ту и вооружились новыми магазинами. Мне пришлось взять "узи"
- патронов для "Калашникова" больше не было. Мы обыскали и верхнюю и каютную
палубу, даже заглянули в носовой салон и гараж, но ничего, кроме Арнальдо  с
пробитой скулой и выломанным  виском,  не  нашли.  При  бандите  обнаружился
только шикарный ножик с выкидным кнопочным лезвием. Ножик  я  взял  себе  на
память, а Арнальдо спихнул в воду.
   - "Койоты"  вообще-то  могут  вернуться,  -  заметила  как  бы  невзначай
Марсела. - Если сейчас они по дороге встретят  катер  Соледад,  то  вернутся
наверняка.
   - "Соледад" - это название катера? - спросил я.
   - Ну что ты вообще знаешь о Хайди,  -  возмутилась  Марсела,  -  если  не
знаешь Соледад? Соледад  -  это  королева  над  всеми  береговыми  ворами  и
пиратами.
   - Господи, спаси и помилуй! - вскричал я. - Да у вас  тут  какой  век  на
дворе?
   - Нормальный, двадцатый, - невозмутимо проговорила Марсела.
   - Но пираты - это что, для туристов?
   - Именно так, грабят здесь туристов. Правда, не  все  так  нахально,  как
"Койоты" - с пальбой, а то и с мокрыми делами. Некоторые просто воруют с яхт
белье или шлюпки, другие, тихонько высадившись, взламывают судовые сейфы или
бумажники уводят. Но все равно - Соледад берет  плату  со  всех,  кто  здесь
работает. Она - королева, и тот, кто здесь ворует, должен платить.
   - Она, наверно, жуткая ведьма?
   - Ну да! Она была первой вице-мисс Хайди за три года до меня.
   - И тоже спала с Хорхе дель Браво?
   - Конечно, - невозмутимо ответила Марсела, - все первые вице-мисс  с  ним
спали. И она так понравилась дель Браво, что он поручил ей собирать  дань  с
пиратов. Сорок процентов она отдает в казну, а шестьдесят берет себе. У  нее
полицейский катер и группа из тридцати коммандос.
   - А чем вооружен катер?
   - Там, по-моему, небольшая пушка и пулеметы. Я  понял,  что  отсюда  надо
убираться подальше. С  решимостью  идиота  я  вошел  в  рубку,  поглядел  на
многочисленные компьютеры, экраны, табло, кнопки и понял,  что  мне  в  этом
никогда не разобраться. Пришлось идти вниз и выпускать пленниц.
   - Вы тут с кем-то перестреливались? - спросила Мэри, как будто речь шла о
партии в гольф.
   - Вот что, леди, - сказал я очень серьезно, - сейчас нам  надо  поднимать
якорь и уходить отсюда с максимальной скоростью, пока не  появилась  здешняя
суперпиратка Соледад. Мы нехорошо обошлись с ее холуями, одного  застрелили,
и она может прибыть сюда с минуты  на  минуту.  Вы  сможете  одна  управлять
яхтой?
   - Ну, я могу запустить программу. Яхта управляется компьютерами, и лишь в
крайнем случае можно открыть ручное управление.
   - Я не нашел даже штурвала...
   - Естественно.
   - Марсела, - сказал я, - иди отдыхай. Через два часа сменишь меня, только
не забудь запереть Синди.
   - Какие вы недоверчивые... - поджала губы Мэри. - Вам мало моего честного
слова?
   - Так будет спокойнее, - отрезал я.  Синди,  когда  Марсела  бесцеремонно
втолкнула ее обратно в каюту, скорчила обиженную рожицу, и мне ее даже жалко
стало. Марсела, уходя в нашу каюту, сказала:
   - Смотри,  не  увлекайся  этой  стриженой.  Все-таки  она  баба,  хотя  и
лесбиянка.
