но они очень редко сходятся  вместе.  Таинственная
сила, которая владеет ими, то дарит их людям, то отнимает. Никто  не  знает,
куда они приходят, откуда берутся и как исчезают. Обладание  всеми  четырьмя
сулит силу. Неограниченную, почти Божью, но и скорая смерть в их власти.
   - В их власти исполнять желания?
   - Да, милорд. Они способны переносить человека  на  огромные  расстояния,
творить из ничего живое и даже  разумное,  не  говоря  уже  о  неживом.  Они
способны  сделать  человека  животным  и  преобразить  неразумного  скота  в
мудреца. Но горе человеку, который поверит в то, что отныне может  ВСЕ.  Это
значит, что его дни уже сочтены.
   Вот так, в безмолвной беседе с  отшельником-чародеем,  я  дошел  до  того
места, где под сенью зарослей таился вход в его жилище.
   - Если вы сможете, имея перстень на руке, войти в мою пещеру,  -  сообщил
отшельник, - то сумеете при настоящем желании попасть и на родину.
   Когда его высохшая рука отодвинула растительность,  прикрывавшую  щель  в
скале, которая  не  имела  в  самом  широком  месте  и  четверти  фута,  мне
показалось, что старик издевается надо мной.
   - Да ты сам в нее не пролезешь! - вскричал я. - Это дырка для  кошки,  не
более того.
   - Для кошки? - в мысленном вопросе старика я уловил усмешку.  -  Глядите,
милорд!
   И с этими словами кудесник, который в своей  травяной  хламиде,  как  мне
казалось, был много толще фута в самом  узком  месте,  легко  протиснулся  в
щель, будто скала была из сливочного масла!
   - А ведь  перстень  у  вас,  милорд!  -  заметил  он  уже  из  пещеры.  -
Разъединенные перстни приносят  удачу  в  самых  невероятных  делах.  И  ваш
перстень легко бы мог помочь вам, если б вы  по-настоящему  верили  в  него.
Имея перстень, вы могли бы даже пройти прямо сквозь скалу, чего я сделать не
в силах...
   Я подошел к щели. Нет, я же не был полным идиотом! В щель я мог просунуть
только руку или ногу до колена,  не  более.  Скала  была  прочна,  и,  чтобы
продолбить ее киркой, нужно было несколько дней, да и то если помогать  себе
порохом.
   - Вы не верите, сэр!  -  вздохнул  колдун.  -  А  раз  так,  то  обречены
пребывать здесь, в верховьях Ориноко, до скончания века. Мне очень жаль, ибо
здесь вас ждет печальная судьба.
   - Почему? - воскликнул я.
   - Сейчас вы,  милорд,  являетесь  для  людей  нашего  племени  целителем.
Приходящие к вам больные поклоняются вам так  же,  как  поклонялись  до  вас
человеку, с руки которого вы соизволили снять этот перстень. Это был человек
Леса, он знал, как выжить здесь, и сумел  спуститься  с  обрыва.  Почему  он
хотел бежать? Потому что я объяснил ему, как объясняю  сейчас  вам,  милорд,
что каждое исцеление больного отбирает у вас жизненные силы. Продлевая жизнь
кому-то, вы укорачиваете свою. Такова сила перстня.
   Я сразу вспомнил, сколько людей приходило для того, чтобы прикоснуться  к
перстню, и подумал, что, возможно, жить мне осталось совсем мало.
   -  Осторожнее,  сэр!  -  голос  вещуна  в  моем  мозгу   прозвучал,   как
предупреждающий крик. - Запомните: чем больше  вы  думаете  о  том,  сколько
своей жизни отдали людям, и чем больше жалеете об этом, тем меньше ее у  вас
остается на самом деле. Чем больше вы радуетесь тому, сколько  жизни  отдали
другим, тем больше ее у вас остается.
   - Господи! - вскричал я во весь голос.  -  Не  допусти,  отврати  от  лжи
языческой.
