дь...
Хотя и нечего было искать, перед нами там еще часть стояла. Если что и было,
то они забрали. У нас вот только еще три перстня нашли...  Таких,  как  мой,
лишь печатки другие.
   Как спокойно он это сказал! Вот что значит - НЕВЕДЕНИЕ.
   - Почему ж ерунда? - удивился я. - Золото все-таки.
   - Не, - отрицательно покачал головой Будулай, - и мой - не золото,  и  те
не золото. Какой-то сплав. Легкий очень - золото тяжелее. Это нам один еврей
объяснил, ювелиром был до войны.
   - Ну и куда ж они делись, перстни эти?
   Мне очень трудно было сохранить вид праздного любопытства  на  лице.  Но,
кажется, удалось, потому что старик столь же равнодушно ответил:
   - А все, кто в моем экипаже был, их и забрали, "Окольцованный  экипаж"  -
нас так называли. Командир  лейтенант  Агапов  взял  себе  тот,  на  котором
крестик был, как у меня, только вдавленный. Он потом роту принял. Как дальше
служил - не знаю. Я уволился - он остался. Башнер  Аветисян  взял  перстень,
где только палочка выпуклая была. В Армению, наверно, уехал, я еще служил. А
третий - заряжающий забрал, тоже черточка, но вдавленная. Тоже  откуда-то  с
Кавказа был, фамилию не помню.
   У меня  в  мозгу  безо  всяких  электронных  и  препаратных  вмешательств
закрутилась карусель. Перстеньки, оказывается, на территории  бывшего  СССР!
Все четыре! И очень может быть, что их владельцы сейчас  благополучно  носят
их, подобно деду Анатолию, или хранят где-нибудь в ридикюлях  для  потомков.
Впрочем, могли, конечно,  и  помереть.  А  потомки  эти  перстни  уже  давно
сплавили... Впрочем, они бы их точно сплавили, будь эти перстни золотые.  Но
они же  не  золотые,  а  хрен  знает  из  чего.  Наши  люди  все  запишут  в
анодированный  "люминь",  если  слишком  легкое.  Поэтому  цену  за  них  не
возьмешь, пробы на них, само собой, нет, так что их  вообще  могли  выкинуть
или детям подарить. Маленьким... А те - сменять на жвачку  с  картинкой,  на
карандаш, на... Короче, ищи-свищи.
   И все-таки, если б удалось найти тех солдат  или  их  потомков,  было  бы
очень клево. Может быть, папочка раздумал бы меня взрывать?
   Но тут появилась Таня и проговорила своим девчачьим голоском:
   - Обед готов!
   -  Потом  еще  поработаем,  -  сказал  старик,  выбил  трубку,  прочистил
специальной кочергой и двинулся к дому.
   Обед у Тани вышел классный. Салат из огурцов, помидоров,  перца,  лука  и
зелени, борщ с хохляцким салом и сметаной, "ножки Буша" (куриные окорочка) с
гарниром, "Анкл Бенс" - лимонное желе и ананасовый компот.
   - Полчаса поспать надо, - вздохнул Будулай, - разморило.
   - Вы мне посуду вымыть поможете? - спросила Таня.
   - С удовольствием, - сказал я, - хотя и боюсь.
   - Чего может бояться такой мужчина?
   - Анекдот старый вспомнил. Привозят мужчину в роддом...
   - Уже смешно! Дальше...
   - Спрашивают его врачи: "Как же ты, мужик, дошел до жизни  такой?"  А  он
отвечает: "Сначала я вместо жены посуду помыл..."
   - Было бы эффектнее закончить: "А все начиналось с  мытья  посуды..."  Не
хотите - не мойте... Если так уж боитесь.
   - Это я так. Чего надо: полоскать, вытирать? Командуйте.
   - Вот полотенце, вытирайте. Здесь не Москва, горячей воды из крана нет, а
мыть в тазике я вам не доверю.  Жир  оставите  и  полотенце  раньше  времени
замажете.