   Мэри поднялась в рубку  и,  усевшись  за  пульт  управления,  набрала  на
клавиатуре  компьютера  нужную  программу.  На  табло,  расположенном   выше
лобового  стекла  рубки,  загорелась  надпись:  "Конечный  пункт  -   665724
Гран-Кальмаро. Якорная стоянка - 15ё 20' 03" северной  широты,  63ё  54  20"
восточной долготы. Запас хода без дозаправки  -  185  миль.  Скорость  -  0.
Расход топлива - стояночный. Тест систем - норма. Подать команды  на  подъем
якорей и запуск двигателей".
   После  того  как  Мэри  нажала  еще  несколько  кнопок,  корпус  "Дороти"
задрожал, а на носу и корме затарахтели автоматические  электробрашпили.  На
табло появились изменения: "Расход топлива  -  оптимальный.  Тест  систем  -
норма. Подать команду на расчет курса".
   Мэри подала и  эту  команду.  Включился  какой-то  экран,  где  появилось
изображение острова, у которого мы стояли, красная мигающая точка обозначала
местоположение "Дороти". Где-то лязгнуло -  включился  редуктор,  передающий
вращение с вала дизеля на вал винта. Теперь  на  табло  поменялось  значение
скорости - " - 2 узла".
   - Почему минус? - спросил я.
   - Потому, что малый назад, - отмахнулась Мэри. Изменились  еще  несколько
цифр, появилась строчка: "Курс - норд-ост 31ё 12' 20"", потом опять  щелкнул
редуктор, и двигатели заработали на больших оборотах, уже не встряхивая  так
сильно яхту.
   - Ну, все, - сказала Мэри. - Теперь завтра  утром  мы  встанем  на  рейде
Гран-Кальмаро.
   - И что, вам больше не нужно вмешиваться в управление?
   -  Нет.  Только  в  каких-то  экстренных  случаях,   если   ситуация   не
предусмотрена в памяти главного компьютера.
   - Тем не менее спать я вас не отпущу до тех пор, пока не выспится Марсела
и не приведет вам на смену Синди.
   - Ну что ж, посидим вместе. Хотите кофе? Не дожидаясь моего согласия, она
нажала какую-то кнопку, и из окошечка на панели приборной доски выехали  две
пластмассовые чашечки, наполненные ароматным черным кофе.
   - Спасибо, - сказал я, отхлебывая бодрящий напиток. -  Вы  сами  все  это
сконструировали?
   - Нет, автомат такого рода был разработан в  другом  месте,  а  я  просто
пристроила его сюда. Мне хотелось сделать яхту,  на  которой  человек  будет
ощущать себя немножко Богом, Господином вещей.
   Я поглядел на нее с интересом. Почему-то мне казалось, что  извращении  -
это малоразвитые  и  тупые  бабы,  у  которых  вся  энергия  уходит  в  свой
неполноценный секс. А в этой стриженой головке, оказывается,  были  какие-то
мысли, технические и философские идеи.
   - А у вас пушинка в волосах, - сказал я с нежностью, какой сам от себя не
ожидал, и снял с макушки Мэри невесомое перышко, то ли потерянное чайкой, то
ли вылезшее из подушки. Мэри вздрогнула, будто я ее  ударил,  и,  подняв  на
меня свое грубоватое, немного припухшее  от  усталости  лицо,  посмотрела  с
интересом.  Глаза  у  нее  были  темно-карие,  глубокие.  В   них   была   и
задумчивость, и искорка озорства.
   - Вы что, желаете осуществить свою угрозу? - спросила она.
   - Какую? - Я столько раз угрожал сегодня разным людям, что  позабыл,  что
она имеет в виду.
   - Вы днем заявили, что изнасиловать лесбиянку  с  мужскими  наклонностями
доставит вам удовольствие.  Поскольку  ваша  соратница  ни  слова  не  знает
по-английски, она об этом не догадывается.
   - Вы  полагаете,  что  изнасилование  начинается  со  снятия  пушинки?  -
удивился я.
   - Это может быть первым шагом, за  которым  последуют  более  решительные
действия.
