есы  забрали.
И военный билет забрали. Зачем? Какая разница...
   Я то начинал думать по-русски, то сбивался на английский или на испанский
с хайдийским акцентом.
   Но все же, кто была Киска? Что там стряслось на этом  чертовом  самолете?
Перстеньки! Перстеньки!  Чертовы  перстеньки  с  минусом  и  плюсом.  Что-то
замкнулось, и Киска сделала что-то такое, что уничтожило самолет. Зачем? Для
чего?
   Я опять полетел вниз без парашюта. Проклятый Свинг  не  дотянулся!  Я  не
влез в лямку, до нее было четыре фута. Меньше полутора метров.  Я  разбился!
Насмерть? Нет, жил какое-то время. Они вытащили из моей башки все,  что  там
находилось, и всунули в голову этого русского сопляка. А я -  мертвец!  Меня
нет вообще. Ричард Стенли Браун числится покойничком... Ахинея! Это  он,  он
разбился, а я - живой. Я Анхель Родригес, я спрыгнул на Хайди с тысячи футов
и нормально приземлился. Капитан, Комисcap, Малыш, Пушка, Камикадзе, Киска -
все они погибли, а я - остался. Я - жив. При чем здесь Коротков?  Откуда  он
вообще тут, в Америке? Его в Германию служить отправляли. Он же  в  Германии
был! В Гэдээрии! Да, случайно залез к бундесам. Они его  забрали.  Но  не  в
Америку же его увезли? А я тут родился, в Сан-Исидро, на Боливаро-норте.  От
порта - два шага, Я даже помню, по каким улицам надо было  идти  на  работу.
Правда, почему-то только по фотографиям, А может быть, это Короткова обучали
легенде Родригеса? Ведь Родригес - труп. Его команданте  Киска  в  поминание
записала. По радио объявляла...
   Цепочки рвались, но  потом  вновь  соединялись,  склеивались,  сшивались,
опять рвались. Анхель Родригес, Ричард Браун, Капрал, Николай Коротков.  Все
или не все? Кто из них был мужем Соледад, кто мужем Элизабет Стил? Почему не
было свадьбы? Как фамилия Капитана? Может, это он? Нет, не то...
   Потом опять стало темно. Исчезло время. Я - кто бы я ни  был  -  перестал
существовать. Прошлое, настоящее, будущее - все исчезло. Возможно, все могло
исчезнуть навсегда.
   Но настал миг, когда вдруг опять всплыли из тьмы образы и  картинки.  Это
было еще беспамятство, точнее полузабытье. На сей раз все это оборвалось  не
очередным погружением в темноту, а возвращением к свету.
   Глаза открылись. Я увидел больничную палату, капельницу, экраны  каких-то
приборов. И еще девушку в белой шапочке, в платье в бело-голубую  полоску  и
крахмальном переднике. Над дверью на электронных часах светились зеленоватые
цифры: 11.56.
   - Мистер Браун, - спросила медсестра, - вам что-нибудь нужно?
   Удивительно, но я в этот момент уже точно, без каких-либо сомнений, знал,
что я - Короткой. Но я понимал англо-американскую речь как родную, продолжал
владеть хайдийским диалектом испанского.
   Поскольку вопрос был задан по-английски, то и ответил я на том же языке:
   - Нет, мне ничего не нужно, мисс. Скажите только, где  я  нахожусь,  если
можно?
   - Вы в лечебнице доктора Брайта. У вас был  сильный  нервный  стресс.  Мы
опасались за вашу жизнь, но худшее, видимо, позади.
   Я как-то очень легко понял, что нахожусь скорее всего в  дурдоме,  но  не
подал виду, что это меня как-то озаботило. К  тому  же  мне  очень  хотелось
есть, и, пользуясь своими правами умалишенного, я изменил решение:
   .. - Простите, мисс, но я проголодался. Я вспомнил, что мне нужно.
   - Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы вам дали ланч.
   В это время в палату вошел пузатый джентльмен  в  белом  халате,  сверкая
стеклами очков и позолоченной оправой.
   - Доктор Джон Брайт, - представился он. - Как наше самочувствие?
   Жаловаться было вроде бы не на что. Разве на капельницу и общую слабость.
Я ощущал себя переваренной сосиской. Тем не менее мне захотелось сказать:
   - Все о'кей, сэр. Я чувствую себя вполне нормально.
   Брайт ухмыльнулся и заметил:
   - Для человека, месяц пробывшего в коме, - безусловно.
   - Месяц? - Наверно, я  очень  сильно  выпучил  глаза,  потому  что  Брайт
улыбнулся еще шире. У меня было впечатление, что в беспамятстве я  находился
не больше суток. К тому же я  никак  не  мог  предположить,  что  с  внешней
стороны это выглядело не как простая потеря сознания, а кома.
   - Да, месяц, - подтвердил Брайт.  -  Месяц  и  плюс  еще  пару  суток  вы
находились где-то между тем и этим светом. О  том,  что  вы  выберетесь,  мы
узнали  только  вчера,  когда  появились  признаки  восстановления   функций
организма. Но о том, что вы сегодня начнете говорить, мы не догадывались. Вы
вообще очень странный субъект, мистер Браун. В  вашем  заграничном  паспорте
указано, что вам 30 лет. Ей-Богу, вам трудно дать больше 25.
   Я-то знал, сколько мне на самом деле, но промолчал.
   - Как я сюда попал? - спросил я.
   -  На  "скорой  помощи".  Вы  потеряли  сознание  у  трапа  самолета.   В
медицинском центре аэропорта у вас диагностировали кому и отправили  к  нам,
благо  ваша  кредитная  карточка  показалась  нам   заслуживающей   доверия.
Инициативу взяла на себя мисс Родригес, которая назвала себя вашей невестой.
У нее, по-моему, были некие сложности с иммиграционной службой,  потому  что
она, как и вы, эвакуировалась с Хайди вместе с посольством, но в отличие  от
вас не имела гражданства. Впрочем, она нашла в Штатах свою мать, проживающую
в Понке, штат Оклахома, и теперь у нее есть "грин кард".
   - Во что мне обошлись ваши услуги? - спросил  я.  Коротков,  наверно,  об
этом не подумал бы. Ему дома аппендицит удалили хоть  и  без  наркоза,  зато
бесплатно. А Браун подумал: за так здесь ничего не лечат, особенно в частной
клинике.
   - Все затраты на ваше лечение  компенсирует  правительство,  -  улыбнулся
Брайт.  -  Это  был  приятный  сюрприз.  Правда,  теперь  мы,   по   заданию
правительства, обязаны препроводить вас в один из военно-морских госпиталей.
Сейчас мы оценим вашу транспортабельность  и  после  консилиума  с  военными
скорее всего с вами распрощаемся. Скажу вам без особого стеснения,  что  нас
это очень устраивает. Наша клиника никогда  не  нуждалась  в  таком  наплыве
чиновников, агентов секретных служб и  полицейских.  Последних,  правда,  не
пускают дальше внешней стороны нашего забора, но они обложили  лечебницу  по
периметру и  отгоняют  от  нее  журналистов,  которые,  как  всегда,  что-то
разнюхали.
   - Интересно, - спросил я скорее сам у  себя,  чем  у  доктора  Брайта.  -
Почему они меня раньше не забрали?
   Доктор развел руками и странно подмигнул. Ему явно не  хотелось  говорить
лишнее.  Впрочем,  он  тоже  только  догадывался,  но  точно  не  знал.  Мне
догадаться удалось не больше,  чем  через  минуту,  все-таки  во  мне  сидел
30-летний.
