ты мучаешься? - усмехнулся я. - Надо было сюда загодя роту в
засаду поставить... Или у тебя на роту денег не хватит?
   - Если я  ее  на  тринадцатом  километре  поставлю,  то  вас  на  восьмом
подстерегут, - сказал Чудо-юдо. - Спугнем! А мне ведь мало только Кармелу не
отдать. Мне надо еще разобраться, кто ее ищет и кто в наших  стройных  рядах
стучит...
   - Куда? - вскинулся я.
   - Вероятному противнику... - осклабился Чудо-юдо.  Он  по  обычаю  громко
хохотнул, но уж больно зловещим вышел этот хохот. Даже мороз по коже пошел.
   НА КУРСЕ "НЮРА"
   Инструктаж закончился где-то без десяти одиннадцать, и Чудо-юдо сказал:
   - Пора. Пошли вниз, Лосенок уже на старте.
   Пока мы спускались на лифте, я переваривал всю информацию, полученную  от
Чудо-юда. Многое мне казалось продуманным, а многое не очень. Хороша обманка
с перстеньками, но что будет, если я проболтаюсь  не  сутки,  а  больше,  по
причине вышеупомянутых  метеоусловий?  Вылезут  ведь  перстеньки...  Обратно
глотать неаппетитно. И потом, не шибко ли рискованно их  вообще  помещать  в
желудок? Все-таки это не  золото,  не  платина  и  даже  не  наркотики.  Это
НЕИЗВЕСТНО ЧТО. От ношения перстней на пальцах вроде бы  никто  не  помирал,
хотя все  три  известных  мне  последних  владельца  четырех  перстней:  дед
Бахмаченко, фермер Толян и экстрасенс Белогорский  (насчет  последнего  были
сомнения, правда) уже не числились живыми.
   Но вот что-то не слышал я  и  даже  во  сне  не  видел,  чтоб  перстеньки
кто-нибудь глотал. Каким образом они там себя поведут -  наверняка  не  знал
даже сам Чудо-юдо, который, вероятнее всего, в настоящее время  был  главным
во всем цивилизованном мире  специалистом  по  этим  штуковинам.  Во  всяком
случае, считал себя таковым  и  намеревался  ставить  эксперимент,  который,
вообще говоря, попахивал авантюрой. То, что перстеньки он доверил мне, а  не
кому-то еще, было,  конечно,  очень  почетно,  но  весьма  стремно.  Риск  -
благородное дело, но - для дураков. Я очень был бы благодарен родителю, если
б он мне не доверял. Вот например,  Мишеньке-братику  он  не  доверяет  -  и
Мишенька летает себе по свету,  подмахивает  "Паркером"  хреновые  договора,
которые потом сводят с ума даже налоговую  инспекцию,  ибо,  по  ее  данным,
Мишина "Барма" давным-давно числится в  полном  прогаре,  но  тем  не  менее
существует и даже  своего  референта  со  свободным  графиком  посещения  не
увольняет.
   А мне - полное доверие, стреляй, лови, пытай, жги в кочегарке, прыгай  из
горящих домов со второго этажа, езди к экстрасенсам, которые не то помирают,
не то тебе  мозги  заполаскивают,  глотай  перстеньки,  неизвестно  из  чего
сделанные...
   Перстеньки действительно не имели массы, поэтому присутствие их у меня  в
животе ощущалось лишь подсознательно. Я думал о них,  побаивался,  а  потому
мне все время мерещилось, будто они катаются у меня  по  кишкам  и  тихонько
позванивают. Но чем ближе Лосенок подвозил нас  с  Чудо-юдом  к  вертолетной
площадке, тем меньше я думал о перстеньках и  тем  больше  -  о  предстоящей
командировочке. - Так, - сказал Чудо-юдо Лосенку, когда  тот  притормозил  у
вертолетного круга, - постоишь здесь, Юрочка. Пошли, Дима!