   - И вы их, конечно, очень ждете? - съехидничал я.
   - Жду, - ответила она, - потому что знаю, с кем имею дело. Конечно,  силы
у вас немало, но я постараюсь так исцарапать вам морду, что у вашей подружки
не будет ни малейшего сомнения в вашей неверности.
   - Этим вы подпишете себе смертный приговор. Марсела вас застрелит.
   - Но и вам не поздоровится. Она  напишет  на  вас  жалобу  в  Центральный
Комитет, и вас расстреляют, как "врага народа".
   - Не верьте тому, что выдумывают отщепенцы и подонки, бежавшие из России,
- я мысленно поблагодарил еще раз покойного Комиссара  за  то,  что  в  моей
памяти сохранилось кое-что из его лекций, -  все  они  педерасты  и  жулики,
содержащиеся на деньги ЦРУ и "Интеллидженс сервис". А вам  очень  идут  ваши
маленькие сережки с синими камушками. И личико у вас очень милое, даже когда
совсем сердитое. А когтей ваших я  не  боюсь,  шрамы  только  украшают  лицо
партизана.
   - Как ваше имя? - заметно порозовев, сказала Мэри.
   - Анхель Родригес, по-английски меня можно называть Энджелом.
   - На черта вы похожи больше, точнее - на дьявола-соблазнителя.
   - Это комплимент?
   - Это констатация факта.
   - Тогда, насколько я понимаю, вам надо молиться, чтобы  Господь  отвратил
вас от соблазна. Значит ли это, что вы готовы поддаться соблазну?
   Мэри еще больше покраснела и сказала:
   - Отпустите меня! Я хочу спать!
   - Я не умею управлять вашей чертовой машинкой.
   - Но она не нуждается в том, чтобы ею управляли  такие  идиоты,  как  вы.
Выпустите меня!
   - Хорошо, - согласился я, - но не думайте, что вы пойдете спать к  Синди.
Я подниму ее и посажу дежурить вместо вас...
   - Вы сексуальный маньяк? - спросила Мэри. - У вас есть ваша Марсела, а вы
пристаете к порядочным женщинам.
   - Никогда не считал лесбиянок  порядочными  женщинами,  но,  увидев  вас,
почувствовал, что ошибался. Вам так подходит эта мальчишеская стрижечка, она
вас необыкновенно молодит... Очень хорошо, что открыты  ушки  -  они  у  вас
розовые, а в них сережки с голубыми камнями - это так красиво...
   Мэри засопела сердито, вскочила и двинулась к выходу из рубки.
   - Ладно, зовите сюда Синди, делайте с ней, что хотите, но меня отпустите.
И зачем я только напоила вас кофе?
   - Никогда не жалейте о добром деле. Так учил нас Карл Маркс, -  сказал  я
так уверенно, что даже сам поверил в точность источника. - Но Синди я  звать
не хочу. Я хочу, чтобы остались вы. Синди - беленькая домашняя кошечка, а вы
страшная, зубастая медведица. Но очень симпатичная!
   Она рванулась к двери, но я  загородил  дверной  проем.  Мэри  попыталась
упереться мне в грудь руками, но я сцапал ее за запястье и сказал:
   - Прекрасный случай поцеловать вам руку. Я от ваших ручек без ума... -  и
тут же, не без применения  силы,  подтянул  к  губам  ее  крепкие,  довольно
крупные кулаки. Поцелуи легли на костяшки, на  кофейного  цвета  загар,  под
которым, заметно приподняв кожу, пульсировали вены.
   - Вы хулиган! - произнесла Мэри. - Маньяк! Насильник!
   Она дрожала, лицо было пунцовое, а в  глазах  было  нечто  среднее  между
ненавистью и восхищением. Кулаки разжались, и мои губы прижались к ее белым,
теплым ладошкам, для женщины, быть может, и  жестковатым,  тонко  источавшим
запах духов. На верхней губе у меня  уже  успела  отрасти  после  вчерашнего
бритья коротенькая щетина, и  я  позволил  себе  пощекотать  ею  впадины  ее
ладоней, потом бугорки у нижних суставов пальцев, подушечки...