   - Он не слышит вас, - заметил старик, - ибо вы обращаетесь  к  нему,  как
младший брат обращается за защитой к старшему или сын - к отцу. Вы,  милорд,
видите в нем Очень Сильного Человека, нечто вроде Короля над королями. Вы не
понимаете, что он - все сущее, а вы - его  часть.  Он  -  в  каждой  частице
вашего тела. Он - это ваша душа. Ваше обращение к Нему  должно  походить  на
боль, идущую от пальца к мозгу, и тогда Он поймет вас. Но самое главное, что
вы просите его отвратить вас от Истины, именуя ее ложью. А этого Бог никогда
не слышит.
   И тут я внезапно испытал приступ  веры  в  могущество  перстня.  Наверно,
потому, что Богу действительно угодна была истина, изреченная отшельником. Я
сделал решительный шаг к щели в скале, истово веруя в то, что она  пропустит
меня, двинулся вперед... и прошел!
   Я прошел там, где не смогла бы пролезть даже беременная кошка.
   - Поздравляю вас, милорд! - одобрил отшельник. - Я  был  уверен,  что  вы
сможете это сделать.
   В пещере было  сухо,  но  прохладно.  Все  стены  были  увешаны  травами,
сохнущими на лианах, словно белье на веревках. Однако меня сразу же удивило,
что лианы были привязаны к деревянным шпилькам, вбитым в  гранит.  Именно  в
гранит, а не в трещины. Очевидно и здесь было повинно колдовство.
   Посреди пещеры висел огромный глиняный горшок. Внизу,  под  горшком,  был
сложен хворост.
   Старик посмотрел на очаг и... в нем вспыхнул  огонь!  Я  перекрестился  и
затрепетал от ужаса. Ведь если этот  колдун  способен  зажечь  костер  одним
взглядом, то ему ничего не стоит и меня сжечь!
   - Не бойся! - уловив мои сомнения, произнес мысленно отшельник. - Верь  в
силу перстня, и тебе поможет то, что ты считаешь Богом!
   В горшке, судя по  всему,  была  налита  вода.  Минут  через  десять  она
закипела, заклокотала, повалил пар. Отшельник снял с  лиан  три  или  четыре
пучка трав и бросил их в  кипяток.  Странный  аромат  начал  растекаться  по
пещере, а старый колдун велел мне сесть на камень и смотреть на огонь.
   - Думай о том месте, где хотел бы очутиться, - прозвучал в моем мозгу его
приказ, - думай!
   Я вдыхал аромат, идущий от горшка, где варился настой,  и  он  постепенно
погрузил меня в полусон. Я ощущал, что сижу в пещере, и  в  то  же  время  я
отчетливо увидел старый родовой замок О'Брайенов, где я не бывал уже  многие
годы. Я как бы мысленно шел по его стенам, спускался во двор, входил в  дом,
поднимался в свою  комнату.  Так  прошел  я  этот  путь  один  раз,  другой,
третий... С каждым  разом  я  все  меньше  ощущал,  что  нахожусь  в  пещере
отшельника, и все больше - что на самом деле иду  по  отцовскому  замку.  На
пятый проход я уже ощутил холод стены, до которой  дотронулся  рукой,  а  на
шестой споткнулся о выбоину на ступеньке. В седьмой же раз, открыв  дверь  в
свою комнату, я почувствовал запахи, знакомые с раннего детства...
   - Вы пришли, милорд!  -  колоколом  прозвенел  в  мозгу  мысленный  голос
отшельника.
   И я очутился там,  где  хотел,  в  милой,  доброй,  хотя  и  растоптанной
англичанами Ирландии, в моем родовом замке, где стояли английские драгуны.
   Меня, поскольку замок уже давно не принадлежал нашей  семье,  для  начала
приняли за шпиона, и мне, вероятно, несколько часов угрожала виселица,  пока
командир драгун связывался с теми людьми, которые могли  объяснить  ему  мою
полезность для Его Величества, ибо  тогда  я  еще  служил  королю  Карлу  I.