   Он повел меня куда-то к складским помещениям. По лестнице мы спустились в
подвал, прошли метров двадцать вдоль рядов стеллажей  с  какими-то  грузами,
свернули в проход  и  оказались  у  двери,  охраняемой  эсбэшником.  Нас  он
пропустил тут же.
   Мы оказались  в  помещении,  похожем  на  оружейную  комнату  и  каптерку
одновременно. Здесь же сидели уже одетые в полную экипировку четыре молодца.
Рожи я их, может, и видел, но ни имен, ни фамилий не  знал.  А  вот  они,  я
думаю, наверняка меня знали, потому что  по-военному  встали  при  появлении
Чудо-юда и даже вытянулись.
   Они выглядели  вполне  похоже  на  вэвэшников.  Камуфляжные  комбинезоны,
крепкие  толстокожие  ботинки  на  липучках,  прапорщицкие  погоны  с  двумя
звездочками вдоль осевой. Бронежилеты, каски-сферы с обтяжкой из  углеткани,
пятипалые противоножевые перчатки. На груди "лифчик"  с  магазинами.  Шесть,
связанных  по  два.  На  ремне  два  стандартных  брезентовых  с  одинарными
магазинами по три штуки. Еще пара была прищелкнута к автомату. У  всех  были
"АКС-74", приклады откинуты, на каждом подствольники. Дальше  я  рассмотреть
не успел, потому что отец сказал:
   - Иди вон в тот угол - одевайся и подбирай себе вооружение.
   Одежда меня дожидалась на стуле. Все  точно  такое  же,  как  у  четверых
"прапорщиков", только погоны аж майорские.
   Глазки у меня разбежались. Чудо-юдо, точно, на пушки  не  поскупился.  Не
хотелось брать разнокалиберное,  но  уж  больно  экзотическим  и  хитреньким
выглядел складной "ПП-90". На всякий случай он мог сгодиться. Но и  "АКС-74"
я взял - для большого боя. Нашел я место и для "дрели", и для четырех ручных
гранат, и для четырех подствольных, и для очень хорошей "выкидухи" -  может,
и до резни дело дойдет. Магазинов набрал штук двадцать,  из  них  десяток  к
"ПП-90".
   - Готов! - доложил я Чудо-юде.
   - Хорошо, если так. - Отец подошел,  поглядел,  явно  не  слишком  хорошо
понимая  в  тонкостях  обмундировки  и  экипировки,  а  затем   вытащил   из
внутреннего кармана некую  ксиву,  которую  вручил  мне.  Согласно  ксиве  я
превратился в майора внутренней службы товарища Котлова Дмитрия  Сергеевича.
Кроме того,  Чудо-юдо  вручил  мне  командировочное  предписание  на  ту  же
фамилию, из чего следовало, что я выполняю  задачу  по  сопровождению  особо
ценного научно-исследовательского оборудования.
   Затем я познакомился с товарищами прапорщиками. Фамилии у  них,  конечно,
были липовые, к тому же почему-то украинские: Пилиленко, Гриценко, Тарасюк и
Бойчук. Максимум у одного  из  них  чуть-чуть  слышался  в  речи  украинский
акцент, а все прочие скорее всего были великороссами. Я не поручился бы и за
то,  что,  находясь  на  настоящей  службе,  они  не  имели  майорских   или
подполковничьих чинов, но здесь им платили не за погоны и должности, а кроме
того, гораздо больше, чем в армии, КГБ или милиции, где  они  обретались  до
этого.
   Чудо-юдо сказал:
   -  Рекомендую  -  майор  Котлов.  Так  и  называйте.   О   дисциплине   и
беспрекословном  подчинении   напоминать   не   буду.   Все   опытные,   все
проинструктированы...
   Вошел Лосенок и сказал:
   - Вертолет на подходе!
   - Выходим наверх, - сказал отец.