   - Энджел... - пробормотала Мэри, и  я  почувствовал,  что  она  перестала
вырывать руки. - Отпустите...
   - Ну не лишайте меня этого  удовольствия!  -  попросил  я.  -  Когда  еще
попадутся мне такие милые ручонки!
   Пользуясь тем, что Мэри не вырывается, я отпустил левую руку и  чуть-чуть
сдвинул рукав ее рубахи. Поцелуи, словно  горох,  высыпались  на  обнаженную
кожу - от запястья до локтя. Не давая ей опомниться, я отпустил правую руку,
схватил левую и повторил ту же операцию.
   - Вы чудовище, Энджел...  -  пробормотала  Мэри.  -  Вы  нахал,  негодяй,
убийца...
   Все это говорилось с придыханиями, со вздыманием груди, и у меня не  было
сомнений, что я на верном пути. Мои руки оказались у нее на талии, и я мягко
привлек ее к себе. Сопротивления не было, но губы ее  по-прежнему  бормотали
мне нехорошие слова:
   - Ненавижу всех мужчин... Грязные скоты и вонючки... Небритые рожи!
   - А мне нравятся небритые женщины, - сказал я, после  чего  с  нежностью,
которой не испытывал и к  матери  родной,  коснулся  губами  темного  пушка,
росшего над верхней губой Мэри. Я поцеловал ее в уголки рта, в ложбинку  под
носом, в рдеющие горячие щечки, в испуганно блеснувшие и закрывшиеся  глаза.
Дьявольски приятно было  ощущать,  как  она  трепещет,  как  дрожит  все  ее
большое, крепкое, но все-таки женское тело.
   Пальцы мои пробрались под рубаху,  легли  на  ее  гладкие  горячие  бока,
скользнули по влажной, шелковистой коже.
   - Сумасшедший... - шепнула она, и ладони ее уперлись мне в  живот,  но...
неожиданно соскользнули и оказались у меня за спиной, на моих лопатках.
   - Какое все жесткое,  грубое...  -  проворчала  она.  -  Нарастил  мышцы,
обормот!
   За это я наказал ее еще одним  поцелуем  в  губы,  на  сей  раз  крепким,
сильным, всосавшим ее язык ко мне в рот. Она обмякла, держась обеими  руками
за мою спину, а мои пальцы, воспользовавшись моментом,  очутились  у  нее  в
трусах, на крепких, крупных и прохладных половинках зада.
   - Бесстыдник! - прошептала она, делая  какую-то  попытку  вырваться,  но,
по-моему,  чисто  демонстративно.  Я  гладил  эту  огромную,  тяжелую,  чуть
колышущуюся попку, а спереди меня обдавал жар, исходящий  от  возбудившегося
тела Мэри. Не буду утверждать, что  все  это  было  нипочем  и  мне  самому.
Штуковина, как видно, не слишком усталая после приключений с Марселой,  была
готова к новым подвигам. Тоненькие женские  трусики  были  для  нее  слишком
слабой упаковкой, поскольку не доходили мне даже до  пупа.  Воспользовавшись
этим, змей-соблазнитель прополз между резинкой и моим  животом,  высунувшись
наружу. А поскольку Мэри уже прижалась ко мне совсем тесно, то не могла  его
не ощутить.
   - Это... он? - спросила Мэри так, будто  не  изучала  в  школе  анатомии.
Вместо ответа я одним рывком спустил  с  нее  и  шорты  и  трусы.  С  легким
шелестом они упали на палубу, а я с жадностью заелозил руками по  ее  мягкой
спине,  добрался  до  бретелек  купального  бюстгальтера,  развязал  их,   и
купальник вместе с рубахой тоже оказался на полу рубки.
   - Нет, нет! - прошептала Мэри. - Тут очень светло...