   Посуду мы вымыли быстро - Таня проворно ополаскивала, я успевал вытирать,
и впечатление было такое, что у нас богатейший опыт семейной жизни.  Хотя  с
тех самых пор, когда весь клан Бариновых перебрался во  дворец  Чудо-юда,  я
посудой не занимался, впрочем, как и Ленка, и Зинка, и мама.
   - Таня, - спросил я. - А вы дедушку этого давно знаете?
   - Давно. Он меня и сосватал в "Чавэлу".  Хоть  он  и  не  народный  и  не
заслуженный, а его там уважают. В смысле цыганской музыки и всего прочего,
   - Интересный мужичок, - подхватил я, - фронтовик, оказывается.  Я  думал,
из всех цыган один Будулай воевал.
   - Очень интересный народ, - заметила Таня, - сложный. С обычаями, которым
тысячи лет. И почти без истории, между прочим.  Вы  не  назовете  ни  одного
царя, ни одного короля, ни одной войны, которую вели  бы  сами  цыгане.  Нет
территории. Где-то в Северной Индии, говорят, когда-то жили. А покинули  ее,
никто не знает когда. Считают, между V и X веками  нашей  эры.  Ничего  себе
точность, а? С разбросом в 500 лет! Это все  равно,  что  сказать:  "Русские
победили в Куликовской битве где-то между 1080 и 1580 годами". Правда?
   - Да, это смешно было бы прочесть... - согласился я.
   - Ну вот. А у цыган вся история примерно так изучена. У них  есть  только
сказания, легенды, песни... Никто точно не скажет, где какой  табор  кочевал
сто лет назад. Да, бабка какая-нибудь или дед могут припомнить,  где  ходили
полвека назад, чего делали, кто гадал хорошо, кого  мужики  за  конокрадство
убили, а кого только выпороли. Вспомнят, может быть,  как  кто-то  с  кем-то
из-за женщины кнутами хлестался. И, конечно, много  чего  напутают,  ромалэ.
Или приврут, если точно не помнят.
   - А вашу "Чавэлу" цыгане содержат? - спросил я.
   - Я как-то не интересовалась, - ответила Таня,- в коммерческие  тайны  не
суюсь. Платят хорошо, вот и живу без особых проблем.
   - Неужели никогда не хотелось поиграть где-то в другом месте?
   - Не отказалась бы, - кивнула Таня, - но увы - не зовут! Я  не  лауреатка
конкурсов, посредственная профессионалка. У меня есть какой-то уровень, выше
которого мне, наверно, не подняться. Я никогда не стану  Паганини  или  даже
Лианой Исакадзе. И в ансамбле у Спивакова мне не сыграть. Тем более что  они
в Испании, а я здесь.
   Посуда кончилась. Я узнал, что Танины родители живут во Львове,  мама  ее
росла без отца, который вроде бы был моряком и  погиб  на  войне  где-то  на
Северном флоте. Отец Тани учитель, сейчас сидит без работы,  то  ли  оттого,
что не хочет работать, то ли оттого, что не может...
   - А я тут сразу после консерватории устроилась. В театре, -  рассказывала
Таня, и мне вдруг стало не по себе.  Как-то  невзначай  я  понял,  что  верю
всему, что она рассказывает. И даже не  пытаюсь  усомниться.  Этот  прием  -
забалтывание - был из арсенала Джека. Он так свободно общался  с  клиентами,
сочиняя  разные  истории,  что  они,  на  сто  процентов  убежденные  в  его
небезопасности, раскрывались, ощущали успокоение, платили откровенностью  за
откровенность, а затем попадали в топку. У меня в голове словно бы  зазвенел
тревожный звонок: "Она ж тебя забалтывает! Ты забыл, что она тебя видела  во
дворе дома, откуда она, может быть, пристукнула Адлерберга. И она знает, что
ты ищешь ее!"