   Военные интересовались, выйду я из комы  или  нет.  Тащить  меня  в  свой
госпиталь было рискованно и накладно: по дороге я мог отдать  концы,  и  все
затраты  пошли  бы  прахом.  С  другой  стороны,  ничего  страшного  в  моем
пребывании у Брайта, пока я находился в коме, не было.  Наверняка  в  палате
где-то стояли микрофоны и телекамеры.  Во  всяком  случае,  их  должны  были
поставить. Сестрица никому ничего не говорила и  даже  не  успела  выйти  из
палаты, не нажимала никаких кнопок, а Брайт уже тут  как  тут.  Конечно,  он
сидел где-то там, откуда мое поведение было прекрасно видно. Может быть, что
сидел и не он, а профессионал из какой-нибудь спецслужбы, но, заметив начало
моего пробуждения, приказал доктору отправиться в палату.
   Еще минуту спустя мне пришло  в  голову,  что  вообще  никакой  лечебницы
Брайта не существует в натуре, все россказни о том, что сюда  меня  привезла
"скорая", - брехня чистой воды, а я давно уже нахожусь в  госпитале,  причем
не военно-морском, а каком-нибудь цэрэушном. Может быть, что и про  месяц  в
коме мне тоже соврали - для того, чтобы успокоить. Я же знаю,  что  мозги  у
меня работали, хоть путались, но работали. Я был и Брауном, и Родригесом,  и
Коротковым, там  мешалась  настоящая  реальность  и  придуманная,  но  мозги
работали. И все их биотоки, или что там еще, приборы, которые  вокруг  меня,
наверняка фиксировали. Как там этот ящик называется? Энцефалограф, что ли?
   А раз мозги работали, то вполне мог включиться и язык. Он мог  заговорить
и по-английски, и по-русски, и по-испански с  хайдийским  акцентом.  И  Коля
Коротков мог засветиться. Само собой, это  должно  было  привлечь  внимание.
Если об этом не знали раньше.
   Но они могли знать, а могли и не знать... Пришла сестра и принесла  ланч.
Доктор Брайт сказал:
   - Желаю вам хорошо подкрепиться!
   Сам подняться я не мог. Сестра, обдав меня  симпатичным  ароматом  духов,
приподняла изголовье, поставила поднос с ланчем на съемный  столик  и  стала
кормить  чем-то  с  ложечки.  Руки  у  меня  тоже  не  действовали.   Пальцы
шевелились, а вот двинуть рукой (и ногой тоже) я не мог.
   Чем меня кормила сестра, я не запомнил. Потому что размышлял. Кто  думал,
Браун или Коротков? Похоже, оба. Во мне шел скрытый от чужих глаз диалог, не
спор, не перебранка, а обмен мнениями между двумя "я", Брауном и Коротковым.
Между тридцатилетним матерым убийцей и  двадцатилетним  парнишкой,  которого
лишь немного подучили для настоящего убийства, но реально никого не убившим.
   "Не боишься, что нас отравят?" - спросил Дик.
   "А что, могут?" - Коле стало страшно.
   "Думаю, что нет. Прикинем: если мы были в коме или хотя бы без  сознания,
то отравить нас или иным способом умертвить  было  куда  проще.  Значит,  до
какого-то момента мы нужны в живом виде. Знать бы только кому..."
   "Наверное, цэрэушникам вашим..."
   "А почему не кагэбэшникам?"
   Коротков удивился, для него этот поворот был как снег на голову.
   "Но мы же все-таки в Майами прилетели, а не в Адлер".
   "Ты полагаешь, что КГБ в Америке не работает?"
   "Наверно, работает, но утащить человека в аэропорту, среди массы  народа,
в присутствии полиции, таможни, иммиграционной спецслужбы. Там небось и  ФБР
с ЦРУ паслись, и еще кто-нибудь".
   "Допустим. Но давай-ка подумаем, как все это выглядело там, в  аэропорту.