   Я вытянул ее из рубки на залитую лунным светом верхнюю палубу и притиснул
к стене рубки.
   - Я закричу! - сказала она, обвисая у меня на руках, но  мои  колени  уже
втиснулись между ее ляжками.
   - Нет! Нет! - бормотала она. - Он не пролезет, он слишком большой! У меня
никогда не было мужчин, пусти меня!
   Придерживая ее одной рукой, другой я  стал  поглаживать  ей  низ  живота,
ласково приговаривая:
   - Маленькая, мохнатенькая... Кисонька моя, курчавочка моя...
   Этого хватило. Мэри совсем ослабла, и я, легонько  дернув  ее  за  бедра,
подцепил рыбку на крючок. После Марселы показалось,  что  эта  дорожка  куда
более узкая...
   - Вошел! - с восторгом в голосе прошептала Мэри. - Он  вошел,  черт  меня
подери! Подожди немного, постоим так. Я  хочу  к  нему  привыкнуть.  Он  так
приятно греет...
   - Послушай, - спросили, - у тебя действительно не было мужчин?
   - Нет, только девчонки! И я всегда была за парня...
   - Но ведь ты пользовалась вибратором, наверно.
   - Да, но это совсем не то...
   - Но у тебя нет этого девичьего украшения!
   - Я испортила его еще в десять лет сырой сосиской...
   От этого сообщения я фыркнул и сделал подряд десять быстрых качаний. Мэри
стояла, обнимая меня за спину и опираясь о рубку. Глаза ее были закрыты, рот
полуоткрыт, а губы лепетали жадно:
   - Еще! Еще! Еще! Еще!
   Яхта шла полным ходом, ветер обвевал нас, но  не  студил  страсти.  Мэри,
внезапно почуяв сладость в собственном естестве, так бухала задом о стальной
бок рубки, что я подумал, не будут ли на нем вмятины.
   - Ой, жжет! - стонала она. - Жжет! Жжет! Жжет! А-а-а-а-а!
   Заорала она так, что у меня зазвенело в ушах, и я испугался, не проснется
ли от этого крика Марсела. Впрочем, эти опасения заставили меня  интенсивнее
приступить к работе, придерживая совершенно ослабевшую и потрясенную Мэри, у
которой подгибались ноги. Однако эта интенсивная накачка вновь разожгла  уже
прогоревший было очаг, и в  тот  самый  момент,  когда  я  хотел  отскочить,
ощущая,  что  вот-вот  кончу  свой  нелегкий  труд,  Мэри  опять  застонала,
по-медвежьи облапила меня и так сдавила, что вырваться из объятий ее  мощных
рук и ног я не сумел.
   - Боже мой! - сотрясаясь от моего последнего натиска,  вскричала  она.  -
Энджел! Ай-и-ии!
   Справедливо решив, что контрацепция - дело добровольное, я  подарил  Мэри
несколько кубиков липкой  и  тягучей  жидкости,  которая  требует  не  менее
осторожного обращения с собой, чем бензин  или  нитроглицерин.  До  нее  это
дошло не менее чем через две минуты. Когда я осторожно отошел от нее,  изъяв
то, что принадлежало только мне, а ей было дано  во  временное  пользование,
моя осоловевшая от нормального секса лесбиянка бессильно  осела  на  палубу,
откинувшись спиной к рубке. Вдруг она вскочила на ноги:
   - Что я наделала! Ой! - и загромыхала по трапу вниз. Я побежал за ней, не
понимая, что речь идет всего лишь о желании подмыться. С чего-то мне взбрело
в голову, что она хочет утопиться, спрыгнув  в  море  с  каютной  палубы.  Я
догнал ее в тот момент,  когда  она  остановилась  у  двери  своей  каюты  и
постучала в нее.
   - Ты что, - прошипел я. - Тише! Там заперто! Иди в свободную!
   Мэри ткнулась в одну, другую, третью дверь -  все  оказались  заперты,  и
ключей не было нигде.