Конечно, я не стал говорить всей правды даже тем, кто хорошо меня знал.  Мне
пришлось рассказать о том, как я был ограблен до нитки  разбойниками  -  это
было во время восстания 1641 года, - и мне поверили. Ведь я явился в замок в
клочках своей старой рубахи, намотанной вокруг чресел, то есть  так,  как  я
ходил, живя среди индейцев.
   Мне долго мечталось увидеть все четыре перстня, но я не предполагал,  что
один из них лежит в шкатулке Мерседес, а два других находятся у  ее  дяди  и
кузена. Я нашел их случайно. Они были у  меня  в  руках,  черт  побери,  все
четыре!
   Но прав был  старый  отшельник  -  таинственная  сила  то  дарит  их,  то
отнимает. Впрочем, в моем случае ничего особо таинственного не произошло. Их
просто украли у меня, и имя вора мне прекрасно известно.
   Дело в том, что всего за несколько часов до  нашего  ухода  из  восточной
лагуны острова Сан-Фернандо - так назывался остров,  где  я  настиг  наконец
Мерседес - к борту подплыл обожженный полубезумный испанец,  которого  звали
Педро Лопес. Этот пират, как оказалось, вместе с четырьмя своими  товарищами
был взят в плен моей будущей женой, присягнул ей  на  верность  и  собирался
уплыть с острова на пустом французском фрегате, который, чудом не  разбив  о
скалы,  внесло  в  лагуну.  Однако  произошел  несчастный  случай:  мортира,
стоявшая во дворе замка, выстрелила и утопила шлюпку, где находился Лопес  и
еще несколько человек: погибли все, кроме негритенка Мануэля и Педро Лопеса.
Негритенок сразу поплыл к берегу, а Лопеса при  взрыве  отбросило  далеко  к
выходу из бухты, и он с трудом смог удержаться  за  какой-то  камень,  чтобы
отлив не унес его в море...
   Что ж, хоть я и не слишком люблю  испанцев  (в  отличие  от  испанок),  я
принял Лопеса в свою команду и проклинаю себя за это уже много лет.
   Не знаю до сих пор, знал ли он что-нибудь о свойствах перстней или просто
хотел разжиться золотишком, точно так же, как и не знаю в точности,  как  он
сумел пролезть в тайник, где  я  хранил  перстни.  Но  знаю  точно:  перстни
исчезли вместе с Лопесом, и произошло это уже  на  траверзе  острова  Хайди,
всего в нескольких десятках миль от Сан-Фернандо.  Как  дезертировал  Лопес,
помог ли ему кто-то из моей команды - не знаю.
   Увы, мне уже не придется больше держать эти перстни в  руках,  ибо  время
моей земной жизни подошло к концу. Уверую ли в Бога хотя бы сейчас, стоя  на
пороге Вечности? Увы, не знаю. Мне поздно молиться, грехи давят и  гнут  мою
волю. А  почему  я  должен  молиться?  Разве  я  топил  корабли,  шпионил  и
обманывал? Нет, конечно. То есть я  обманывал,  убивал,  но  кораблей  я  не
топил. Я вообще не моряк. И пиратом никогда не был. Я человек сухопутный.  Я
- Баринов Дик. Почему? Ошибся! Я Николай Браун. Или Анхель Коротков. Ну,  не
Мерседес же... Да  как  же  правильно?!  Все  вперемешку.  Нажми,  прорвись,
вынырни к свету! Да, да, именно так! Я - Баринов Дмитрий Сергеевич!
   Я вернулся! Я вернулся! Я вынырнул!
   Часть третья. МЕЖДУ МНОГИХ ОГНЕЙ
   РАЗБОР ПОЛЕТОВ
   Горка бутербродов, ароматный кофе, заботливый взгляд супруги и отца - что
еще нужно человеку; чтобы почувствовать себя вернувшимся?