   "Ми-8" никаких  сюрпризов  не  принес.  Ребята  были  те  самые,  что  на
фотографиях. Они не задавали вопросов, а открыли створки  грузового  отсека,
куда наши грузчики аккуратно внесли ящики. Здесь нам пятерым досталось  лишь
смотреть за тем, как споро и ловко  заполнялся  вертолет.  Ящик  с  Кармелой
внесли одним из последних, Затем я попрощался с отцом, махнул рукой  Лосенку
и последним влез в аппарат.
   Полет до аэродрома тоже прошел без приключений, равно как и перегрузка из
вертолета в  "ЗИЛ-131".  Ничего  особенного  не  случилось  и  тогда,  когда
солдатики под нашим безмолвным наблюдением  поставили  ящики  в  "Ан-12".  В
просторном салоне этой довольно большой машины наши полторы тонны смотрелись
как скромный багаж туристов, не берущих с собой лишнего.
   Экипаж был абсолютно тот, что должен быть. Левый летчик, майор,  командир
корабля, когда я объявил ему о тех полномочиях, которые имею, только кивнул.
Правый летчик, довольно сопливый летеха, похоже, совсем недавно прибывший из
училища, смотрел на меня и моих подручных обалдевшими глазами - должно быть,
суперменов никогда не видел. Ему  очень  хотелось  что-нибудь  спросить,  но
мрачноватые рожи моих очень крутых подчиненных его  отпугивали.  А  ко  мне,
хоть я и не выглядел чудовищем, обращаться было все-таки  страшно.  Штурман,
радист и бортинженер - последний и за борттехника работал, были ребята очень
покладистые, серьезные и неразговорчивые. Никто из них ничего  не  проворчал
насчет "ментов", не стал утверждать, что ефрейтор авиации  приравнивается  к
майору милиции, а тем более возмущаться, когда  после  закрытия  аппарели  и
бортового люка мы  облазили  всю  внутренность  самолета.  Никого  и  ничего
подозрительного мы, конечно, не нашли.
   Когда наконец самолет поднялся в воздух, я отправил прапорщика Пилипенко,
которого остальные звали Филей, в радиорубку. Он получил все указания насчет
"нормы", "Нюры", "норда" и их антиподов "стремы", "Светы" и "севера".  А  мы
уселись вокруг ящика  с  НЗ,  достали  карманное  домино  и  стали  забивать
"козла". Тот, кто в течение часа, оставшись "козлом", не успевал отыграться,
должен был сменить на дежурстве Филю. Ребята оказались очень  компанейскими,
бывалыми, за игрой травили анекдотики, и что особенного приятно, не задавали
вопросов, хотя прекрасно знали, какой я майор и кем довожусь  Чудо-юде.  Это
было   признаком   хорошего   профессионализма,   и   я   постепенно   начал
успокаиваться, уверовав в то, что прилетим мы благополучно, сядем  нормально
и довезем все до полигона вполне успешно.
   В первый раз проиграл Саша, он же прапорщик Бойчук.  Разведя  руками,  он
отправился в радиорубку, а оттуда вернулся Филя.
   - Ну как? - спросил я.
   - Все - "норма", - ответил он.  Через  пятнадцать  минут  войдем  в  зону
"Нюры".
   Второй  час  принес  неудачу  Тарасюку,  этот  тоже   был   на   редкость
флегматичен, поскольку пошел  на  смену  Саше  ничуточки  не  расстроившись.
Бойчук сразу сказал, что все о'кей, с "Нюры" мы не слезли.  Народ  от  этого
каламбурчика оживился еще больше. Пошли веселенькие  воспоминания  о  разных
Нюрах и Светах. Мне даже почудилось, что народ немного поддал.
   То ли партнеры заговорили мне зубы, то ли я расслабился, но только третий
час полета явно складывался не в мою  пользу.  Все  сходилось  на  том,  что
дежурить в рубку отправлюсь я. Однако в тот момент, когда  последняя  партия
явно сводилась к невыгодной для меня "рыбе", вошел бортинженер и сказал:
   - Товарищ майор, командир вас просит зайти в пилотскую кабину.