   Мне трудно было понять, говорит ли во мне  "руководящая  и  направляющая"
или собственная осторожность. Попробовать уйти отсюда? Но  куда?  В  Москву,
где уже заступила вечерняя смена ППС и почти у каждого сержанта в  планшетке
лежит ориентировка на меня? А кроме милиции, там еще команда Джампа, которая
уже знает меня по имени, ибо  пробежалась  до  травмпункта  и  хозрасчетного
отделения, где я был записан в регистрационные журналы под  своей  фамилией.
Хрен же его знал, что моя "Волга" взлетит?!  И  к  Джампу  у  меня  не  было
претензий, я его и в глаза-то не  видел.  Слышал,  правда,  что  он  хороший
парень, честно бережет свои точки и  входит  в  понимание,  если  кто-то  не
платит по уважительным причинам. Впрочем, такие слухи распускают  не  о  нем
одном, а потом выясняется, что этот благотворитель - жмот и подонок, который
копейки не простит.
   Конечно, могло быть и так, что ребятам Джампа сейчас будет не до  меня  -
они могут начать разбираться, кому быть на его месте. Если б  я  был  сейчас
дома, то мог бы, наверно, вычислить, что творится в этой фирме. Если там нет
одного крутого преемника, а пара-тройка, каждый со своей кодлой, то за  себя
с этой стороны беспокоиться  нечего.  Но  если  преемник  есть,  то  он  пуп
надорвет, лишь бы достать меня и показать, что он круче покойного Джампа.
   Таня между тем открыла свой скрипичный футляр. Да, скрипка у нее была  из
темного дерева, точь-в-точь такая, как в моем сне. И замок был, и тот  самый
шуруп я увидел.
   - Что вам сыграть? - спросила Таня.  К  этому  вопросу  я  был  не  готов
совершенно. В музыке я был не то чтобы профан, а полный осел.
   - Цыганское что-нибудь, - пришлось сказать, чтоб совсем не опозориться.
   Она чуть-чуть подкрутила колки, несколько раз проведя смычком по струнам,
а затем сыграла "Очи черные", которые я впервые в жизни слышал не на гитаре,
а на скрипке. Не знаю, как там играют профессионалы  выше  "посредственных",
но у этой "посредственности" получалось здорово. Если б меня в данный момент
не интересовало, что получится, если нажать  на  тот  самый  шуруп,  который
мирно поблескивал на замке открытого футляра всего лишь в метре от меня,  то
я бы, наверно, заслушался всерьез. С мнением  моего  братца  можно  было  бы
согласиться: Кармела знала  толк  в  музыке  и  легко,  словно  бы  играючи,
перескочила с "Очей черных" на какую-то другую  мелодию.  Потом  на  третью,
четвертую...
   - Здорово! - похвалил я, когда Таня опустила смычок.
   - Правда? - она так улыбнулась, что я опять почуял - верю ей,  верю,  что
она искренне и без подвоха  демонстрирует  мне  свои  способности.  То  есть
теперь "забалтывает" меня музыкой.
   Сверху спустился Анатолий Степанович.
   - Таня, - сказал он, - смотри-ка, чего я на чердаке нашел!
   Это была довольно старая газета "Советский патриот", в  которую,  похоже,
заворачивали то ли запчасти, то ли еще что-то промасленное. Но на небольшой,
5x6 сантиметров, фотографии вполне свободно можно было различить черты  лица
Тани. Она, прищурясь, целилась куда-то из спортивной винтовки, а под  фоткой
была подпись: "Чемпионат Львовской области по пулевой стрельбе.  На  огневом
рубеже кандидат в мастера спорта Т.Кармелюк (2-е место)..."