   - Да, братец, - сказал Чудо-юдо, - прямо скажем, ты начинен сюрпризами...
Даже если половина того, что ты рассказал, не есть игра случайных ассоциаций
- то наше недельное стояние на ушах вполне окупилось.
   - Лопай, лопай, Волчара! - подбодрила меня Ленка. - А  то  негритенка  из
тебя не получится...
   - А тебе, стало быть,  нужен  негр?  -  спросил  я,  разжевывая  какую-то
копченость вместе с бутербродом.
   - Нужен! - хихикнула, и довольно бесстыже, законная  супруга.  -  Папочка
звонит  во  втором  часу  ночи  и  объявляет  минутную  готовность:   "Лена,
немедленно приходи на работу! Дима не выводится!" Я, конечно, спрашиваю: "Он
что, пьяный?" Впервые слышала, как у Сергея Сергеевича  получаются  неточные
фразы.
   - Да, - усмехнулся Чудо-юдо, - тут  мне  было  не  до  стилистики!  Клара
Леопольдовна вообще была в ужасе. Мы никак не ожидали,  что  разархивируется
такой  большой  объем  информации.  И  что  сразу   три   человека,   причем
давным-давно умерших, будут ощущать тебя как свое "я"  -  никто  не  ожидал.
Сумасшедший дом!
   - Все  дело  в  том,  Сергей  Сергеевич,  -  заметила  Ленка,  -  что  вы
действовали "методом тыка". Я ведь предлагала провести семантический  анализ
кодирующих знаков на компьютерной модели. А вы сказали: "Незачем  мучиться!"
Хорошо, что все три памяти развернулись только в семь дней. А если  бы  год,
два? Вряд ли вы вывели бы Димулю вообще...
   - Каюсь, матушка!  -  улыбнулся  Чудо-юдо.  -  Но  согласитесь,  детишки,
потрясающий результат, а? Путешествие в прошлое! В XVI век!
   - Ну и что? -  хмыкнул  я.  -  Ты  же  сам  говорил,  что  этим  самым...
питекантропом себя видел?! Генетическая память...
   - Ну, это, видишь ли, только предположение. Могло быть  все  куда  проще.
Сходил в музей, увидел там картинку, как тигр ловит обезьяну,  а  она  потом
каким-то образом анимировалась...
   - "Я хочу,  чтобы  картинка  ожила..."  -  процитировала  Ленка  какую-то
рекламу.
   - А что, у меня не могло быть такого? Я ведь и книжки про пиратов  читал,
и фильмы смотрел...
   - Теоретически это возможно, конечно, но я сомневаюсь, чтобы такой сон  у
тебя мог растянуться на такой долгий срок. Ведь ты сперва  ПРОЖИЛ  несколько
дней как Мануэль, потом еще несколько дней - как донья Мерседес, наконец,  у
тебя был  еще  О'Брайен.  Три  "я"!  Раса,  возраст,  пол,  интеллектуальный
уровень, психология - все различно! И опять - перстеньки!
   - И еще один Педро Лопес, - добавил я. - Я самого Педро Лопеса  на  Хайди
не видел, только слышал, но его брата-близнеца Паскуаля помню неплохо. Этот,
пират Лопес, - чем-то похож.
   - А теперь представь себе,  что  эти  самые  перстеньки,  передаваясь  по
наследству, пришли к Педро Лопесу-младшему... - прикинул Сергей Сергеевич.
   - Браун тоже чего-то вспоминал об Ориноко, - наморщил я лоб. -  Вроде  бы
эта самая Элизабет Стил, которая  Киска,  тоже  докопалась  до  всего  через
какого-то  индейца-проповедника...  А  потом  соединила  Лопесовых  девок  в
"особую цепь", после чего исчезла неведомо куда вместе с "Боингом-737".