   - Попроси, пусть порулить даст! - хихикнул вслед Пилипенко и  показал  на
своей каске те рога, которые вырастут у меня, когда я стану "козлом".
   То, что авиатор при этом не улыбнулся, навело меня на  мысль,  что  дело,
видать, не смешное.
   - В чем дело? - спросил я.
   - Ерунда, в общем-то,  -  сказал  первый  пилот  достаточно  спокойно.  -
Гляньте вот сюда!
   За стеклом было отчетливо видно крыло с двумя  двигателями.  Один  вертел
винтом вовсю, а второй - медленно и... в противоположном направлении.  Кроме
того, за этим двигателем тянулась коптящая ленточка дыма.
   - Сгорел? - я задал вопрос, хотя и так догадывался, что произошло.
   - Так точно, -  кивнул  майор.  -  Опасности  пока  особой  нет.  Мы  его
вырубили, идем на трех двигателях, но надолго ли хватит остальных - не знаю.
На двух сможем лететь, на одном только планировать, а  безо  всех  -  только
падать.
   Вот  этой  "в  общем-то,  ерунды"  Чудо-юдо  не  предусмотрел   в   своих
инструкторских лекциях.
   - Сколько лет ваш самолет летает? - поинтересовался я.
   - Много... - помрачнел пилот.
   О том, что имеет обыкновение подкрадываться незаметно, пояснять не  стану
- грамотные и так догадаются.
   Я, как всегда, решил подумать, случайно ли то, что произошло. В принципе,
могло быть и так. "Ан-12" - машина давнишняя, менять двигатели  по  нынешним
временам дело дорогое. Как всегда, надеются на авось и способность советских
самолетов летать в нелетающем состоянии. Не говоря  уже  о  наших  летчиках,
считающих делом принципа летать на том, что в принципе летать не может. Но у
Чудо-юда хорошие связи, старые друзья - неужели они его так  подставили?  Ни
за что не поверю, чтоб он взял старый самолет только из экономии. Не  в  его
стиле экономить, если дело очень важное.
   - По  курсу  есть  площадка,  -  сказал  майор,  -  Аэропорт  Нижнелыжье,
гражданский. Можем сесть там. Доложите своему руководству?
   - Да, придется, - кивнул я.
   Ребята связались с тем парнем, который  контролировал  курс  "Нюра".  Тот
прошуршал мне в наушники:
   - Работайте по варианту промежуточной посадки. Докладываю Главному.
   Он отключился, а я спросил у командира:
   - Далеко до Нижнелыжья?
   - По прямой - полтораста. Если будем садиться - пора выходить на круг...
   Связались  с  Нижнелыжьем.  Там  оказались  вежливые   хозяева,   которые
посоветовали прикинуть длину полосы - у них  до  сих  пор  ничего  покрупнее
"Ан-26" не садилось.
   Пока пилоты и штурман разбирались, сядут они или не сядут,  я  соображал,
что будет, если мы все-таки сядем. Если не  сядем  -  то  все  и  так  будет
ясненько. Потому что ящик с номером 888  вряд  ли  останется  безучастным  к
удару о землю, взрыву баков и другим маленьким  неприятностям.  Короче,  нас
все проблемы больше не коснутся.
   А вот в случае удачной посадки проблем возникало много.  В  частности,  у
меня вдруг мелькнула  мысль,  что  наша  посадочка  в  Нижнелыжье,  то  есть
аэропорточке райцентра, со всех сторон окруженного таежными  дебрями,  могла
быть заранее запланирована каким-то нехорошим человеком.
   - Ребята, - спросил я летчиков, - а другого аэропорта рядом нет?
   Майор только хмыкнул.