Тут этот пузан сказал, что мы потеряли сознание у трапа самолета.  Неправда,
я помню, что вошел в аэропорт. Ты помнишь что-нибудь?"
   "Ничего. Все помнишь только ты. Я еще не очнулся".
   "Верно. Еще раз повторю, мы вошли в здание с Марселой. Я  держал  ее  под
руку, она шла сердитая и злая, наверно, думала, что вот-вот подойдет Киска и
попросит ее убраться с дороги. Но тут, подходя  к  паспортному  контролю,  я
услышал, что предыдущий "Боинг", то есть тот, где  летели  Киска  и  прочие,
пропал. И вот тут мне стало плохо. Начало биться сердце, бросило в жар и так
далее. Дальше провал, потом... ты появился, и началась вся эта катавасия. Мы
поняли, что нас двое в одном  черепе  плюс  призрак  Анхеля  Родригеса.  Или
Рамоса".
   "Ну и что? - перебил Коротков. - КГБ-то тут при чем?"
   "А при том, что надо представить себе то, что  произошло  в  тот  момент,
когда я упал. И отчего я мог  свалиться  -  это  тоже  надо  прикинуть.  Да,
конечно, нервишки у меня могли сдать. Как-никак ни Киска, ни Мэри, ни Синди,
ни Соледад для меня не чужие. Что-то могло сработать,  я  мог  плюхнуться  в
обморок. Но не думаю, что надолго. Думаю, что свалиться мне  помогли.  Могли
стрельнуть  из  авторучки  иголкой  с  быстро  действующим  снотворным   или
парализантом. Например, те, кто говорил о том, что "Боинг" с Киской  пропал.
Это совершенно бесшумно и незаметно...  Дальше.  Я  падаю.  Это  впечатляет,
верно? Шел-шел здоровенный парень и вдруг упал. Визг, шум,  крик,  пассажиры
собираются в толпу, все службы бросаются наводить порядок,  и  тут  являются
трое  в  одежде  медиков  "скорой",  с  капельницей  и  кислородной  маской,
расталкивают зевак  и  укладывают  пострадавшего  на  носилки,  загружают  в
фургон, включают сирену и  уносится  со  скоростью  семьдесят  миль  в  час.
"Скорая" въезжает во двор какой-нибудь частной виллы, потом выезжает  пустая
или не выезжает вовсе. Вместо нее наше с  тобой  тело  переодевают  в  новую
одежду, сажают в автомобиль и везут в  порт,  на  стоянку  частных  яхт.  Из
автомобиля два заботливых телохранителя ведут подвыпившего хозяина на яхту -
так это выглядит со стороны. Потом яхта заводит  мотор  и  уходит  якобы  на
Багамы, но на самом деле оказывается на Кубе. Еще полсуток - и мы в Москве".
   "Так что же, - удивился Коля, - этот Брайт, сестры и все прочее - липа?"
   "Очень может быть. Я пока не вижу, на чем можно поймать  ваших  чекистов.
Обстановка очень похожа на американскую, скорее  всего  настоящая.  Приборы,
лекарства, посуда, часы, одежда... Обивка пола тоже  сомнений  не  вызывает.
Только одно сомнение - окна закрыты жалюзи. Возможно, это сделано, чтобы  не
тревожить больного резким светом, а возможно, чтобы он не заметил чего-то за
окном. Потому что это  "что-то"  не  вписывается  в  интерьер  "американской
лечебницы".
   "По-моему, ты, Браун, уж очень напридумывал".
   "Это не я придумал, это ты придумывал, а я  только  помогал  тебе  своими
знаниями и опытом. Фантазия у тебя богатая. Но версия эта вполне реальная  и
фантастики в ней немного".
   "Хорошо. Значит, один вариант есть: мы в руках КГБ".
   "Это уже второй. Первый ты высказал раньше: мы  у  цэрэушников.  Наконец,
есть еще третий, самый паршивый вариант, которого я больше  всего  опасаюсь.