   - Да, господа-товарищи, - заметила Ленка, - мы въехали в  такую  область,
где могут быть дурдомные последствия. Во всяком  случае,  лет  десять  назад
точно были бы...
   - А сейчас последствия могут быть еще хуже, - мрачновато пообещал отец. -
В реальном мире живем, к сожалению, а не в виртуальном. Наверно, ребята, вам
не стоит напоминать о недержании речи, верно?
   - Само собой, -  кивнул  я.  -  Это  даже  такая  хрюшка,  как  Чебакова,
поймет...
   - Когда вы только вырастете? - сокрушенно произнес Чудо-юдо.  -  Годам  к
пятидесяти, что ли?
   - Дай хоть до сорока дожить, - попросил я.
   - Посмотрим на твое поведение... - отнюдь не шутя сказал отец, и я понял,
что болтать особо не стоит.
   Мы сидели в кабинете Сергея Сергеевича, все в том же здании центра, где я
пробыл, как оказалось, целую неделю, прожив  за  это  время  ровно  столько,
сколько записалось в памяти Мануэля, Мерседес и капитана О'Брайена. Все  это
время я пребывал, как выяснилось, в состоянии полной отключки, сердце у меня
билось в ритме двадцати ударов в минуту, я не реагировал на уколы, на свет и
тепло. Архивированная память в развернутом состоянии погрузила меня  в  иную
реальность, где я пребывал негром и белым, испанкой и  ирландцем,  лазал  по
острову,  стрелял  в  пиратов  и  индейцев,  спасался  с  горящего  корабля,
трахался, наконец, но при этом моя деятельность  протекала  исключительно  в
мозгу, как это бывает во сне. И пока эта архивируемая память не раскрутилась
полностью - точнее, почти полностью, ибо пятнадцать ячеек  из  ста  двадцати
шести так и не вскрылись, - я оставался полутрупом, и все попытки  выдернуть
меня из забытья ни к чему не приводили.
   Как мне объяснили, мой организм за это  время  "сжег"  всего  лишь  около
литра физиологического раствора, который мне гнали в вену через  капельницу.
Но впечатления, что я семь суток ничего не жрал, не было. События, пережитые
тремя "я" из развернувшейся памяти в XVI столетии, виделись теперь какими-то
кадрами из костюмированного  фильма  на  историческую  тему.  Ведь  я  видел
события и глазами негритенка, и глазами  доньи  Мерседес.  Что  же  касается
О'Брайена, то в его памяти не было ни  одной  яркой  сцены,  за  исключением
беседы с отшельником, все остальное, так же, как и  воспоминания  Мануэля  и
Мерседес, выглядело примерно так, как  зрительные  образы,  создающиеся  при
чтении книги. Все эти три "я" не остались в моем мозгу, как в свое время "я"
Брауна. Того от меня удалили силой, а эти, показалось, покомандовали мной  и
сами по себе, сменяя один другого, удалились.
   - Папа, - спросил я, - ты записал все, что там было?
   - Конечно, - посмотрел на  меня  Чудо-юдо,  -  иначе  зачем  бы  все  это
делалось?
   - И теперь это можно будет посмотреть?
   - Да, можно. Правда, только во сне. И вряд ли стоит рисковать, погружаясь
так глубоко в виртуальность, как это сделал ты.
   - Неплохой, кстати, мог бы получиться вид искусства! - заметила Ленка.  -
Нейрокинематография!
   - Может быть, может быть... - произнес с сомнением отец. - Но я  пока  не
лез бы с предложениями превратить это в род зрелища. Я вовсе не уверен,  что
каждый человек, забравшись в тот мир, так же благополучно оттуда  выберется.
Два раза Клара Леопольдовна паниковала  из-за  возможной  остановки  сердца,
признаки которой у тебя проглядывались. Это было, судя по всему,  в  моменты
перехода от Мануэля к Мерседес и от Мерседес к О'Брайену. А в третий раз  мы
даже не успели запаниковать, как у тебя восстановился нормальный пульс и  ты
открыл свои очи.