   ИГРА В ОТКРЫТУЮ
   Да,  подпортил  Будулай  Танин  концерт.  Меня-то  он,  наоборот,   очень
порадовал. По крайней мере  тем,  что  между  ним  и  Кармелой,  похоже,  не
прослеживался сговор, направленный на мое устранение. Если б таковой был, то
дед не стал бы совать мне под нос это предупреждение об опасности. А  вот  у
Тани лицо заметно изменилось. Подсиропил ей цыган, прямо-таки  целую  свинью
подложил.
   - О, - воскликнул я, довольно успешно изображая милое удивление. - У вас,
Танечка, оказывается, и спортивные успехи были?
   - Что было, то было, да нет ничего... - ответила она, но девчачий голосок
у нее вышел не слишком естественным. Газета была  десятилетней  давности,  а
той  спортсменке,  что  целилась  из  винтовки,   было   никак   не   меньше
восемнадцати.
   - Все-таки КМС, - заметил я. - Не каждому дано. Да и второе по области  -
неплохо.
   - Может быть, - сказала Таня, справившись с первым неприятным  ощущением.
- Я уже давно это забросила.
   Ой  ли?  У  меня  такого  впечатления   сейчас   уже   не   складывалось.
Единственное,  что  меня  волновало:  нет  ли  у  Тани   еще   какого-нибудь
инструмента, кроме скрипки и гипотетического "винтореза". Сейчас она была  в
маечке и облегающих джинсах, поэтому "макарова" спрятать ей было  некуда.  Я
свой личный, переодеваясь, незаметно от "Будулая" переложил в карман штанов,
а подмышечную кобуру, обмотав ремнями, пихнул во  внутренний  карман  своего
"референтского" пиджака. Штаны мне дали широкие, и пушка не просматривалась.
Однако у Татьяны бюст был довольно большой, и под  него  вполне  можно  было
упрятать пистолетик, типа "браунинга" 6,5 или какую-нибудь  самоделочку  под
советский малокалиберный патрон 5,6. Мне лично при недостатке  оперативности
любая из этих комбинаций пятерок  и  шестерок  была  бы  вполне  достаточным
пропуском на тот свет. А я туда по понятным причинам не торопился.
   Конечно, будь я уверен, что у Тани нет ничего под  рукой,  а  разобранный
"винторез" тихо дремлет в футляре,  знай  я,  что  за  воротами,  на  улице,
ждет-пождет Лосенок, готовый за какой-нибудь час  доставить  меня  в  родную
"крепость" к Чудо-юде, то,  наверно,  позволил  бы  себе  вынуть  "Макаров",
предъявить свое  удостоверение  МВД  или  ФСК  -  какое  выдернется  первым,
привести загодя подготовленных понятых, вроде Чупы или Бетто, надеть на Таню
наручники и отконвоировать  к  обрадованному  Сергею  Сергеевичу.  Ветерану,
конечно, после этого пришлось бы расстаться с перстеньком и вообще  уйти  на
покой - от слова "покойник". Свидетелей мы не производим - закон Космоса.
   Но увы, обстоятельства складывались  совсем  иные.  У  меня  было  немало
оснований думать, что Чудо-юдо собирался меня взорвать. То, что ему  "Волга"
надоела - это его личное дело, даже если после взрыва  "АСКО"  выплатит  ему
страховку, а государство освободит от части налога на транспортные средства.
Но поскольку он при этом  решил  и  своего  родного  первенца  ликвиднуть  -
извините. Тут у меня тоже кое-какие интересы имеются. А потому не зная броду
соваться в воду - на фиг нужно. Ни Лосенка, ни Варана с ребятами у  меня  не
было. Конечно, наверно, можно было попросту приложить из "макара" и Будулая,
и Кармелу, упрятать "винторез" в футляре куда-нибудь в  чемодан  и  сесть  в
электричку. Кинуться в ножки родителю: "Не погуби, родной!  Оставь  душу  на
покаяние!" Только где у него будут доказательства, что я не  работал  против
него? Ведь получится, что я  отрубил  киллера  со  всеми  концами.  Если  он
сказал, что киллера надо живым, значит, именно это ему и надо. Да и  вообще,
ну не дурь ли, привозить вместо живого... то есть живой, какую-то  винтовку?