   - Это Марсела, - сообразил я. - Она специально спрятала все ключи,  чтобы
мы с тобой не пристроились где-нибудь с удобствами.
   - Но что же делать? - проворчала она. - Мне срочно нужна горячая вода!
   Дверь в каюту, где спала Марсела,  была  открыта.  Моя  верная  соратница
спала в обнимку с "узи", а ворох ключей лежал на столике. Я вовремя  заметил
маленькую хитрость: сквозь  ключи  была  продернута  нитка,  а  концы  нитки
привязаны к большому пальцу Марселы. Я осторожно отцепил один ключ от связки
- это был ключ от каюты Синди.
   Марсела не проснулась, а вот Синди не спала. Мэри  юркнула  в  ванную,  я
последовал за ней. Синди ошеломленно посмотрела  на  двух  совершенно  голых
людей разного пола, но ничего не сказала.
   Мытье с Мэри было не столь любовным, как за несколько часов  до  этого  с
Марселой. Каждый заботился о себе. Однако в удовольствии вытереть теперь уже
несомненно мою стриженую медведицу я себе отказать не смог. И Мэри, несмотря
на свой более  солидный,  чем  у  Марселы,  возраст,  тоже  попала  впросак.
Вероятно, она подумала о  том,  что  красный  партизан  влюбился  по  уши  в
прекрасную представительницу свободного мира. А ей было  невдомек,  что  для
мужчины очень важно совершить в жизни нечто  необычное  или  хотя  бы  редко
свершаемое: переплыть через Ла-Манш стилем баттерфляй, выпить двадцать  пинт
пива, прострелить пикового туза с двухсот ярдов  из  пистолета  или,  как  в
данном случае, овладеть женщиной с мужскими наклонностями.  Все  это  сильно
самоутверждает мужчину и делает ему честь. Во  всяком  случае,  в  старости,
беседуя с более юными приятелями, ты можешь похвалиться: "Ребята, а я, скажу
вам по секрету, спал с лесбиянкой!"
   Впрочем, спать нам с  ней  в  ту  ночь  не  пришлось.  Еще  в  ванной  мы
обнаружили, что забыли одежду на палубе, а Синди не спит.
   -  Синди,  крошка  моя,  -  высунувшись  из  ванны,  произнесла  Мэри,  -
отвернись, пожалуйста, на минутку.
   -  Пожалуйста!  -  недовольным  тоном  произнесла  белокурая  малютка   и
накрылась одеялом с головой. Мы выскользнули из каюты  и  поднялись  наверх,
где нашли каждый свою одежду, то есть лично я -  только  плавки,  а  Мэри  -
купальник, рубаху и шорты.
   Обнявшись, мы стояли у фальшборта, глядя вперед, в темноту. Мы ничего  не
говорили, только Мэри изредка пыталась что-то напевать.
   Сзади покашляли. Мы обернулись и увидели Синди. Наша златовласка  была  в
ярости.
   - Я пришла сказать тебе, Мэри, что все кончено! Между нами больше  ничего
нет! Ты сбила меня с пути, а  сама,  как  только  тебе  подвернулся  парень,
хватаешься за него, как собака за сосиску! А днем ты ревновала не ко мне,  а
к нему! Ты старая, толстая и гнусная свиноматка! -  и  Синди  всхлипнула,  а
затем заревела горькими слезами. Мэри стояла  в  растерянности,  я  тоже  не
знал, как поступить в такой ситуации. Если бы девчонка приревновала  меня  к
Мэри, это было бы для меня более просто, а с фактами, когда женщина  ревнует
женщину за измену с мужчиной, я еще не сталкивался.
   - Успокойся, - сказал я, - уверяю тебя, ничего страшного не произошло.
   - Ну да, - хныкала Синди, - эта гадина увлекла меня, из-за нее  я  мучила
своего бедного Джерри, сделала его чуть ли не посмешищем, а сама, как только
ей приспичило, лезет п