   - Корешок, - вздохнул он, - это ж не Москва. Шереметьево закрыто - иду на
Домодедово, Домодедово не принимает - иду на Чкаловский, Чкаловский закрыт -
иду на хрен... Ближайший после Нижнелыжья  -  наш  штатный  конечный  пункт.
Минимум час двадцать в воздухе. А у меня уже второй мотор на грани отказа.
   Это объяснение еще больше убедило меня в том, что тот гражданин, господин
или товарищ, который спланировал это дело - лихо переиграл Чудо-юдо.
   Ведь как все просто и дешево! Не надо ни мудрить с подменой  экипажа,  ни
устраивать рисковый налет на военную базу. А надо просто  найти  замученного
бесквартирьем и задерганного службой авиатехника,  который  к  сорока  годам
дополз до старшего лейтенанта и дальше ни ну, ни тпру. И  пообещать  ему  за
услугу квартирку, пару тысяч баксов на обзаведение,  может  быть  -  хорошее
местечко  в  какой-нибудь  крутой  фирме.  Конечно,  можно  и   альтернативу
предложить: не сделаешь, что просим, - найдешь  голову  сына  под  подушкой.
Много ли теперь таких, что  упрутся,  захотят  блюсти  честь  мундира?  Ведь
всего-то нужно под кожух двигателя небольшую игрушку  подложить.  Чтобы  она
сработала именно там, где нужно, и единственным выходом осталось садиться  в
этом Нижнелыжье. Полоса там наверняка короткая, дай  Бог,  чтоб  хватило  на
посадочный пробег. Так или иначе, но  это  будет  далеко  от  самого  здания
аэропорта и близко от леса. Конечно, никакого ограждения и серьезной  охраны
у этого деревенского "Внукова" нет.  В  самом  райцентре  общая  численность
милиции - человек двадцать, да еще столько же участковых по селам. Дороги  -
только для гусеничных машин, до железной дороги полтыщи километров по  реке.
А у  тех  ребят,  которым  нужны  живыми,  правда,  неизвестно  зачем,  я  и
Таня-Кармела, вполне возможно, есть вертолет...
   - Вот что, товарищи милиционеры, - строго сказал пилот. - Посадочка у нас
будет еще та, поэтому идите-ка в  свой  салон  и  постарайтесь  как  следует
закрепиться, привязаться, пристегнуться, потому что не гарантирую, что мы на
полосе козлить не будем и вообще на уши не встанем. И груз  проверьте,  пока
еще время есть. Если какой-нибудь ящичек килограмм под сто  вас  долбанет  -
мало не покажется.
   - Пошли! - окликнул я Тарасюка. Тот уже хотел двинуться ко мне, но в  это
время услышал что-то в наушниках и крикнул:
   - Майор, Главный на проводе!
   - Что там у вас? - спросил Чудо-юдо.
   - "Света" у нас, как понял?
   - Не глухой, слышу нормально. Ты знаешь или догадываешься?
   - Бдю, - ответил я.
   - Хорошо, -  прогудел  Чудо-юдо,  -  если  встретишься  со  "Светой",  то
поговори с ней часок, если сумеешь. Понял?
   - Уловил... А дальше?
   - Через часок Нюра подъедет. Все.
   Мне это все понять было нетрудно, но вот радист, который, может  быть,  в
нормальной обстановке и догадался бы, что мы употребляем кодовые  слова,  от
волнения не врубился и пробурчал:
   - Все бы о бабах трепаться... Сесть еще надо! Мы с Тарасюком вернулись  к
ребятам, которые по-прежнему забивали "козла".
   - Кончай игрушки! - сказал я. - Самолет на вынужденную идет.
   -  Обрадовал,  командир...  -  это  вырвалось  у   Пилипенко,   но   лица
повытягивались у всех.
   - "Прошу всех пристегнуть  ремни  и  не  курить",  -  вздохнул  Гриценко,
цитируя штатный прикол стюардесс.
   - Не курить-то можно, - старательно затирая  подметкой  брошенный  бычок,
заметил Бойчук. - Было б еще к чему пристегнуться...