Спьяну не придумаешь! Похоже,  что  вы,  гражданин  Баринов,  мягко  говоря,
одурели. От страха, волнения или еще от чего.
   - Давай, сынок,  еще  покопаем!  -  предложил  Будулай,  и  тем  дал  мне
возможность немного поостыть и не наделать глупостей.
   На сей раз мы провозились до темноты, но сделали, кажется, всю работу как
надо. Говорили мало. Так, обменивались размышлениями о видах на урожай. А я,
копая, все приглядывал  за  карманом,  чтоб  упаси  Бог  раньше  времени  не
засветить "Макарова".
   - Ну вот и управились... - распрямив спину, сказал Степаныч. - Таня,  чай
пить будем?
   - Уже готово! Варенье на столе.
   Если бы я не подозревал  Кармелу  в  более  крутых  делах,  то  наверняка
заподозрил бы ее в желании меня окрутить. Пока мы  окучивали  картошку,  наш
снайпер-музыкантша сумела сварганить пирожки с яйцами и луком, с  клубничным
вареньем и с капустой.  Все  это  было  исполнено  в  печке,  что  требовало
немалого мастерства.
   Максимум, на что была способна моя законная супруга, как и ее дубликат, -
это изготовить пиццу из полуфабриката. Конечно,  она  знала  и  умела  много
другого, но тут явно  проигрывала.  Я  как-то  в  первый  раз  подумал,  что
Таня-Кармела очень женственная  особа,  хотя  и  некрасивая..  Неужели  она,
пекущая такие вкусные пирожки, готовящая борщ и еще превосходно играющая  на
скрипке, способна за полкилометра пристрелить, пусть не самого  лучшего,  но
все-таки человека? А после этого внаглую проехать  мимо  гаишного  поста  на
белом "Запорожце"... Очаровашка, прямо очаровашка!
   - Таня, а вы машину водите? - спросил я.
   - Вожу, - кивнула она, хотя по логике вещей должна была бы отрицать.
   - Я ей доверенность на свой "Запорожец"  дал,  -  сказал  "цыган",  сразу
объяснив, почему Кармела не стала врать. - У меня права отобрали,  а  машина
мне положена, как инвалиду первой группы. Зачем пропадать?
   Вот он и белый "Запорожец" нашелся! Все прямо  в  руки  плывет.  А  я-то,
дурак, думал,  что  киллер  на  угнанном  ездил.  Нагородил  себе  в  голове
вавилоны, будто он на "Запорожце" только со двора выехал, а потом на  другую
пересел. А все гораздо проще: пошла Танечка со  своей  скрипочкой  во  двор,
залезла на чердак, достала винтовочку, тенькнула в лоб дорогого  зарубежного
гостя, спрятала все обратно в футляр,  достала  Тютчева  и  села  читать  на
лавочке, ожидая, пока Дима Баринов прибежит киллера ловить.  Дима  прибежал,
Танечка ему состроила невинные глазки, посюсюкала детским голоском,  умилила
своей простотой и отрешенностью от жизни и ее  прозы.  А  дальше  -  больше.
Белый "Запорожец"  помянула  специально,  чтоб  мы  его  увидели  брошенным.
Рисково, но на психологию сыграло. Пустую машину  с  московским  номером  мы
наверняка за угнанную примем. И не станем ее по  номеру  искать,  даже  если
милицию подключим. А тем более, не будем ждать, что киллер  придет  и  сядет
себе в этот "Запорожец". Минут через десять после того, как мы укатили,  она
пришла, села и уехала к дедушке Степанычу. Он у нее  небось  не  спрашивает,
зачем ей машинка нужна. Правда, рисковала, могли  ведь  "Запорожец"  угнать,
если он с незакрытой  дверцей  стоял...  А  может,  и  нет!  Может  быть,  и
рассчитывала на это. Угонят, а она напишет заявление, что его  у  нее  увели
прямо из Болшева. И поди докажи, что не так, даже если "Запорожец" найдут.
