ОДНОРАЗОВЫЙ КИЛЛЕР

   - Капрал, мы его доставили, - доложил Варан. - Посмотришь?
    -  Только  через  щелочку,  боюсь  испугаться.  Сам  выбирал   или   кто
посоветовал?
   - Считай, что сам. Об ответственности за  подбор  предупрежден.  О  мерах
взыскания - догадываюсь.
   - Это приятно. Ты вообще очень повзрослел, как мне кажется, за  прошедшие
годы. Мне тут пояснили, что ты, оказывается, уже на прямой связи  работаешь?
Быстро подняли, однако. Покойный Джек четыре года до этого подрастал.
   - Не знаю такого. Я сам за себя. Между прочим, никто еще не жаловался.
   - Это я догадываюсь. Ладно, показывай своего кадра так, чтоб он  меня  не
видел.
   Конечно, Варан меня ни к какой щелочке или дверному глазку не повел -  не
то время, как-никак XX  век  на  финише.  Телевизор  включил  какой-то  -  и
пожалуйста, любуйся гражданином во всей  красе.  Если,  конечно,  это  можно
назвать "красой". Поскольку протеже Варана "красивым" мог показаться  только
жуткому сюрреалисту.
   Сказать проще, Варан со товарищи раздобыли стопроцентного бомжа. То  есть
представителя  славного   интернационального   племени   люмпен-пролетариев,
которые уже и цепи потеряли, и остатки человеческого облика.
   Однако и при социализме эти самые бомжи появлялись как-то сами собой, без
посредства ЦРУ,  и  при  переходе  к  рынку  их  размножение  началось  тоже
спонтанно, а не благодаря вредительской акции бывшего  КГБ.  Впрочем,  ежели
взять более древнюю историю, то бомжи на Руси были  всегда.  В  незапамятные
времена, как мне как-то раз поведал отец, таких ребят  называли  бродниками,
попозже - бродягами и босяками, к которым, например,  одно  время  относился
небезызвестный Максим Горький.
   В общем и целом, Варан привел мне на погляд типичного представителя  этой
древней  профессии,  которые  при  всех  режимах  и  общественных  формациях
считались  отбросами  цивилизации.  Подразумевалось,  что  их  надо  держать
минимум за 100 километров от Москвы, на том самом знаменитом 101-м, где, как
полагали соответствующие органы, наличие оборванцев  уже  не  может  бросить
тень на достижения династии Романовых и Петра Аркадьевича Столыпина, потом -
на завоевания КПСС и  Советского  государства,  ну  а  теперь  -  на  успехи
демократии и рыночной экономики.
   Впрочем, хватит истории. В конце концов, Варан и его ребята  привели  мне
бомжа  не  в  качестве  музейного  экспоната  или  объекта   социологических
исследований, а для вполне конкретного дела. Сейчас мне  предстояло  принять
довольно ответственное решение. От  этого  решения  зависело  прежде  всего,
будет ли этот бомж продолжать свое существование еще пару дней или накроется
медным тазом уже сегодня к вечеру. Если я скажу "нет",  то  Варан  спровадит
нашего нового знакомого в топку кочегарки, а то, что останется,  разотрет  в
порошок  шаровой  шлакодробилкой.  Если  скажу  "да",   то   господин   бомж
превратится в  одноразового  киллера,  который  должен  будет  сделать  одно
небольшое,  но  гнусное  дело,  после  чего  опять  же  исчезнет  совершенно
бесследно и начисто. Неприятно, но я  решал  не  то,  будет  ли  этот  почти
человек жить, а лишь то, когда и каким образом он умрет.
   Конечно, духан,  шедший  от  кандидата  в  покойники,  по  телевизору  не
передавался, за что я, естественно, претензий предъявлять не собирался. Но о
том,  что  таковой  имеет  место,  можно  было  судить  по  поведению  Бето,
находившегося вместе с бомжем в одном помещении. Бедный  парень  то  и  дело
морщился, отворачивался, делал глубокие вдохи и еще более  глубокие  выдохи.
По собственному опыту я знал, что после трех-пяти минут нахождения с  бомжем
в одном помещении у нормального человека появляется  нервный  зуд  на  коже,
охватывает горячее  желание  вымыться  с  ног  до  головы,  обработать  себя
чем-нибудь дезинфицирующим  и  даже  сделать  какую-нибудь  профилактическую
прививку.
   На вид этому начавшему лысеть  и  седеть  мужику,  можно  было  прикинуть
далеко за полста. Морщин у него было на все 60 с  гаком.  Нос  приплюснутый,
малиновый,  весь  в  каких-то  пупырышках  или,  наоборот,  дырочках.  Пасть
огромная, щербатая, уцелевшие зубы даже не желтые, а коричневые и черные.  А
вообще его рожа была чисто обезьянья, очень похожая на те, которые бывают  у
некоторых умных орангутангов. Возрастных таких, долго  поживших,  но  так  и
недоразвившихся до homo sapiens. Человеки такими становятся только на пороге
глубокой старости и  подступающего  маразма,  годам  к  90,  если  доживают,
конечно.
   - Ну что, хмырь, знакомиться будем? - спросил Бето.
   - Будем, - ответил бомж, протягивая свою темно-бурую, в три слоя заросшую
грязью лапу.
   - Спасибо, - вежливо отстранился  Бето,  -  ручкаться  мне  с  тобой  без
надобности. Лучше скажи просто, как тебя зовут? Меня, например, зовут Костя,
а тебя?
   - По паспорту? - спросил  орангутанг,  удивительно  по-обезьяньи  почесав
лоб.
   Это и обнадеживало, и настораживало. Если этот мужичок еще помнил  насчет
того, что существуют паспорта, то не был полным дебилом. С  другой  стороны,
он вполне мог и вовсе иметь  здравый  ум  и  трезвую  память,  что  тоже  не
позволяло его считать пригодным кадром.
   - А у тебя и паспорт есть? - недоверчиво поинтересовался Бето.
   - Был, - кивнул тот, - только я  его  потеря