Нас похитила неправительственная организация. Допустим, та, что заварила всю
эту кашу на Хайди. То есть Хорсфилд и Кё".
   "Но он же утонул в подводной лодке!"
   "Во-первых,  он  мог  быть   более   предусмотрителен   и   не   покинуть
Сан-Фернандо. Там, в пещерах, наверняка было  где  спрятаться  и  дождаться,
когда все уляжется. Ведь уже через сутки там была наша морская пехота".
   "Ваша..."
   "Правильно. Но это только "во-первых". Есть еще "во-вторых":  потому  что
Хорсфилд - не самая главная фигура. Есть еще "пыльный  телефон"  с  мистером
Зет или как его там. Судя по тому,  что  от  него  зависело,  какие  решения
принимал наш посол на Хайди и командующий авианосным соединением, он  и  для
президента кое-что значит".
   "Ладно, нам с ним детей не крестить. Ты лучше  объясни,  чем  нам  грозит
каждый из вариантов. Точнее, зачем мы можем  понадобиться  тем,  другим  или
третьим".
   Как раз в это  время  сестра  закончила  нас  кормить,  убрала  столик  с
подносом, опустила изголовье и вышла. На смену ей  тут  же  явилась  другая,
которая уселась на  стул  и  принялась  читать  какое-то  весьма  интересное
сочинение по физиологии высшей нервной деятельности,  но,  слава  Богу,  про
себя.
   А Браун и Коротков продолжали свою беседу.
   "Что же, давай прикинем, зачем мы нужны в живом  виде.  С  этого  приятно
начинать.  Начнем  с  ЦРУ,  хотя  это  будет  условное  название  для   всех
американских правительственных спецслужб. То есть тех, для кого  события  на
Хайди - это коммунистический заговор, осуществленный на русские деньги  и  в
интересах Москвы".
   "Разве такие есть?"
   "Но ведь Хорсфилд действовал, не раскрывая истинных  целей.  Его  сложные
отношения с Лопесом и дель Браво к этому обязывали. Руководство спецслужб он
не  информировал.  Соответственно,  если  Хорсфилд  действительно  погиб  на
подводной лодке, а при авиационной катастрофе погибли почти  все,  кто  хоть
что-то знал о  хайдийских  событиях  -  посол,  по-моему,  тоже  летел  этим
самолетом, - то у спецслужбы нет иных источников  и  свидетелей,  чем  мы  и
Марсела. Я думаю, что твое возвращение было следствием введения в наш  общий
организм какого-то препарата для развязывания языков. Так что они  убеждены,
что поймали русского шпиона Короткова. В общем и целом,  это  позволяет  нам
надеяться на довольно долгую жизнь".
   "Стоп! На этом приятно остановиться. Теперь давай о том, чего  нам  ждать
от КГБ?"
   "Ну, тут, пожалуй, радости поменьше. Во-первых, КГБ  хорошо  знает,  кого
именно сцапало. Ты пропал без вести на территории ГДР, и  ваш  Особый  отдел
собрал на тебя всю информацию, какую можно было собрать у вас в стране. Твои
фото заложены в компьютерные досье и в  фототеку.  Думаю,  что  после  вашей
встречи с послом Бодягиным и  его  подручным  Андреем  Мазиловым  их  смогли
сличить с фото министра социального обеспечения Республики Хайди".
   "Неужели они могли меня сфотографировать?"
   "Да, тебя могли. Андрей  Мазилов  вполне  мог  иметь  микрофотоаппарат  в
пуговице или в заколке для галстука. И Киску, то  есть  Элизабет  Стил,  они
наверняка засняли. Они ведь  не  любят,  когда  коммунистические  перевороты
совершают  без  их  руководства.  Мы  же  были  в  плане  на   восемнадцатую
пятилетку..."