   - Не помню, - сказал я, - мне вообще-то показалось, что все, что чудилось
от О'Брайена, было его предсмертными мыслями.
   - Возможно, - кивнул отец, - и тогда  понятно,  почему  тебя  так  быстро
оттуда  выбросило.  Какая-то  дежурная  группа  клеток,   контролируя   твое
бытование в нашем мире, видя, что  ты,  как  О'Брайен,  отдаешь  Богу  душу,
сказала: "Стоп! Дальше детям до 16 запрещается!" Но у кого-то,  например,  у
людей пожилых, такая группа клеток может вовремя не  дать  нужного  импульса
или дать слишком слабый. Результатом будет летальный исход.
   - Меня больше заинтриговало другое, - заметила  Ленка.  -  Если  О'Брайен
действительно помер, то каким образом вся эта память  сохранилась?  Судя  по
тому, что мы знаем, переход одного "я" в другое осуществлялся при соединении
перстеньков. Мануэль и Мерседес соединили перстеньки с минусами - выпуклый у
доньи и вогнутый у негритенка. Что получилось? Ты перестал воспринимать себя
как Мануэля и стал ощущать себя доньей Мерседес. Далее.  Второе  перемещение
"я": у  Мерседес  вогнутый  плюс,  у  О'Брайена  -  выпуклый.  "Я"  Мерседес
переходит в "я"  О'Брайена!  Значит,  можно  считать,  что  мы  нашли  некую
закономерность: "я" перемещается от вогнутой фигуры к выпуклой.
   - Ну, я бы не делал столь поспешных выводов Елена Ивановна... - улыбнулся
отец.
   - Хорошо, пусть так. Но объясните  мне,  герр  профессор,  почему  память
О'Брайена сохранилась? Допустим, что память Мануэля при соединении  перстней
заархивировалась и вошла в  память  доньи  де  Костелло  де  Оро  как  некая
ячейка...
   - Уже лучше, миледи! - подбодрил Чудо-юдо.
   - Далее.  Опять  же  при  соединении  перстней,  заархивировалась  память
Мерседес  и  вошла  к  О'Брайену  уже  вместе   с   хранящейся   внутри   ее
заархивированной памятью Мануэля.
   - Блестяще! - вскричал отец.
   - Но дальше-то как? Если почтенный О'Брайен скончался где-то в 1698 году,
потеряв перстни в 1654-м, то вряд ли он мог передать свою  память  кому-либо
еще... Она могла, конечно, перейти по генетическим каналам, но  сомнительно,
чтобы джентльмен на пороге вечности, в возрасте далеко за 70,  мог  заделать
потомка...
   - Не лишено логики,  -  ухмыльнулся  отец.  -  Но!  Мы  как-то  уж  очень
увлеклись нетрадиционными способами передачи информации. А между тем,  мадам
Баринова, существуют и другие, самые обычные способы сохранения  информации,
как и передачи ее другим. Например, устная или письменная речь...
   - Ну, батя! - вырвалось у меня. - Понятно! Значит, вполне могло быть так,
что мистер О'Брайен попросту написал в назидание и поучение  потомкам  некую
рукопись, которую прочел его сын Педик...
   - Педди... - усмехнулся Чудо-юдо. - Уменьшительное  от  Патрик.  Но  идея
верная. Ты ведь говорил, что это была самая неяркая часть увиденного?
   - Так точно. Именно так видишь все,  когда  читаешь.  Стало  быть,  Педди
О'Брайен прочел, запомнил, и прочитанное у него заархивировалось...
   - Какие мы умные! - съехидничала Ленка. - Ну а как, скажите на милость, в
память этого Педди угодили Мерседес с Мануэлем? Тоже из рукописи?
   - Логично, - опять поддакнул отец. - Ваш ход, мистер Баринов!
   - А у Мануэля, между  прочим,  были  сыночки  от