   - Да, Танечка, - вздохнул я, - щедро вас природа одарила. И швец, и жнец,
и на... скрипке игрец.
   - Вот жена кому-то  достанется,  -  вздохнул  Степаныч.  -  Эх,  где  мои
семнадцать лет?
   "Ну, насчет семнадцати лет, - подумал я, - это  ты  перебрал,  дедуля!  В
семнадцать  лет  ты  бы  Танечке   слишком   юным   показался.   А   вот   в
тридцать-тридцать пять ты бы ей пригодился".
   Надо сказать, что мы очень вовремя допили чай, съев все пироги и варенье.
Время  подвигалось  к  одиннадцати,  светлые  пятна  из  окон  ложились   на
картофельные гряды  и  пустырь,  а  кругом  была  темень,  прореженная  лишь
тускловатыми огоньками с соседних дач.
   - Пойду-ка я на боковую, - сказал Степаныч, -  хорошее  дело  молодое,  а
старому надо спать.
   И он отправился по лестнице на чердак. У него, по-моему, не было  никаких
сомнений, что у меня с Таней если еще не подано заявление,  то,  по  крайней
мере, постель уже общая. Во всяком случае, он никаких вопросов  о  том,  где
стелить гостю, не задавал.
   Пришлось задать этот вопрос самому, поскольку в поле моего зрения имелось
только одно спальное место  -  старая  никелированная  кровать  с  шариками,
увенчанная горкой из четырех подушек под кисейным покрывалом. Печь была  без
лежанки, а на плите, здорово прогретой Таниными готовками,  я  бы,  наверно,
зажарился.
   - Если хотите, - сказала Таня, - я вам раскладушку поставлю.
   Это она очень удачно сказала. Получалось, что если я не хочу, то она меня
с собой вместе положит. Прав все же отец родной, со словами  надо  осторожно
обращаться. Хорошо еще, что я уже на сто процентов был убежден  в  том,  что
Таня - киллер. Поэтому насчет сексуальных развлечений  у  меня  и  в  мыслях
ничего не было.
   - Вы скажите, где она, я сам поставлю...
   - На терраске. Сейчас ночь не холодная, но у Анатолия там все заставлено.
Так что ложитесь в комнате, а на чем спать, я вам найду.
   Я пошел  на  терраску,  которая  доверху  была  забита  каким-то  хламом,
попытался включить свет, но лампочка, как видно, перегорела. Начал шарить по
хламу, пытаясь нащупать раскладушку, и тут...
   В ночной  тиши  послышалось  урчание  моторов.  Неторопливо  приближались
минимум две машины, но что особенно неприятно - без фар.  На  сей  раз  мне,
кажется, подсказала: "Бойся!" - воскресшая,  как  всегда  в  нужный  момент,
"руководящая  и  направляющая".  Машины,  так  и  не  появившиеся  из  тьмы,
остановились где-то неподалеку.  Конечно,  это  могли  быть  припозднившиеся
дачники. Но что-то назойливо сверлило мозг: "Это за тобой,  парень!"  А  вот
кто? Милиция? Отец родной? Ребята Джампа?  А  может  быть,  неизвестные  мне
Танины друзья, которых она пригласила со мной познакомиться? Хрен редьки  не
слаще. "Макаров" с одной обоймой - не гарантия успеха. Тем  более  что  сюда
придут ребята с более скорострельным оружием и не сравнимым с  моим  запасом
патронов. Милиция, конечно, будет брать меня живым, но если там есть  кто-то
от Чудо-юда -