   "По-моему, это фигня какая-то. Чего же нашим хуже, если досрочно?"
   "Видишь ли,  мальчик,  я  конечно,  не  политолог,  но  по-житейски  могу
прикинуть, что и у вашего правительства, и у  отдельных  ребят,  которые  на
него работают, могут  быть  кое-какие  интересы,  не  очень  соответствующие
доктрине Мировой  Революции.  Это  раз.  Ну  а  потом,  есть  же  борьба  за
лидерство. Наверно, каждый из  ваших  начальников  и  начальников  в  других
коммунистических странах хочет быть немножко  Сталиным.  Сперва  у  себя,  а
потом - в других государствах. Вон, Киска: не  успела  захватить  власть  на
Хайди, как тут же бросилась завоевывать Гран-Кальмаро и Сан-Фернандо..."
   "Ты же знаешь, что тут без "пыльного телефона" не обошлось".
   "Я только догадываюсь. Меня вот только один маленький вопрос мучает:  что
же там было за объявление в газете, о котором помянула Киска, когда говорила
по этому "пыльному"? Именно после этого остановилась эскадра... И тут же нам
предложили паспорта в обмен на "Зомби-7".
   "Темный лес... ладно, давай думать дальше. Так что мне от родных чекистов
светит?"
   "Все, что угодно. Допустим, что они тебя опознали как  Короткова  Николая
Ивановича, вкололи тебе тот самый состав, который разблокировал твою память,
и вытянули из тебя все, что нужно. Или  еще  не  все  вытянули,  но  вытянут
постепенно, в ближайшее время. Самое главное, я думаю, их интересует то, как
ты стал Брауном и  не  был  ли  ты  им  раньше.  Наверно,  их  больше  всего
интересует то, что знает Браун".
   "Хорошо, ну а дальше?"
   "Дальше... Не знаю. Могут оставить,  если  окажешься  чем-то  полезен,  а
могут ликвидировать.  Для  меня  ваши  ребята  -  загадка.  Раз  на  раз  не
приходится. Ты-то их плохо знаешь, а мне уж куда..."
   "Теперь самое страшное, про этих... ничьих". "Вот  здесь  как  раз  проще
всего. По идее после гибели всех они должны были поскорее убрать  и  нас,  и
Марселу. Это в том случае, если они, допустим, взорвали самолет с  Киской  и
остальными. Но раз не убрали, значит, мы им еще  нужны.  И  получается,  что
"Боинг" они не сбивали и не взрывали, а получилось это  как-то  помимо  них.
Потому что единственное, чего они могут не знать,  так  это  про  историю  с
перстеньком, до которой мы с тобой своим умом додумались. И опять же, думаю,
им это объявление в газете покоя не дает. Они ведь не знают, что  Киска  нам
ничего не говорила. Они и думают, что мы с ней заодно..."
   Тут разговор прервался. Браун притих, а я, Коротков,  стал  размышлять  в
одиночку, лишь изредка прибегая к его памяти, благо за  этим  было  не  надо
далеко ходить. Я попытался представить себе, как Браун ко мне вселился.
   В переселение душ я, конечно, не верил,  коммунистическое  воспитание  не
позволяло. Но в препараты - верил, потому что знал, что такое  "Зомби-7".  А
раз был "Зомби-7", то мог быть и "Зомби-6", который мне вкололи  перед  тем,
как я начал видеть картинки из жизни Брауна; в том числе  ту,  где  был  его
день рождения и малыш Ник Келли. Вот тут в моем сознании утвердилось: мне  -
тридцать, как Нику.
   Сразу после этого  произошло  нечто  очень  серьезное.  Нет,  не  на  дне
рождения. Там все прошло весело и бестолково, как у всех детей, и я запомнил
главный подарок,  шикарную  игрушечную  машину  -  управляемый  по  проводам
"кадиллак"...  Нет,  что-то  совсем  иное  произошло  с  советск