   - Это еще полбеды, - сказал я. - Нас на земле могут дожидаться... Лучшие,
так сказать, друзья.
   - Командир, - спросил Тарасюк,  -  может,  попросить  летунов,  чтоб  они
аппарель открыли? Ящик  номер  18  на  месте.  Пять  парашютов  нам  хватит.
По-моему, в тайге летом не холодно. А высота у них  еще  за  тыщу,  как  раз
хватит для спокойного планирования...
   - Если б у нас еще грузовой парашют был, - помечтал Пилипенко.
   - Вот именно, - сказал я. - А то нас выбросит за двадцать верст от  этого
Нижнелыжья, мы их по тайге за сутки не одолеем. Пока дойдем  -  наш  груз  в
Москву прилетит. Знаете, что будет?
   - Да, тогда гробануться спокойнее... - кивнул Бойчук.
   В салон всунулся бортинженер.
   - Вы что, мать вашу, ни в одном глазу?! Мы уже вот-вот на глиссаду начнем
заходить. Крепитесь, блин, чем хотите! Думаете, в касках и брониках, так вам
спины не поломает? Шеи посворачиваете, если что.
   - Ломайте 18-й! - приказал я. - Надеваем парашюты!
   - Да вы что! - завопил бортинженер. - Угробитесь! Тут бурелом  километров
на двадцать тянется! Сучья - как штыки...
   - Не будем мы прыгать, - успокоил я его. -  Попробуем  спины  прикрыть  и
пристегнемся лямками к скамейкам, вроде кресел получится...
   Не знаю, спас бы нас этот трюк, если б самолет действительно  гробанулся,
- скорее всего нет. Но все-таки мы почувствовали себя более уверенно. Сидя в
грузовом отсеке, мы не видели полосы,  но  то,  что  она  не  шибко  ровная,
почуяли сразу. Пару разиков "Ан-12" так встряхнуло, что мне казалось,  будто
проглоченные  мною  перстеньки  вылетят  наружу   через   глотку.   Впрочем,
присутствия  их  я  не  ощущал  физически,  это  была   игра   перепуганного
воображения.
   Но все-таки доблестные ребята из ВТА и сами не угробились, и нас  довезли
живыми. Шум моторов смолк, и стало тихо.
   - Отстегивайся! - велел я и первым выбрался из  парашюта.  -  Приготовить
оружие!
   Защелкали предохранители, залязгали затворы. Мужики  досылали  патроны  в
патронники. Если нас действительно ждали на земле люди, которым  нужна  была
Таня, то это было не лишне. Правда, покуда мы еще не углядели супостата,  но
предохранители все-таки подняли. Я поспешил к пилотам.
   Они уже открыли дверцу, выкинули  короткую  лесенку  и  вылезли.  Они  то
матерились, то начинали безудержно ржать - отходили. И было от чего.
   Самолет остановился на самом краешке летного поля, его штурманская кабина
аж в кусты въехала, а по стеклам  пилотской  кабины  похлестывала  березовая
ветка.
   - Блин! - орал штурман, - Я уж думал - приплыл...
   - Хорошо, что  закрылки  пораньше  выпустили,  -  бледный  второй  пилот,
трясясь, чиркал зажигалкой,  пытаясь  прикурить,  -  а  то  бы  скорость  не
погасили...
   - Вот то-то же! - командир уже сосал дым, - А ты: "Рано! Рано!" Ну и что,
что верхушки сняли? Зато до стволов не доехали...
   Ребята радовались, думая, что все самое хреновое уже позади.  Но  у  меня
было другое мнение. Я поглядел  в  ту  сторону,  куда  был  направлен  хвост
самолета.  Там  расстилалось  летное  поле,  маячили  какие-то   одноэтажные
сараюшки с антеннами и полосатый сачок, с помощью которого  еще  во  времена
Чкалова определяли направление ветра. Оттуда, от  здания  аэропор